Для друг друга - особенные

      Не то, чтобы он на самом деле планировал это, ну, может быть. Только быть, частично всё же да, просто как вариант, самый крайний и прям очень запасной. Хотя кому он врёт, увидь Тори его улыбку, то быстро хмыкнул, назвав его лжецом, и исчезла за стеклянными дверьми. Как предсказуемо. Эффектно и с пафосом уходить она любила всегда. Это была часть её личности, также как и колкие слова и невинные глаза. — Без пафоса людям не будет интересно искусство поэтов, ведь им не будет казаться, что мы обращаемся именно к ним. Мы не будем делать их особенным, — легко объясняла она, закидывая ноги на небольшой столик и откидывая голову на спинку кресла, позволяя волосам свободно падать. Он ловит всё на мгновение: её взгляд — он такой же пустой, как и у всех остальных тут. Им незачем играть, некого делать особенным. И чего таить, он был с ней согласен, позволяя продуманному плану падать, как карточный домик. От одного его движения, чёткого и рассчитанного. Где-то на задворках слышен ещё отголосок зова его напарника. Наушник все ещё включён, но это не мешает ему устанавливать свои правила. Лёгкой рукой он полностью скидывает с импровизированного стола метафорические карты, не следя за тем, как они падают. Он всегда любил больше игры в кости, больше импровизации и хаоса. Стекло хрустит под его ногами, свист пуль уже затих, и не столь важно. Все, кто тут был — мёртв. Кроме него. Кто говорил, что один в поле не воин? Воин, если он совершенно один. Хотя и тут он скорее смерть, но кого сейчас это волнует? Точно не его. Пальцы быстро подцепляют нужные папки, захватывая ещё несколько неприметных листов, всё остальное скидывается на пол, позволяя им смешаться со стеклом. Кровью, желудочным соком и запахом пороха. Именно так пахнет смерть. Он собирается провести несколько часов под душем. — Чёрт возьми, R-700-LW.. С тихим щелчком наушник отключает, недовольная гримаса сама вылазит на лицо. На своего временного напарника как-то всё равно, каждый сам за себя и своих близких, но ему тоже придётся выслушивать лекции и угрозы. Жаль только они не подействуют, ведь кое-кто всё ещё жив. Все документы исчезают в тьме глубокой сумки, а он вступает в темноту коридора, чтобы, как бы поэтично не звучало, в конце найти свет. ___ За спиной раздаётся щелчок, и внешний мир наконец-то остаётся за металлической дверью. Лололошка блаженно закрывает глаза на несколько секунд, прекращая тереть волосы полотенцем, чтобы быстрее их высушить. В комнате пропахло кофе, красками и синтетическом запахом роз от дряхлого освежителя воздуха. Они специально когда-то давно взяли его, чтобы скрыть запах крови, только никто не ожидал, что маленькая бутылочка будет хуже ядерного оружия. Но да, кровь больше не чувствовалась — единственный плюс. Но через несколько недель это стало каким-то родным. Так и оставили. — Ты долго, — Лололошка вскидывает брови, открывая глаза на Кавински, который развалился на единственной кровати, пытаясь найти что-то в аккумуляторе. Вообще, это комната должна была всецело принадлежать Лололошке, она находилась в так называемом общежитии для Наблюдателей, но никому особо эти комнаты нужны не были. У всех были свои точки, а эти крошечные квартирки они использовали только поспать или без лишних глаз встретиться с кем-то из ребят. В их случае это была одна из точек, где они могли отдохнуть от внешнего мира и шума. Так сказать — спрятаться и забыться. А ещё складом многочисленного хлама. Уже сейчас он может заметить множество проводов, что тянулись от разобранного телевизора, обвивая кресло, на котором лежали несколько нарядов Тори. В конце эти «змеи» прятались за кроватью. Несколько его собственных очков, закинутые в пустой стакан, рядом с кисточками для макияжа и наспех запиханной розой. Тори что ли кто-то подарил? — Где Тори? — он игнорирует прошлые слова Винса, задавая свой вопрос и скидывая мокрое полотенце на кровать. Блондин кидает презрительный взгляд на него и ногой отпихивает подальше от себя. Лололошка только фыркает на такое поведение, обходя все провода, пытаясь наступать только на холодную плитку. Ковром было слишком опасно дорожить, и наконец-то запрыгивает на кресло, используя чужую одежду, как мягкую спинку. — Она за кофе, — коротко отвечает парень, не отвлекаясь от аккумулятора. Лололошка фыркает, откидываясь на спинку, переводя взгляд на дверь. Даже там они оставили свой определённый след: несколько стикеров со схемами зданий, какие-то наклейки-сердечки и почему-то след от помады в виде отпечатка губ. На ручке крепко замотан на нитке маленький череп птицы. Если он прищурится — сможет разобрать руны, что они с Тори аккуратно выводили. Ухмылка ложится сама на губах, когда глаза быстро мечутся к Винсу, вспоминая, как он наигранно вздыхал и махал на них рукой, возвращаясь к собиранию ёлки из гаек. — Чего тебе, очкарик? — Ты тоже их как бы носишь, слепой алкаш. — хмыкает Лололошка. — Только я не меняю их каждые выходные. — на него наконец-то поднимают глаза. Лололошка только и ждёт это, ставя локти на ноги и складывая их «домиком», опускает на них голову. Кавинский фыркает на это, продолжая наблюдать дерьмовую пародию какого-то типичного мафиозного фильма. — О да, потому что очки для зрения, особенно жёлтые. Ты же не можешь выбрать другие, слишком дорогие. Винс резко дёргается в его сторону, аккумулятор падает из застывших пальцев. Шатен уже собирается довольно посмеяться и улизнуть прочь, как резкий хлопок обрывает их, заставляя обратить внимание на дверь. — Успокоились, мальчики? — убирая ноги с двери, невинно улыбаясь, стояла Тори, с картонной подставкой, где находились три стаканчика с кофе. — Давай сюда, — рявкает блондин, обратно возвращая в руку аккумулятор, а вторую — протягивая в сторону девушки. — А волшебное слово? — Засунь его тому, кто его придумал, — фыркает Винс, но замечая всю ту же невинно-угрожающию улыбку, недовольно вздыхает, — Пожалуйста. — Вот и молодец! — довольно хвалит Тори, отдавая ему один из стаканчиков. — А я нет? — наигранно-грустно спрашивает шатен. Девушка на него презренно хмыкает, ставя второй стаканчик возле него. — Ты, шут, что за шоу ты опять устроил? — М-м-м, — медленно отпивая, мычит Лололошка, прикрывая глаза, — понравилось? — Ещё как, тебе же потом придётся оттирать кровь с плитки в ванной. — коротко хохочет Тори, смотря, как шатен драматично кривится. Но парень быстро выкидывает стаканчик и кидает из-под ресниц взгляд на Винса. Блондин лениво поднимает глаза, приподнимая одну бровь. — У вас-то как? — У нас чёртов свинцовый гнёт, — вместо Винса отвечает Тори, запрыгивая на край туалетного столика. Лололошка резко поднимает голову на неё. Девушка крайне редко ругалась. — Её хотели травануть вином с ним, — добавляет всё же больше информации блондин, дальше откидываясь на стену с подушками, когда слышит понимающий хмык. Лололошка с искренним сочувствием смотрит на подругу, понимая, что ей пришлось минимум два часа провести в мед.отсеке, а потом слушать, какая она неосторожная, и это если не брать, что они ушли рано утром, а сейчас девятый час вечера, и никто из них не ел. Хотя, смотря на совершенно спокойного Винса, он либо по пути что-то съел, либо успел забежать в столовую. И второй вариант оказывается правильный, когда он кидает две булочки в упаковке на край кровати. Рядом с ним мягко хихикает Тори, сразу меняясь в настроении, и спрыгивает, хватает их, одну из упаковок, отдавая самому Лололошке. Сейчас перед ним только грудь девушки в коротком топе, который не скрывает шрамы и все остальное. Но это не важно, салофан с глухим хлопком разрывается в его руках, открывая круассан с шоколадом. Его любимый. Над ним визжит Тори, а значит, у неё рулет с клубникой. Тоже её любимый. Они все трое улыбаются, одновременно хмыкая и переглядываясь. — Кто последний, тот полетит в сугроб!