Любовь к тебе — моя проклятье.

      – Признайся, ты снова пытался её убить?       Корибут опасно близко, ухмылка на его тонких губах ломаная и кривая. Ларсен молчит, лишь зрачки двигаются по строчкам в книге. Будто и не слышит, не видит, не чувствует, как чужая ладонь касается груди прямо над сердцем, почти невесомо давя.       Корибут скалится, шарит гляделками своими серо-синими по безмятежному, ничего не выражающему, лицу. Словно зверь, ищет малейшую слабость, но видит лишь двигающиеся по строчкам зрачки.       Глаза Ларсена чисты. Так чисты, что Корибут невольно вспоминает пословицу родины: в слишком чистой воде нет рыбы... Так и в глазах Ларсена ничего нет. И Корибута в них тоже нет. Только омут без дна и края. Холодный и стылый. Безразличный, как ледяная корка на старом колодце.       И отступиться надо, только Корибут не умеет. Не может. Это почти как наркотик. Этакий танец на острие иглы. На чёртовой ледяной корке. Когда под ногами только прозрачный лёд над бездной пустоты, и ты прыгаешь, танцуешь, бросаешься в диких пируэтах и смотришь... Треснет или удержит? Примет на гладь или вспорет ноги лезвиями осколков?       С Ларсеном он никогда не может угадать. Он не хочет угадывать. Правда превратит тончайший лёд в каменные плиты. Лишит столь драгоценного драйва, азарта и допинга. Ларсен в его глазах сам словно лёд. Тронешь – обожжёшься, не теплом, стылым холодом, и тем заманчивее дразнить и трогать.       А потому почти незаметный шаг вперёд, наклон и взгляд сверху вниз на тёмные волосы и бликующие под светом лампы очки-половинки. Выдох в бледное тонкое ухо с припухшей дыркой от серьги-штанги. Два дня назад он сам его проколол.       – В этот раз у тебя почти получилось…       Ларсен молчит. Лишь страницу перелистывает. Будто и не он спланировал и подготовил почти идеальное убийство. И не его пальцы, невозможно тонкие пальцы, на корешке книги сводят Эльсара с ума. Он знает их вкус.       Сейчас бы поймать тонкую и вечно холодную ладонь, согревая дыханием, вобрать подрагивающие пальцы в рот. Медленно. Один за другим. Прикусить костяшки до сдавленного вздоха, до белизны.       Вот только ничего этого нет...       В мире Ларсена есть только книга, чьи строчки отражаются в темных и безразличных глазах, а его, Эльсара, для полностью погрузившегося в бумажную иллюзию Генри, будто бы и не существует. Это сводит с ума. Это заставляет перешагивать грани, двигаться по опасно тонкой наледи шаг за шагом, и с замирающим сердцем ждать очередной реакции... Хрустнет или выдержит?       Ларсен держится. Будто и нет ничего, кроме чёртовой книги.       Корибут не может заметить ни одного нервного жеста. Будто всё это пустое, будто они с ним в параллельных вселенных, что не пересекаются. Только вот он ощущает кончиками пальцев тепло чужой груди под тонкой рубашкой. Ощущает чуть уловимый свежий запах голубого геррата и тёплую ноту молочного чая. Так не вяжущуюся с лаконичной и холодной фигурой. И все же…       Все же Эльсар считает, что оно того стоит.       На колени он опускается мягко и плавно. Глаз не сводит пока перед лицом не оказывается гребаная книга, заменившая Генри целый мир и стоящая наверняка целого мира.       Он поглаживает ширинку на темных свободных штанах напротив, мягко очерчивает ладонью контур скрывающегося под тканью члена, ощущая, как чужая горячая плоть реагирует на прикосновения.       Корибут дёргает уголком губ в мимолётной ухмылке. Как Ларсен не пытался притвориться каменной статуей, его тело куда честнее, чем лицо и эти чёртовы прозрачно-черные, словно бездна, глаза.       Пусть он не видит лица. Пусть он не видит глаз. Плевать. Достаточно того, как бледнеют сжавшиеся на корешке книги, мелко вздрагивающие пальцы. Того, как напрягаются под ладонью мышцы бедра. Того, как тяжёлый, налитый член ложится в ладонь и крупно дёргается от прикосновения горячего и влажного языка.       Это честнее чем прозрачные, словно вода в колодце, глаза. Это честнее невыразительного застывшего лица. Это честнее ничего не значащих слов не дрогнувшим голосом.       Этого достаточно, чтобы свести его с ума, заставляя ловить каждое движение, будто заправский маньяк.       Дрожание бледных с покрасневшими кончиками пальцев, поджавшийся на мгновение живот от остроты ощущений, когда он щелкает языком по налитой головке, дёрнувшиеся мышцы бедра под ладонью – подавленное движение для смены позы.       Этого достаточно, потому что это честнее.       Корибут улыбается. Улыбается, ловя каждый жест и почти умиляясь. Почти восхищаясь этим чёртовым железным самоконтролем. Главное слово – «почти». Если бы он мог, сломал бы его. Разбил бы эту ожившую статую на куски. Заставил бы это давно окаменевшее в равнодушии сердце снова биться. Научил бы всхлипывать и кричать, задыхаться и молить в удовольствии. Убедил бы его чувствовать и жить полной грудью.       Вот только… Тот максимум, что он может получить в ответ – это закрытые глаза, подавленные стоны и до белёсых костяшек сжавшиеся в кулаки руки.       Сейчас нет даже этого. Лишь мимолётная дрожь выдаёт, что его действия возымеют эффект. Корибут действует медленно и неторопливо. Даже тысячелетний лёд сломается если быть достаточно неторопливым и терпеливым.       – Ты действительно думал, что я позволю тебе это?       Он качает головой со слабой улыбкой, будто бы сам удивлён таким глупым предположением. Целует головку, прежде чем подуть, совсем легонько, ощущая, как член дёргается в руке. Улыбается, так, как только он умеет: одним уголком губ, и лижет. От основания к головке. Любуется пару мгновений на влажный след, блестящий на бледной коже. Дёргает рубашку, нетерпеливо расстёгивая первые пару пуговиц, чтобы видеть... Видеть эту молочную кожу и впалый живот, на который так удобно опустить широкую ладонь и чувствовать. Чувствовать чужой живой жар и сдержанное внешне, но все равно слишком глубокое и резкое дыхание.       Он хочет пометить его поцелуями, метками, лиловыми от укусов, вот только на Ларсене всё сходит за считанные часы и дня толком не держится, как бледная поганка ходит, того и гляди развалится.       Поэтому только так. Целуя совсем невесомо. Так, чтобы лёгкость этих прикосновений была не хуже лезвия клинка. Чтобы от прикосновения обветренных губ морозом по спине пробирало, до затвердевших под пальцами на бедре мышц, до сбившихся на половине строчки, резко расширенных зрачков, до дёрнувшегося кадыка и дрогнувших пальцев.       А потом взять сразу и на всю длину. Глубоко, до самого горла. И ритм рваный, как ответ на каждое несдержанное движение. То мягко, почти невесомо и дразня, то жёстко, до грубости сильно и глубоко. Он знает, как надо. Знает, как ему нравится. Собирал это знание по крупицам, по урывками замеченных и не подавленных жестов.       Ему не нужно видеть лицо. Не нужно видеть застывшие слишком чистые глаза, в которых его нет. Того, что есть, более чем достаточно. Более чем.       Когда горьковато-солёная сперма бьёт в горло, он сглатывает, присасываясь почти как вампир. Плевать, что это не самое приятное, что ему приходилось делать. Но ощущать, как крупно, несколько раз, против воли вздрагивает одеревеневшее тело бесценно. Член он изо рта выпускает медленно. Посасывая напоследок чувствительную головку и пошло слизывая последние капли. Ухмыляется безбашенно и довольно так, словно и не давит на пах собственный стоящий колом член, требующий разрядки.       Ларсен неподвижен. Лишь страницу будто ничего не случилось переворачивает.       Корибут мог бы задержаться. Вот только у него есть не маленькая проблемка, которую надо решить. Можно, конечно, попросить Ларсена чисто по-братски оказать поддержку, вот только… Вот только даже его наглость имеет границы. Ну, не готов он становиться импотентом под тяжёлым, немигающим, змеиным, взглядом друга.       Нет, он поможет. Да так, что искры из глаз будут сыпаться, но это его каменное лицо и почти физически ощутимая аура недовольства, что его из-за такого пустяка, как чужой стояк, отрывают от книги…       Нет. Оно того не стоит. С Генри Ларсеном лучше взаимодействовать, когда тот доволен жизнью, спокоен и благодушен. Шансов попасть в “очень несчастный случай” меньше.       Прежде чем встать Корибут заправляет чужой опадающий член в штаны. Аккуратно застёгивает их на молнию с пуговичкой, спокойно и методично заправляет выбившуюся врасхлест рубашку. И только после этого поднимается на ноги. Ларсен, казалось, и не заметил. Он все так же расслабленно сидит, откинувшись на диван и держа на весу книгу, в которой время от времени небрежно перелистывает страницы.       Эльсар отворачивается раздражено, фыркая, и в несколько шагов доходит до брошенной прямо на пол куртки. Набрасывая тяжёлую кожанку на плечи, он на мгновение оборачивается, мысленно ругая себя за глупую надежду. Ларсен все так же равнодушно читает книгу даже не удосуживаясь попрощаться.       Корибут почти разочарованно прикрывает глаза. Что он ожидал там увидеть? Какая все же глупость...       Прежде чем уйти он замирает, бросая почти вскользь:       – Завтра в десять у восточных ворот…       Дверь за его спиной закрывается с тихим хлопком, отрезая от пустой и холодной комнаты. Корибут, на мгновение закрывая глаза, проводит по лицу рукой, стряхивая с себя, словно капли воды, ту стылую атмосферу, что царит за захлопнувшимися дверями. Прежде чем, открыв глаза, достать из кармана сигарету и, посвистывая и перепрыгивая через ступеньку, начать спускаться.       И лишь когда шаги стихли, Ларсен наконец поднимает застывший взгляд от книги. Прикрывает холодные тёмные глаза, прежде чем измучено откинуться на спинку дивана, роняя из обессилевших рук забытую книгу.       В этот раз обошлось. Но, у него холодеет спина от одной только мысли о разозлённом Корибуте. И все же... Все же не смотря на ничего не выражающее лицо, внутри он улыбается.       Не важно сколько раз он провалится. Не важно сколько раз Корибут прикроет от смерти свою очередную шлюшку, изображая из себя героя. Корибут всегда возвращается к нему. А все остальные… Ларсен не носил бы своё прозвище, если бы не умел ждать и настигать. Рано или поздно он будет единственным победителем на этом поле брани.       Вздох глубокий и удовлетворённый, прежде чем подняться, приводя себя в привычный выхолощенный порядок, не выражающий ничего и уничтожая те немногие следы произошедшего. Он молча ставит так и недочитанную книгу в шкаф, оглаживая корешок.       Его взгляд пробегает по названиям, останавливаясь на “Победах и поражениях“ Фредриха Гитца. Да, Гитц в своих трудах был прав. Вся жизнь, так или иначе, строится на победах и поражениях, чтобы продвинуться вперёд необходимо даже к поражению относиться как к победе, наградой за которую будет опыт. Самая ценная из всех наград...       Парень отворачивается, задвигая стеклянную панель книжного шкафа.       В этот раз он проиграл. Охотница оказалась живучей, а вмешательство Корибута и вовсе поставило на плане крест. В следующий раз он спланирует все лучше. Теперь у него есть ещё немного данных, чтобы сделать новую попытку. В следующий раз Эйле придётся сильно постараться, чтобы выжить… Но, прежде чем заняться разработкой нового плана, он сначала найдёт, где Корибут спрятал прослушку... ***       В больнице почти всегда пахнет озоном и стерилизатором. К этому привыкаешь, когда, так или иначе, попадаешь сюда практически после каждой вылазки. Проведать раненых друзей или самому залатать раны. Корибут часто шутит, что без озона и стерилизатора больница – не больница, а так… санаторий.       Приветствуя знакомую дежурную улыбкой, он накидывает на плечи одноразовый белый халат для посетителей и, посвистывая, идёт в конец коридора в знакомую до остервенения палату. Сколько раз он сам там лежал? Сколько раз там лежал кто-то из его друзей? В конце концов, это не так уж плохо – быть завсегдатаем больницы и иметь личную палату в своём пользовании… Дверь, не скрипнув, отворяется, и Корибут не сдерживает мягкую улыбку.       Видеть Эйлу такой ему нравится.       В бесформенной рубашке, небрежно причёсанная, покачивающая головой в такт музыке в наушниках, она кажется почти домашней, мягкой и ручной. Увлечённая работой на своём покедексе, она совершенно не обращает внимания на окружающий мир, и можно подкрасться вплотную, запустить руку в густые иссиня-черные волосы, пропуская сквозь пальцы шелковистые пряди.       Эйла фыркает, поднимая синие до невозможности глаза, искривив на манер капризной девочки гримасу, убирает голову из-под руки.       – Придурок, я волосы только помыла.       Корибут хмыкает, поднимая руки и притворно сдаваясь. На что девушка лениво щурится, откидываясь на подушку. Поцелуй выходит мягким и быстрым. Вот только Эйла напоследок все же больно прикусывает ему губу и довольно смеётся, когда он недовольно цыкает, потирая крохотную ссадину.       – Охотница блин...       Эйла фыркает.       – Считай это местью за отбитую спину.       Эльсар только головой качает, вздыхая.       – Я тебе жизнь спасал, между прочим.       – Угу, кидая меня в стенку. Очень благородно, – Эйла снова фыркает на мгновение хмуря брови, прежде чем улыбнуться уголком губ. – Но все равно спасибо. Это было близко…       Корибут кивает, отвечая ухмылкой.       – Фигня вопрос – сочтёмся.       В этот раз девушка, уже не сдерживаясь, смеётся в голос, болезненно хватаясь за бок и постанывая сквозь хохот.       – Вот ты утырок, нормальный парень бы сказал всегда готов милая, а ты... Сочтёмся. Ох…       Корибут только смущённо потирает затылок, опуская взгляд. Он успел. В этот раз он успел. Успеет ли в следующий?       Отсмеявшись Эйла садится прямо. Корибут встречает серьёзный и прямой взгляд не дрогнув. Шутки, наконец, кончились...       – Ты нашёл покупателя на яйца, которые я добыла? В конце концов, было бы обидно, если эту хрень, ради которой я рисковала жизнью, не удастся продать...       Корибут кивает, хмуря брови и пересаживается на стоящий рядом с кроватью стул. Открывает программу заметок на ситедексе, готовясь внимать к указаниям и пожеланиям.       Следующие полчаса они были заняты обсуждением будущего договора с клиентом. После того, как Эльсар записал последние уточнения, Эйла довольно кивнула и облегчено откинулась назад, морщась, когда из-за слишком высокого положении подушки стукнулась головой об изголовье койки.       – Хорошо, вроде бы все обговорили, меньше тридцати процентов не сбавляй, в конце концов, это было по-настоящему жаркое приключение.       Она устало усмехнулась, потирая висок, прежде чем вновь стать серьёзной.       – Ты завтра с кем идёшь? С Горем или с Лжецом?       – С Ларсеном, – Корибут просмотрел документ последний раз, сверяясь и убеждаясь, что всё записал правильно.       – Со Смертью? – Эйла хмурит брови, прищуривая глаза, и тон её подозрительный и недовольный. Ларсена она... боится. Пусть никогда не выразит это словами, нет, но вот каждый раз, стоит увидеть его, как вокруг становится будто на пару градусов холоднее.       – Имеешь что-то против?       Тон голоса Корибута неуловимо меняется, становясь холодным и раздражённым, но девушка в ответ только хмуро качает головой.       – Не то, что бы. Просто... Жуткий он.       Корибут поднимает взгляд, и Эйле на мгновение чудится, что в нём мелькает нечто тёмное. Но лишь на мгновение.       – Это проблема?       – Да нет. Просто я реально понимаю почему его даже парни с Иллюзии боятся. Опасный он человек...       Корибут только дёргает неопределённо плечом.       – Не опаснее меня.       Эйла косится на него, хмуря брови, прежде чем усмехнуться и разбить напряжение неловкой шуткой.       – О, ещё молва бродит якобы он педик, по красивым мальчикам. – Девушка подаётся вперёд с широкой нахальной улыбкой, поигрывая бровями. – С его-то внешностью оно и не удивительно. Как глянет свысока, как заговорит… Так все парни якобы штабелями складываются и языки вывешивают, как сучки в течке. Не боишься, что он на тебя как зыркнет, как чары свои мистические подключит, и будешь ты ещё одной жертвой его колдовских чар?       Корибут фыркает, качая головой.       – Ага, а его легендарный хук в челюсть и захват под горло – это теперь особые виды призрачной магии. Да, да. Хотя я понимаю тех парней, о которых говорят. Если бы он меня так отпиздил, я бы тоже на коленях стоял, удар у него что надо... А вообще... Знаешь, не надо Эйл над таким смеяться, правда. В конце концов, какое наше дело, парней он трахать предпочитает или по сиськам тащится.       Девушка только фыркает.       – Ну, так-то да, но я больше о другом волнуюсь.       Корибут на это только приподнимает в недоумении бровь.       – Что думаешь, он прижмёт меня в уголке и свершит всякие непотребства, а я и пикнуть не сумею?       – Ой, вот не надо. – Теперь уже Эйла смеётся, качая головой. – Над тобой совершишь, как же… Ты и сам кого захочешь прижмёшь, да отпиздишь, я даже не представляю, кто из вас, если вы схлестнётесь, выйдет победителем. А вообще, знаешь, я почти сочувствую тем идиоткам, что в тебя влюбляются. Ты же Лом, как до амуров доходит, так тупой как… Лом. Мне полгода за тобой бегать пришлось, прежде чем до тебя дошло.       Она, отсмеявшись, снова хмурится, глядя тревожно, и в синих глазах гаснут весёлые искорки.       – Жуткий он. Это его вечно застывшее лицо, голос не живой, ещё и мастерство по призрачному типу. Да и стиль боя его... Он ведь сдерживается постоянно. – Девушка замечает, что Корибут хочет перебить и отмахивается. – И вот не говори, что мне кажется, я в конце концов, ходила в секцию АРБ. Он одним ударом убить может, второго ему не понадобится.       Корибут фыркает, скрещивая руки на груди. Эйла, увлечённо потирающая бледные пальцы с облупившимся маникюром, не замечает, как неуловимо меняется настроение в этих вечно шальных искрящихся глазах, как весёлое дружелюбие сменяется холодным любопытством, не предвещающим обычно ничего хорошего.       – Он надёжен.       Эйла вскидывает голову и мотает из стороны в сторону.       – Не сомневаюсь. Но то, что он опасен, это не отменяет.       Она смотрит прямо и серьёзно. Корибут встречает тяжёлый взгляд с опасной жёсткостью, и девушка все же сдаётся, качая головой.       – Ой, ладно, забудь… с Ларсеном так с Ларсеном. Просто будь осторожнее, в конце концов, там, где Ларсен, там неприятности.       Корибут сухо кивает, поднимаясь, и девушка провожает его печальным взглядом, понимая, что зря она подняла эту тему и испортила настроение. Уходит Корибут не попрощавшись, и когда дверь за ним захлопывается, Эйла глубоко вздыхает, разглядывая облезлый маникюр.       Ларсен, Ларсен, Ларсен… Эйла иногда завидовала тому, насколько безоговорочно Корибут доверял этому типу. Зависть и ревность выливалась в подколки и острые шуточки, которые непробиваемый Смерть, казалось, не замечал. А, может, и в самом деле не замечал. Слишком уж чуждым и непонятным было мышление хладнокровного и безразличного приятеля.       Девушка хмуро смотрит на бок. Там, под бесформенной рубашкой, скрывается плотный слой бинтов. Не успей Корибут в ту пещеру, она была бы мертва. И ведь никто кроме Ларсена не знал, куда она отправляется.       Она поднимает взгляд глядя куда-то сквозь больничное окно, за которым виднеются ровные ряды цветных крыш. Поверить в то, что вечно безразличный сокомандник побеспокоился о её безопасности было сложно, но кроме него просто некому было рассказать Корибуту куда она отправилась. А значит, теперь она задолжала ему спасение собственной шкуры.       Даже думать о таком неприятно и девушка, вздыхая, устраивается, поудобнее, отворачиваясь от окна. Вот только мысли перепуганными комби носятся по черепу, заставляя вздыхать и ворочаться.       Она, может, и могла бы относиться к приятелю терпимее, вот только каждый раз под его взглядом волосы дыбом встают и морозом пробирает. Уж больно взгляд у него неживой. Словно в омут или колодец смотришь, и нет в том колодце ни дна, ни света.       Эйла знала, что боится Ларсена, признавала этот страх за собой, но совершено не собиралась признаваться перед кем-то другим. Смиряться с этим ей позволял тот факт, что боялись его, кажется, вообще все, кроме Корибута.       Впрочем, этот страх окружающих, и в тоже время безграничное доверие со стороны Корибута она понимала. Конце концов, пусть даже не так уж часто бывала в общекомандных миссиях, но знала, что обыденных вылазок у них не бывает, а весёлое по началу приключение в любой момент может превратиться в опасную и серьёзную миссию.       Не потому, что было опасно или серьёзно, но... Одно присутствие Генри Ларсена меняло всё отношение к работе. Казалось – это оживший робот. Он просчитывал все. От самых маловероятных мелочей до таких в общем-то обыденных, как протёршийся ремень на портупее или вышедший из-под контроля из-за гипноза противника покемон. И у него всегда были меры противодействия, отхода, прикрытия или же нападения и засады. Простенькие миссии казались тщательно спланированными операциями... А они становились марионетками в его руках. Это пугало. Это заставляло доверять. Это вызывало восхищение... И, возможно, он был самым уважаемым членом команды, но вот его поведение...       – Голем оживший блин...       Эйла снова перевернулась, отворачиваясь от окна и сверля взглядом закрытую дверь.       Ларсен действительно был просто до жути иным. От него редко можно добиться ответов, чаще холодный безразличный взгляд куда-то сквозь или равнодушное “эн”, означающее что услышал, понял, принял в обработку.       Ни разу она не видела его слабым, потерянным, испуганным, злым или хотя бы чего-то желающим. А его сверхъестественная способность: независимо от длительности и тяжести миссии сохранять опрятность, чистоту и аристократичную элегантность, вовсе была предметом зависти, наверное, всех, кто хоть раз с ним работал.       Да, даже когда их изрядно потрепали во время облавы на стаю чертовски злобных бархаранов, которые загнали их в скалистое ущелье, и они едва не сдохли, пока ютились в раскалённой жарким солнцем Западного Джотто расщелине, думая о том, что кажется им каюк, Ларсен выглядел среди них, оборванных, грязных и усталых, будто только пришёл с совета директоров. И ведь он справился с, казалось бы, безвыходной ситуацией, вывел их из окружения злых до чёртиков песчаных ящеров. Сам пострадал, но их вывел, и даже ни слова не сказал в адрес Серененой безалаберности, благодаря которой они вообще оказались в такой ситуации.       А ещё она до сих пор не могла забыть, как спокойно и методично Ларсен зашивал собственный распоротый бок, будто не он истекал кровью, будто не у него вырвали приличный кусок мяса из бока, будто это, черт побери, совершенно нормально… У него даже выражение лица не поменялось. Зашил, забинтовался, надел чистую рубашку. Будто всё идёт по плану…       Девушка снова вздыхает, переворачиваясь на спину. Она действительно его совершенно не понимает. Возможно, это непонимание и порождало страх, но, задумавшись, она была вынуждена признать, что его, кажется, опасались даже в принципе незнакомые люди и покемоны. Там, где Корибута, который частенько влипал в неприятности, устраивал драки и, в целом, любил пошуметь, встречали дружелюбием и смешками, беспроблемного, спокойного, тихого и неконфликтного Ларсена – холодной вежливостью и настороженностью с явным желанием спровадить.       В постели никак не удаётся найти удобную позу, и Эйла вновь переворачивается, кусая пухлые губы. Мыли не хотят покидать голову, и не думать просто не получается. А она действительно совершенно не хочет об этом думать…Потому что... От этих мыслей становится жутко.       Он ведь с самого начала всё знал. Просчитал, сколько она будет добираться, сколько у неё займёт времени разграбление гнезда, сколько будет заметать следы и двигаться обратно. Она была почти уверена, что в своей темноволосой гениальной голове Ларсен спланировал всю её операцию едва ли не по минутам, зная все её слабые и сильные стороны с учётом снаряжения, покемонов, погоды, местности, и сделал возможные поправки на случайности.       Он наверняка спланировал все это ещё до того, как она покинула офис, забрав флешку со всеми раздобытыми картами данных. И уложись она по времени, всё было бы в порядке: действовала бы себе спокойно, даже не подозревая о том, что все это время её страховали. Но... она задержалась. И Ларсен сделал единственное, что мог – отправил за ней Корибута. Он спас ей жизнь, хотя совершенно не должен был этого делать.       – Вот же чёртов ублюдок.       Девушка вздыхает, горько усмехаясь. Ей было стыдно и неприятно. Она в принципе терпеть не могла долги, а быть в долгу перед Ларсеном… Быть мёртвой, конечно, хуже, но это где-то близко. Хотя она все равно скажет ему спасибо, да. Обязательно... Как-нибудь потом. Может быть, завтра? ***       Призрак брата никогда не навещает его во снах. Может, это следствие отсутствия вины, а, может, того, что Ларсену в самом деле глубоко наплевать на то, что он кого-то когда-то убил, пусть даже этот кто-то был одной с ним крови. Он не знает. Только жалеет иногда, что легенда о том, что жертвы приходят к убийцам во снах, оказалась лишь легендой.       В его снах нет ничего из того, что должно пугать. Но, он каждый раз просыпаться мокрым и с тяжело бьющимся о рёбра сердцем…       Кто поверит, что для него самым страшным кошмаром является мысль не встретить больше его. Кошмары разные – мотив один. Тот самый, что бьёт под дых, заставляя хвататься за рассеивающуюся иллюзию и неказистый, плетёный с крупной бусиной в виде глаза посередине браслет на запястье. Подарок на их первую встречу.       Ему всегда снится, что Корибут проходит мимо. Не окликает, как должно. Не замечает, не становиться другом. Он живёт правильной жизнью, он ни в чем не нуждается. Но, все это не имеет никакого смысла, если в жизни нет его...       Впрочем, этот кошмар не является самым страшным...       Страшнее видеть, как Корибут уходит. Каждый раз ножом в сердце. Да так, что даже дышать больно. И после пробуждения не отпускает, бьётся это отчаянное ощущение подавленного страха. Уйдёт, оставит, не вернётся. Это всегда ломает его. Ломает так, что всё, что остаётся – бесцельно бродить по пустой и слишком холодной квартире, сжимая мобильный в кармане штанов и отчаянно желая позвонить, но не смея. Слишком боясь, что сон окажется правдой. Это то, с чем его гениальный, вечно упорядоченный разум справиться самостоятельно не способен, а все попытки попытаться и прийти в себя только погружают в ещё большую панику... Лишь время и приход вваливающегося практически ежедневно Корибута заставляют выдохнуть, почти покачнувшись от облегчения.       Вот только не показать. Нельзя. Генри знает. Смотрит в эти пьяно шальные глаза и сглатывает, подавляя лихорадочное счастье. Эльсар весь такой… непредсказуемый, как шальная петарда, даром, что кличка Лом. Черт его знает как закрепилось…       Вот только Ларсен знает. Видит скрытое за напускной лёгкостью и весельем нечто стальное, жёсткое и несгибаемое. Опасно тяжёлое. Что-то вскрывающее. И сдерживается, чтобы не сжать руки в кулаки каждый раз, когда в этих светлых голубоватых глазах мелькает тёмная тяжёлая сталь. Будто под прозрачной водой быстрого ручья мелькает чёрная спина клыкулы. И вроде бы – лишь мгновение, но желание нырнуть в эти воды отбивает напрочь.       Только Ларсену с самого начала было плевать.       Плевать, что стоит ему ошибиться, всего один раз сделать что-то, что ему не понравится, и Лом пробьёт его навылет, а внутренности сожрут те самые клыкулы, что пляшут в чужих шальных глазах, образуя грёбаные водовороты. Рано или поздно они наиграются, и это будет хуже смерти...       Ларсену плевать.       Он с самого начала знал, что так будет. Нырнул в этот водоворот с головой и ни о чем не жалеет. Совсем ни о чем. Потому что это, черт побери, его собственный аквариум с акулами. И если и подыхать, то только от них. Только от его рук. И что бы эта ухмылка шально-кривая и взгляд этот пьяно-нахальный. Ради этого можно и умереть. Но пока... Пока все нормально.       Пока Ларсен знает как правильно обращаться с этой акулой. Как подманить, не оставшись без руки, да ещё и прокатиться так, чтобы сердце в глотке заходилось от ужаса и восторга. Правила в этой игре вечно просты – не дай Лому себя вскрыть. Лом он азартен, что та клыкула. Вскроет, выжрет внутренности и дальше поплывёт на поиски новой жертвы.       А Ларсен... Ларсену не впервой изображать из себя замкнутый сейф. Строгий и лаконичный, эффективный и безразличный. И просыпаясь очередной раз от кошмара Ларсен какое-то время всё ещё не чуствует себя живым. Нет сил ни двигаться, ни что-то делать, только смотреть пустым взглядом в потолок, прежде чем зазвенит поставленный на шесть утра будильник. И лишь напоминание, что Корибут ждёт его в десять у ворот, возвращает силы и желание жить.       Если Корибуту нужно, чтобы он свернул для него стены, он их свернёт.       Сборы не заняли у него много времени. Всё готово ещё со вечера, разве что подбор команды требует некоторого пересмотра. Он не хочет брать с собой лишних покемонов, поскольку в случае проверки прятать покеболы будет негде, а в потайной отдел ситедекса помещаются всего несколько шаров. Но и к выбору он относится максимально ответственно. Кошмар заставил его пересмотреть планы и немного изменить состав команды.       Изначально он собирался взять с собой барабаша, криселу, хантера, но после решил отказаться и выбрал оста, виловиста, и рондара. Немного подумав, добавил к ним ещё бугибума, чтобы нивелировать слабость только начавшегося обучаться оста.       В комнате сразу похолодало, когда призраки покинули свои покеболы.       Дыхание паром вырывалось изо рта, казавшимся слишком белым в этой тёмной, скрытой от внешнего света комнате, где Генри хранил свои покеболы.       Парень погладил подставившуюся под ладонь костяную маску маленького оста. Добыть его было непросто, и сейчас он был самым слабым... Но это поправимо. Хороший характер – вот что бесценно. На плечах ощущалась приятная тяжесть, а в ухо хрипло пророкотали “Бу-ум”, Генри не надо было поворачиваться, чтобы увидеть лилово-багровый свет из глазниц бугибума. Кристаллы на костях рук пылали тем же лиловым внутренним пламенем. Оно не грело, несмотря на тёплый оттенок, и, казалось, даже не столько разгоняло тьму вокруг себя, сколько наоборот, делало её лишь темнее, будто сжигая окружающий свет...       Виловисп описавший возле него круг, завис над потолком, едва заметно искря зеленоватыми проблесками, его пламя практически не видимо до того момента, пока оно не уловит своё топливо – энергию другого человека или покемона. Кто-то другой упал бы в обморок, так велика прожорливость виловиспов к чужой энергии. Но Ларсен так давно взаимодействует с призраками, что уже на автомате научился закрываться от их губительного влияния, но именно тьма, что укутывает комнату, густая, мутная, почти осязаемая тьма мазинара является самой опасной из всех призраков, что заключены здесь.       Возможно, позже, когда маленький ост вырастет и разовьётся в могущественного октора, всё изменится, и густая, чёрная, вязкая Тьма сменится сизо фиолетовой удушливостью кошмаров... Но пока здесь властвует мазинар, и его багровые круглые глаза вспыхивают в темноте голодными углями. Даже, привыкшего к такому влиянию, Генри пробирает лёгкой дрожью под этим вечно голодным взглядом...       Он не боится своих призраков. Не боится их силы, он знает, что однажды закончит свой путь, поглощённый ими, как и все тренеры призрачного типа до и после него... А, может быть, и сам после смерти станет одним из них, как утверждают древние легенды. Он не боится, но относится с уважением и пониманием. Их сила сродни его собственным способностям, возможно, именно поэтому он так хорошо может с ними уживаться... И приносит смерть всем остальным?       Ларсен вздыхает, забирая покеболы с подставок и закрепляя их в зоне быстрого выброса в наруче ситедекса, прежде, чем покинуть комнату, не оборачиваясь.       У восточных ворот на площади всегда многолюдно. Кто-то торопится на свой рейсовый автобус, кто-то, наоборот, только прибыл и теперь ищет встречающих или оглядывается, готовясь идти по своим делам, кто-то ждёт прибывающих, кто-то провожает отъезжающих. И ровная вереница подъезжающих и отъезжающих автобусов. Всё это создаёт своеобразную атмосферу, заражающую всех присутствующих нервным трепетом и ожиданием.       У многих часто путешествующих тренеров давно уже выработались свои собственные места встреч. Но рядом с аркой почти всегда безлюдно. То ли Ларсен, подпирающий спиной колонну, отпугивает своим отчуждённым видом окружающих, то ли место слишком далеко от автобусных парковок и ларьков мало кого устраивает, но народ проходит под воротной аркой, практически не задерживаясь. Генри Ларсена это более чем устраивает. Он не любит чужую компанию, шумные голоса и лишние телодвижения. Куда больше его радует тишина и интересная книга, которую ему не мешает читать даже необходимость делать это стоя, ожидая задерживающегося Эльсара.       Прошедшая мимо с гроулитом офицер Дженни скользнула внимательным взглядом, но не нашла к чему придраться и отвернулась. Ларсен проводил её взглядом. Он был чист, не считая призраков в секретном отделе ситедекса на руке, но придирки стражей правопорядка всё равно вызывали раздражение, особенно когда он совершенно ничего не делал для того, чтобы вызывать их внимание.       Корибут подходит, стоит ему только вновь углубиться в книгу. И не один.       Эйла обнимает его за руку и довольно щурится. Ларсен молчит. Привычно делает вид, что ему все равно. На Эйлу, беззастенчиво тянущуюся за поцелуем, на виноватый, быстрый словно молния, взгляд Корибута, на чёртово опоздание более, чем на полчаса, которые он был вынужден простоять здесь, изображая из себя статую. Он только снова опускает взгляд в книгу, скользя по строчкам и практически не разбирая слов. Просто сосредотачивается на контурах, на перетекании одной буквы в другую. Лучше вот так, чем медленно кипеть от глухого раздражения и недовольства, что никогда не увидит выхода.       И всё равно. Всё равно он видит.       Видит, как Эйла мягко обнимает его за шею, а он наклоняется, чтоб ей не пришлось тянуться с раненым боком к нему за поцелуем. Как его руки лежат на талии, и как шевелятся его губы, когда он просит её беречь себя и не влипать в неприятности. Как она смеётся, качая головой и говоря, что кто ещё будет в них влипать...       Ларсен заставляет себя опустить взгляд. Книга. Буквы. Буквы и книга. Черт с ним, с Эльсаром, черт с ней, с Охотницей, не сейчас. Все потом. Сейчас книга и буквы. Буквы, которые должны складываться в слова... Но, кажется, те не несут никакого смысла.       Он чувствует себя лишним. Ему противно от того, как сильно приходится сжимать корешок книги, чтобы скрыть противную мелкую дрожь в пальцах. И когда Корибут легко пихает его под ребро, щуря свои серо-синие глазища, на свету кажущиеся голубыми, он захлопывает книгу. Вызывающе громко захлопывает. Смотрит. Ждёт. Чего? Приказа? Объяснения? Извинения?       – Извини, задержался.       Не этого.       – Эн. – Глухо и холодно, как всегда. Будто ему все равно. Вот только хочется ударить. Быстро и под дых. Но вместо этого он лишь поворачивает к Эйле, приветствуя сухим кивком.       Выжила. Зря. Она не видит под затенёнными стёклами-хамелеонами сузившееся в опасную точку зрачки. Да даже если б видела, то не поняла. Ларсен уверен в этом. Он смотрит, оценивает, делает выводы. Как всегда. Как всегда находит очередной повод убить, будто их у него мало. Но каждая новая строчка в том милом его сердцу столбце – это чуть больше удовлетворения, когда наконец список будет закрыт за исчезновением причины.       Девушка отвечает быстрым взглядом и скомканным приветствием. Ларсен её интересует сейчас, пожалуй, не больше, чем та самая арка, которую он подпирает спиной. Генри заставляет себя отвернуться, забросить книгу в рюкзак, и пойти к ждущему пассажиров автобусу. Стоять тот будет ещё минут десять, но он готов почти на всё, что угодно, лишь бы не видеть, как Эйла смотрит на него с видом победительницы, когда Эльсар обнимает её за талию и шепчет в ухо всякие глупости.       Он знает, что просто сбегает. Знает, что на самом деле нужно порвать эти... Отношения? Что черт возьми между ними вообще происходит?       Ларсен задаётся этим вопросом не в первый раз и никак не может найти ответа. И не хочет на самом деле его находить. Потому то, что между ними происходит это вообще ни разу не здорово. И не здорово. Вот только ему плевать. Главное, что Корибут всегда возвращается. Нужно просто подождать…       Эйла утыкается лицом в кашемировый свитер на груди Корибута вдыхая запах одеколона и чего-то ещё, присущего только ему. Улыбается слабо, ей тревожно. Почему – она сама толком не знает, может, потому что предпочла бы сама поехать, да, в конце концов, не везучего Горе отправить, но не отпускать его с Ларсеном. С чёртовым Смерть Ларсеном.       Эльсар только фыркает недовольно. Он давно уже все решил. Свои решения он не меняет. Она знает и всё равно снова и снова цепляется за него объятьями и надышаться не может, согреться теплом крупных рук, всё кажется мало. Заглядывает в глаза, а он смеётся, шутит что все нормально, и она даже соскучиться не успеет.       Эйла только фыркает. Бьёт шутливо в плечо и смотрит в спину, когда он, вывернувшись из объятий, вприпрыжку устремляется догонять широко шагающего прочь Ларсена.       На мгновение она останавливает свой взгляд на тонкой, костлявой, обтянутой чёрной водолазкой спине сокомандника и почти сразу отводит, прижимая руку к боку.        Она так и не извинилась. Не смогла найти в себе силы под его вечным видом: “я, вот тебя сейчас конкретно подошедшего, ненавижу, давай до свиданья”.       Возможно, она сможет сделать это позже, когда он будет... Более дружелюбным ну или хотя бы не таким злым...       Она последний раз бросает взгляд на уходящую пару, глядя как Корибут слегка склоняет голову, явственно жестикулируя и что-то доказывая всё так же молча шагающему Ларсену, который, кажется, вообще его не замечает и только качает головой. Как же все сложно, прежде чем развернуться и побрести обратно в больницу. ***       В автобусе во всю дует кондиционер, Ларсен привычно садится возле окна, да ещё и створки раздвигает, чтобы не зажариться.       Даже просто сидя в автобусе, он выглядит так, будто скучает на королевском приёме. Корибут, рухнувший рядом с ним, больше напоминает байкера из старых боевиков в своей кожанке и свитере. Даже сидит он так же: широко расставив ноги и развалившись на не самом широком кресле как настоящий хозяин жизни, Ларсен разве что отворачивается, и Корибут почти сразу собирается. Исчезает эта нарочитая расхлябанность и смотрит он, внимательно ища хоть какой-то намёк. Потом хмыкает и садится уже нормально. Только вот руку на бедро Ларсена опускает будто так и надо. Будто нормально это – держать руку на бедре своего лучшего друга, ещё и ухмыляться нахально и вызывающе.       Ларсену за одно только это хочется в челюсть дать, но ограничивается лишь поворотом головы и холодным оценивающим взглядом. Корибут же ухмыляется лишь нахальнее и поглаживает легонько так, кончиками пальцев, вот только Ларсен чувствует. И это пробирает так, что у него мурашки по коже.       Звонок ситедекса заставляет его перестать мериться с Корибутом взглядами.       Сообщение от Ханта лаконично до нельзя: «В левом кармане сумки презервативы и смазка. Не сломайте койку в отеле.»       Ларсен моргает растеряно, цепляясь пальцами за перевязь сумки, а Корибут только хохотнул.       – А Тоби-то оказывается в курсе? Кто там говорил, что никто знать не должен?       Ларсен только вздыхает да головой качает устало.       – Я не говорил.       Корибут на это только фыркает, ухмыляясь и подаваясь ближе.       – Да ну неужели?       И улыбается. Нахально так, что в глазах черти пляшут, и Ларсен вынужден вжаться головой в спинку кресла, чтобы не столкнуться с ним носами.       – То, что Хант, ведёт и выглядит как придурок, вовсе не означает, что он и есть придурок. Может, ты удивишься, но Горе видит и подмечает иной раз больше, чем другие, он, в конце концов, будущий рейнджер.       Теперь уже Корибут отстраняется, смотрит с интересом, и Ларсен почти уверен, что в этой буйной светлой головушке закрутились шестерёнки складывая ранее не интересные и отложенные до поры до времени куски мозаики.       – Маска?       – Так удобнее. С придурка взятки гладки. Никаких требований никаких ожиданий и всегда есть козырь в рукаве.       Корибут фыркает и откидывается на кресло. Игривое настроение у него уже пропало.       – Он опасен?       Ларсен безразлично переводит взгляд в окно. Корибут только вздыхает.       – Ладно, извини, я понял, что не прав, наезжая на твоего любимца. Окей, окей, Горе у нас ласковая плюшка. Согласен?       Ларсен смотрит на него как на идиота, но Корибут все никак не может угомониться.       – Ладно, он знает, и он получается не против, так?       Генри может поклясться, что его до жути пугает такая довольная и счастливая ухмылка Корибута. Так, будто бы он задумал очередную феерическую гадость. О которой он, Ларсен, сильно после пожалеет.       – А раз даже такой педант как Хант не против, то я просто обязан с тобой обвенчаться! Как-никак мы с тобой почти четыре года вместе. Вот вернёмся и поведёшь ты меня в загс.       Ларсен смотрит на него долго и тяжело. Смотрит, глядя в эти смеющиеся глаза и медленно кивает.       – Ты сам это сказал.       Корибут от неожиданности даже затыкается, прежде чем изумлённо моргнуть и с ухмылкой посмотреть на уже вновь отвернувшегося Ларсена так, будто впервые его видит.       Генри казалось, что ещё немного и он в самом деле свихнётся к чёртовой матери от услышанного. Что сейчас Эльсар ухмыльнётся хлопнет по плечу и скажет, что пошутил, что заберёт свои слова обратно, и все придётся обращать в шутку, на что у него уже нет никаких сил. Вот только Корибут лишь хмыкнул и сел, ровно, поглаживая словно между делом ему бедро. Автобус, тихо урча мотором, увозит их в степи Западного Джотто. ***       Корибут устало потягивается во весь свой немалый рост так, что хруст шеи слышен даже равнодушно поправляющему манжеты Ларсену.       – Хорошо, что все гладко закончилось, да? Я уж думал они откажутся, но ты здорово надавил о процентной ставке. Эйла будет довольна.       Ларсен только дёргает равнодушно плечом и, привычным до нельзя жестом, поправляет очки.       – А ты?       Корибут хмыкает и кивает. Пусть он достаточно много зарабатывает, занимаясь крафтом предметов и итемов, но все же деньги не то, что бывает лишним, особенно с такой опасной профессией как у них. Тем более, когда рисковал ради этих денег не он.       Пусть даже от этих денег он увидит только некий процент, который Ларсену ещё предстоит высчитать, но даже эти небольшие проценты греют ему душу.       Ларсен молча шагает вперёд, и Корибут догоняет его в несколько шагов, идя закинув руки за голову. Расслабляться рано, но он уже так задолбался с этими переговорами, что готов наслаждаться даже самыми кроткими минутами отдыха. Он всё размышляет как уже потом, когда они вернутся на базу, он завалится к Ларсену и будет валяться на его диване и, сквозь слипающиеся глаза наблюдая как Генри будет работать на своём ноутбуке, проводя все необходимые транзакции и операции, чтобы всё было идеально и никто не остался в накладе. Но это будет потом, а пока просто очередной тяжёлый день, который изрядно задолбал его необходимостью держать уровень.       Корибут косится на Ларсена и улыбается, щуря серо-синие глаза. Он никогда не скажет, насколько возбуждающе смотрелся спокойный уверенный в себе и властный Ларсен, когда без всякого шума и усилий раскатывал оппонента, продавливая свои условия в договоре. Он никогда не скажет, но вот показать… показать может.       Знает, что рискует, когда дёргает его за плечо разворачивая к себе и встречаясь с холодными, словно дуло пистолетов, зрачками и жадно целует, накрывая тонкие губы своими.       Чувствует, как каменеет и без того жёсткая фигура, теряя всякую гибкость. Но плевать уже настолько, что есть только эти вечные тонкие губы, мягкие как у девушки, и сухое костлявое тело что, вздрагивая, расслабляется и против воли подаётся вперёд, становясь мягче. И будь он проклят, если это, черт побери, не стоит всех убитых на этого замороженного мерзавца нервных клеток.       Корибут улыбается. Нагло, победно. Ларсен хмурится. Почти не заметно сдвигаются тёмные брови образую тонкую морщинку. Он не смотрит, отводя взгляд и ругая себя где-то в собственных скачущих мыслях. Он сам не знает испортил ли всё или в этот раз победил. Просто сжимает чужое предплечье сведёнными от напряжения пальцами не в попытке вырваться, нет, просто обозначая…       Эльсару плевать. Он давно уже всё решил и фыркает, словно довольный до нельзя персиан, целуя в лоб быстро и сухо.       – Ты лучший.       Ларсен молчит, выкручиваясь из объятий. Кончики ушей неуловимо краснеют, но это большее, что он позволяет. Не смотреть главное, иначе сдержаться от просьбы о продолжении будет слишком сложно. А потому только передёрнуть плечами, холодно зыркнуть и шагнуть вперёд под смеющимся взглядом. Он не хочет знать со сколькими он был, чтобы сделать такой вывод.       Корибут смеётся, довольный и расслабленный. Следует чуть позади, отставая буквально на шаг, и Ларсену все кажется, что его взгляд скользит по коже, касаясь лопаток и скользя по мышцам шеи и спины словно дикий вьюнок..       Всё меняется почти неуловимо. Просто застывает напряжённо прямой Генри, а вместе с ним теряет всю расслабленность Корибут.       Этих людей не должно здесь быть.       Но их ждут. И это заставляет Корибута шумно втянуть воздух носом, напряжено вглядываясь в тёмные фигуры. Это не банда Иллюзии, не люди из Атлантиса, это кто-то другой. Кто-то незнакомый, но не менее опасный. Ларсен смотрит холодно. Но Корибут знает, что там уже во всю крутятся идеи и предположения, одно из которых наверняка окажется верным.       Шаги раздающиеся сзади заставляют обернуться. Путь отступления перекрыт.       Взгляд Корибута скользит по подтянутым фигурам с закрытыми масками лицами, скользит по оружию на поясе и происходящее нравится ему все меньше и меньше. Он смотрит на Ларсена - тот молчит. Только голову слегка наклонил. Эльсару не нужно знать, что тот уже готов к бою. Что достаточно только одной искры, чтобы спокойный и элегантный Ларсен взорвался вихрем опасно быстрых движении, а вместе с ним на свободу вышли и скованные в покеболах призраки, с коими он не расстаётся.       И, черт побери, это заставляет улыбаться. Улыбаться, что не один.       – Хах, кажется день перестаёт быть томным...       – Эн.       Ларсен как обычно бурчит, не отрывая взгляда от противника.       Двигаться все начинают одновременно.       От первого удара Ларсен уходит рывком, земля перед ним разлетается острыми осколками от атаки теневым шаром, но плевать, первый покебол Корибута уже в воздухе, выпуская сверкнувшего зеленой молнией серпериора…       У их противников есть преимущество: призраки все же не любят солнечный свет, и им потребуется время, вот только… Ларсен не один, а у Корибута далеко не призраки.       Не нужны команды, не нужны приказы, в руках у Ларсена остро поблёскивает лезвие ножа, Корибут с щелчком раздвигает боевой металлический шест, которым, будто походя, ломает хребет подскочившему для атаки укусом мармаусу.       Не нужно смотреть, не нужно говорить. Они давно уже сработались и знают, как действовать. Пускай зажали, но это не в первый раз.       Прыжок, уворот, удар, повторить. Шест в руках Корибута сверкает острыми гранями, пропарывая бок невовремя подвернувшемуся под атаку нидорино, которого добивает лист лезвие срепериора.       Со стороны противника разносится визг боли. Один из тренеров, дико крича, катается по земле пытаясь стряхнуть с себя тусклое, но все ярче разгорающееся призрачно-зелёное пламя виловиспа, что принялся за трапезу его душой.       Его покемон бросается на помощь, но пламя перекидывается и на него... Виловисп буйствует, летая от одного к другому и пытаясь напитаться чужой энергией. Он атакует первым – за счет своего второго огненного типа, он не так подвержен солнечному свету, но все равно торопится как можно быстрее восстановить собственную мощь...       Ларсен от боя отвлекается лишь на мгновение, неудачно соскальзывает нога во время уворота и больно ударяясь локтем о камень. Мгновенно руку простреливает болью да так, что искры, кажется, вот-вот посыпятся.       От атаки когтями агроспора он уйти уже не успевает, только бросается почти рефлекторно в сторону, чтобы хоть как-то снизить урон, боли не следует, только рык двух схлестнувшихся монстров, Корибутовский Скордог принимает, готовый стать смертельным для Ларсена, удар на свой щит. Не очень удачный расклад. Он медленнее, крупнее, хоть и лучше защищённ, вот только выбора у зверя нет. Два равных противника смахнулись, и теперь расцепить их сможет только смерть.       Выстрел кажется неожиданностью, но Ларсен уже ждал его и, только заметив выкинутую вперёд руку с оружием, бросается за ближайший камень, едва не получая осколками от пули по плечу.       Шутки кончились, бои покемонов это одно, огнестрел и его использование — совсем другое.       Мат, не ожидавшего такого дерьма Корибута, и он, ругаясь, бросает в бой всё, что может, в голос благодаря всех богов и сущностей, что, черт побери, они в горной местности, где всё же есть какая-никакая возможность укрыться.       Они оба знают, что пройди чуть дальше на равнины, и шансов не было бы никаких.       Да и тут приходится не так уж легко, спасает лишь то, что у них опыта сражения на такой местности больше, чем у противника и то, что лучше знают местность и были всё же готовы к засаде.       Шест – не самое удачное оружие в горах, и Корибут сворачивает его, уменьшая размеры в половину. Так радиус меньше, но и шансов, используя его, подставиться под пулю тоже меньше. Клыки, по его мнению, предпочтительнее.       На визг прямо возле уха он не оборачивается, ему не нужно. Густая тень возле камня на мгновение принимает форму птичьей маски и почти сразу тает. Парень просто бросается дальше, не оборачиваясь на крики и рёв напавшего на людей серпериора, старясь держаться так, чтобы между ним и преследователем всегда было препятствие...       На мгновение плечо дёргает, но он только бросается в сторону, не обращая внимание на разорванный пулей рукав любимой куртки. Потом зашьёт, время ещё будет. Целая шкура сейчас важнее.       Краем глаза заметив новую группу противников, выпускает из покебола клошара и сразу же бросается прочь, под прикрытие острых кривых камней, надеясь затеряться среди них. Пока безумно хохочущий шут не начинает истинный хаос, разбрасываясь щитами, замешательством и иллюзиями, превращая местность в лабиринт...       – Всё-таки он у тебя псих.       Ларсен тяжело дышит, и Корибут, опознавший его голос обмякает, прислоняясь спиной к камню.       – Блять, чуть инфаркт не подхватил. Как подошёл так тихо?       Ларсен только плечом дёргает, откидывая голову на камень и пытаясь выровнять дыхание. Он не железный, хоть так иногда и кажется...       – Что вообще происходит? Есть догадки?       Ларсен вздыхает, и Эльсар понимает, что догадки-то есть, но они ему не понравятся.       На мгновение он выглядывает из-за камня: хохот безумного шута практически не слышен за звуками битвы, но вот следы его действий вполне видимы... Местность покрывается лиловыми, золотистыми и зелеными щитами и массивами, где-то слышны взрывы и крик, и визг попавших под его атаки противников...       – Говори давай, пока Хисп нам время выигрывает... Его надолго не хватит... Пристрелят же...       Ларсен только вздыхает, снова поправляя очки. Корибут на мгновение удивляется, как в такой заварушке он все ещё может оставаться таким чистым…       – Подозреваю, что Лжец все же решил сдать нас карателям…       Корибут только молча приподнимает бровь.       – Пару дней назад мне маякнули, что кого-то из наших видели в Ойкумене. А кроме Майка никто под тебя не копает.       – Так, а сейчас давай подробнее, – Корибут вздыхает, утирая грязь с вспотевшего виска. – Почему я только сейчас об этом узнаю?       – Мне нужно было все проверить, слишком мало данных.       Ларсен поднимается и начинает с оглядкой двигаться вперёд, Корибут со вздохом устремляется за ним. Там, за спиной, они оставляют сражающихся покемонов, которые выиграют им время... И оба понимают что... По факту, своих покемонов они уже больше живыми, скорее всего, не увидят.       – Так что там с Майком?       Корибут шагает так, будто ничего не случилось, разве что нахмуренные брови и потемневшие холодные глаза выдают напряжение, Ларсен же кажется и вовсе не сильно обеспокоен.       – У меня не было доказательств – снова повторяет Смерть. – Но пару недель назад я поучаствовал в операции Чистого неба, и мы здорово прищемили хвосты парням из Ойкумены, а потом мне птичка маякнула, что там видели кого то из наших. Эйла, была в Джотто, ты возился с Хантом у лесников, оставался только Майк и Серена. Серена дура, но не идиотка, связываться с Ойкуменой у меня под носом она не будет, да и не интересуется она этим, её только контексты интересуют. А вот Майк...       Корибут хмыкает и качает головой.       – Я знал, что Майк под меня копал, но что бы он настолько оборзел…       – Ему нужны деньги. – Ларсен пожимает плечами, оглядываясь – Он думает, что общаг держишь ты.       Корибут только фыркает.       – А ты тут причём?       – А я перешёл дорогу Ойкумене, да и…       – Он, я так понимаю знает, что случись что со мной, ты первым же подвесишь его за яйца.       Ларсен только кивает.       – Он довольно давно уже тобой недоволен, но деньги нужны, а сбросить тебя с позиции лидера у него ни сил, ни храбрости – вот и терпит твой золотой характер...       – Хэй, чувак, ты сделал мне комплимент?! Я оглох?! – Эльсар довольно скалится, пихая мрачного приятеля локтем в бок. – Ладно тебе, Генри, скажи, я правда настолько крут?       – Нет, тебя просто как золото не каждый выдержит. – Отвечает Ларсен, пряча улыбку в уголках губ.       Тихо рассмеявшись Корибут качает головой.       – Вот вроде комплимент сказал, а вроде дерьмом обсыпал. Умеешь же ты.       Ларсен только плечами пожимает.       – Слушай, Генри, а всё же, как Майк узнал что мы здесь?       Ларсен косится, и Корибут мешается.       – Ну, в плане, я никому и не говорил, только Эйле…       – Вспомни с кем дружит Эйла. – Ларсен вздыхает, почти устало прикрывая глаза. Видя, как лицо друга каменеет.       – Серена…Черт… а не мог Тоби?       – Хант верен тебе, как собака. Он скорее сам сдохнет, чем тебя так подставит, да и... Не знает он. Я не говорил, а выводы о том, что мы куда-то едем он сам сделал.       – Что метод дедукции? – усмешка буквально становится видимой.       – Нет, знание, что только ты способен вытащить меня из дома к черту на рога.       Корибут снова ухмыляется, но уже не весело.       – Кажется, в этот раз я действительно втянул тебя в дерьмо.       Ларсен только плечами пожимает, небрежно оправляя рукав водолазки.       – Это не твоя вина. В конце концов, именно я проморгал делишки Лжеца, так что не твоя ответственность.       Корибут останавливается, резко дёргая Ларсена за плечо и разворачивая к себе. Смотрит серьёзно и жёстко прямо в закрытые очками-хамелеонами глаза.       – Чушь не пори. Не твоя вина, не твоя ответственность. Ты не надсмотрщик и не воспитатель, чтобы за каждого долбоёба решать, как ему жить и с кем связываться. Ты не знал, что так произойдёт, ты не мог предусмотреть, что нас тут зажмут, ты не виноват в том, что это вообще случилось. Понял?       Ларсен в его руках тонкий и хрупкий, кажется сильнее тряхнёшь, и его кости застучат друг о друга, такой он тощий и костлявый. Корибуту тревожно. Тревожно, что он не видит этих чёртовых глаз. Плевать, что они как колодцы без дна, но он все равно хотел бы их видеть. Потревожить эту стоячую воду, чтобы хоть так дать выход этим запертым под ней молниям, но Ларсен только вздыхает и Корибут не выдерживает. Тянется прижать к себе, к себе зарыться пальцами в черные волосы и вздохнуть, утыкаясь носом в затылок.       Ничего не происходит.        Ларсен только хмуро отступает, кивая и не давая притянуть, обнять, вот только кончики ушей у него всё равно ярко краснеют. И Корибут улыбается слабо.       – Когда выберемся из этого дерьма, я затащу тебя в первый же попавшийся отель и, черт тебя побери, если ты не оттрахаешь меня так, что я своё имя забуду.       Ларсен фыркает и Корибут впервые за долгое время видит на его лице слабый намёк на улыбку.       – Определённо так я и поступлю.       Их настигают спустя несколько километров. Сначала слышится перекрикивание летающих покемонов, а потом голоса людей. Ларсен хмурится, отступая за каменный столб и провожая взглядом пролетевшего мимо орламора с наездником.       – Думаю, нам придётся разделиться.       Корибут на это только хмуриться и качает недовольно головой.       – Не самая классная мысль, которую ты высказывал...       – Может быть. – Ларсен спокоен, проверяя ситедекс. – Но если мы этого не сделаем, нас просто зажмут скопом.       Корибут вздыхает и косится на убийственно спокойного Ларсена.       – Ладно, убедил, до места добираемся как обычно?       – Да.       Корибут снова окидывает его хмурым взглядом. Рвано кивает и устремляется прочь быстрыми перебежками меж торчащими из земли скалами и каменными обломками.       Ларсен провожает его тяжёлым взглядом и снова тихо вздыхает. Он совсем не уверен, что из этой ситуации получится выкрутиться без потерь. Слишком многим из Ойкумены он наступил на хвосты во время последней операции. Но хотя бы Корибута из-под удара он вывести должен.       Его противники слишком сильны, он понимает это практически сразу, как они столкнулись. Серьёзные, быстрые, они отличаются от загонной команды, что преграждала им путь ранее.       Покемоны тёмного типа сильные, развитые, опытные...       Зло цыкнув, Ларсен отступает. Знает, что эти пришли специально для него. И уверен, что без хорошего боя не обойтись.       Сейчас это гонка со временем. Кто быстрее устанет – потеряет бдительность. И время здесь играет против него.       Последние несколько дней были тяжёлыми и дорого ему обошлись, его покемоны устали и вместо оружия у него лишь верно служащий складной нож. Слишком неудачный расклад против вооружённых и свежих противников.       Уйти, петляя меж скал, — всё, что остаётся.       Ларсен заметает следы, действует быстро и осторожно, оглядываясь.       Пока по следу идут майтиены шансов не очень много, но замедлить можно. Они крупные, и тяжёлые, скакать по насыпям и каменистым склонам им сложно, в конце концов, это не их территория. Пару раз он слышал их недовольное ворчание, когда крупные звери, увлечённые следом, начинали ехать на каменистых насыпях.       Выпущенные снизли были куда опаснее. По камням эти твари скакали ничуть не хуже, чем по деревьям.       Мгла Рондора укрывала его в тенях, но он понимал, что это ненадолго. Лишь пока снизли не подошли близко, всё быстро усложнится, если среди них есть хоть один обладающий “соколиным глазом” – способностью, что позволяет видеть сквозь иллюзии… Генри почти уверен, что в этой команде такие есть…       Ларсен вздыхает, ощущая как сквозь звон в ушах доносится невнятный жуткий шёпот, от которого морозом пробирает по коже. Он уже слишком долго взаимодействует с Рондором прячась в его тени, это не скажется без последствий.       Тускло мерцают круглые алые зрачки, и Ларсен молча вырывается из холодных теней. Слишком мало времени, слишком много сил он потратил.       На мгновение ему кажется, что он оторвался, но резкий визг, и он едва успевает увернуться от бросившейся со скалы лейпарда.       Гигантская кошка пластично приземляется на лапы, издавая ещё один пронзительный вопль, от которого закладывает уши, рык и лай услышавших сигнал майтиен означает, что у него большие проблемы...       Кошка щурит жёлто-зелёные глаза и смазывается в воздухе, вспыхивают на мгновение активирующиеся когти тьмы, Ларсен не успевает увернуться, но Рондар оказывается быстрее. Использованная им опережающая тень позволяет призраку атаковать первым, и лейпард оказывается отброшен.       Но, не смотря на атаку, он встаёт, капая с пасти кровью и глядя светящимися словно прожекторы глазами. Мех на его груди дымится едва заметным призрачным дымом и медленно отмирает... Ларсен бросается прочь, но не успевает. Слышит лай майтиен, вмешивающихся в поединок и визг пошедшего в атаку рондора.       Земля вздрагивает и парень едва не падает, уходя от прошивших землю острых каменных шипов. Призрак использовал Камнепад, что заставляет всех метаться уворачиваясь от дождя из острых, словно копья, камней.       Ларсен знает, что дальше рондар их не пропустит, и что у них не хватит силы быстро убить одного из самых сильных призраков, особенно когда голод и время на его стороне.       Он бежит, не оборачиваясь, зная что после покемон его нагонит...       Одинокий выстрел становится неожиданностью. Плечо прошивают болью, и Генри, до крови прокусывая язык, подавляя крик, едва не падает, но находит в себе силы нырнуть за ближайший камень, в к который почти сразу впивается вторая запоздалая пуля.       Он на мгновение прикрывает глаза... Боль заставляет стиснуть зубы и идти дальше. Он знает, что остановится и станет лишь очередной бессмысленной жертвой. Он не может позволить себе слабость. Не сейчас, не...       Удар со спины становиться сбивает с ног, рык вцепившегося в плечи мукуна, падение и быстрый удар ножом, оставившие в конец силы и потемнение в глазах от боли...       Он, кажется, на минуту отключается, но когда приходит в себя первое, что видит это наставленное на него дуло пистолета...       Ему не страшно, только плечо болит и спину дерет от царапин...       Ему уже не страшно, он слишком устал. Слишком долго взаимодействовал с теми, кто давно мёртв, чтобы бояться.       Ухмылка на лице его противника неприятная, победная, Ларсен закрывает глаза. Ему почти все равно.       Открывает их резко рывком. Хрип, хруст чужого запястья, и обмякающий в руках Лома враг.       Корибут грязный как черт, взмыленный, с расцарапанной, измазанной в пыли рожей, его не назовёшь сейчас даже симпатичным, но Ларсен искренне рад его приходу. Рад и разгневан.       – Чёртов ублюдок, ты что собрался позволить им себя убить?       Здоровяк взбешён. Взбешён настолько, что милым и дружелюбным его не назвал бы даже самый оптимистичный человек. Но Ларсен улыбается. Устало, слабо, измучено, И Лом затыкается. Подхватывает, и почти на себе тащит в сторону под прикрытие большого камня.       Молча вкалывает обезболивающее и кровоостанавливающее, молча накладывает повязку. Только хмурится, и лицо под грязью становится все темнее.       Ларсен лишь глаза закрывает. Смотреть на трупы у него желания нет. Насмотрелся уже.       – Что даже никаких возгласов “ах, ты его убил” не будет?       Ларсен снимает очки, устало потирая глаза пальцами.       – А должны быть?       Корибут только фыркает. Смотрит внимательно.       Генри вздрагивает почти незаметно, когда широкая шершавая ладонь ложится на щеку.       – Дерьмово выглядишь.       Ларсен только надевает очки обратно, пряча глаза. Будто броню натягивает, прячет за ними почти отчаянное “обними”. И не нужно ему будто бы ничего больше. Только Корибут и так понимает. Прислоняется к нему лбом, вздыхает тихо.       – Всё будет хорошо.       И Ларсен находит силы кивнуть. Будет. Он позаботится.       Они не обсуждают, почему Эльсар не ушёл, не говорят о том, сколько покемонов у них осталось. Только смотрят друг другу в глаза прежде, чем подняться и идти дальше.       Корибут шагает тяжело, куртка давно осталась где-то в скалах, затерянная и порванная, только пояс оттягивает пистолет с трупа, да хороший кинжал. Ларсен рядом с ним кажется почти целым, не считая намокшей от крови водолазки да грязи на лице, что он постоянно пытается стереть.       У них мало времени, и мало вариантов куда податься. То, что окольными путями прорваться не выйдет и так понятно. Слишком уж качественно их зажимают… Впрочем, они всё равно попытаются. Не в первый раз же… ***       Ларсен вздыхает, прикрывая глаза и убирая в рюкзак бинокль.       – У них действительно опытный аналитик…       – Что, даже круче тебя? – Корибут хмыкает, делая преувеличено изумлённое лицо,       – Он опытнее, это другое, – мрачно отвечает Ларсен.       На ночлег они устраиваются в глубокой расщелине, где с трудом могут поместиться два человека.       Корибут сворачивается едва ли не в три погибели. Его немалый рост и широкие плечи просто не позволяют принять нормальную позу так, чтобы и самому было удобно и раненого Ларсена не тыкать.       Ларсену проще, он гибче, легче, более тонкокостный. В конце концов, ему даже удаётся принять удобную позу.       Спать нельзя, но Корибут всё равно засыпает. Ларсен только вздыхает едва слышно. Особое умение Лома: засыпать везде, в любой позе, при любых обстоятельствах сработало в этот момент против него.       Да, он в любой момент может проснуться бодрый и злой, но... Сейчас он спит. Спит, согнувшись в три погибели, чтобы не мешать ему и не заставлять его, двигаясь тревожить рану. И Ларсен не может не улыбнуться.       Он знает, что их ищут. Знает, что их не выпустят из карьера живыми, знает, что единственный шанс прорваться – это заставить стянуть все силы против кого-то одного...       Но это всё потом, а сейчас, сейчас он лишь едва касается пальцами усталого лица, утирает осторожно грязь с садин на щеке так, чтобы не разбудить, но Эльсар и не просыпается, только мычит что-то тихо да лицом к ладони прислоняется. Доверяет. И Ларсен тонет.       Закрывает глаза, чтобы не сорваться, чтобы не вцепиться как можно крепче, чтобы не разбудить, только до трёх досчитывает, потом до пяти, и всё равно успокоиться получается с трудом. Выдыхает.       Корибут спит, будто и нет ничего, только то и дело хмуриться во сне начинает. И Ларсен поглаживает щеку, осторожно успокаивая и убаюкивая, видя, как разглаживается лоб друга. Если бы не всё это дерьмо он бы мог так долго просидеть, как всегда сидит, когда Корибут засыпает. Так, чтобы никто никогда не узнал так, что б не надсмеялся над такой, право, глупостью... От которой невозможно отказаться.       Щека под ладонью шершавая, от начавше пробиваться щетины, но всё едино – оно того стоит. Потому что Эльсар здесь. Живой. С ним. В каком бы дерьме они не были, он всегда с ним. И все же... Он не может поступить по-другому. Никогда не мог.       – Любовь к тебе моё проклятье…       Рука опускается ниже на шею, тело под ладонью крупно вздрагивает и обмякает, и Генри наконец позволяет себе наклониться и осторожно поцеловать, едва касаясь чужих губ своими.       Он шарит по обмякшему телу жадным взглядом, едва касаясь его кончиками пальцев. Целует снова и снова. Уже не так осторожно, жадно, голодно, в губы, в щёку, кадык... Дёргает вниз ворот свитера оставляя лиловый укус на ключицах. Метит. Вдыхает запах пота, каменной пыли и крови и выдыхает. Напряжённый и сдавшийся. Позволяет себе лишь минуту покоя.       Краткий миг слабости, после которого заставляет себя встать и уйти. Они смогут спастись лишь разделившись. Он не может позволить ему себя прикрывать. Не важно, что раны снова начали ныть, требуя отдыха для уставшего тела. Не важно, что он и сам не хочет уходить. Он скользит меж камней словно хищник, оглядываясь по сторонам и медленно двигаясь на запад вглубь перевала.       Раз они ищут его, то они его получат... ****       Удар по рёбрам заставляет Корибута прийти в себя. Кровь сплёвывает из разбитых губ и скалится зло и устало. Бьют уже долго, настолько, что живого места не осталось. Он дурак, сам подставился, потому терпит. Молчит и терпит хотя глаз заплыл, и он не уверен, что потом зрение удастся полностью восстановить. Но тут не до будущего, настоящее бы пережить.       Вопросы одни и те же: где Ларсен, где место встречи, куда он мог пойти, какие у него покемоны...       Корибут молчит. Разве что посылал грубо и матом, когда силы были, сейчас просто сплёвывает очередную порцию крови, и откашливается, чтобы не так булькало в грудине при каждом вздохе.       Новый удар новая порция боли так, что кашлем заходится, а мысли не здесь… снова и снова крутится по кругу главное, чтобы ушёл...       Покеболы разбиты, валяются на земле пыльными грязными осколками, он смотрит на них с безразличием, как они хрустят под ногами, как отпинывают ненужные бесполезные больше шары небрежным пинком. Ему на самом деле немного плевать, но сделать вид, что раздосадован и зол это святое...       Рвётся глухо, сквозь бульканье в лёгких, орёт, что они ублюдки, и смеётся, когда очередным ударом сбивают с ног и в глазах темнеет, а на грязную землю падают очередные капли почти чёрной крови.       Умирать не страшно. Он все время играл со Смертью, трахал её на разложенном диване, забросив на плечи длинные костлявые ноги, вырывая глухие, сдавленные против воли стоны и сладкую мучительную дрожь. В эти моменты Ларсен мог убить его вернее, чем эти идиоты, считающие, что он может сдать друга.       Умирать не страшно. Страшно подставить. Разочаровать, не справиться. Сломаться. И потому он снова и снова упрямо поднимает опухшее избитое лицо, скалясь измученно, глядя на мир налитыми кровью и опухшими от избиения глазами. Он Лом. А Лом не сломаешь. Против лома нет приёма. Это то, что он знает. То, в чем уверен.       Он заставит их пожалеть.       И скалится, запоминая, вырезая в памяти лица, повадки, привычки. Потом, когда вернётся, он найдёт их всех. Надет и покажет, что бывает если его по-настоящему разозлить. Главное, чтобы Ларсен, чтобы этот чёртов ублюдок, был в порядке. А он выкарабкается. Не в первой. Нет у них никого сильнее него, чтобы заставить его подчиниться, чтобы заставить его говорить.       Боль против него не оружие, он терпим к боли, вколотая в вену дрянь тоже лишь мутит создание и мучает разум, но… Будто мало он такого дерьма себе ранее не переколол... Только злоба берёт, ржавая, старая, нервная.       И на вопросы матом, матом, зло и насмешливо... В каком месте он их всех видел, и на чем он их всех крутил..       Потому что бесят. Вопросы эти однообразные бесят, удары эти до потемнения, вкус крови уже въевшийся, от которого блевать тянет. Бесят так, что дай только возможность. Одну маленькую возможность.       Вот только держат крепко, Руки цепью скованы, суставы вывернуты, не побрыкаешься, а он всё равно дёргает, проверяет, то ли свои пределы прочности, то ли сколько ещё цепь выдержит.       Когда мешок на голове затягивают и куда-то тащат, он только и может что извиваться, пытаясь вывернуться, зверея с собственного бессилия, но лишь дёргаясь бессильно в чужих руках, прежде чем кто-то раздражённый не отключает крепким ударом по голове и забрасывает обмякшее тело в багажник.       В себя его приводят уже на месте, пара пинков, и он, подёргиваясь, открывает глаза, обводя мутным взглядом местность.       Догадались с-суки.       Впрочем, ничего удивительного, если у них действительно опытный аналитик... Не так много мест, где в скалах западного Джотто можно разорвать дистанцию с преследующим противником.       Сил бороться у него нет, но он всё равно дёргается, когда его волокут к площадке перед подвесным мостом.       Солнце только всходит, но палит уже немилосердно. Тут всегда жара. Ему не привыкать. Это лишь ещё одна пытка. Надо только пережить. Поэтому молчит. Молчит, закрывая глаза и откидываясь немного назад, поставляя лицо солнечному жару. Он медленно, булькающее дышит, иногда облизывая пересохшие разбитые губы. Изредка приоткрывая левый не заплывший окончательно глаз, чтобы обвести мутным взглядом окрестности.       Эльсар знает, что он приманка. Знает, что пока он нужен, его не убьют. Поэтому он спокоен. Потому что… Это означает, что Ларсен жив. Жив и не пойман. А значит: всё почти хорошо. Когда его встряхивают, поднимая лицо за волосы, он не дёргается, только в памяти лицо запечатлеет. Он найдет потом эту суку... Всех их найдёт.       Щелчок вспышки заставляет дёрнуться и пошатнуться, на месте удерживают силой. Потом просто бросают, приковывая прямо так к столбу подвесного моста. Он откидывается на иссушённое солнцем и ветрами дерево, закрывая глаза. Вслушиваясь в собственное дыхание и тихие переговоры.       Он ждет. Время здесь играет не против него. Надо просто собраться с силами… Дожить до ночи. Дожить, а там... Там будет проще.       Ларсен приходит к закату.       Появляется темной тенью на границе освещённого фарами машин участка. Прямой, спокойный, бледный, только очки опасно бликуют, скрывая глаза. Корибут стонет, зло, отчаянно смотрит, стискивая зубы. Злится то ли на него, что пришёл, купился на такую подставу, то ли на себя что вообще так облажался и попался, по-глупому рванувшись догонять, испугавшись, что этот не сгибаемый псих загнётся где-нибудь от очередной раны.       Он смотрит, и Ларсен с него глаз не сводит. Молчит, стоя спокойно. Он чует их страх. Видит направленное на него оружие, слышит рычание готовых рвануть вперед по первой же команде покемонов, вот только...       Только вот крутится под тощими ногами чёрный прирученый туман, скользит по фигуре опасная призрачная дымка, а потому... Боятся они. Боятся сделать первый шаг.       Дуло пистолета у виска заставляет Корибута оскалиться, кривясь скосить незаплывший глаз. Мог бы вцепился бы зубами в крепко удерживающую его на месте руку. Отгрыз бы её нахер. Вот только сил пока никаких... Только смотреть и можно...       Смотреть, чтобы хотя бы счас не сломать чужие планы. Не подвести вышедшего на открытую местность Ларсена.       Ларсен молчит. Шагает спокойно, будто и нет у него ни ран, ни сбитых коленей, ни поднявшегося жара, будто не он словно бешеный пёс делал одну петлю за другой путая следы и дожидаясь ночи.       Ночь – это его время. Они знают, они боятся. Медлят.       Он чувствует их всех. Но сейчас не готов рисковать... Эльсару хватит и одной пули.       – Положи покеболы на землю. – У предводителя бандитов хриплый голос, и тонкое, удивительно красивое для такого мудака, что угрожает другому человеку, лицо.       Ларсен молча достаёт покебол из крепления. Сжимает в руке ощущая как почти моментально напрягаются все присутствующие.       – Положи на землю, или я его пристрелю!       Ларсен молчит, делает шаг вперёд подбрасывая черный шарик в ладони. Шаг, второй, третий.       Он стоит посреди освещённой фарами площадки словно конферансье в театральном зале. Весь в чёрном, прямой, спокойный и собранный. В темной аурной дымке. И ловит чужие взгляды практически так же. Напряжённо ожидающие, разве что страх. Сдавленный, скрытый, замаскированный... Рушит всю иллюзию торжественности.       Корибут чувствует, как дрожит пистолет касающийся его виска. Вот только глаз с Ларсена не сводит. Смотрит, не отводя, ищет малейший признак, малейший сигнал всё что угодно… Достаточно только жеста, только намека, только хоть одно малюсенького проявления желания, и он сделает все...       Нет ничего. Только спокойствие собранность и пугающее равнодушие.       Это то, что всегда доводит Корибута то чёртового восторга. И почти столь же болезненного разочарования. Эта привычка всё тянуть на себе. Всё держать в себе, и со всем справляться самому. Он почти просит, молит взглядом: прикажи, ну позови же, давай...       Ларсен молчит. Молчит всем своим спокойным существом. Будто и не происходит ничего сверх серьёзного. Будто бы всё это неважно, и он ничем не рискует... А может для него всё и в самом деле все обстоит именно так.       – Покебол положи! – у главаря голос срывается на сип… И Корибут почти чувствует, чужой страх и нервозность.       – Так не терпиться меня убить?       Ларсен тих, как и всегда, вот только в застывшей тишине его слова падают вниз, словно мелкие камушки в преддверии камнепада.       – Я дам вам такой шанс, раз уж вы так настаиваете...       Покебол в его руке на мгновение зависает в воздухе, прежде чем снова упасть в ладонь. Он не двигает ей, лишь подбрасывает его телекинезом и Корибут холодеет от одной мысли насколько же зол стоящий перед ним Смерть.       Оружие лязгает, но вот нажать на спусковой крючок никто не рискует... Любой неосторожный жест и то, что изначально было загоном двух молодых тренеров, может превратиться в кровавую трапезу призраков под руководством медиума. Они слушают. Слушают, хотя не должны были бы, потому что им тоже нужен этот шанс. Они выигрывают время. Время для своего аналитика в надежде, что он сможет их защитить...       Не сможет. Нельзя защитить от смерти…       Корибут хмыкает разбитыми губами и улыбается слабо, потому что это чертовски заводит... Ничуть не хуже, чем когда Ларсен по пунктам разносил прошлого заказчика во время продавливания выгодных условий договора... Нет. Лучше. Много лучше. Такой Ларсен действительно Смерть.       И он улыбается во весь свой разбитый рот. И смотрит, ощупывает, желает.       Ларсен оправдывает. Шагает вперёд. Спокойно, будто и не было этой небольшой остановки.       – Я дам вам шанс. Всего один.       Он выбрасывает вперёд руку, и Корибут хрипит, ощущая как на горле оборачивается холодная туманная удавка, тянущая его к нему... Не дёрнутся не вздохнуть...       – Т-твою мать... – шарахается в сторону удерживающий его бандит, Эльсар смеётся булькающее и захлебываясь, потому что это не важно. Всё не важно. Не важно, потому что вот, он уже здесь.       Пальцы Ласрена вечно холодные касаются грязного лица оттирая грязь с садин. Презрительно, недовольно, кривяться бесцветные губы.       – Удивительно, как ты умудряешься за такой короткий период моего отсутвия приманивать все неприятности в округе...       – Ну я же золото, – Корибут хрипит подставляясь под незамысловатую ласку.       – Определено. – Рывок вверх, когда его будто бы без усилий поднимают на ноги, он на минуту наваливается на более хрупкого друга, опираясь и давая себе справиться с головокружением. Ларсен молчит, только придерживает за талию, под очками не видно, как он прикрывает глаза. Живой. Целый. Успел. Вот что действительно важно.       Генри не знает, кто сейчас больше напряжен: он или ребята из Ойкумены, что цепляются за свои пушки, уже не надеясь на трясущихся, лучше своих хозяев понимающих, чувствующих ситуацию покемонов. Ларсен на них и не смотрит. Только голову поднимает, вглядываясь в измученное лицо.       Корибут целует неловко грубовато опухшими шершавыми и солёными от запёкшейся крови губами. Шипит болезненно, но все равно углубляет поцелуй прежде, чем оторваться и смешком уткнуться носом в чужой висок. Пальцы Ларсена только крепче вжимаются в талию. Поддерживая. Добавляя реальности происходящему.       Он не может отпустить, хоть знает что нужно, лишь подталкивает назад, к подвесному мосту. Когда путь преграждают, смотрит холодно и прямо. Он знает, что это вызов. Сжимает покебол в руке, смотрит холодно, отстранённо, пальцем поглаживая кнопку выпуска. Солнце почти село, лишь ржаво лиловый свет озаряет вершины скал углубляя резкие тени.       – Я сказал вам, что дам шанс, я держу слово. У вас будет шанс. Один. Пока он идет через мост.       Корибут дёргается, но пальцы Ларсена словно тиски, жёстко впиваются в покрытые кровоподтёками и ссадинами бока. Молчать. Делать что говорю, не мешать.       Простые команды, без всяких слов, лишь давлением жёстких сведёнными от напряжения пальцами и холодно повёрнутой в сторону взбрыкнувшего было парня головой.       Корибут кривится но молчит. Смотрит единственным глазом сквозь розовую дымку и до чертиков хочет спросить: ты успешь? Ты справишься? Но лишь смотрит. Цепляется за чужое плечо, на мгновение забыв о пулевом ранении и почти сразу отдёргивая руку, когда замечает слабую тень на спокойном лице. Вспоминает. Смотрит виновато словно побитый пес, Ларсену нет сейчас до этого дела. Не до того. Но касается осторожно, успокаивает. Не больно. Почти.       Шагая на мост, Корибут оглядывается, Ларсен стоит позади. Молча, спокойно, прямо, будто и нет ничего. Шаг. Второй, третий, Корибут шагает и всё время оглядывается, ища замершую у моста, словно статуя, фигуру. Корибут ждет. Вот сейчас, сейчас давай со мной... Ларсен стоит.       Молчаливый, неподвижный. Только покебол в его руке, опасно лёгкий, то подлетает, то падает в ладонь с едва слышным звуком. Он смотрит.       Смотрит как сужается кольцо. Смотрит как Корибут медленно и неуверенно переходит мост. Смотрит и ждёт. У кого нервы не выдержат первыми.       Он уже достаточно далеко ведь так?       – Покебол на землю ну!       Ларсен поворачивается. Смотрит спокойно, прежде чем улыбнуться. Мягко и немного грустно. Покебол зажат в ладони, лишь мгновение. Направленное оружие и рычащие покемоны, чьи глаза вспыхивают в темноте багровыми и оранжевыми огоньками. Ларсен улыбается. И бросает. Прямо к ним...       И сам кидается в сторону моста, вперёд, быстрее.       Покебол в воздухе раскрывается, ослепляя вспышкой и заложенной тщательно скомпилированной внутри него комбо атакой от затаившегося рондара...       Взрыв оказывается такой силой что вздрагивает даже старый мост, от чего Ларсен едва с него не слетает. Вцепляясь в верёвочные перила, Корибут бросается было назад — поддержать но повторный взрыв едва не сбивает его с ног.       Крик, свет, режущий уши, визг прорезывающий всё пространство и разносящийся на много километров с жутким эхом, яростно ревучее красно фиолетовое пламя... Ларсен бежит вперёд на раскачивающемся мосту, нет времени, никакого времени, и он давно уже пуст, всё блеф, все ложь, он просто обязан был успеть... И он бежит, цепляясь за верёвочные перила и почти влетая в грудь ждущего его Корибута, толкая перед,       – Давай, давай же... Черт...       На той стороне разверзнулся ад, ад тьмы, пламени, псионической энергии и иллюзий... Он не продлится долго, и у них совсем мало времени... У них его нет совсем.       Он понимает это, когда слышит рёв выпущенного кем то из Ойкумены драгонайта.       Разъярённый дракон попавший под влияние призрака – это последнее, что необходимо ночью в горах на подвесном мосту почти в полутра сотни метров над дном пропасти…       – Огонь! – Крик тонкий, визгливый, нервный, – огонь мать вашу!       Мост едва держит их двоих. Корибут едва не срывается, когда доска под его ногой ломается, и он ухает, вниз лишь чудом успев ухватиться за канаты, заменяющие перила. От бега мост трясёт и шатает, Ларсен не знает, что страшнее: обернуться в сторону воплей начавших действовать наркоторговцев, или смотерть на раскачивающуюся распахнутую бездну пропасти под собой. Поэтому вперёд, только вперед. На напряженную спину Эльсара, то и дело оглядывающегося и матерящегося сквозь зубы и все равно идущего...       Сквозь шум и рев пламени и покемонов слышаться злые и сухие щелчки выстрелов. Корибут резко наваливается на мост, заставляя его качнуться и уходя из-под пуль. Ларсен вцепляется в доски, мысленно молясь: не перевернуться, и желая оторвать этому гениальному долбоебу его светлую голову...       На мгновение он ловит взгляд Корибута, пусть оба глаза заплыли, пусть белок покрылся полопавшимися сосудами, но это всё равно заставляет его шагнуть вперед. Стремиться, потому что оно того стоит. Стоит идти на свет. На свет, даже если это отсвет на острие клинка.       Треск лопающихся канатов для его уха кажется слишком громким. Может, потому что он ожидал такого. Может, потому что это не могло не произойти, рванись они по разваливающемуся мосту вдвоем, может, потому что это было тем самым сигналом, который означал что его время вышло…       Он замирает, глядя в светлые сейчас до боли глаза, пусть даже темнота скрадывает их свет. Смотрит и... Впервые за всю свою жизнь беспомощно улыбается, извиняясь.       Рев драгонайта, гудение, рухнувшей на мост ярости дракона, что расчерчивает небо багровыми всполохами метеоритов, и щелчек всё-таки не выдержавшего каната, ощущение мгновения невесомости перед падением.       Ларсен знает это, он готов к этому. Вцепляясь в верёвку он знает что не удержится. Только это не важно... У него все равно осталось сил только на один удар.       И он бьет. Извиняясь.       Извиняясь улыбкой.       Корибут даже не сразу понял, лишь потемнело всё вдруг и швырнуло о землю так, что перед глазами всё заискрило. Бросаясь сковозь цветные пятна вперед, замирая, понимать что уже... Уже больше нет ничего. Больше уже... Нет... Никого нет. Только драконья ярость бурлящими шарами заворачивается в ущелье, заливая небосвод багровым и ржавым.       Больше ничего нет…       Никого нет.       Он дёргается вперед, падая на колени. Стискивая зубы до вкуса крови... У него нет сил на то, чтобы злиться. Нет времени, чтобы остаться. Поднимается тяжело шатаясь, смотрит долго, протяжно, прежде чем шагнуть прочь. Отступая в плящущие черными тенями рубленные скалы, терясь в их лабиринтах.       Он не помнит сколько так брёл, он не помнит, как его нашли, он знает только что должен был идти. Должен был выбраться, должен был быть осторожен.       Он не помнит ни как попал в больницу, ни кто его нашёл, но, закрывая очередной раз глаза, он открывает их уже в голубовато-белой палате под капельницей.       Он не знает, что с ним делают, он не интересуется своим диагнозом. Он просто снова закрывает глаза. Он не хочет их открывать.       Эйла приходит практически каждый день. Иногда говорит, иногда просто тихо сидит. Она знает, что он очнулся. Все знают. Но плевать. Ему действительно плевать. Он просто лежит, надеясь, лишь что сможет снова заснуть... Что ему снова будет сниться что-то пишущий у себя за столом на стареньком ноутбуке Ларсен, посверкивающий очками-половинками с хамелеоным стеклом, от чего оно то и дело пускает яркие, цветные, янтарные блики. Ему не нужна вся эта наносная забота и лживые переживания. Ему нужно только, чтобы все было хорошо... Но хорошо...       Хорошо уже не будет.       Он понимает это, проснувшись от очередного сна. Понимает так ясно, будто бы всё предыдущее, весь этот месяц в койке, было лишь подготовкой к этому простому и ясному понимаю. Так, как было, уже не будет.       Когда Эйла приходит, он встречает ее взглядом. Слушает, чуть прикрыв глаза слабо дёргает уголком губ в попытке улыбнуться на её подколки...       И сразу же мрачнеет, когда она спрашивает, что случилось и куда запропастился Ларсен…       Он не хочет говорить. Он не может. Но должен.       Садится, чувствует слабость, но садится, смотрит на свои большие грубые ладони, на костлявые запястья... И сжимает руки в кулаки сдерживая подступивший к горлу спазм.       – Ларсен... Он, не придёт. Вообще не придёт. Эйл. Его больше нет. Совсем нет.       Он не видит, как она оседает на стул растерянно моргая и обводя палату взглядом... Как она не верит, не хочет верить. Он просто молчит на её неверие. Молчит, сжимая руки в кулаки и пытаясь сглотнуть тот комок проволоки, что застрял в глотке и душит, давит, не даёт ему ничего сказать. Его больше нет. Это всё, что он может сказать. Всё, на что хватает его выдержки, чтобы не свихнуться от произошедшего. Чтобы держать планку. Он и так. Расклеился. Ларсен бы не оценил.       Это заставляет собраться, поднимая взгляд...       Эйла смотрит тревожно, почти испуганно, он же спокоен. Почти равнодушен и все же...       – Эйл… я..Мы... Когда уехали... Тебя кто-нибудь о нас спрашивал?       Охотница моргает растеряно вспоминая, хмурится прежде чем пожать плечами.       – Серена, вроде, спрашивала со мной ли ты, я ответила что нет, ты по делам ушел. А что?       Корибут смотрит пусто устало. Ей холодно от этого взгляда, Но он опускает глаза и дёргает лохматой давно не мытой головой.       – Нет… уже... Уже действительно ничего…       Он не знает, что он испытывает в этот момент больше. Опустошение, разочарование или... ненависть? Если бы она не сказала, если бы она хотя бы иногда задумывалась о том, что и кому говорить... если бы она хоть немного интересовалась чем-то ещё кроме своей сраной охоты, статуса его девушки, которым она постоянно хвасталась, и смотрела на окружение здраво оценивая происходящее.       Эльсар не хочет об этом думать. Но у него болит голова и не думать не получается. Он зол, но даже сил что-то говорить нет, как и, на удивление, желания. Есть только чёткое понимание: лучше бы Ларсен тогда её убил… Лучше бы он действительно... тогда её убил….       Он молчит слишком долго, настолько, что Эйла даже начинает нервничать, но потом заставляет себя снова говорить о каких то пустяках, о том, что было в его, их поправляет он, про себя, отсутвие.       Не спугнуть убеждает себя он. Не спугнуть, не дать уйти.       Вот только сил следить за разговором у него уже нет, и Эйла, к счастью, это понимает. Может потому из всех девушек именно с ней у него завязались самые длительные и самые спокойные, почти в полтора года отношения. Она, по-своему его понимает...       Хорошо только, что не знает настоящую причину… Корибут прикрывает глаза, не давая заметить тяжелый блеск. Он ещё не знает, что делать. Но когда видит, что она уходит, как поправляет поясную сумку, как шарит по карманам в поисках карамелек, которые по привычке всегда носит с собой, чтобы оставить ему на память одну или две штуки, и когда она поднимается, не выдерживает. План рождается сам собой.       Хватает тонкое запястье, глядя на нее снизу вверх заглядывая в глаза, ища только одному ему что-то в этих самых глазах и шагает вперёд как в омут.       – Выйдешь за меня?       Эйла молчит. Моргает только, но руку не вырывает, шагает чуток вперёд разве что. Что б ему не приходилось тянуться.       – Что?       Он молчит почти минуту. Долгую минуту, во время которой она уже думает, что ослышалась, а он тратит её на то, чтобы все же собраться с силами и сделать это ещё раз.       – Ты выйдешь за меня?       Эйла молчит. Молчит, но губы ее дрожат, а на щеках неожиданный румянец. Эльсар смотрит, серьёзно, прямо, устало. Она ещё не видела его таким, но...       Она смотрит, растерянно сжимая его большую руку в своей, прежде чем неуверенно кивнуть.       – Что? Нет, стоп… Почему... Почему сейчас?       Теперь уже его очередь молчать. Эльсар молчит, опуская взгляд на её руки, накрывающие его большие ладони и разжимает слишком крепкую хватку, обессиленно складывая руки на больничном одеяле и разглядывая ладони. Это тяжело. Тяжело обдумать и ещё тяжелее сказть. Вот только… Он будет честным. Хотя бы с ней. Хотя бы... В этот последний раз.       – Я боюсь не успеть.       Он снова молчит, чувствуя на себе растерянный, быстро становящийся печальным взгляд.       – Боюсь не успеть сказать, сделать, обнять, поговорить, боюсь снова потерять… Не успеть сделать всё, что хочу...       Она смотри на него, когда он поднимает взгляд и понимает, что глотать становиться больно, а в носу засвербело... Она может только кивнуть, дёргано и быстро.       – Да, я... Я понимаю... Я согласна…