Иногдапроисходит то, что оставляет след на теле, душе и разуме. Заставляет желаеть скорой смерти, заставляет выбрать смерть, чтобы это скорее кончилось. Но не ломает тебя.
— Грязные животные! В-вы подчиняетесь Министерству! — дрожащим голосом вопила женщина, прячась за спины несовершеннолетних детей. — Не приближайтесь! — её палочка виднелась аккурат между плечами Гарри и Гермионы – тех самых, которые привели её вглубь Запретного Леса и наверняка догадывались, чем это всё закончится. — Инкарцеро, — чётко выговорила женщина и из кончика волшебной палочки вырвались длинные верёвки, угодившие в стоящего осторонь кентавра светлой масти. Путы обвили существо, сдавливая дыхательные пути на шее и людском торсе, сдавили копыта, заставив тяжёлое тело с грохотом упасть за землю, издав нечеловеческий рык, в попытках освободиться. Долорес Амбридж редко испытывала что-то помимо отвращения. В её голове и окружении всегда царил порядок, а граничащая с безупречной чистота лишь дополняла образ абсолютно холодной женщины, скрывающейся за зефирно-розовым костюмом. В этот раз чрезмерное самолюбие и уверенность не придут к ней на помощь, предчувствие давило где-то в области горла, лёгкие рывками сжимались, а всю брюшную полость выкручивало так, что женщине было сложно стоять на ногах. Страх оказался первой ощутимой эмоцией, которую ей довелось испытать за долгое время. Первой сильнейшей эмоцией, которая лишь усиливалась при виде четвероногих одичавших кентавров. — Остановитесь! — Не выдержала взволнованная молодая волшебница и, пересилив собственный страх, бросилась на колени рядом со страдающим существом, которое жадно пыталось глотнуть немного воздуха, оттягивая путы на шее. — Вы убьёте его! Вы же убьёте его! Крик разносился по лесу, но девушку никто не слушал. Угрозы женщины были проигнорированы так же, как она сама проигнорировала мольбы юной гриффиндорки. Двое человекоподобных существ, покрытых тёмной шерстью, выглядели величественно, излучая жажду расправы и мести. Жестокость текла у них в крови, ненависть к человечеству возрастала, а Министерство, угнетающее этих существ долгие годы, оказалось упомянуто зря. Женщина ощутила это, увидела, как менялся их взгляд, как из-под густых, нависающих на веки бровей, виднелись чёрные, как смоль, глаза, смотрящие прямо на неё. Один из кентавров стукнул копытом о землю и этот звук будет преследовать Долорес долгие годы. Слишком долгие. Двое других вышли из-за спины своего вожака, а он, очевидно, был таковым, один лишь его взгляд пробирал до дрожи, и, минуя подростков, которые в то же мгновенье расступились перед величественными существами, протянули свои когтистые руки в сторону женщины. — Что вы делаете? Уберите свои грязные руки! Это приказ, вы не смеете ослушаться! — ранее высокий голос Амбридж, теперь казался хриплым. Он дрожал, она вся дрожала и обещала себе отомстить отвратительным грязнокровым полулюдям, научив их правилам поведения с представителями власти. От одного их запаха и грубых касаний, её едва не выворачивало наизнанку, настолько сильной была неприязнь к подобным существам. Двое гнедых кентавров резким рывком схватили женщину под руки, не дав возможности освободиться из мёртвой хватки. — Отпустите! — выкрикнула она, испуганно пробежав глазами по лицам подростков, очевидно, ища в них защиту, но на умоляющий взгляд она получила лишь испуганные взгляды в ответ. Действительно ли она надеялась, что пара посредственных подростков попытаются помочь ей? Это оказалось большим разочарованием, ведь всю сознательную жизнь Долорес считала слово Министерства нерушимым законом. Законом, который обязаны слышать и повиноваться. Но помощь не пришла, раскрывая в волшебнице новые грани злости и животного страха. Кентавры крепко вцепились ей под руки, посмев выхватить волшебную палочку, которая с треском сломалась под давлением сильных пальцев одного из них. — Вы пожалеете, я обещаю вам, что вы ещё пожалеете. Я позабочусь, чтобы ваш табун был уничтожен, полукровки! — хрипела она, чувствуя, как её ноги отрываются от сырой земли, в которой были испачканы её лаковые туфли, и видя, как пара школьников становится всё дальше, глядя ей вслед. — Не смейте! Я Долорес Амбридж – помощница министра! Много ли в наше время значит имя? Пожалуй, даже слишком. Долорес строила карьеру чрезмерно упорно и это упорство дало свои плоды. Она трудились днём и ночью, проклиная идиотов, работающих с ней в отделе магического правопорядка, её имя печаталось в газетах, его знал каждый в элитных кругах магического мира. В высших кругах, путь к которым она прорывала когтями. Она гордилась им, гордилась собой и единственным, что двигало ей, было отчаянное желание сбежать от стыда за собственную семью, поставившую на ней клеймо полукровки. Они и их запятнанная родословная взрастили в Долорес ненависть ко всему, отличному от идеала, к которому она стремилась. И отвращение к магическим существам, отдалённо похожим на людей, взяло своё начало именно оттуда, укоренилось, проросло и дало плоды. Плоды, которые ей придётся пожинать. Амбридж упала на влажную землю, покрытую гниющими листьями и ветвями, больно впившимися в кожу. Цокот копыт ещё разносился вокруг, они приближались, их становилось больше. Кентавры бросили женщину у подножия массивного дерева, собираясь вокруг, а она ещё несколько долгих секунд искала в себе силы обернуться, чтобы взглянуть на них. — Кто это? Зачем вы привели её сюда? — спросил грубый громкий голос, после которого последовало несколько шагов – существо подошло ближе, рассматривая чужака. Его взгляд женщина чувствовала затылком и готова была поклясться, что он задержался у неё между лопаток. — Наша гостья, Ронан, — ответил тот, кто стоял ближе всего к волшебнице. Она видела его чёрные копыта, это был он, приказавший схватить её. — Она использовала магию на Флоренце, его несут сюда. Окажи ему помощь и возвращайся оказать тёплый приём помощнице министра. Амбридж подняла глаза и повернулась, не вставая с грязной земли, прижимаясь спиной к шершавой коре. Её подбородок дрожал и ей самой было сложно объяснить, от страха это или же от отвращения, переходящего все допустимые границы. Тонкие губы, помада на которых растеклась по горизонтальным морщинкам, скривились, а скрип зубов заглушали громкий топот копыт и животные звуки, доносящиеся вокруг. — Зачем вы привели меня сюда? — гордо вздёрнув подбородок проговорила она, совершенно не чувствуя момент, когда следовало бы молчать. — Чтобы соответствовать, — твёрдо и язвительно ответил вожак, которого, как донеслось до ушей Амбридж, звали Бэйн. Воронной, крупный, заметно мускулистей большинства сородичей, которых вокруг оказалось не менее десятка. Но это были явно не те критерии, которыми руководствовались кентавры при выборе предводителя. В его взгляде было нечто, наводящее страх, существа расступались перед ним, реагировали на каждый стук его копыт, он излучал столько гордости и уверенности, что казался именно тем противником, против которого не следовало идти. — О чём вы говорите? Бэйн встал перед волшебницей, опустив на неё едкий холодный взгляд: — Грязные животные должны соответствовать тому, кем их считают. Равнодушный, ледяной тон кентавра заставил Амбридж вздрогнуть. Её широко распахнутые глаза резкими рывками касались десятков блестящих глаз, что смотрели на волшебницу, отчаянно желающую найти в себе силы не верить давним мифам. В Запретном Лесу водились чудища страшнее кентавров, но не существует существ более жестоких. Душераздирающий крик разнёсся по лесу, преодолевая сотни метров, заставляя ночных птиц распахнуть крылья и покинуть насиженные ветви. Истеричный, надрывный, болезненный крик о помощи, на который некому откликнуться. Это была не пытка, это зверство, на которое способны лишь те, кто отчаянно жаждал мести и возмездия. Это было в истории кентавров, их прошлое, от которого сотню лет они бежали и то, за что их ненавидели. Двадцать лет назад — Зачем изучать существ, которые совершенно бесполезны и не несут пользы обществу? — голос одной из весьма дотошных студенток прервал речь профессора по магическим существам. — Не стоит оценивать кого-либо по критериям пользы, мисс Амбридж, — устало отметил преподаватель, продолжая чертить схему строения кентавра на зачарованной доске. — Но они отвратительны. Отшельники, изгои от которых следует избавиться! — Возможно, когда-то так и случится, а пока мы обязаны знать о тех, кто ходит с нами по одной земле. Сядьте. Возмущённая студентка послушалась профессора, демонстративно сев обратно на потасканный стул, но продолжила: — Зачем изучать тех, кто всё своё существование приносил разруху и смерть другим народам? Они насиловали женщин – это омерзительно. — Поэтому и следует. О тех, кому лучше не переходить дорогу, важно знать всё.***
Лёжа в луже собственной крови, пропитавшей и без того сырую землю, Долорес думала о том дне, когда будучи юной тринадцатилетней волшебницей, уже питала неприязнь к существам, которые далеки от того, чтобы сосуществовать с человечеством на равных. Поучения профессора не помогли ей избежать участи, которая настигала сотни тысяч женщин веками. Ей казалось, никто не заслуживает такого. Ни одна женщина не должна почувствовать на себе этот ад. В ушах всё ещё стояли отголоски собственного крика, молящего о смерти, прежде чем Долорес потеряла сознание. Горячая солёная капелька скопилось в уголке прикрытого глаза – какая отвратительная слабость. Какой непомерный стыд. Унижение. Она всё ещё мечтала о смерти так сильно, что будь у неё немного больше сил, оказала бы себе эту услугу. — Вы живы? — приглушенный, измученный голос раздался откуда-то с другой стороны дерева, под которым валялось тело женщины. Амбридж моргнула, позволив слезинке скатиться по её щеке к густым, грязным волосам. — Смерть – лучше, чем то, что вам удалось пережить, — раненный Флоренц лежал по ту сторону массивного дуба, опираясь головой о рыхлую кору, и поднял взгляд к звёздам, рассыпанным по клочку виднеющегося чёрного неба. — Тогда, — прохрипела истерзанная женщина, — окажите мне услугу, — едва шевеля губами, добавила она. — Простите, я не стану убивать, — чуя её отчаяние и боль, Флоренц на секунду прикрыл глаза. Слишком сердобольный. Слишком не такой, каким должен быть. Другой, которого даже не поставили на ноги, прежде чем оставить в стороне рядом с полуживой человеческой женщиной. Долорес не знала, с кем говорит, не видела собеседника, который вдруг решил проверить, жива ли она, но чувствовала его присутствие и слышала его громкое дыхание где-то позади. — Выведите меня отсюда, — на выдохе прошептала она. Унижение, казалось, достигло своего предела. Просить помощи у одного из них… — Если бы ваша магия не сломала мне ноги… Будьте уверены, я бы помог вам. Подбородок Долорес задрожал, а лёгкие сжались, разливая по телу новую порцию боли. Другой, не менее болючей, давящей и горькой. Измазанное в грязи лицо из последних сил скривилось – она сама во всём виновата. — Что…Что мне делать? Жалкая, – подумала она. Отвратительная и жалкая Долорес, куда тебя привела твоя честолюбивая жестокость? Жалкий, – подумал он. Ты никогда не станешь частью табуна. Флоренц дёрнул плечом, отталкиваясь спиной от дерева, и обеими руками оперся о землю. Покрытая шерстью часть его тела всегда казалась не своей, он никогда не чувствовал себя одним из «них», не принимал позицию Бэйна и тех, кто его поддерживает. Они казались слишком категоричными, чрезмерно нелюдимыми и жестокими, ставя во главу древние правила, что давно должны были изжить себя. Это казалось глупостью, стоять на месте вместо того, чтобы идти вперёд. Светловолосый кентавр, приложив усилия, сдвинулся с места, протащив по земле заднюю часть своего тела. Перед глазами Амбридж ветви деревьев кружились под давлением головокружащей боли. Она была в сознании, но происходящее казалось не правдой. Размытой, лгущей, болезненной фантазией. Волшебница повернула голову на шум, касаясь щекой кровавого болота и заметила, как в руках существа, которые было уже совсем рядом, что-то блеснуло. Может, он наконец избавит меня от этого кошмара, — мелькнуло в голове Долорес при виде блестящего продолговатого предмета, зажатого в крупной руке. Может это нож, — думала она, позволив себе прикрыть глаза. — Откройте рот, — велел Флоренц и на мгновенье замер, ведь женщина его послушалась. — Яд оказался бы полезней, но это не он, — низкий грубый голос прозвучал у лица волшебницы и что-то горькое начало стекать по её горлу, заставив скривиться из последних сил. — Тише, — оглянулся он. — Это остановит кровь и немного заживит раны. Флоренц влил всё до последней капли из старой металлической колбы, отданной ему неравнодушной соплеменницей. Знания о лекарственных травах передавались у кентавров из поколения в поколение, как и старинные рецепты, вплоть до мельчайших подробностей. Кентавры отнюдь не были глупы, их знания – бесценны, а тонкая связь с природой позволяла создавать то, на что не были способны самые искуссные зельевары. Только Флоренца не считали настолько достойным, чтобы получить помощь в полной мере, оставив его довольствоваться парой слабых лечебных настоек, что должны были помочь ему пережить эту ночь и не сойти с ума от боли. Мутный взгляд женщины плавно поднялся к лицу того, кто сжалился над ней. Флоренц глядел на её измученное лицо и не понимал, почему делает это, почему помогает, если она такая же, как они? Жестокая, бескомпромиссная, чрезмерно гордая: и это то, что он успел понять за те несколько минут до того, как её же заклинание связало путами его тело, переломив несколько костей. В кого он такой? Прошлый вожак запретил Флоренцу бывать на его похоронах. Этим вожаком был его отец, считающий ещё совсем юного мальчишку слишком слабым. Кто знает, возможно, он был прав. Спустя несколько болезненных часов, которые Флоренц просидел у неподвижной Долорес, кровотечение прекратилось. Мелкие царапины в виде паутины на её лице совсем затянулись, но боль не ушла, а лишь притупилась, забирая на себя последние силы. — Они встают с первыми лучами. Ронан сделает последний обход перед тем, как покажется солнце, — заговорил раненый кентавр, глядя в толщу темноты перед собой. — Здесь не видно солнца, — обессиленно ответила женщина, чьё тело вздрагивало от холода – хороший знак. — Его не обязательно видеть, чтобы знать о том, что наступило утро нового дня, — Флоренц казался отрешённым, зачарованным и совершенно безразличным. От боли кружилась голова, но внутри крепко сидела мысль, что спасение чужой жизни, наверное, самое значительное, что он мог сделать за своё бессмысленное существование. — Я не могу идти, — Долорес хотела продолжить, обратившись к небезразличному к ней существу по имени, но не знала его. — Моё имя Флоренц, — он тихо выдохнул, опустив взгляд к собственным рукам. — Возьми это. Я берёг его для себя, думая, что когда-то покину это место. Его дал мне старинный друг, но из нас двоих, отсюда лучше уйти тебе, — кентавр протянул женщине крошечный стеклянный пузырёк, закупоренный пробкой. Амбридж поняла это только после того, как шершавыми грязными пальцами нащупала его в широкой протянутой ладони, такой горячей, что могла обжечь её обледеневшую за ночь, кожу. Осенний лес был беспощаден даже для его собственных обитателей, не говоря о тех, кого здесь не должно было быть вовсе. — Не уверен, что он поможет, но если воля сильна, это лучшее, что я могу предложить, — добавил он, прикрывая глаза, снова опираясь головой о злосчастный дуб. Вокруг всё ещё было темно, но это не давало волшебнице ни единого намёка на то, сколько осталось до момента, когда проснётся табун. У людей нет такой связи с природой и естественными явлениями, возможно, они утратили способность так тонко чувствовать происходящее вокруг, погрязнув в погоне за силой, властью, влиянием и деньгами. Не велика потеря. Откупоренная пробка скатилась по измазанной грязью и кровью одежде женщины и в нос ударил узнаваемый запах перечной мяты — животворящий эликсир. На лице Долорес промелькнула кривая ухмылка. Это всё? Несколько грамм повышающего энергию зелья – и есть надежда на спасение? Если во вселенной существует что-то могущественней человека – у него извращённое чувство юмора. Несколько пряных глотков, казалось, отняли у волшебницы все силы, но жажда жить оказалась сильнее. Помощь пришла, откуда не ждали и раз уж молодой кентавр решился на неё, шансом грешно не воспользоваться. — Удачи, Долорес Амбридж, заместитель министра, — ухмыльнулся Флоренц, плавно расслабляя тело, глядя как волшебница, пересиливая себя, хватается за его шанс когтями, отползая всё дальше. Это было отвратительно. Стук копыт преследовал Амбридж каждый раз, когда она оставалась наедине с собой. Каждый раз, закрывая глаза, она видела темноту чёртового леса, а чувствуя на коже свежесть ветра, вздрагивала, вспоминая день, который сломал её. Она не помнила, сколько ей довелось ползти по грязи и гнилым листьям, не помнила, поднялась ли она на ноги в тот момент, когда её нашла профессор Стебль, искавшая на рассвете экземпляры плотоядных растений. Долорес пришла в себя уже в больнице, наотрез отказавшись говорить о том, что с ней произошло до момента, когда не оправится окончательно. И этот момент настал. Спустя четыре месяца после трагедии, надев бледно-лиловый костюм (розовый навсегда стал ассоциироваться с потом, грязью и кровавыми пятнами), заместительница министра магии явилась в Визенгамот не как член старейшин, а как сторона обвинения. Ей пришлось приложить немало усилий, чтобы найти в себе смелость и гордость протянуть толстую папку с изложенными в ней непростительными нарушениями её собственных прав и свобод. С присущей только ей лёгкой улыбкой, скрывающей трещавшую по швам гордость, Амбридж села на скамью ожидания, пока, взявший на себя обязанности верховного чародея, Корнелиус Фадж, с нескрываемым ужасом скользил глазами по строчкам. — Каковы ваши требования, Долорес? — Неуверенно спросил он, снимая очки. Он не мог поверить прочитанному, не мог представить подобного ужаса, в его голове не мог уложиться факт того, что после возвращения Амбридж в Министерство, она не подала ни малейшего виду, что пережила этот Ад! Женщина сделала громкий вдох, не стирая с лица улыбку. — Справедливость и могущество вашего слова, господин Министр. Полагаю, умолчав о подобном, мы развяжем руки каждому, кто захочет совершить покушение на жизнь, или хуже того, честь членов Министерства. Мы не можем позволить думать о том, что Министр утратил свою власть над всякого рода существами. За годы работы с Фаджем Амбридж усвоила для себя несколько важных моментов, которые играли не последнюю роль в её карьере: нынешний министр был самолюбив, тщеславен, но гордость его была очень уязвима. Играя на его слабостях не первый год, Долорес сделала свою трагедию личным делом Корнелиуса. Дело быстро получило огласку, информация о гнусностях, совершенных кентаврами местами была преукрашена по велению Министра, а некоторые, крайне важные, но постыдные детали стёрты из записей уже по просьбе заместительницы. Которая жила мыслью о мести. — Уровень десять, зал суда, — объявил высокий женский голос, и Долорес Амбридж покинула пределы лифта, напрягая и расслабляя губы. В коридорах было слишком много волшебников и представителей суда, чтобы женщина смогла стереть с лица равнодушную и спокойную улыбку, но поверьте, она хотела это сделать. От мысли о том, что от ненавистных существ, осквернивших её честь, её разделяют каких-то пятьдесят шагов, выворачивало наизнанку. Желудок встал, на грудь словно положили увесистый валун из грязи, с которой смешали её гордость, а к горлу предательски подступал ком. Но чтобы избавиться от этой чудовищной ноши, она должна была уверенно шагать вперёд, привычным голосом приказать охране открыть перед ней дверь и взглянуть в глаза нескольким десяткам блестящих глаз. Глаз, которые смотрели на неё. Глаз, которые заставили её остановиться в дверном проёме. — Долорес, — шёпотом окликнул её министр, стоящий неподалёку, чем сумел вывести женщину из ступора. Несколько секунд она стояла, глядя в чёрные глаза, которые не суждено забыть до конца своих дней. Страх пробежал по позвоночнику, в помещении стало холодней привычного, а челюсть волшебницы дрогнула, прежде чем она заняла своё место рядом с Фаджем. Зал был огромен, слушания здесь проводились крайне редко, ведь обвинение сразу десятка волшебных существ, как стало известно, не проводились уже более пятидесяти лет. Обвиняемые были заперты в одной клетке, по прутьям которой искрился ток. Несколько особо смелых кентавров, за исключением гордого Бэйна, выказывая недовольство, с рыком схватились за прутья и сильным разрядом оказались отброшены от них. Суд был односторонним, показательным. Обвинения сторона была лишена всякого права на защиту, ни адвоката, ни нейтральной стороны, ни какого-либо закона, который встал бы на их защиту. — Министерство не имеет право молчать и закрывать глаза не зверство… — голос Фаджа эхом разлетался по помещению в подземельях. Взгляд Долорес скользил по искрящимся прутьям. — Мы не имеем права ставить под риск жизни волшебников и маглов… Она сделала глубокий вдох, стараясь не поднимать взгляд выше лошадиного крупа, пока он вдруг не зацепился за светлую шерсть одного из запертых в клетке. Дыхание замедлилось, глаза женщины медленно поползли выше по стоящему за спинами своих сородичей кентавру, по его сероватому человеческому торсу, наконец достигая лица. Флоренц. Он был жив. Стоял на ногах, переминаясь и слегка прихрамывая. Смотрел прямо на неё, игнорируя фырканье и косые взгляды остальных. Им не объяснили, почему их неделями отлавливали по одному, не сказали о причине, почему они здесь и что от них нужно, но каждый догадывался, что час расплаты придёт, не обнаружив утром тело волшебницы под столетним дубом. Флоренц смотрел на посвежевшее лицо ведьмы, на котором ничего не напоминало об ужасе той ночи. Ничего, кроме её взгляда, который несколько секунд не поддавался контролю. Она была жива, сумела спастись и выбраться благодаря ему и его жертвенности. Он сам думал, что не доживёт до утра, но оказалось, судьбе ещё есть, что ему показать. Сердце кентавра застучало в груди так же быстро, как и сердце Амбридж. — …Приговорены к незамедлительной казни, — закончил Фадж. Глаза Флоренца испуганно забегали по лицам судей и вернулись к лицу знакомой женщины. Непонимающий, молящий взгляд упёрся в её переносицу, во рту пересохло. Она должна что-то сделать. Он ведь не виноват, она должна сказать что-то в его защиту. Долорес же видит, что он здесь, что он жив, она помнит, что он её спас, он видит это в её глазах! Его рот приоткрылся, Флоренц сделал несколько шатких и неуверенных шагов вперёд, чуть оттолкнув стоящих перед ним сородичей. Он был взволнован, старался не подавать виду, ведь в его душе было слишком много надежды. Он был не виновен. Он её спас. — Можете начинать, — кивнул Фадж в сторону палачей, а голова Амбридж медленно повернулась в сторону входной двери. Молодой кентавр не оторвал взгляд от молчащей женщины, покидающей зал суда. Судьбе ещё есть, что ему показать, но как же так?