Неприглядная правда о Зике Йегере с травмой в главной роли

Они проводят испытания под землей. Они впервые встречаются. Они впервые прикоснутся друг к другу. Представьте себе подвальную квартиру. Ничего, кроме бетона. Бетонные полы, бетонные стены. Отдерните плотные красные шторы, что висят вон там, — за ними нет окон. Эрену кажется, он сойдет с ума, если ему придется задержаться здесь дольше, чем на час. Клаустрофобия, паранойя. У Эрена есть необоснованное подозрение, что Зик запрет его здесь, если хоть на миг усомнится в том, что младший брат абсолютно серьезно относится к их замыслу насильственной стерилизации собственной расы. Зик производит на него впечатление тихопомешанного. Они сидят друг напротив друга на кровати, на матрасе без простыни. Сложенные кренделем ноги и прямые спины. Эрен еще не отчекрыжил себе голень и не выколол глаз, но эти перемены уже бродят на задворках его сознания, как следующий этап реализации плана. Неизбежность. На братьях толстые кожаные перчатки: черные у Эрена и рыжевато-коричневые у Зика. Эрен оценивающе смотрит на него. Мужчина напротив, он не такой высокий, как полагал Эрен; не держит осанку и не излучает ощущения порядка и контроля, не то что покойный командующий корпусом. Скорее наоборот, пожалуй, что он слегка сутулится. В нем есть толика смирения. Братья молча изучают друг друга, и, возможно, оба приходят к одному выводу: они совершенно непохожи. Первым тишину нарушает Зик: — С королевой сработало только один раз? От него пахнет чем-то знакомым. Эрен не может точно сказать, что это за аромат, но понимает, что он ему нравится. — Нам не довелось попрактиковаться. Может, условия были неподходящие. Может, с тобой будет иначе. Эрен подносит ко рту правую руку, зажимает в зубах средний палец перчатки и медленно стягивает ее. Бог знает откуда нисходит и облепляет напряжение. Эрен сидит оцепенев. Перчатка падает на колени, когда он протягивает обнаженную руку ладонью вверх. Он понимает, что боится. Боится, сойти с ума. Иногда он теряется во времени. Прошлое, настоящее, будущее. Никаких постоянных ориентиров. Он даже не уверен, что находится здесь прямо сейчас, в данный момент. Может, его еще нет на свете. Может, он, невежественный и озлобленный, все еще сражается с титанами на Парадизе. Может, он наконец добрался до одинокого дока в Марли, где стоит, ожидая его, Зик и со свойственной ему саркастической улыбкой курит сигарету и машет рукой. Зик снимает свою перчатку. Он не решается взять брата за руку. Неоновым красным жирным шрифтом: ПРЕДУПРЕЖДЕНИЕ! На сетчатке голубых глаз мигающее слово: ОПАСНОСТЬ! Но стремление к знанию пересиливает любые тени испытываемого им ужаса и толкает навстречу Эрену. Зик берет юношу за руку. Их пальцы сплетаются, сцепляются. Ладони сближаются, соприкасаются, сплавляются. И, растворяясь в потоке времени, Эрен забывает, кто он, блядь, такой. *** Зажигалка имела корпус из полированной латуни. Бензин закончился, и она валялась в траве. Эрен жевал фильтр незажженной сигареты. Он был наедине с дирижаблями. Ветер. Ощущение, относимое от груди к горлу… Если бы он провел пальцами по неровным краям этого чувства, чтобы определить его форму, то сказал бы, что оно выстругано из хандры. Бензин. Ориентир… Надо было выбираться из этого состояния. Эрен схватил зажигалку и сунул ее в карман, затем поднял фуражку, что лежала там, куда упала, и надел на голову, низко надвинув на глаза. И тотчас превратился в еще одного монстра в униформе, лицо которого скрыто в тени. На прошлой неделе он убил находившегося под стражей подозреваемого, но не мог вспомнить подробностей. Они были такими же расплывчатыми, как и его мысли в последнее время. Что-то доступно, а что-то украдено, изъято. Может, такое происходило с большинством элдийцев, а может, только с ним. Казалось, что некоторых фрагментов его самого не достает, зато в головоломку втиснуты фрагменты других. Лагерь для интернированных. Охранники у ворот всегда провожали Эрена внутрь. Он имел с ними хорошие отношения. Обычно шутки вертелись вокруг того, что он якобы ищет какую-нибудь элдийскую сучку для ебли. Согласно сложившемуся стереотипу, все женщины лагеря были готовы раздвинуть ноги перед любым, кто не носит нарукавную повязку, в надежде, что это поможет им подняться выше положения дьявольских отродий. Дай офицеру госбезопасности, и, возможно, он тебя спасет. Завидев на плохо вымощенной улице сурового мужчину, один из охранников крикнул со своего поста: — Не забудь надеть гондон, Крюгер! Бензин в Либерио стоил дешевле. Как и чернила. Эрен покупал и то, и другое в маленьком магазинчике, спрятавшемся между осыпающимся многоквартирным домом и заброшенным храмом. Женщина за прилавком расстегнула первые три пуговицы на блузке, как только зазвенел колокольчик и темно-синие тени окутали вошедшего. Пододвигая ему написанный от руки чек, она перегнулась через прилавок. Ее глаза метнулись к ширинке мужчины. — Написать любовное письмо или сжечь его? — женщина улыбнулась, и стало видно, что у нее нет переднего зуба и изувечено лицо; наверное, такие лица бывают у тех, кого слишком много раз били дубинкой. Эрен ничего не сказал. Снова зазвенел колокольчик. По возвращении в ветшающий Либерио его поразило еще одно воспоминание. Будто он бегал по этим улицам вместе с сестрой, но Эрен не имел ни братьев, ни сестер, так что ностальгия была не его, но он все равно в ней тонул. Устроившись на скамейке, он заправил зажигалку и подумывал написать письмо своему любимому доктору. Эрен сидел, закинув ногу на ногу и глядя, как визжа носятся элдийские дети. Однако, поравнявшись с ним, они притормаживали, опускали глаза и не издавали ни звука. Умно с их стороны. Поставив флягу с бензином на землю, Эрен щелкнул колесиком зажигалки и прикурил сигарету. Он поднял глаза, лишь чтобы увидеть Его, потому что в это время дня всегда можно было предвкушать встречу с Ним. Сын Гриши с тонкими ножками в высоких белых гольфах, раскрасневшийся и запыхавшийся от бега. Ему суждено стать воином или, сверх того, королем Элдии. По крайней мере, на это намекали некоторые посланные Эрену воспоминания. Трудно разобрать, сложно разглядеть сквозь туман. Иногда он слышал, как мальчик стонет его имя. Эхо этих стонов разносилось повсюду, стоило принцу лишь взглянуть на него. Эрен слишком много грешил, чтобы сделать это своей непременной целью. Но если такова судьба, значит, быть по сему. Колени Зика покрывали ссадины; видимо, он падал, пока куда-то мчался через парк. Выбрал каменную дорожку, вместо того чтобы срезать по недавно скошенному газону. Эрен не знал, почему эта мелочь показалась ему интересной. Наплечная сумка-почтальонка мальчика выглядела тяжелой, в ней книги и инструменты для учебы. Сегодня должно было состояться их знакомство. Эрен не знал почему, просто знал, что должен быть здесь; точно так же он смутно знал все остальное. Взгляд Эрена упал на траву. Он смотрел, как божья коровка ползет по начищенной до блеска коже ботинка, а когда поднял глаза, заметил, что к нему приближается встревоженный комок нервов, составляющий законного наследника их мертвой империи. Одна его часть хотела опуститься на колено и поклониться. Разве не забавно? Эрен мало смеялся, но от мысли преклонить колени ему стало смешно. — Эм… П-пожалуйста, простите за беспокойство, сэр, — начал Зик, остановившись перед мужчиной. Мальчик, все еще красный, все еще встревоженный, теребил свою блеклую повязку. Теперь более чем встревоженный: он весь дрожал, будто думал, что офицер может выбить ему зубы. Если бы он подошел не к тому человеку, наверное, так бы и вышло. Голос ребенка звучал ненамного громче писка и поминутно срывался. — Но я часто вижу вас, или не часто, но… Вы… Вам от меня что-то нужно? Я видел вас в учебном центре; вы наблюдали, как я бегаю по кругу с другими детьми. Да уж, Зик должен был лишиться всех зубов еще несколько лет назад. Однако ему повезло сверкать двумя полными рядами. Эрену надо написать доброму доктору о его безнадежном сыне; сказать, чтобы он приструнил мальчика, напомнил ему, кто враги: люди вроде Эрена, мужчины в форме. И, пожалуй, Эрен поможет ему усвоить этот урок. Легкий толчок, осторожный намек. — Предположим, мне любопытно, почему ты так стараешься, ведь ты самый слабый в группе, — Эрен выдохнул дым в сторону мальчика, и тот моментально прикрыл рот, склонил голову и закашлялся. Йегер имел наихудшие баллы, по-видимому… по всем дисциплинам: стрелковая подготовка, бег, рукопашный бой… — Я-я… — Зик отнял руку ото рта. — Я не знаю… Наверное, мне, по правде, все равно. Все остальные, кажется… а я… — мальчик невесело рассмеялся, вместо того чтобы закончить свое признание, зарделся и принялся разглядывать удивительно приятного офицера. По крайней мере, он не рявкнул на ребенка за то, что тот осмелился с ним заговорить. Маленький рот украсила легкая улыбка, одна из тех, что растапливают сердца, и Эрен подумал, что именно так должны уметь улыбаться все представители знати. — Меня зовут Зик, сэр. А вас? — Эрен. — Приятно наконец-то познакомиться, Эрен. Выдохнув еще одно густое облако дыма, мужчина протянул в знак приветствия неестественно гладкую руку — ни шрамов, ни мозолей, никаких признаков того, что он мучает людей дни и ночи напролет, — и поднял на мальчика безжизненные, как бесплодная пустошь, глаза. Серые, как бескрайние поля пепла. Зик пожал руку, и Эрен вздрогнул от удара слабого электрического разряда. *** Э Р Е Н ! — Эрен, ты меня слышишь? Все сливается. Эрен понимает, что у него в рту зажат бумажник брата. Челюсть сводит от боли, зубы впиваются в кожу с такой силой, что пронзают ее. Эрен лежит на спине. Глаза пересохли оттого, что он пялится на единственную голую лампочку, качающуюся над кроватью. Холодная липкая испарина, головокружение, неуверенность в окружающей обстановке. В мозгу запечатлено слово «свобода». Борозды букв успокаивают, помогают убедиться в том, что он — это он. Оседлавший его Зик мокрый от пота. Глаза дикие, широко распахнутые от ужаса. Разодранная щека в крови. От раны поднимается пар, пока плоть медленно срастается. — Эй… Я думал, что потерял тебя, — выдыхает Зик. Его плечи с облегчением опускаются. Он выглядит выжатым. Эрена отбрасывает назад, он снова принимается смотреть чужими глазами и видит Зика, что точно так же сидит на нем верхом, упирается руками, часто и тяжело дышит… Какое-то далекое, расплывчатое событие в прошлом или в будущем, которое Эрен не может до конца уловить, но от него захватывает дыхание. Зик вытаскивает у него изо рта пропитанный слюной бумажник и говорит с кривой усмешкой. — Его все равно надо было менять. С возвращением. На Эрена обрушивается волна тошноты; кажется, он сейчас выблюет собственные кишки. Голая лампочка над братьями лопается — тонкие осколки стекла осыпаются дождем. В ушах потрескивает электричество, и Эрену кажется, что он чувствует вкус крови. Наверное, он пытался откусить себе язык, если судить по бумажнику. Нет ничего, кроме колотящейся под кожей силы, и ему чудится, что даже подземелье не смогло бы его остановить, если бы он вздумал, что пришло время уничтожить мир. Вот что, должно быть, чувствуешь, проглотив живую звезду. Кровать скрипит, когда он толкает Зика на другую сторону. Дыхание с хрипом вырывается из груди мужчины, тот выглядит запыхавшимся, будто слишком долго отбивался от Эрена, чтобы продолжать в том же духе. Зик цепенеет, когда Эрен начинает расстегивать на нем сорочку, разводит полы в стороны, обнажает торс. Руки Эрена скользят по чужой груди, повсюду находя следы этого восхитительного, взывающего к нему тока. — Эрен!.. Белый шум. Эрен забывает, что должен заботиться о своем существовании. Зачем он вообще это делал? Что пугающего в том, чтобы одновременно испытать все, что когда-либо могло случиться? Он ощупывает тело под собой, сжимает твердую рельефную плоть. Мужчина, которому она принадлежит, продолжает что-то говорить, пытается его оттолкнуть, пытается его остановить, пытается отнять у него эти ощущения. Эрен наклоняется лизнуть чужие, теперь плотно сжатые губы; кажется, они дрожат под его языком, с мокрого кончика которого срываются статические разряды. Еще. *** Свежее постельное белье. От Зика пахло белыми простынями, развешанными в марте на бельевой веревке, венками из маргариток и всем светлым, что только есть в мире. Эрену казалось, что он убивает ангела. Квартира находилась под землей, но, хотя кричать не имело смысла, Эрена все равно беспокоило то, что Зик даже не пытался сопротивляться. Он был до отвращения покладистым. Офицерский ремень впивался в бледную красивую кожу и натирал: Эрен связал запястья Зика у него над головой, поскольку думал, что без этого не обойтись; он ошибся. Единственный предмет мебели составляла одинокая кровать, придвинутая к стене. — Ч-что вы делаете? — сорочка Зика разорвана, бледно-голубые пуговицы рассыпались по матрасу, лицо в красных пятнах. Мальчик часто и тяжело дышал от чрезмерного напряжения. Шорты стянуты вместе с нижним бельем, ноги в гольфах широко расставлены. Он выглядел так, словно недавно оправился от чахотки, какого-то ужасного приступа туберкулеза, который сделал его слабым, бледным и худым. Мальчик пришел с Эреном в эту квартиру по собственной воле, что не говорило ничего хорошего о его умении правильно оценивать ситуацию. Быстро проникается доверием, невыносимо послушен. Раскрывшаяся сумка-почтальонка лежала на полу. Из нее выкатился потертый бейсбольный мяч. Эрен, не сняв перчатки, засунул в рот Зика два пальца. Мальчик давился ими; возможно, недолго пытался укусить (единственное проявление неповиновения), но его зубы не смогли пропороть кожу. Эрен приказал: — Намочи их, — первые слова с тех пор, как он сказал ребенку спуститься с ним по лестнице. Получалось у Зика никудышно. Эрен вытащил пальцы, от губ мальчика за ними потянулась нитка слюны. Зик влажно закашлялся и опустил веки. Его глаза полностью распахнулись, когда Эрен надавил на сжатый сфинктер и ввел один палец внутрь. — Ай! — на нижних веках навернулись слезы, а между ног затвердело. Маленький розовый член… полностью исчез в кулаке мужчины, когда тот начал дрочить мальчику. Зик часто и тяжело дышал, извиваясь на грязном матрасе. — Тебе все равно? — Эрен добавил второй палец. — Марлийcкое правительство предоставляет тебе блестящую возможность сражаться, — Эрен стиснул зубы и, сдерживая ярость, продолжил ровным тоном, — а тебе все равно? — Я… Я не!.. — Неблагодарный поганец. Может, ты охотнее докажешь свою ценность в качестве элдийской шлюхи? Может, в этом твое жизненное призвание? — Эрен развел пальцы в стороны, глядя, как кривится и перекашивается лицо мальчика. Зик словно бы отказывал слезам в позволении пролиться, хотя они были настолько обильными, что намокли ресницы, а зрение утратило четкость. Он жалобно икнул, откинул голову назад и заскулил, когда из сжатого кулака Эрена что-то вырвалось. Белесые, почти прозрачные капли упали на мягкий живот. Мальчик надрывно дышал. Усталость оседала на нем тонкой сияющей пеленой пота. Зик извивался из-за обострившейся чувствительности, потому что мужчина не переставал двигать пальцами в его растянутой заднице и гладить между ног. — Ну и бардак, — пробормотал Эрен, бросив взгляд на скудные выделения. Зик тихо проскрипел: — Что это… такое? *** — Доказательство того, что тебе нравится, когда тебя трахают всякие скоты, Зик. *** Трудно определить, кто говорит, но это, должно быть, его голос. Темно, если не считать редких вспышек молний. Эрен слышит тяжелое дыхание. Он ведет пальцами по брызгам спермы на животе брата. Там, где должна быть гладкая кожа и нежная плоть, клочки жестких волос и развитые мышцы. Эрен невидяще смотрит и сует пальцы в перчатке в чужой рот, который принимает их почти жадно. В глубине горла мужчины многократно отражается развратный стон. Ноги крепко обхватывают талию Эрена. Нет ничего, кроме прикосновений голой кожи в тех местах, где не следует. Должно быть, он голый. Зик, должно быть, тоже голый. Вокруг члена пульсируют горячие бархатные стенки, но, даже не вполне присутствуя в настоящем, Эрен худо-бедно знает, что хочет большего; знает, что надо толкаться бедрами вперед; знает, что это приятно. Мужчина под ним откидывает голову вбок и хнычет. Когда он издает этот звук, Эрен видит кого-то намного младше, кого-то со связанными над головой запястьями и с залитым слезами лицом. И тот рыдающий мальчик приоткрывает дрожащий рот и стонет: — Эрен. Ему кажется, что мальчик умоляет, и его это бесит. Ему кажется, что он хотел, чтобы Зик разозлился; хотел, чтобы Зик исполнился ненависти. Ребенок, который ни к чему не имеет способностей, не способен даже на это. Не способен быть жертвой. Не способен заботиться о себе. — Да что с тобой такое? — Эрен выдергивает пальцы из гостеприимного рта и сжимает в кулаке светлые волосы. — Хочешь, чтобы с тобой обращались как с человеческими отбросами? Хочешь, чтобы тебя драли, как сейчас? От его слов мальчик как будто плачет еще сильнее. Наверное, он бы закрыл лицо руками, если бы его запястья не были связаны над головой. Ногти впиваются в ладошки, тонкие ручки дрожат. Он хрипит: — Да, сэр. Вечно послушный. Эрен сплевывает. — До чего же испорченный поганец. Зик лишь ерзает, когда на него попадает слюна и катится по все еще исходящей паром щеке. Эрен хмыкает, зарываясь лицом в матрас и до синяков сжимая костлявое бедро. Он слушает, как принц повторяет его имя, а вслед за ним слово «да». Снова и снова. Он смеется, потому что для него это лишь очередное яркое разочарование в жизни. Одно из первых он испытал, когда поступил на службу в органы госбезопасности и ожидал, что это что-то изменит. Он отчаянно убеждал доброго доктора пестовать этого мальчика, а теперь слушает, как тот шепчет: — Пожалуйста, скажите, что я молодец. *** Зик не переставал вымаливать одобрение, и у Эрена мелькнула мысль, что даже если он первый офицер, который выебал мальчишку, то явно не последний. Эрен развязал ремень и освободил принца. Они сменили позу: теперь мальчик, покрасневший от лица до груди, скакал на члене мужчины, упираясь растопыренными ладошками в его живот для опоры и равновесия. Эрен не знал, почему мальчик, делающий то же самое с точно так же открытым ртом, представлялся ему намного старше. Каждый раз, когда Эрен моргал, облик мальчика как будто менялся, перемежался с другим. Эрен курил и тупо пялился на единственную светящую лампочку, свисающую с потолка. Он пришел сюда, чтобы сделать Зику больно. Он пришел сюда, чтобы сломать его. Но Зик уже был поломанным. Какой же напрасной тратой сил было снова и снова увещевать Гришу положиться на это дитя. Глупо было ставить все на него, теперь Крюгер это понимал. Зик не имел ни стимула, ни стремления сражаться. Эрен надеялся, что все, что он планировал сделать с ребенком, зажжет в нем огонь, но, по-видимому, получил нечто противоположное презрению. Похоже, мальчик полюбил его. Зик все хныкал, что испытывает странные ощущения, и при этом сильнее насаживался на член мужчины — без чужих рук на бедрах, которые бы направляли или заставляли его продолжать. Из-за этого Эрен не мог кончить, несмотря на то что глубоко вбивался в узкую дырку. Крушение иллюзий убило то слабое желание, что было в самом начале, поэтому в конце концов он спихнул с себя мальчика. Свалившись, Зик упал на спину. Его нижняя губа дрожала, когда он смотрел, как мужчина встал, надел офицерскую фуражку, а затем сжал в кулаке собственный член и принялся быстро надрачивать, глядя, как Зик садится на кровати и подползает ближе. Полуопущенные веки. Заплаканное лицо. Он открыл рот в ожидании того, что из мужчины, так же как из него самого, извергнется та непонятная субстанция. Зик вздрогнул и закрыл глаза, когда густые струи спермы ударили ему в лицо. Некоторые, стекая, попали на ждущий язык. Зик проглотил то немногое, что удалось получить, и приоткрыл левый глаз; правый, липкий от семени, остался зажмуренным. Сорочка мальчика была все так же распахнута, живот покрывала тонкая пленка сухой спермы. Он стоял на коленях среди рассыпавшихся голубых пуговиц, впившись ногтями в матрас без простыни, у Зика снова встал. — Это хорошо? Я… Я справился, сэр? Эрен сморщил нос, убрал обмякший член, застегнул брюки, просунул ремень в шлевки и затянул пряжку. Он ушел, не сказав ни слова. *** Какое сейчас время? Эрен просыпается от запаха пота и секса. Но он одет. Он чист. Он лежит на боку, сонно пялясь в стену. Он чувствует запах табака и безотчетно хлопает себя по нагрудному карману в поисках сигаретной пачки и латунной зажигалки. Он бы убил за сигарету. Но у него нет ни курева, ни зажигалки. Он вспоминает, что он не Эрен Крюгер. Впрочем он понятия не имеет, с какой стати возомнил себя Крюгером. Он узнает в руке, которую держит перед лицом, собственную руку. Линия жизни — самая короткая бороздка на ладони. — Проснулся. Я не знал, как такой транс подействует на тебя. Зик. Эрен садится и видит, что тот стоит, прислонившись к стойке. Брат одет и не сводит глаз с двери. Над головой горит лампочка. Желтый, болезненный свет. Разве она не лопнула? Эрен помнит осколки стекла… Такое ощущение, будто голова только что раскололась на части. Он смотрит на огонек сигареты Зика. Он ни разу в жизни не курил, но хочет попросить затянуться… он открывает рот и понимает, насколько там сухо. У кровати стоит ведро с мутной водой. На нем висит влажная тряпка. — Думаю, меня сейчас вырвет. — Валяй. Но прежде чем начнешь… — Зик неловко переминается. — Что ты видел? — Дирижабли и… — Эрен падает обратно на матрас, массируя веки. Что-то про принца Элдии? — Я не знаю. Думаю, я мельком видел тебя. Там была скамейка или… Это похоже на горячечный сон или что-то похуже. Не уверен, что хочу повторить. Зик затягивается сигаретой, вызывая у Эрена страстное желание последовать его примеру, и почти небрежно замечает: — Если мы не повторим, ты не раскроешь секреты Основателя. Просто… информация к размышлению. Эрен хмыкает, закрывая влажное лицо руками, затем замирает и заставляет себя встать на трясущиеся ноги. Зик уже подходит к двери, младший брат следует за ним в полубреду. Пора расставаться. Зик берется за ручку и чуть задерживается, оглядываясь через плечо. Сигарета подрагивает во рту, когда он произносит: — Кстати… Приятно наконец-то познакомиться, Эрен.