Жестокость и справедливость

      Чёртова дюжина солдат — вот и весь отряд, порученный Арагону. За глаза (да и в глаза тоже) их называют «бессмертниками». Легат известен как жестокий, безбашенный берсерк, именуемый в кругах Легиона Костоломом, Живодёром и много кем ещё. Впрочем, нужно отдать ему должное — несмотря на отвратительный характер и кровожадность, Арагон за всё время не потерял ни единого бойца. Да, творил различный беспредел, вовсе не поощряемый Туллием, но никогда его выходки не были провальными, иногда даже спасали многие жизни. Наверное, поэтому весь отряд, даже грёбаный Иегмор, относится к нему с должным уважением и трепетным ужасом.       — Опять скуксилась, лапушка, в чём дело?       Имперка встрепенулась и подняла глаза на появившуюся внезапно коренастую воительницу перед собой. Уж что Анезис и умела делать, так это незаметно подкрадываться. Две из трёх женщин в отряде держались друг друга, будто утопающие, и нередко от этого ловили странные взгляды со стороны как товарищей, так и просто окружения, но если Нейта из-за этого тревожилась, то нордка ребячески кривлялась вслед недоброжелателям.       — Да ни в чём…       — Вот сейчас как тресну по лбу! Рассказывай давай! На лице всё написано, — хохотнула солдат, усаживаясь прямо на столик. В голубых глазах отражалось абсолютное понимание ситуации, но Анезис почти физически должна была услышать это из уст лучницы. — Всё моё внимание приковано к тебе, милая.       И вот опять эти игриво-флиртующие нотки. Если бы они обе не знали друг друга достаточно хорошо, то, может, рано или поздно одна из них предложила бы другой встречаться, но мысли Нейты продолжали занимать последние придурки (будто у неё такой типаж), а Анезис со своим ядовитым характером для отношений не создана. Во всяком случае, она так говорит.       — Всё из-за легата, — уклончиво пожала плечами имперка.       — За этот вечер всё, что он делал, это пил, так что он не мог наорать и испортить моему солнышку настроение.       — С чего ты взяла, что он пил?       — Потому что я пила вместе с ним.       — Могла бы догадаться.       — Ха, — воин закинула одну ногу на другую и приникла к бутылке, допивая остатки. — То есть, тебе мало было того придурка из стражников, в этот раз ты решила отхватить кусочек побольше и намечтала о нашем легате на чтиво похлеще «Похотливой аргонианской девы», да?       — Что?! Я не говорила этого! — лицо «бессмертницы» вспыхнуло, румянец быстро побежал от мягких щёк до кончиков ушей.       — Слушай, мы же не первый день знакомы. Я дралась со всеми твоими ухажёрами, думаешь, я не знаю, что у тебя в голове творится?       И правда. Если бы была возможность, Нейта уползла бы от стыда под пол, но вряд ли в тавернах такое приветствуется. Чтобы не видеть хитрое выражение лица подруги, имперка торопливым движением выправила из-за уха короткую чёрную прядь, отвернулась, ударив ладонью по бедру. Анезис притворно простонала, выгнулась и хихикнула.       — А ты на моём месте не намечтала бы? Ты же его видела!       — Видела, — мстительно хмыкнула нордка. — Хищный мускулистый олень, как по мне.       — Иди ты!       — Ладно тебе, сахарок, расскажи, что тебе так в нём понравилось, что ты захотела его в постель затащить.       — А вот и не расскажу, — буркнула лучница, но всё же вздохнула, мечтательно, почти влюблённо. — Вот ничто легата не портит. Ему даже шрам добавляет сексуальности, понимаешь? Особенно, когда он ухмыляется, ох… А его руки, такие крепкие, сильные…       — Вот бы он ими по заднице шлёпнул, да? Хотя не надо, ещё отвалится.       В этот раз хлопок вышел звонким, а наигранный стон более откровенным. Воительница рассмеялась в голос, поёрзала на месте, одной рукой зачесала короткие русые волосы назад, обнажая шрам на лбу. Свет вдруг заслонил могучий силуэт, однако смех всё равно едва ли затих.       — Что вы тут такое интересное обсуждаете, что вас на втором этаже слышно? — недружелюбно рыкнул босмер, хмуро глядя на девушек.       — А мы, это… — имперка тут же стушевалась, засмущалась даже больше, чувствуя лёгкий трепет в пальцах.       — Вас, легат, — перебила Анезис, продолжая ехидно скалиться.       — Так Саблезуб хочет написать мне ещё пару докладов? Замечательно, займись этим.       — Не понимаете Вы шуток, легат, — обиженно буркнула солдат и, соскочив со стола, с тяжким вздохом направилась к лестнице наверх.       Арагон, не двигаясь с места, продолжал сверлить Нейту колючим взглядом зелёных глаз. Руки, которые она так восхваляла только что, скрестились на груди, и почти материальное осуждение говорило, что провалиться в Обливион будет недостаточно.       — А тебя я, кажется, просил писать по существу. Мне, кроме тебя, никто такую дотошно длинную писанину не отдаёт. Вот теперь ты идёшь за мной и переписываешь всё в моём присутствии, чтобы без проёбов опять.       — Но легат…       — Живо.       Широкая спина быстро удалялась, и у лучницы не было другого варианта, кроме как последовать за легатом. Подъём по ступеням казался преодолением целого горного перевала, восхождением на Высокий Хроттгар, настолько чугунными стали от беспокойства ноги.       Комната Арагона едва ли отличалась от остальных обстановкой, однако стол был завален книгами и документами, у ближней стены, привалившись рукоятью, стояла здоровая стальная секира, а на кровати громоздилась тяжёлая броня, которую, кажется, не поднимет даже Анезис. Босмер надавил на плечо, заставляя сесть на стул, одной рукой сдвинул всё лишнее подальше, водрузил немалую кипу исписанных бумаг с одной стороны, с другой — вчетверо меньшую, стукнул по столешнице чернильницей и откупорил ещё одну бутылку.       — Это все твои доклады за месяц. Я не знаю, какой магией ты будешь сокращать весь написанный тобой бред, но чтобы вместила всё в выданные листы, тебе ясно?       — Но л-легат, я…       — Я спросил: тебе ясно? — рявкнул эльф, и девушка испуганно вжала голову в плечи, закивала. — Славно.       Он сгрузил снаряжение в шкаф, глотнул мёду и растянулся на кровати, отворачиваясь к стене. Подумать только! И всё это написано всего за месяц! Стопка рукописей была высотой, наверное, с предплечье, и чтобы всё переписать, нужно сначала прочесть, что там вообще понаписано. Сколько Нейта так сидела, отчаянно всматриваясь в собственные едва читаемые записи, сказать сложно, но из транса её вывел по-сонному низкий голос:       — И почему не работаем?       Имперка вздрогнула, слишком резко повернулась; локоть зацепил бумагу, и желтоватые листы разлетелись по комнате, предательски шелестя. Внутренности под пристальным взглядом сворачивались, будто не желая существовать рядом с живым воплощением мучительной смерти, язык запал и не стал поворачиваться для ответа. Легат же, не услышав ни слова, неторопливо поднялся, собрал на место разбросанную бумагу.       — В чём твоя проблема, Пчёлка? Слишком любишь всё усложнять?       Пчёлка. Маленькая, пухлая, невыразительная, обычно безобидная, но больно-больно жалит. Такое прозвище вместе с пояснением дал сам Арагон, когда после боя выдёргивал из плеча стрелу «бессмертницы», да так и прицепилось. Он же назвал Анезис Саблезубом, увидев её однажды в ярости.       — Нет, легат, просите, легат, просто…       — Всё-то у тебя вдруг просто. Только что ни доклад, то рассказы сумасшедшего, ничем «простым» и не пахнет.       Почти всхлипнув, Нейта пугливо вжала голову в плечи. А ещё лицо Арагона непозволительно близко, кажется, можно даже почувствовать тепло чужой кожи, потемневшей от количества выпитого. Или это её собственные щёки так пылают?       — Нездорово выглядишь, — безразлично бросил мер. — Ты либо пила, в чём я сомневаюсь, либо… — он заметно опустил взгляд сначала на грудь, потом ещё ниже и вновь посмотрел на уже пунцовое лицо подчинённой. — Серьёзно?       Лучница спрятала глаза, поджимая губы и почти плача.       — О И’ффре, как же с вами сложно.       Вздохнув, босмер вдруг подхватил Нейту за талию так, будто она весила не больше той бумаги, что лежала на столе.       — Легат! — задушено взвизгнула она.       — Возражения?       — Я… Никак нет…       — Как я и думал.       Арагон уложил её на смятую постель, жестковатую, чего ещё ждать от дешёвой таверны, навис сверху, повторно внимательно осмотрел, задержался взглядом на нервно сжатых губах. Большим пальцем провёл от одного уголка к другому, спокойно, будто подобным он занимается каждый вечер и уже знает всё, что только могло бы случиться.       — Говорю ещё раз: если у тебя есть какие-то возражения, самое время их высказать. Потом я ничего слушать не стану, — вместо ответа Нейта неуверенно взяла палец в рот, слабо прикусывая. — Будь по-твоему.       Мозолистые руки поразительно ловко справились со шнуровкой корсета, с бесчисленными запонками и завязками на женской одежде, обнажая имперку до исподнего. Почти сразу же эльф прижался горячим языком к шее, прямо к пульсирующей вене, опасно коснулся острыми клыками, однако кусать не стал. «Бессмертница» придушенно простонала, хотя в носу обидно защипало — ублюдок Иегмор в своё время ходил весь искусанный, а её даже не целуют. А с другой стороны, ей и так хватало сотен касаний, жарких, вездесущих.       — Начинаю думать, что ты на это и рассчитывала, — хищно оскалился Арагон, стягивая последние слои ткани с пухлого тела. — Не отвечай, мне плевать.       Он потянулся к массивной старой тумбе около кровати, вытащил из ящика бутылочку с малым зельем лечения и вылил немного на пальцы. Два из них, скользнув между складок, сразу проникли внутрь, холодные от маслянистой жидкости, подгибаются, растягивая стенки, за ними третий. Нейта прижала было ладонь ко рту, но босмер свободной рукой перехватил оба запястья и зафиксировал над головой, а сам жадно очертил грудь и шею губами, почти болезненно.       — Пожалуйста, легат…       — «Пожалуйста» что? — усмехнулся тот.       Вразумительного ответа он всё равно не добился, зато принял разбитые стоны за просьбу продолжать, приспустил льняные штаны до колен, смазал напряжённый член остатками зелья. Имперка сцепила ноги на поясе легата, почти что всхлипывая. Мысли плавились в прикосновениях и запахе хмеля, а с первым толчком стало плавиться и изголодавшееся тело.       Арагон, как и обещал, никаких возражений не выслушивал. И просьбы притормозить, и срывающиеся в молитве о большем стоны он пропускал мимо ушей, подчиняясь только своему непредсказуемому темпу, резкому, напористому. В голову словно напихали ткани, и саркастичная похвала утонула в полукрике, когда каждая мышца в теле напряглась, натянулась, будто тетива. Глухое сердцебиение слышалось где-то в затылке, затем донеслось сдавленное рычание.       «Чтобы к утру доклады были переписаны. Оправданий не приму», — произнёс босмер, уже стоя в дверях, а Нейта в очередной раз прокляла свою тягу к последним ублюдкам.