Тени исчезают в полдень

      Люмин утомленно трет висок и щурится, сражаясь с туманной головной болью. В подземной части Разлома темно и влажно, пахнет сыростью, запустением и смертью; она бредет по бесконечным мрачным коридорам, оглядываясь по сторонам. Следом за ней тенью следует Коррин, Вестник Бездны, и он определенно находится настороже: неспокойная темная энергия так и прет из него во все стороны.       – Держи себя в руках, – шелестит Люмин, бросая через плечо быстрый острый взгляд, и Коррин послушно склоняет голову, стараясь подавить напряжение: они ведь не хотят привлечь к себе лишнее внимание, верно?       Дайнслейф, также известный как Сумеречный меч, следует за Люмин по пятам, но Люмин обязана завершить свои дела прежде, чем покинуть Разлом. Она оставляет в темных жутких коридорах цветы интейвата специально для Эфира, потому что знает: Эфир обязательно их найдет.       Возможно, не поймет. Но обязательно отыщет, и тогда они однажды встретятся вновь.       Люмин держит Эфира за руку. За спиной простираются крылья, в глазах мелькают бесчисленные звезды, мимо которых они пролетают не оглядываясь. По связи от Эфира исходит чистая уверенность, решительность и готовность идти до победного: Эфир всегда такой, непреклонный и непоколебимый, путеводная звезда Люмин, ее единственный любимый брат.       Они задорого купили свою свободу и теперь учатся ею пользоваться. Руки еще помнят, как пользоваться мечом, спина – болезненные удары плетью, желудок – варево, едва ли похожее на человеческую еду. Бастарды королевского рода, презираемые и нежеланные, они отплатили сполна за каждую минуту унижения и жадно смотрели на то, как огонь пожирает корчащиеся от боли тела.       Тело полнится силой звезд, и Люмин хочется петь: энергия бьет в голову пузырьками искристого шампанского и пьянит, заставляя чувствовать себя всемогущей. Она знает, что это ощущение легкого безумия временно, знает это и Эфир: еще чуть-чуть, и от бесконечного чувства свободы не останется и следа. Но так хочется растянуть удовольствие на подольше, так хочется считать себя правителем этого мира, что Люмин отказывается приходить в чувства.       Она знает, что это опасно и может стоить ей жизни, но она так восхищена исполнением давней заветной мечты, что позволяет себе отвлекаться на капельку дольше, чем допустимо. Странное помутнение рассудка Люмин совсем не мешает.       У Эфира во взгляде пляшет солнце, он улыбается как сумасшедший, ловит плетения заклинаний и переправляет их по своему вразумлению, наслаждаясь силой, которая была у них с рождения, но которой им никогда не разрешалось пользоваться. Теперь, сняв подавляющие печати и подняв восстание против правящей семьи, они перевернули родной мир с ног на голову, а сами сбежали, как малолетние дети, почуявшие свободу.       И возвращаться не собираются.       На глазах Люмин некогда прекрасное, процветающее королевство обращается в прах. Она даже ничего не может сделать, хотя пытается изо всех сил: слезы текут по щекам, пока он пытается предотвратить неизбежное, то, от чего нельзя спастись. У нее катастрофически не хватает сил, чтобы помочь Кхаэнри’Ах, которое сейчас превращается в руины за то, что посмело попирать Небесный порядок.       Кроваво-черные кубы появляются то тут, то там; Люмин старается отсекать уродливые кубические щупальца, оплетающие дома, механизмы, людей, но не успевает. Ей кажется, будто она сражается впустую; она, Щит правящей семьи, ничего не может противопоставить высокомерным богам, возомнившим себя выше всех, и это осознание вызывает удушающие приливы бессильной злости.       На мгновение она замирает. Что она здесь?.. Но это становится неважным, когда Люмин вынужденно уклоняется от падающей колонны и перескакивает с одного растрескавшегося куска земли на другой. Она вытаскивает из-под обрушившейся башни мальчишку, ставит его на землю и заглядывает глаза в попытке удостовериться, что он жив, но ребенок смотрит на Люмин пустым взглядом, и Люмин понимает, что больше не чувствует в нем жизни.       Гул в голове становится сильнее, в ушах суматошно бьется пульс. Был бы здесь Эфир… но Эфира нет. Где он? Где Эфир? Люмин почему-то не помнит, но быстро отбрасывает эту мысль за ненадобностью. Все вокруг полыхает, по венам у Люмин течет не кровь, а раскаленная лава; она не знает, что ей делать и куда бежать, кого спасать и чем помогать. Ее уютный мир разрушается, а Люмин ничего не может с этим поделать: ей остается лишь утирать злые бессильные слезы и пытаться выручить тех немногих, кто остался в живых.       Этот день Люмин выжигает на сердце клеймом, которое расковыривает каждый раз, стоит ей забыть о своей миссии.       Эфир очень бодро осваивается в Мондаштадте, притворяясь своим. Люмин наблюдает за ним с высоты обрыва, зная, что он не заметит ее присутствия: сила звезд в Эфире едва ли теплится, спасибо влиянию чертовой Неизвестной богини. Люмин пришлось как следует постараться и потратить уйму времени, чтобы расшатать и уничтожить печать, Эфир же только проснулся, не успел толком ничего понять и тем более – сообразить, как вернуть себе силы.       И связь с ним Люмин практически не чувствует, сколько ни посылай сигналов: Эфир отрезан от нее, равно как и от силы звезд. Люмин поглаживает большую механическую руку стража руин, ощущая, как перекатываются механизмы под ладонью, и прикрывает глаза, сражаясь с поступающей тошнотой. Кажется, будто организм пытается вывернуться наизнанку; воспоминания кажутся нечеткими и туманными, и Люмин никак не может собрать их в кучу.       Стиль боя Эфира остается таким же, как и раньше: резким, порывистым, но в то же время – просчитанным до последнего действия. Теперь в его движениях нет той же потусторонней силы, нет наполняющей мышцы энергии – Эфир заметно ослаб, стал более медленным и менее ловким, и по выражению его лица видно, как ему это не нравится.       Нынче он путешествует не с Люмин, а с беловолосой парящей в воздухе девочкой в плаще с подкладкой-космосом, и Люмин угрожающе суживает глаза, чувствуя, как что-то внутри недовольно ворочается при виде Эфира, который искренне заботится о своей спутнице. Девочка что-то испуганно пищит, пока Эфир отбивается от митачурла с топором, и совсем не помогает, лишь мешает, и Люмин хочется свернуть ей шею.       Беловолосая мелочь ей не нравится, ослабевший Эфир, переполненный раздражением на себя и на этот проклятый мир, не нравится тоже; Люмин уходит незамеченной в сопровождении стража руин и думает о том, что рано или поздно они все же встретятся на тейватских землях.       Мир, пленивший Люмин, почему-то идет рябью. Чувство нереальности происходящего грызет ее изнутри, но пока она не может набраться сил и разбить покрытое сетью трещин зеркало. Воспоминания складываются в единую картину с трудом.       Но почему?       С аранарами удивительно спокойно. Люмин чувствует себя практически как дома в Ванаране снов и по-настоящему отдыхает душой и телом.       Разумеется, чтобы принести спокойствие в эти земли, ей пришлось им помочь. Но она и не была против; признайся она, что забавные существа с исключительно интересными взглядами на жизнь и смерть запали ей в душу, наверное, над ней бы обязательно рассмеялись. В Сумеру аранары – это что-то нереальное, сказочное, за гранью науки и логики; люди Сумеру не знают, что такое сны, и лишь дети способны их видеть.       Аранары считают Люмин своим другом и покровителем, называют ее Нара Варуна, выражая искреннюю привязанность. Люмин ощущает, как отдыхает ее сердце в землях, полных нежного зелено-сиреневого света, мелодий, задевающих душу, и разговорах о воспоминаниях и цикле перерождений. Аранары видят мир совершенно в других красках, и Люмин поистине удивительно интересно сравнивать их видение и свое.       Люмин ведет дневник, который зовет Араньякой, и записывает в нем свои наблюдения, а еще – маленькие подсказки для Эфира, который, может быть, когда-нибудь отыщет творение ее рук. Люмин хочет верить, что Эфир поймет ее и не станет ненавидеть, и мысли о ненависти брата оставляют влажные капли слез на желтоватой бумаге, размывая чернила.       Даже если Люмин умрет, лес будет помнить, аранары будут помнить – и обязательно расскажут Эфиру о дружбе с Нара Варуна. Эфир отнюдь не глупый, он рано или поздно обязательно догадается, кого именно аранары называют этим именем, и тогда узнает о Люмин немного больше.       В Ванаране снов шаткий нестабильный разум Люмин находит успокоение, память становится четче, но ненадолго: стоит только Люмин покинуть гостеприимных аранар, мир снова смазывается рябью. В голове мелькают вспышки: красно-черные огни, коленопреклоненные чтецы Бездны, перевернутая статуя архонта свободы, убивающая все живое на своем пути марана, спящий Эфир, пронзительные синие глаза с искрой вместо зрачка.       Что не так с этим миром? Что не так с самой Люмин?       Эфир спит совершенно безмятежно. Люмин гладит его по волосам, жадно рассматривая спящее лицо, и постоянно оглядывается по сторонам. Она не хочет оставлять его, пока он, беззащитный, застрявший в своем сне как муха в янтаре, лежит, свернувшись калачиком, и не шевелится. Люмин мягко отводит со лба золотые пряди, выбившиеся из косы, тихо вздыхает, до боли закусывая губу, и потирает гудящий висок. Всполохи воспоминаний лижут сознание, разбивают его вдребезги, но Люмин отчаянно гладит Эфира по волосам, словно это помогает ей держаться в сознании.       Этот мир настроен к ним определенно агрессивно, и хорошо, что хотя бы один из них успел проснуться до того, как случилось что-то непоправимое. Люмин давит дрожащий вздох, встряхивает головой и поднимает глаза на высокое равнодушное небо; хорошо еще, что сила звезд при ней, а значит, Люмин может навесить на Эфира всевозможные защитные покровы, прежде чем отправиться на миссию.       Люмин не хочет уходить, совсем не хочет: ей кажется, что, если она покинет Эфира хоть на секунду, ее мир рассыплется стеклянным крошевом. Она чувствует, что сходит с ума, но никак не может понять, что с ней происходит; в голове постоянно шумит, воспоминания дробятся, дублируются и скрываются за туманом. Люмин отчаянно пытается восстановить порядок событий, но у нее не получается.       – Я скоро вернусь, обязательно вернусь, слышишь меня? – шепчет она, целуя Эфира в лоб, и от места прикосновения губ по коже разбегаются тысячи золотых искр, покрывающих тело узором защитных рун. – Сейчас я должна идти, но я вернусь к тебе, Эфир. Я всегда же возвращаюсь, помнишь?       Она не может оторваться от Эфира: гладит его по плечу, голове и щеке, трогает волосы, бесконечно разглаживает невидимые складки на одежде. Люмин смотрит на то, как мирно он спит, и ее сердце сжимается от тоски: кто знает, когда они смогут встретиться в следующий раз, и эта мысль окончательно сравнивает ее с пылью.       Взмывая в воздух, Люмин неотрывно смотрит на землю, куда, где под сложнейшей магической завесой лежит Эфир, и ей кажется, будто ее душа остается вместе с ним.       Когда это было? Сегодня? Вчера? Месяц назад?       Дайнслейф безутешен в своем горе, хотя всеми силами старается этого не показывать. У него тихий, но проникновенный голос, глубокий взгляд синих глаз и сосущая пустота в душе – уж пустоту-то Люмин чувствует особенно отчетливо, потому что собственная откликается тоскливым воем. Они вдвоем бесцельно путешествуют по Тейвату; точнее, не бесцельно, ведь каждый из них к чему-то стремится, но своему партнеру об этом не говорит.       Люмин пытается понять, встречалась ли она с Дайнслейфом раньше, а если да, то когда? Ей кажется, будто она должна ластиться к нему огромной хищной кошкой, покрывая щеки поцелуями-бабочками, и седлать крепкие бедра, прижимаясь обнаженной грудью к груди, и вместе с этим – ненавидеть и не желать пересекаться, бежать от него изо всех сил и сражаться до последнего, желая вырвать сердце из-под ребер.       Они путешествуют с одной земли на другую, нигде не задерживаясь, и чем дальше они идут, тем более скорбно Дайнслейф выглядит. Люмин не лезет к нему в душу, хотя догадывается, чего он хочет добиться; она помнит молодое одухотворенное лицо мужчины по прозвищу Сумеречный меч, помнит то, как красиво он за ней ухаживал, помнит, в каком отчаянии пребывал, когда Кхаэнри’Ах пал.       Или не пал? Или еще только падет?       Тени стекаются к ним тем быстрее, чем дольше они странствуют. Холодными ночами Дайнслейф прижимает Люмин к себе, он достаточно теплый, чтобы греть ее во время сна, и поэтому Люмин может простить его беспокойные бормотания во время кошмара. Она шепчет: «Тише, тише, все хорошо» и гладит Дайнслейфа по лицу, предусмотрительно не касаясь краев маски, и слабо улыбается, когда он льнет к прикосновениям сквозь дрему.       Люмин не может взять в толк, делала ли она так раньше или еще нет.       Стоять под пронзительным, полным неверия взглядом Эфира оказывается волнительно. Люмин смотрит на него в ответ высокомерно и демонстративно спокойно, хотя внутри все рвется и вяжется узлами. Пространство искривляется и искажается, Люмин урывками видит вокруг себя то, чего здесь быть не должно; свисающая с потолка изуродованная статуя анемо архонта зловеще светится темно-лиловым светом.       Эфир задает вопросы, на которые Люмин никак не может ответить, и по нему отчетливо видно, что он ей не верит. Не когда перед ней преклоняется Вестник Бездны, смертоносный в своем величии, не когда от нее исходит отчетливая зловещая аура, от которой – Люмин знает – ей никогда не очиститься. За его спиной встревоженно хлопает глазами беловолосая феечка, которой Люмин искренне хочет свернуть шею, но не может, потому что тогда Эфир разозлится еще сильнее.       Злить Эфира ей совсем не с руки: Люмин хватает его растерянности, непонимания и отчаяния, практически обиды, но она не хочет, чтобы он ее ненавидел. Он обязательно поймет немного позже, когда пройдет тот же путь, что и она, но Люмин, как и полагается заботливой сестре, позаботится о том, чтобы ее любимый брат не терял рассудок.       Видеть Эфира спустя столько времени практически больно, но Люмин не показывает виду, как сильно ей хочется броситься перед ним на колени и во всем сознаться, но она не может, у нее нет на это никакого права. Поэтому Люмин говорит снисходительно и немного равнодушно, стараясь зацепить своим деланым безразличием как можно сильнее, чтобы Эфир продолжал искать ответы, идти вперед и никогда не останавливаться.       Чтобы однажды Эфир нашел ее.       Или он уже?       Люмин не помнит.       В Бездне холодно. Люмин постоянно мерзнет, несмотря на все попытки приближенных ее согреть. Она дышит на оледеневшие пальцы, но тепло дыхания ничуть не помогает. Эндзё выглядит обеспокоенным и бесконечно ищет способы помочь принцессе справиться с непонятным недугом, и только ему известно, что на деле происходит с Люмин.       Люмин пялится в темный потолок, увитый темно-синими лозами, и утомленно прикладывает руку ко лбу. Она отметает воспоминание за воспоминанием, которое переносит ее то в прошлое, то в будущее, и старается держать свое сознание под контролем. Люмин превосходно знает, что у нее не все в порядке с головой, а еще с ощущением пространства и времени, потому что ее постоянно закидывает в разные временные линии, прыжки по которым не связаны между собой.       Она переносится то во времена падения Кхаэнри’Ах, то к аранарам, то к службе у королевской семьи, то к первому высвобождению сил звезд, то к мирно спящему у нее на руках Эфиру, то в логово Ужаса бури, то в подземную часть Разлома. Люмин теряется во времени, и с каждым днем ей все тяжелее осознать, какова ее реальность.       Тени прошлого ласково обнимают Люмин за плечи и пытаются увлечь ее за собой. Люмин сопротивляется – но с каждым днем все сложнее.       Эфир улыбается ей, Эфир спит, свернувшись калачиком, Эфир держит ее за руку, направляет острие меча в ее сторону, неверяще щурится, уворачивается от атаки хиличурла и спасает дракона Двалина.       Люмин хочет верить, что Эфир спасет ее.       Обязательно спасет.       Или он уже?