Парадокс

Как часто мы балуем своих внутренних детей? Тех самых что рисуют каракули на полях тетрадей во время серьезных телефонных звонков, тех самых что соединяют в супе пузырьки жира, чтобы получить одно большое пятно масла, тех что катают из хлеба шарики теста. Тех самых что горящими глазами смотрят на высоченное колесо обозрения, светящееся всеми огнями в темном небе. Редко. Вот и Дмитрий так думал. Глаза его устали смотреть на нервозного и вечно усталого мать-его-Звездочкина, что ни ночь, ни день, так серая туча. У этого человека вообще есть понятие веселья? Здесь Побрацкий что-то тоже начинал сомневаться, когда все их разговоры с Антоном сводились к сравнению магистранта с невыспавшимся гремлином. Ну или по крайней мере очень заебанным. — Мы идем в парк. — внезапно произнес Дима, нарушив давно затянувшуюся тишину, прерываемую лишь стуком пальцев по клавиатуре да жужжанием холодильника. Антоновы медовые глаза, подернутые пеленой усталости, что уже впрочем не удивляло младшего, вскинулись, отвлекаясь от ноутбука. Скосились вопросительно, сощурились, когда Звездочкин все же решил поинтересоваться. — Зачем? — чуть сгорбленная спина выпрямилась, облокачиваясь на спинку деревянного стула. Вопрос вполне логичный и правильный: на носу скорая зимняя сессия, за окном слякоть бесснежного ноября, а на душе осенний, почти зимний депресняк. Одним словом — дрянь. Однако Дима же считал, что «дрянь», это вполне себе ничего. Это далеко не «полная жопа» и даже не злосчастный «пиздец», а значит, гулять самое время. Оттого рывком поднявшись с Антонова дивана, да ответив кратким «Покачану», что показалось ему ну уж очень гениальным ответом, студент принялся собираться на улицу, заодно подгоняя и Антона, что без сил на какое-либо сопротивление наконец поднялся из-за стола. Затхлый воздух квартиры, в скором времени сменился холодным осенним ветром, срывающим с деревьев последние листья, да пробирающимся под еще легкую одежду, щекоча ребра своими холодными лапами. Дима такую погоду не любил, предпочитая ей либо теплоту, либо нормальные такие, хорошие, сибирские морозы. Чтобы уж со снегом, елкой и старым дедом в красном. Но еще больше он не любил Антонову кислую мину. Уставшую. Кислая она у него всегда, так что студент привык, а вот уставшей она становилась все больше и больше. Именно потому, вытянув старшего из распахнувшегося зева маршрутки, поехать на которой сам же и настоял, Побрацкий заспешил к парку. Янтарные глаза чуть округлились, когда впереди заиграла музыка, а народу, даже для такой погоды, было ну уж слишком много. Потом дошло, стоило только увидеть мерцавшие в вечернем небе огни гирлянд, да замелькавшее среди деревьев парка колесо обозрения. — Видимо зря я надеялся что мы пять минут посидим на скамье в обычном парке и пойдем обратно — вопрос риторический, не требующий ответа, но тем не менее Антон вопросительно склонил голову, требуя объяснений. — Ты чертовски прав, звезда моя. Ты совсем уж от жизни кайф ловить не умеешь, поэтому будем приучать тебя к нормальной, студенческой жизни, а именно, прогуляемся по парку аттракционов. — Дима довольно фыркнул, задирая подбородок и утаскивая Звездочкина вглубь толпы. Не услышав в ответ ничего кроме тяжелого вздоха – любимой «фразы» Антона, младший поставил себе цель – заставить этого придурка хоть немного, но перестать хмуриться. Или как минимум чуть расслабиться. Вернуть блеск в эти янтарные глаза. Уже через какое-то время, стоя в закрытом от осеннего ветра помещении, да разглядывая сотни своих отражений, все на одно лицо, Дима недовольно сжимал тонкие губы. Поход в зеркальный лабиринт начался с чего-то действительно забавного – со стукнувшегося лбом об зеркало Антона. Дима тогда так и покатился со смеху, глядя как старший бросает глазами злые искры, потирая ушибленное место. Сейчас же, Побрацкий смотрел на сотню таких же Антонов, но теперь, улыбающихся надменно и даже словно чуть злорадно. — А теперь ищи значит. — раздалось где-то над самым ухом, когда Дима понял что действительно потерял магистра. Надулся, нахохлился, да выставив перед собой руки пошел вперед. Вот что за бред? В Антоновы глаза смотрит, а коснуться не может - все зеркало холодное. А Звездочкин приподнимает уголки губ, чуть-ли не довольным котом беззвучно ухмыляясь, мурлыча, когда Дима в очередной раз натыкается на зеркало и недовольно выругивается. Со всех сторон смотрит усталыми, но хитрыми глазами, да так и видно что насмехается. — Шило что-ли в одном месте застряло, Эдуардович? — кривится Дима в очередной раз натыкаясь на холодную поверхность зеркала да оставляя на той свои отпечатки пальцев. — Я тебе не Алиса в стране чудес чтобы по лабиринтам бегать.. — недовольно вякет студент, но все же приподнимает уголки губ продвигаясь вперед по хрупкому лабиринту. Ускоряется, когда понимает, видит как различить правдивую дорогу от ложной, да вновь вперед идет, довольно видя в янтарных глазах вокруг волнение. Дима его найдет, еще как найдет. Схватит за выглаженные лацканы магистрантского пальто и как… Что же он сделает, Побрацкий придумать не успел, ибо в следущее же мгновение и к собственному и к Антоновому удивлению, врезался тому в широкую спину. Отнюдь, не зеркальную, а вполне даже настоящую, мягкую и теплую. Звездочкин повернулся, удивленный столкновению, да так и засиял беззвучно смеясь. — Поймал! — хмыкнул Дима, сразу схватив старшего за рукава да скаля белые зубы. Антон лишь закатил глаза, наигранно недовольно выворачиваясь из рук студента, да разглаживая смятое пальто. — Поздравляю, Дмитрий. Вам бы сыщиком с такими методами поиска работать — магистрант сунул холодные руки в карманы, утыкаясь носом в шарф. Даже здесь было достаточно холодно. Глаза же все такие же усталые, чуть обиженные, но при этом сощуреные в невидимой глазу улыбке. — Как смешно. Я бы посмотрел как ты в зомби апокалипсис выживал бы — Дима огрызнулся, глядя снизу вверх на возвышающегося Антона. — А это тут причем? — желтоватые глаза непонимающе скосились, пока Дима возмущённо потирал переносицу. — Ты дылда такой, тебя даже спрятать никуда. И бегать не умеешь, я уверен — стреляя зелёными глазами, все также окружённый сотнями отражений, ответил студент. Магистр на это лишь сурово выдохнул, считая, что знать Диме о том что бегать он умеет, да ещё как - не обязательно. — А мне и не надо. Мы же не в одной из твоих игр, с зомби и монстрами. Вместо ответа, Дмитрий ухватился за лацканы чужого пальто, подтягивая магистра к себе. Ни мгновенной реакции, ни возражения, ни даже удивления не успело пробежаться в глазах напротив, когда младший внезапно оставил на лбу Антона рваный, как-будто немного злой, но заботливый поцелуй. — Все, не бурчи. Я не буду тебя как мамочка утешать, — стушевавшись, и сразу опустившись с носочек, на которые он поднялся, Дима, пряча глаза, легко обогнул замершего парня, уходя в глубь лабиринта. Спрятал глаза, опустил голову, скрылся, оставляя Звездочкина. А нагнувшегося, сгорбленного Антона, все также окружало множество Диминых покрасневших отражений.. А ведь забота что? Понятие тоже рястяжимое. Для каждого она своя, разная: большая и маленькая, теплая и холодная, тактильная и не очень. Иногда она злая и кусучая, бросающаяся суровыми просьбами "надеть шапку" или отвлечься наконец от "злоебучей" бумажной волокиты. А если просьбы игнорировались, следовало наказание, в виде подзатыльника, а зачастую чего то посуровее. Засосы на шее считаются? Будем считать что да. Но даже так, это все - забота. Неумелая, осторожная и местами грубая, оставляющая следы как на коже, так и на сердце. Антон нагнал Диму у одного из фуд-кортов, разглядывающим закуски и теряющимся в толпе. Благо знакомая зелёная шапка легко была различима среди остальных, так что в несколько шагов, парень уже оказался рядом со студентом. — Есть хочешь? — перекрикивая шум толпы, поинтересовался Побрацкий. Звездочкин поднял глаза на висящее меню. Бегая по нему изучающим взглядом, выискивая видимо что-то определенное, его размышления прервало небольшое уточнение. — Только не кофе. Хватит с тебя. Антон разочарованно вздохнул. В итоге сговорившись на теплых, свежеиспечённых сахарных булочках, двое парней стояли посреди парка задрав головы. В глазах каждого, на фоне темного неба сверкало всеми цветами высокое, возносящееся к облакам колесо обозрения. Словно глаз огромного монстра, оно глядело куда то в душу, щекоча нервы. — Знаешь, Дмитрий. Предложение пролежать весь день смотря эти твои сериалы, мне теперь кажется более заманчивым, - явно не горя желанием сидеть на такой высоте, без возможности нормально контролировать ситуацию, Антон откусил свою булку, чувствуя как забавно хрустит сахар на зубах, да прилипает к замёрзшим губам. — Поздно метаться, звезда моя. Раз уж пришли, значит должны и вершину покорить. А слова эти я тебе ещё припомню. — подмигнув, довольно ухмыляясь, студент, не слушая возражений, потащил парня вперёд. Недовольно бормоча, протискиваясь сквозь толпу, магистр, утягиваемый забавно низким студентом, задрав голову, смотрел на аттракцион. На фоне темного, покрытого тяжёлыми облаками неба, колесо обозрения ярким глазом светилось и искрилось. Цвета гирлянд на железных твердых балках переливались один за другим. Люди вокруг проталкивались, пробираясь вперёд, пока высокий Звездочкин поплавком скользил за наглым, не желающим ждать студентом. Оплатив проход (Звездочкин настоял на том что за школьников их не примут и по скидке не пропустят), Дима вновь хватает своего парня под руку, утаскивая, практически утягивая в распахнувшуюся пасть железной кабинки, пробираясь меж толпы людей. Тот упирается, пытается ещё что-то возразить, но все равно доверчиво следует за студентом. Скрипучая, цветная да изувеченная гирляндами кабинка со скрипом захлопывается, закрывая парней в своем темном нутре. Звездочкин усаживается напротив, сжимается весь, хмурит густые брови да держится судорожно за холодную скамью кабинки. А их трясет, покачивает, пока маленькая клетушка поднимается все выше и выше, пока все больше и больше удаляется земля, пропадает под ногами. Бегают медовые глаза по гайкам, по болтикам, с каждым покачиванием все судорожонее зацепляются за железный пол, за грязные стекла. И сердце как то сильнее забилось, и в животе пусто стало, и сразу жалеть начинаешь, что согласился, что ступил на этот пупырчатый железный пол, зашёл самолично в зево ржавого монстра. И руки до белых костяшек сжимаются, и губы в тонкую линию стискиваются со скрипом зубов. Да вот только прежде чем Антоново сердце выскочило из ребер, разорвало грудную клетку от какого-то внутреннего потаенного страха, на поджатое плечо легла теплая ладонь. Магистр проморгался наконец переводя тревожный взгляд в нахмуренные, зелёные глаза напротив. - Ты не туда смотришь - бормотнул Побрацкий, и за лицо подхватив парня, повернул его голову к стеклу. - Не смотри под ноги.. - теплые руки отпустили оледенелые щеки, оставив Звзедочкина глядеть за окно. А за окном полуночные огни Москвы, с каждым подъемом сверкая, представлялись взору все больше и больше, овеевали, околдовывали взгляд. Антон несколько раз глубоко вздохнул, до ноющей боли в лёгких, бегая глазами по городе. По далеким, высоким, зеркальным зданиям, светящимся меняющимися огнями, по низким темным хрущевкам и брежневкам, в окнах которых мелькали люди. Чем выше они поднимались, чем глубже магистр дышал, вглядываясь в даль, тем спокойнее становилось на душе. Глядя на змеи-дороги, что кольцами обвивали столичный город, Звездочкин слабо улыбался. С земли такое не увидишь. А Побрацкий глядит. Бегает зелёными глазами по старшему, беззвучно улыбается следя за тем как приподнимаются уголки Антоновых губ. И на душе теплее, пока янтарные глаза завороженно бегают по городу за окном. И лицо уже не таким кислым кажется. Тревожным - понятно, все ещё хмурит брови да так что морщинки проглядываются, но все равно - улыбается. — Идиот. А ещё отнекивался. — Побрацкий фыркнул, складывая руки на груди. Привык что старший вечно упирается, да теперь почти и не обращал внимания на эти выкрутасы. — Признаю, здесь действительно красиво. Но я все ещё хочу вернуться на твердую землю. — магистр отлип от окна. Закатил глаза, все ещё крепко держась пальцами за сиденье. Кабинку тряхнуло, и тихо шикнув, Звездочкин вжал голову в плечи. Ветер тихо завывал, раскачивая парней в железном убежище, когда они наконец оказались на самой вершине сверкающего колеса. Сердце поджалось, а по спине пробежались ледяные мурашки, когда вновь и вновь ледяной волной охватывало понимание того, где они. Они - черт его побери - как малые дети, сидят в шатающейся кабинке, прямо на вершине колеса обозрения, с каким-то детским восторгом глядя на город под ногами, простирающийся до самого горизонта. Глядя.. друг на друга. Тихое "спасибо" разорвало тишину, когда магистр внезапно вытянувшись, прильнул губами к застывшему напротив Побрацкому. Придвинулся, мягко ненастойчиво целуя, холодными губами пробегаясь по горячим и теплым, что сразу дали свой ответ - к счастью, положительный. Дима прикрыл глаза, чуть посмеиваясь прямо в чужие уста, но не разрывая поцелуй, лишь прилипая ближе. Мягко на удивление практически невесомо касаясь друг друга, держась рука в руку да неловко стукаясь коленями в тесной кабинке, что шаталась под каждым дуновением ветерка, заставляя старшего судорожно вздыхать, парни не говорили ни слова. Лишь Дима пытался вякнуть что-то насмешливое, за что получал настойчивый и затыкающий его поцелуй. Сладкие из-за съеденной ранее сахарной булочки губы, лишь больше раззадоривали и без того нежное прикосновение. Пока они поднимались, время казалось шло непозволительно медленно. Теперь же, не успев насладиться такими не хватавшим теплом и нежностью, им пришлось отпрянуть друг от друга, все ещё деражсь за руки, но тяжело хватая ртом воздух. Пришлось разорвать поцелуй, стыдливо бегая глазами везде, кроме глаз напротив. Слишком громко бухало сердце и слишком быстро кабинка колеса пошла на спад, приближаясь к земле. Побрацкий насмешливо блеснул зелёными глазами, облизав влажные губы. — Может ещё один круг? — фыркнул и отпрянул он, разглядывая взъерошенного, такого непривычно домашнего магистранта. — С тобой, куда угодно — влюбленная улыбка легла на тонкие уста напротив. Теплая и уверенная. Дима улыбнулся в ответ, не забыв закатить глаза. — Значит ещё один.