Поехали в Диснейленд

Петя просыпается от холода. Внезапно и резко его личный источник тепла исчез, оставив его одного лежать на мягком матрасе посреди комнаты. А холода Хазин не выносит, поэтому моментально пробуждается ото сна и вскакивает, оглядывая просторную квартиру. Одному в кровати неуютно и некомфортно, ветер из приоткрытого окна тут же обдувает голые плечи со всех сторон, и Пете приходится натянуть на себя одеяло до самой макушки. Только когда голова начинает мыслить, а глаза не закрываются каждую секунду, до него доходит, почему стало холодно. Игоря нет. — Игорь? — Петя зовет его хриплым после сна голосом, попутно нехотя выбираясь из-под одеяла. Судя по свету луны из окна и ни намека на солнце и рассвет, ночь была в самом разгаре. Может, часа три ночи, когда нормальные люди видят десятый сон и нежатся в кровати, а не пропадают внезапно. Игорь и в туалет свалить не мог, это Петя уже выучил. Гром по ночам крепко спит, согревая его своим дыханием и телом, да и слышно было бы, окажись кто-нибудь в их туалете, пусть дверь там наконец-то появилась. Но квартиру наполняет тишина, даже под окнами все умолкли, ни машины не гоняют, ни пьяные бомжи с их серенадами. Никого. Игоря он находит сидящим на полу в окружении нескольких тетрадок и каких-то блокнотов, исписанных вдоль и поперек. Петя замечает множество рисунков, как совсем маленьких, нарисованных на полях тетрадок, так и полноценных, под которые были целые страницы в блокноте отведены. Гром молча листает все эти книжки, проводит ладонью по каждой страничке, словно вспоминая момент, когда он её заполнял. Хазин стоит сзади, видит лишь напряженную спину Игоря и подрагивающие плечи. Тут что-то не так, это он понимает сразу. — Игорь? — он снова зовет его, но уже тише, чтобы не спугнуть и не потревожить, — Ты че посреди ночи решил детство свое вспомнить? Пете хочется шутить и обстановку разрядить до тех пор, пока он не присаживается на корточки, ласково обнимая Грома за шею, и не замечает на его лице слезы. Одна за другой стекают по щекам, теряясь в усах или падая ниже, оставляя мокрый след на серой футболке. Несколько раз Хазин мотает головой, пытаясь это осознать. Игорь. Плачет. Прямо здесь и сейчас, и кажется, будто он все еще не замечает подошедшего Петю, не слышит его вопроса и не собирается на него отвечать. Нет, в слезах нет ничего плохого. Сам Хазин при Игоря плакал, ревел или бился в истерике ни один раз и даже ни два. Петя эмоционален и не скрывает этого, а Гром… Ну, это Гром. Всегда скромен в своих словах и проявлении чувств, эмоции никогда не были такими яркими, как у того же Пети. Спокойный, как удав, ровный, как скала. Увидеть его совершенно другим — потерянным и опустошенным, не перестающим тихо плакать, — нечто новое, к чему Хазин готов не был. Он, кажется, еще больше растерян, чем Игорь, который уставился на фотографию, лежащую среди страниц его альбома. Пальцы, сжимающие полароид, нервно дрожат, но Пете удается разглядеть мужчину на фото. Грома-старшего он не видел, но сразу понял, что это он. Та же улыбка, тот же глубокий взгляд, даже поза будто одинаковая — когда Игорь готовит завтрак, у плиты он стоит точно так же. Петю поражает их сходство, он на своего отца ни одной морщинкой не похож. — Гром, — Петя делает еще одну попытку достучаться до Игоря, прислоняется своим лбом к его виску, как кот носом трется о трехдневную щетину. На этот раз Гром его наконец-то слышит и чувствует, потому что поворачивает голову в его сторону. Будь они в другой обстановке, не такой напряженной и непонятной, Хазин бы обязательно пошутил, что взгляд у Игоря точно как у побитой виноватой собаки, которую отчитывает хозяин. Видеть его таким просто невыносимо. Столько эмоций у Хазина сейчас — от растерянности до жалости, которую он тут же отметает. Это точно не то, что сейчас нужно Игорю. А что ему нужно? Петя ни одного слово больше из себя выдавить не может, он даже не знает в чем причина слез. Поэтому все, что ему остается, — крепко сжать чужое плечо в знак поддержки, мол, я здесь, всегда рядом. Они какое-то время молча смотрят друг другу в глаза, Петя — в заплаканные любимые голубые глаза, а Игорь в его, заспанные карие. Но Гром образовавшуюся тишину нарушает своим дрожащим от волнения голосом: — Поехали в Диснейленд. Он запинается на слове Диснейленд и сразу взгляд опускает, снова разворачивается к своим рисункам и фотографии. Аккуратно собирает их в кучу, чтобы не помять и не повредить ценные ему вещи, пока Петя осознает вопрос. Это совсем не то, чего он ждал, и это окончательно вводит его в ступор, но Хазин быстро собирается и приходит в себя. «Да че тут думать» — Игорь часто говорит. Вот и правильно, думать здесь нечего, здесь надо Игоря обратно в кровать затаскивать, чтобы он хоть сколько-нибудь да поспал. — А как же твой патриотический дух? Всё, променял Диво Остров на диснеевских принцесс и розовый замок? — Петя не сдерживает нервный смешок, — Игорь, я с тобой готов хоть на край света поехать, если ты ради этого наконец-то возьмешь отпуск и отдохнешь. Только давай мы это завтра решим, ок? Игорь ему не отвечает, зато с легкостью поддается его рукам и встает с пола наконец-то, когда все свои детские рисунки прячет в тайник, часто шмыгая носом. Надо же, а Хазин и не знал, что у них в стене дырка есть. Обратно на матрас они оба почти падают, Петя моментально под одеяло забирается и к Игорю в его объятия двигается. Крепкие руки обхватывают его со спины, на груди смыкаются и сжимают с силой, но не сдавливая. А Хазин все равно от такого напора теряется — столько месяцев они с Громом спят в одной кровати — на одном матрасе — и уже давно не обнимаются так, будто успели соскучиться друг по другу. Просто спят то друг на друге, то рядом. А сейчас Гром не только прижимает его к себе с особым усилием, но и утыкается лбом ему между лопаток, словно боится, что Петя в его руках исчезнет. Горячее дыхание приятно обжигает спину, и Петя слабо улыбается, прикрыв глаза. Он все еще обеспокоен тем, что только что видел, но обсуждать это сейчас явно не лучшее решение. В объятиях тепло и уютно, Игорь молчит, и разговоры можно оставить до утра. Но потом он чувствует что-то мокрое и прохладное на своей спине, слышит шмыгающего носом Грома, а пальцы на его груди сжимаются в напряжении, и улыбка с его лица пропадает. Петя вытаскивает из-под одеяла свою ладонь и накрывает ей игоревы. Показывает, что здесь, рядом и никуда деваться не собирается. Большим пальцем гладит разбитые костяшки до тех пор, пока не улавливает позади себя выравнивавшееся дыхание и тихий храп. Наконец-то Хазин позволяет себе прикрыть глаза, довольный тем, что Игорь наконец-то смог уснуть, но свою ладонь все равно не убирает. Утром Хазин снова один просыпается. Но на этот раз в квартире не тихо: на кухне слышится кипящий чайник и тихая мелодия, доносящаяся из радио. Теперь все как обычно, Гром всего-навсего встал пораньше, чтобы им завтрак приготовить. Наверняка и на пробежку свою уже успел сходить, пока Петя дрых словно мертвый. Будто бы все как всегда, но осадок с прошедшей ночи остался. У Пети точно, по крайней мере. Игорь же усердно делает вид, будто ничего не было, будто бы он не просыпался посреди ночи, чтобы предложить Хазину съездить в Диснейленд. Вон, улыбается ему даже, когда видит на кухне. Только Петя достаточно хорошо знает его, чтобы разглядеть в каждом его действии напряжение. Они молчат, хотя обычно Петя обязательно рассказывает какие-нибудь сплетни про своих знакомых, которые узнал из инстаграма, или жалуется, что опять не выспался, потому что Игорь его своей зарядкой в пять утра разбудил. Игорь смеется и извиняется, но не перестаёт каждый день просыпаться раньше и делать эту самую зарядку, чтобы потом пойти на пробежку. А сейчас между ними тишина, потому что Петя ждет хоть какого-нибудь пояснения ночи. Но Гром молчит, даже когда за стол к нему садится, поставив сразу две порции яичницы: себе и Пете. Ест, не обращая внимания на взгляд напротив, полный ожидания и непонимания. — Почему именно Диснейленд, Игорь? — тяжело выдохнув, все-таки начинает Хазин. Рука Игоря замирает, перестав ножом отрезать кусок яичницы. Он вообще выглядит так, будто время остановилось. Зато шестеренки в его голове быстро крутятся, видимо, размышляя над тем, рассказывать Пете всю подноготную или нет. Для них обоих эти секунды длятся бесконечно и слишком напряженно, такого между ними никогда не было. Хазин нервно ногой под столом стучит и вилкой по тарелке водит, но еще ни один кусочек завтрака не оказался у него во рту. Аппетита нет, все мысли занимает только Игорь. Потому что всегда, когда Петя чувствовал себя ужасно, когда снова ссорился с отцом или просто нуждался в поддержке, он её получал. Гром всегда был рядом и поддерживал. А теперь они поменялись местами, и лучше бы, чтобы Игорь сделал так, как учил самого Хазина, — выговорился, чтобы легче стало. Наконец Гром поднимает свой взгляд на него, пристально смотрит и все-таки решается продолжить разговор, убирая из рук ножик и вилку: — В детстве хотел с отцом туда съездить, но не получилось, а детская мечта осталась. Вчера о ней вспомнил. — Почему не получилось? — осторожно спрашивает Петя, подбирая вопросы так, чтобы и Игоря разговорить, и случайно не напороться на больное. И свой стул двигает ближе, садясь уже не напротив, а рядом, чтобы свою руку на его колено положить. — Потому что он умер, — Гром между своими ответами делает слишком долгие паузы. Как будто на замедленной съемке, — Сегодня годовщина его смерти. Двадцать лет прошло. Игорь рядом с ним такой же, как ночью, разве что не плачет. Но вновь смотрит куда-то в пустоту, будто совсем не здесь и сейчас находиться, а где-то там, двадцать лет назад. Или еще раньше, когда отец был жив. Петя, конечно, знал, что Константин Гром мертв, но не знал, что годовщина смерти именно сегодня. Они с Игорем только первый год вместе живут, и до этого он ни разу не упоминал про столь важную дату. — Сочувствую. — Он по моей вине умер, — теперь уже не надо спрашивать, чтобы ответ получить, Игорь сам начинает рассказывать то, что на душе лежит, — Я глупым был и пулю из его табельного забрал. Он бы смог выстрелить, чтобы выжить, если бы я этого не сделал. Гром носом шмыгает, но уже ни одна слезинка с его лица не катится, он сидит ровно и почти спокойно. Хазин на его плечо свою голову кладет и руками обнимает. Он не психолог, чтобы праведные речи толкать, но все равно пытается, особо долго не думая: — Ты был ребенком, а дети все не особо умные. Ты не виноват в смерти отца, виноват только тот, кто его убил. А хуйню все дети творят, я вот по приколу и назло отцу в синий волосы покрасил, чтобы ему юбилей испортить, — Петя хмыкает, вспоминая лицо отца в тот день. Вот если бы он тогда инфаркт схватил, Петя, может быть, и был бы виноват в его смерти, но Игорь в смерти своего отца точно не виноват. Хотя Петя удивлен, что Гром-младший вообще додумался украсть из табельного пулю, — Не думаю, что твой отец хотел бы, что бы ты спустя двадцать лет после его смерти считал себя виноватым. Так и будь счастлив, Гром, блять, и поехали в отпуск в твой этот Диснейленд. Пете кажется, что он сам сейчас заплакать готов, потому что представил себя на месте двенадцатилетнего Игоря. Игорь же только улыбается наконец-то, уже не так вымученно, как перед завтраком, а по-настоящему. Куда-то в воздух кивает, сам с собой договорившись о чем-то, и голову поворачивает в его сторону, сталкиваясь с ним носами. Их взгляды встречаются, оба растерянные, но в игоревых глазах Хазин замечает доверие. И сам не может не улыбаться в ответ, хотя не до конца понимает, чему они там улыбаются вместе. — Я и так счастлив, — неожиданно выдает Игорь, положив свою ладонь поверх петиной, лежащей на коленях. Он уже не такой напряженный, рука у него не сжимается в кулак, и даже плечи расслабляются, пока они долго и много сидят за столом. Еда уже наверняка остыла, но их сейчас это не волнует. Волнуют только они сами, — С тобой я счастлив. Петя знает, что от Игоря нечасто можно услышать признания в любви. В отличие от Пети, свою любовь он привык доказывать поступками, а не словами. Но это точно было признание в любви, от которого Хазин смущенно опускает взгляд и еще шире улыбается. Конечно, навряд ли Гром перестал винить себя в смерти отца после этого, и наверняка волновать его это меньше не станет, но еще все впереди. Хазин сделает все, чтобы больше не видеть на лице Игоря слез, хоть целый Диснейленд этот купит. Игорь ведь делает для него все то же самое — дарит свою любовь и не дает расстраиваться. А ровно через год ночью Гром не просыпается от кошмаров, где раз за разом видит падающего на пол отца с простреленным телом, а спит спокойно, по-прежнему держа в своих объятиях Петю.