***
Этот грязный мужчина пялится на нее уже четверть часа и вот-вот — Глинда знает — вот-вот решится подойти. Будь у нее силы и уверенность, она бы бесилась, что такой человек, как он, может думать, что, раз ее платье немного испачканное, а волосы немного спутанные, они уже равны и он имеет полное право претендовать на ее внимание. Но Глинда не сильная и не уверенная, она напугана, что их экипаж уйдет до того, как вернется Эльфаба с провизией, она напугана, что, пока она одна, с ней может что-то случиться. К концу последних пяти минут перед отправкой она уже настолько взвинчена, что готова, как последняя дура, выскочить из экипажа на поиски этой несносной женщины, а, когда найдёт, всласть на нее наорать. И когда Глинда уже ставит одну туфлю в пыльную землю, Эльфаба, наконец, появляется. Глинда открывает рот, но у нее так много претензий, что она не может высказать ни одну. Эльфаба садится на скамью рядом с ней, и Глинда инстинктивно двигается, хотя места не очень много — Глинда буквальной воевала с другими пассажирами за дюймы. Они садятся так плотно, что их бедра и плечи сплавляются в монолит. Экипаж трогается и Глинда, наконец, обретает способность говорить: — Где ты была?! — Моя дорогая, там же, где и всегда. — Где ты была так _долго_?! Эльфаба хмыкает и опускает ей в руку небольшой мешочек с сухими фруктами. — Ешь. — Если ты имеешь ввиду, что сушила их самолично, и все время ушло на это... — Оз. — Эльфаба закатывает глаза, но кончики ее рта неумолимо и почти незаметно изгибаются в улыбке. — Глинда, ешь. Это, надо признать, неплохой завтрак. Конечно, желудок Глинды отчаянно тоскует по горячей еде и пряностям, но ей удается засунуть в Эльфабу немного еды, так что все не так уж плохо.***
Эльфаба возится со своим платьем дольше обычного, намного дольше, что совершенно не похоже на Эльфабу. Глинда лежит лицом к стене, ее тело напряженно ожидает, когда Эльфаба займет место позади нее, а брови с каждой минутой хмурятся все сильнее. В конце концов она не выдерживает и оборачивается. — Эльфаба, чем ты там занята? Эльфаба замирает на месте, как олень перед ружьем охотника, и Глинда видит картину, которую, честное слово, не ожидала увидеть в своей жизни никогда. Эльфаба _в платье_. Но это не просто платье, это голубое платье. Немного простоватое, но с куда большим количеством рюша, чем Эльфаба когда-либо переваривала, с целыми тремя разновидностями фактуры. Единственное в нем, кажущееся подходящим Эльфабе — это более короткая, чем полагается леди, длина, чтобы платье не волочилось по полу и не собирало грязь, которой здесь, в их нынешней жизни, в избытке. Глинда смотрит на Эльфабу, возможно, слишком долго. — Эльфаба... — Глинда на всякий случай моргает один раз, другой. Да, это, кажется, не сон. — Элфи. — Но что-то другое, кроме совершенной нехарактерности такой вещи для Эльфабы кажется неправильным в этом платье, — Ты знаешь, что купила платье не по размеру? Да, все верно. Вот, что не так — оно слишком маленькое. — Удивительно, — бурчит Эльфаба, возвращаясь к попыткам раздеться. Впрочем, безуспешным, как и все пятнадцать минут до этого. — Давай помогу. Глинда спускает ноги на холодный пол — и, Оз, здесь действительно холодно! — и преодолевает расстояние между ней и Эльфабой на цыпочках. Эльфаба отступает так резко, что ударяется спиной о стену. — Глинда, я не ребенок! В ее голосе больше панических ноток, чем Глинда могла бы ожидать. — Верно, ты не ребенок. Так что позволь помочь себе, глупая зеленая фасоль. Эльфаба явно недовольна, но еще больше, как знает Глинда, она ненавидит тратить на вещи больше времени, чем они того заслуживают, а что может быть более бесполезным, чем одежда? Эльфаба позволяет Глинде подойти к ней со спины. Глинда осторожно отодвигает её волосы в сторону, позволяя себе удовольствие коснуться каждого локона немного дольше, чем на необходимое мгновение. Она не совсем готова к тому, что видит. Перед ее глазами предстает шея Эльфабы, зеленая, как и все в Эльфабе. Глинда задается вопросом — интересно, она такая же бархатистая, как руки Эльфабы? Глинда сглатывает и срочно сосредотачивается на запутанных нитях корсета. Это помогает, потому что Эльфаба, конечно, наворотила тут дел. — Тебя вовек нельзя подпускать к струнным инструментам. — Большинство гитар не располагаются на спине, Глинда. Обе эти реплики звучат излишне напряженно. Пальцы Глинды дрожат, но многолетний опыт позволяет ей все еще успешно справляться с задачей. Она вспоминает. — Скажи на милость, что внезапно заставило тебя изменить стиль? — Мм... А он поменялся? — Не спеши меня. Нежно-голубой? Совершенно не твой цвет. — Полагаешь, я вечно должна ходить в трауре? — Это кажется подходящим тебе. — Потому что я зеленая? — Нет. — Глинда заканчивает со шнурками, и, пока ей не пришли в голову какие-нибудь еще мысли о голой спине Эльфабы, она за плечи разворачивает ее к себе лицом. — Потому что ты вечно несешь потерю. Ой-ей. До поры Глинде казалось, что нет ничего хуже, чем встречаться лицом к лицу с яростью Эльфабы. Но есть кое-что гораздо худшее, хрупкое и пугливое, с чем Глинда до сих пор до конца не знает, что делать. Эльфаба выглядит... уязвимой. И напряженной. Она не смотрит на Глинду. — Отвернись. Глинда отворачивается. Позади шуршит одежда. Это хуже, чем ожидание в кровати, потому что совершенно не ясно, чего именно Глинда ждёт и чем это все закончится. Рука, пахнущая грязью, издающая почти стёршийся аромат масел, опускает ей в руки еще тёплое платье, и снова исчезает. Глинда, как деревянная, следует к кровати, и, положив платье на прикроватный столик ждать утра, ложится, отворачиваясь лицом к стенке. И все становится, как прежде, как каждую ночь. Глинда лежит в напряженном ожидании, пока Эльфаба заканчивает свои вечерние процедуры. Спустя вечность кровать позади нее прогибается. Эльфаба приносит с собой тепло, к которому Глинде хочется тянуться и обновленные ароматы масел, которые хочется вдыхать. Глинда не тянется и не вдыхает. Глинда шепчет, когда почти засыпает: — Спасибо. И представляет, что с еще не целовавшими её губами там, позади, что-то происходит.