Демон, которого я призвал

— Ну что же ты, изгоняй меня! Сяо ступает ближе, и слышит слабый треск сквозь смех предвестника. То сколы: не то фарфора, не то кожи, так напоминающей человеческую — осколки кукольного тела. Адепт морщится: битва не оставила на нем живого места, и он наклоняется, заглядывая своему демону прямо в глаза. На одном колене, словно испуская последний вздох, рассматривает то величие, высокомерие, с которым взирает на него Сказитель. Сяо без пяти минут пыль, и может, этот момент наконец настал. Столь сладостной, холодной, опустошающей и дарующей ему вечный покой, который он так желал, смерти. Но он ещё стоит, ещё дышит, и сто́ит только посмотреть в глаза тому монстру, что его призвал, злость в груди бьёт с новой силой. Даже лежащая на полу, великолепная в своей беспощадности и такая же сломленная, как он сам, кукла, выглядит победителем в этом бою. Будто не его, Скарамуччи, тело, раздробленными кусочками лежит на земле, словно море песчинок в пустыне. Кажется, вот вот он соберётся заново, руками искусной мастерицы, что дала ему имя и душу, которых у него теперь нет. И Сяо видит, столь мыльными ведениями, длинные волосы куклы, что были отсечены осколками прошлых сожалений, и расти больше, к счастью их обладателя, не могут. И песни слышит, что он напевал себе в кленовых павильонах, совсем один, что б не выжить из ума, когда ещё что-то чувствовал, когда хотел чувствовать. И сердце чувствует, оно может, когда-то было там, и мурашками покрывается кожа, как колется тысячью молний и как громко гремит гром в груди. Но у него нет сердца. То ненависть, боль и страх — такая же карма, что пожирает его изнутри, и ему нет от нее спасения. Из задумчивости выводит движение предвестника, что тянется лицом к адепту, приподнимаясь на хрупких локтях, скользя пальцами по крови. Сяо нагнулся к нему ещё ниже, чувствуя, как последние силы покидают тело — скоро он падет. — Я заберу тебя с собой, истребитель демонов. Даже будучи в полной власти этого существа, Сяо противится и не даётся, но руки Сказителя ложатся на его лицо, и в душе мигом воцаряется водная гладь. Он удивлённо всматривается в глаза предвестника, но тот лишь сохраняет насмешливое выражение лица. — Это твоя награда за то, что изгнал меня. Ресницы Сяо почти смыкаются, когда вокруг, кажется, взлетают кристальные бабочки, а губы Скарамуччи касаются его лба, оставляя невесомый поцелуй на «третьем глазу» и вскоре, они оба возносятся ввысь.