***
— Ох, да что ж такое! — омега всё кашлял и кашлял, аж горло раздирает, он начал искать отвар из стеклянных колокольчиков, чтобы как-то успокоить горло, — ой, ну где же он? — перерыв все полки, Чжун Ли не нашёл нужный сосуд, — придётся сходить в хижину Бу Бу. Выходя из дома, мужчина взял с собой платочек, дабы кашлять в него и не привлекать лишнего внимания у окружающих. До здания хижины он доходит достаточно быстро, с размаху открывая двери: — Добрый день, доктор Бай Чжу здесь? — Бай Чжу… Ушёл за… Травами, — маленькая девочка за стойкой любопытно поглядывает на высокого человека. — Здравствуй, дитя моё. Ты не знаешь, когда он вернётся? — Чжун Ли слегка присаживается, чтобы встать в рост с зомби. — Ци Ци не говорили… Ой, я забыла записать, — небольшое разочарование слышится в голосе ребёнка. — Здравствуйте! Доктор Бай Чжу подойдёт через десять минут, можете присесть и подождать его тут, — мужчина, судя по всему, травник, указывает рукой на небольшой диванчик. — Спасибо***
— Доброго дня, Чжун Ли! Что случилось? — мужчина со змеёй на шее ставит корзинку с травами на стойку. — Меня беспокоит кашель, — омега говорит и сразу видит непроизвольное удивление у изумрудноволосого в глазах, — да, я понимаю, что обычно я подобное игнорирую, просто он начал учащаться и доставлять мне дискомфорт, я не могу нормально заниматься делами. — Хм, ну хорошо, раз твой кашель учащается, значит горло всячески раздирает. Чтобы его успокоить, я заварю отвар из колокольчиков, а чтобы кашель не переходил в новую «фазу», я сделаю настойку из одуванчиков, это займёт где-то полчаса. — Хорошо, я подожду. — Но учти, что одуванчики очень горькие, а настойка будет ещё более горькой, — подмечает доктор, поправляя очки. — И не такое приходилось переживать, — омега вновь откашливается, но при этом смеётся. Через полчаса отвар и настойка были готовы, жидкость из колокольчиков была полупрозрачной, лишь слегка отдавая фиолетовым цветом, в то время как настойка из цветков одуванчика была тёмно-зелёного цвета, из бутылька за километр разило запахом травы. — Что-то такое, — Бай Чжу слегка помешивает оба сосуда в руках. — Сколько это будет стоить? Чжун Ли достаёт кошелёк, но его останавливает рука врача, — что такое? — Брось, это ничего не стоит. Ты крайне редко обращаешься ко мне, видимо, тебе и правда очень нехорошо. Я не возьму с тебя мору. — А… Хорошо.***
На следующий день кашель омеги становится ещё хуже, хотя выпитый отвар чуть-чуть смягчил его частоту. Но особого облегчения мужчина не почувствовал, поэтому решил взять больничный у госпожи Ху, пока не поправится. У Ху Тао глаза на лоб полезли, да чтобы Чжун Ли, Чжун Ли, который толком отдыхать-то и не умеет и всегда работает, взял больничный? Видимо, и правда что-то серьёзное. Да, близкий круг друзей знал, что он и есть Гео Архонт, а потому с болезнями у него не должно быть особо много проблем, но что-то здесь не так… Опасения Чжун Ли оказываются ещё хуже, когда кашляя он прикрывает рот ладонью, после обнаруживая там пятна крови и… лепесток цветка? Голубой цвет и идеальный блеск с небольшими вкраплениями очень сильно напомнили ему… Глазурную лилию? Омега пугается, ибо совершенно не знает, что ему делать, судя по всему, лекарства не помогает, что ещё больше нагоняет панику. — Так, мысли, соберитесь, немедленно, быстро, в кучу! — сам себе говорит пианист, вставая с пола и поднимая лепесток, — положу тебя в вазу, понаблюдаю. Он быстро промывает рот и руки, не оставляя там ни единого кровавого следа и вновь садится за написание симфонии, когда неожиданно в комнату врывается… Тарталья? — Чжун Ли! — обеспокоенный альфа, весь в чёрной и золотой краске прикрывает дверь, заходя в помещение полностью, — Чжун Ли, мне сказали, что ты приболел и я принёс тебе мёд, орехи и сухофрукты! Омега поворачивается и смотрит на альфу, который до боли прекрасно выглядел, измазанный весь в краске, но такой родной. Чжун Ли всматривается в улыбчивое лицо Предвестника с такой влюблённостью, что сразу закашливается, чуть ли не скручиваясь пополам прямо на кресле за столом. — Чжун Ли! — рыжеволосый бросается к омеге, приобнимая его, — ты так сильно кашляешь, что ты тут делаешь? Снова работаешь над своей симфонией, тебе лежать надо, а не работать! — Тарталья поднимает омегу на руки, слыша характерное «ой» и относит того на диван. — Аякс, это просто простуда, ничего такого, я уже сходил за лекарствами, они мне помогают. Ложь. — Лучшее лекарство — это чай с мёдом! И хороший сон, — Чайльд хватает всё, что он принёс с собой и убегает на кухню, начиная там что-то увлечённо делать. В это время Чжун Ли снова смотрит на свою ладонь, видя там крови уже побольше и уже целых три лепестка глазурной лилии. Он сжимает их в кулаке, шумно сглатывая слюну обратно. — Неужели… — А вот и я! — Тарталья с подносом в руках ставит чай с долькой лимона и чашку мёдом на подлокотник дивана, — чтобы не болеть, необходимо попить чайку. — Спасибо тебе, Аякс, — мужчина слегка улыбается, вновь чувствуя подкативший к горлу приступ кашля, но сдерживается, чтобы ненароком не напугать Тарталью. Они вместе выпивают чай, после чего омега говорит, что хочет спать. И это было правдой, пианиста после такой трапезы действительно начало клонить в сон.***
На второй день Чжун Ли даже не притрагивается к написанию симфонии, а лишь роется в справочниках, медицинских, да неважно каких, чтобы найти ответ на свой вопрос. Кажется, он всё понял. Омега уже успел откашлять две колбы крови, как он посмотрел на глаз и двадцать шесть лепестков глазурных лилий, некоторые были уже не по одному, а сразу сросшиеся друг с другом. — Да где же он, — как утверждение сам себе говорит пианист, находя толстый учебник с названием: «Излечимые и неизлечимые болезни Тейвата». Быстро перелистывая страницы, он в обоих разделах находит одно и то же название: «Ханахаки». — Что за? — он начинает вчитываться в описание болезни, и с каждой прочитанной буквой его зрачки подрагивали всё сильнее и сильнее. «Ханахаки — болезнь, при которой больной откашливает кровь вместе с лепестками цветов. Считается одновременно излечимой и неизлечимой болезнью, а потому внесена в ранг особенных. Встречается редко, но всё же может появиться у людей или очень схожих с ними Высшими существами (богами, адептами и т.д.) при сильной влюблённости к предмету своего воздыхания, от которого ещё не была получена взаимность. По мере прогрессивности болезни, приступы кашля учащаются, количество крови становится больше, а лепестки постепенно превращаются в бутоны. Под окончательную стадию развития болезни бутоны цветов окончательно раскрываются, напрочь закрывая дыхательные пути, вследствие чего наступает смерть от удушья. Болезни называют неизлечимыми в том случае, когда ни одно существо, даже Архонт не могут повлиять на неё. В то же время данная болезнь излечима, если Вы получите взаимность от партнёра, к которому испытываете чувства, цветы тут же исчезнут и болезнь прекратится» Глаза пианиста буквально округлялись, а губа начала слегка дрожать. В кого он влюблён? У него никого особо на примете нет, кроме Тартальи. Аякс? — Нет-нет-нет! — обладатель янтарных глаз хватается за волосы, снова задыхаясь в приступе кашля, откуда выпадает совсем миниатюрное, но полностью окровавленное цветоложе лилии. — Нельзя обременять Аякса своими чувствами, это неправильно! — сам себе вслух произносит омега, зная, что его никто не услышит, — как он будет себя чувствовать, зная, что даже если и будет взаимность, то она будет вынужденной! Я буду конченным эгоистом, если посмею что-то сказать ему об этом. Он складывает бутон в вазу, у которого уже не было видно дна, в апатии ложась на диван и укрываясь с головой в одеяло.***
Работа над картиной занимала немало времени, но Тарталья был восхищён результатом. Чжун Ли был прекрасен в своей улыбке и с букетом цветов в руках. Он так ярко и нежно улыбался, что альфа в воздухе сделал вид, будто бы чмокает того в щёку. Чжун Ли выглядел ужасно, всего лишь четыре дня прошло, а у него такое ощущение, будто бы он уже в могиле. Он исхудал и почти ничего не ест, даже кусок в горло не лезет. Но он всё также усердно продолжает работать над своей симфонией, записывая ноты, которые он позже сыграет Чайльду на рояле. Если успеет. Он слышит шум в коридоре, наверняка это снова Тарталья, он не заходил два дня, видимо, был очень занят. Омега быстро убирает вазу с окровавленными лепестками и бутончиками. Альфа входит в дом на этот раз с яблоками и апельсинами в руках, ярко улыбаясь. Но улыбка тут же спадает с веснушчатого лица, когда он видит исхудавшего и уставшего, но в то же время улыбающегося Чжун Ли, который махает ему ладонью. — Что происходит? Чжун Ли, ты ужасно выглядишь, извини меня, но это правда! — Тарталья хватает пианиста за плечи, от чего у второго округляются глаза, — ты вообще что-то ешь, ты очень сильно похудел за эти два дня! Ты в курсе, что те лекарства, что ты пьёшь нельзя употреблять на голодный желудок? — альфа буквально отчитывает Гео Архонта, как провинившегося ребёнка, после чего приобнимает его. — Тарталья, я. — Если тебе плевать на своё здоровье, то мне и Ху Тао далеко не наплевать! Даже Бай Чжу заходил ко мне и спрашивал, как у тебя дела, тебя уже давно не видели. Ты точно в порядке? От тебя сильно пахнет металлом, ты снова возился в запчастях для ножек рояля, да? — А? Да… — Пойдём приляжем.***
Ещё через две недели Чжун Ли чувствует себя уже не Архонтом и даже не человеком, а просто трупом. Он чувствует, как у него отнимаются руки и тело леденеет, он потерял десять килограммов и теперь даже его любимый плащ стал ему великоват, но благо, чтобы никого не пугать, он иногда выходит на улицу, но подальше от суеты и города, просто посидеть на небольшом холме и насладиться солнцем, либо же проливным дождём. Его ваза уже наполнена наполовину, как и говорилось в книге, постепенно лепестки начали обращаться в бутоны, изначально они были маленькими, но постпенно увеличивали свой размер. И даже сейчас, вновь откашливая уже среднего размера закрытый бутон, он улыбается, ибо уже давно понимает, что возникают и щекочат лёгкие эти бутоны от любви, а не от какого-то негатива. Одна часть разума Чжун Ли говорила, что и правда: бутоны возникли от любви, а другая намеренно утверждает, что это полнейший идиотизм — из-за боязни показаться эгоистом, умереть такой глупой смертью. Бред! Видимо, любовь к Аяксу была настолько сильной, что накладывать своё бремя вынужденных чувств ему не хотелось.***
Месяц. Уже месяц омега мучается от постоянных приступов, но его больше пугает не сам факт существования кашля, а то, что с каждый днём дышать становится труднее. Он буквально изнутри чувствует, как цветы щекочат его лёгкие, постепенно закупоривая бронхи. Ваза с бутонами наполнилась уже на две трети, ему это напоминает красивую цветочную композицию, ибо бутоны были уже слегка высохшие и окровавленные. Немного смахивает на икебану. Но чересчур экстремальную. Пианист уже почти дописал симфонию, но почему-то решил оставить её незаконченной, ему в голову пришла идея написать песню. С чувством, с расстановкой и горькой печалью. Постоянное чувство скорого удушья мешало ему нормально питаться, но когда дело касалось музыки, тут даже конец света не сможет остановить его. У пианиста очень аккуратный и педантичный почерк. Каждая буква, каждое слово выведено предельно аккуратно, Чжун Ли действительно вкладывает душу в любую написанную им музыку и строки.***
Он понимает, что очень скоро конец наступит, каждый раз вылетает практически небольшой флакон крови, бутоны начинают постепенно раскрываться, а чувство щекотки ощущается всё сильнее и сильнее. Полтора месяца он никуда не выходил, доктор прописал ему более мощное лекарство, которое лишь немного успокаивало горло, ведь всей сути, даже после хорошего обследования никто и не узнал. Что-что, а пару взмахов рукой и маскировку можно обеспечить сразу же. Тарталья, видя ужасное состояние омеги, постоянно ходил к нему, они часто разговаривали, рассказывали шутки, альфа показывал ему различные карикатурные миниатюры, которые он рисует периодически вместе с портретом омеги, а тот в свою очередь показывал ноты незаконченной симфонии. — Кстати портрет практически закончен! Думаю, через две недели покажу его тебе! — радостно говорит Предвестник, вскидывая брови. — Я обещаю, что увижу его, раз уж набросок так хорош, то готовый портрет будет замечательным. — Симфония так и останется? — Да, я не планирую её продолжать, — омега слегка хихикает.***
Чжун Ли бьётся в панике, понимая то, насколько бутон лилии красив в своём раскрытии и в то же время смертелен. Он то ли смеётся, то ли плачет, смотря на цветы у себя в руках, изо рта хлыщет кровь, падая на ламинированный паркет багровыми пятнами, в которых виднеется золотистая пыльца. Это конец? Омега падает на спину, держа в руках красивый распустившийся цветок, из-под лепестков которого вытекает бурая кровь. Он с хрипом вздыхает и ловит остатки кислорода ртом. Зрачки расширяются и пульсируют. Из глаз прыскают слёзы, а в уголках губ собираются кровяные дорожки. Он почти не дышит, но краем уха вновь улавливает шум в коридоре. Тарталья. Он еле-еле поворачивает голову и улыбается, зная, что последние часы встретит с любимым человеком. Тело Архонта вспыхивает золотистым свечением, а взгляд от недостатка кислорода и слёз размывается, после чего… В комнату влетает Тарталья, показывая холст: — Чжун Ли, я закончил, смотри! Он увидел портрет.***
Ярко светит солнце, буквально греет. Эта весна была шикарной. — Э-эх, как же приятно сидеть и греться на холмике на солнышке рядом с любимым человеком, — произносит Тарталья, зажмуривая глаза и слегка потягиваясь. — В детстве мне говорили, что обещания всегда выполняют! И я рад, что ты сдержал его, - он посмеивается. Он поворачивает голову в левую сторону, смотря на вазу с окровавленными глазурными лилиями, кровь на которых уже давно запеклась и больше напоминает корочку. Альфа улыбается сквозь слёзы, параллельно разочаровано вздыхая: — Тогда почему ты оставил меня?