***
Он резко открыл глаза, едва сознание обрело ясность, и тут же в них ударил яркий свет. Маг поморщился, стараясь проморгаться. Озирался по сторонам, пытаясь понять где он, ведь он был… в Бездне? Но стоило глазам лишь на секунду задержаться на знакомом образе, как тревога в момент оставила Рейстлина. Крисания, застывшая на месте, стояла рядом с ним. С грустью и радостью в глазах, почти что не моргая, она смотрела, будто бы не веря в то, что перед ней сейчас был тот, кого она любила. Рейстлин попытался встать, осознавая, что боль ушла и ран как будто бы и не было, но жрица не дала ему подняться; тотчас подскочив, остановив его за плечи, она уселась рядом и подарила магу поцелуй, столь нежный, любящий и страстный, что маг совсем забыл о том кошмаре, что остался позади. Её руки легко гладили его по груди, и фантомная боль утихала; нежно касались кожи, вызывая приятную дрожь. Рейстлин чувствовал — как разгорается пламя, как невыносимо становится желание быть рядом с ней, не выпускать из рук. Но может ли это быть правдой? Не очередной ли морок? Могла ли Такхизис сплести, воскресить этот праведный лик? Кожа Крисании была теплой и бархатной, совсем такой, какой он её запомнил. Запоздало Рейстлин понял, что лежит на кровати у себя в Башне, где под окнами должна недвижимо стоять зачарованная Шойканова роща. Вроде бы вот деревянный стол в углу, украшенный причудливой резьбой, вот и кресло. Все расплывалось в дымке и, казалось, не хотело, чтобы маг мог присмотреться к ним. — Рейст? Рейстлин вздрогнул и перевел взгляд на Крисанию. Нет, ему только кажется, что это бред. Бездна наверняка была ночным кошмаром. Или же он болел, и теперь наконец выздоровел. И всё же… что-то казалось неправильным. — Светлая жрица, — он коснулся пальцами её лица и улыбнулся. Нет, не может быть она ненастоящей. — Прошу простить меня, я отвлекся. Он никогда никого не целовал так. Никогда не был ни с кем… не считая неудачной попытки в юности. Теперь это всё неважно, ведь Крисания… Он почти задыхался от любви к ней, от нежности и желания. Боялся едва ли не больше, чем она сама. Крисания краснела, смущалась, но действовала решительно. Но когда её руки добрались до завязок штанов, Рейстлин внезапно оттолкнул её от себя и резко отодвинулся, едва не свалившись на пол. — Нет, Крисания. Не сейчас. Он нервничал, отводил взгляд, как мальчишка, и решительно потянулся за мантией. Кровать скрипнула — Крисания гордо выпрямилась, и Рейстлин на мгновение ужаснулся. Красивая сказка ломалась, а дивный сон превращался в кошмар. — Ну что же. Я так и думала, что ты не сможешь. Слабый и болезненный маг, — с притворной жалостью усмехнулась она, — даже с возлюбленной лечь не сумеет. Крисания залилась звонким смехом, видя, как маг растеряно застыл на месте. — Ну что же ты, Рейстлин? — уже совсем не скрывая издевки в голосе, проговорила она. — Твоя излюбленная магия, похоже, не всегда способна тебе помочь! Ничтожество, ни разу не познавшее женской плоти. В услышанное магу верилось с трудом. Как могла его жрица сказать такое, подумать о подобном? Рейстлин хотел покинуть комнату, уйти и не встречаться с ней пока не обретет она трезвость ума. Но жрица не позволила магу забрать мантию, выхватила её раньше, чем Маджере коснулся её, отшвырнув в дальний угол, как ненужный мусор, а стоило ему вновь попытаться встать, как с силой толкнула его обратно, заставив повалиться на кровать. — Куда же ты собрался, не кончив разговор? — Наш разговор окончен, — процедил маг сквозь зубы, впервые понимая ясно и четко, что углы спальни расплываются и тонут в той самой чёрно-серой дымке, как в Бездне, а Крисания не рассыпается в прах при долгом и внимательном взгляде. Непривычная и неправильная деталь знакомой картины. Рейстлин едва не выругался, но осознание не принесло облегчения. Он видел перед собой Крисанию, и глаза не могли обмануть его. Подделка. — Ты — ненастоящая. Ты только иллюзия. Нам не о чем говорить с тобой, Такхихис! — вдруг закричал он. Крисания снова рассмеялась тем звонким смехом, который он всегда слушал украдкой, боясь быть уличённым в подобном. — Разве не допускаешь ты мысли, что это и впрямь я, Крисания, а, Маджере? — Ты ничуть на нее не похожа. Грубая подделка с целью одурачить меня. Крисания никогда бы не… Рейстлин вдруг осёкся и замолчал. Ложная Крисания ещё держала одну руку у него на груди, не давая подняться, даже сесть. Услышав оборванную фразу, она улыбнулась и наклонилась к нему ниже. Теперь Рейстлин не чувствовал ничего, кроме желания оказаться подальше. Куда делось то, что окрыляло его ещё две минуты назад? — Думаешь, с ней бы ты познал всё счастье любви? Никогда, — зашептала она, прижавшись щекой к щеке мага, — ты не будешь счастлив. Потому что в глубине души знаешь о том, что ты всего лишь больной, жалкий маг, заигравшийся в Бога. — Убирайся! Рейстлин хорошо ощущал то, как рука медленно поползла к горлу, надавливая и не давая сделать вдох. Скинуть бы её с себя, только силы будто оставили его. Тонкие пальцы жрицы сжимали горло, и Крисания, нависнув над ним, довольно наблюдала за тем, как тщетно Рейстлин пытается разжать её руку. — Глупый маг, ты даже не способен разобраться в своих желаниях. Ведь с ними нужно быть осторожней… они имеют свойство сбываться, — и снова смех, громкий и пронзительный, с нотками издевки и ненависти. Как только воздуха почти и не осталось и Рейстлин закрыл глаза, погружаясь в темноту, отчаянно пытаясь сделать спасительный вздох, он вдруг ощутил, как воздух наполнил лёгкие, а рука, сдавливающая горло, пропала. Он не решался открыть глаза, не хотел вновь увидеть жрицу, что станет насмехаться. Восстановив дыхание, маг всё-таки поднял веки и удивился, поняв, что он совсем один. Скомканная мантия так же валялась в углу, и он поспешил в неё облачиться. Нужно покинуть это место, чтобы поскорее забыть произошедшее в нём. Но дверь не поддавалась, и Рейстлин так и не смог её открыть, как ни пытался, будто она слилась со стеной или вовсе была её частью. Заклинания не действовали. Рейстлин не чувствовал даже малейшей пульсации магии в своих венах, и это напугало его гораздо сильнее. Трясущимися руками он привычно потянулся к столу, где всегда ставил посох, но пальцы схватили пустоту. В добавок его настиг сильнейший приступ кашля, и он упал на колени, не сумев остаться на ногах. Проклятая болезнь, решила и здесь настигнуть? Он кашлял до головокружения, до крови на платке, и мир, казалось, заплясал вокруг. Такого приступа Рейстлин не помнил уже давно. Не раз и не два он тщетно пытался дышать, прежде чем в глазах потемнело. Кашель оборвался так же резко, как и начался. Рейстлин посидел на полу ещё пару минут, собираясь с силами, которые неизбежно уходили каждый раз, и вдруг дернулся, услышав что-то. А именно — детские голоса. Откуда здесь дети? И к чему они здесь вообще? Он подошел к окну и замер. Перед ним расстилалась знакомая с детства картина. Валлины с домами на них, густая зелень, деревянные мосты между деревьями… Утеха! Вот только никто не шагает по настилам, не слышно взрослых голосов и песен. Он больше не был в своей башне, он оказался дома. Всё так знакомо и родно, но нет, это не Утеха, не его дом. Куда бы он ни глянул, четкость объектов словно растворялась в пространстве, как было в башне. Но помимо всего прочего, он был один, совсем один в давящей тишине. Только что он слышал голоса детей, но даже они теперь стихли. В доме не обнаружилось никого, покинуть его маг не решался. Ждал подвоха, ждал того, что приготовит ему Тёмная Госпожа, но ничего не происходило. Меряя комнату шагами, Рейстлин пытался вновь почувствовать присутствие своих сил. Всё бестолку. Детский смех, как будто за спиной собралась толпа, раздался так резко, что он вздрогнул. Он обернулся, но никого не обнаружил. Всё повторилось через несколько минут, и вновь источник маг не нашёл, потом ещё, все чаще, громче. Как колокола, смех звенел в ушах и от него было не скрыться, а оставалось лишь одно: бежать из дома в надежде, что за пределами его Маджере обретет спасение. Улица привлекала тишиной и полной безлюдностью, и Рейстлин решился. Всеми силами игнорируя какофонию звуков в голове, он снова прошелся по комнате, без особой надежды потянул ручку двери. С тихим скрипом дверь повернулась на петлях и замерла. Рейстлин, не задумываясь, распахнул её шире и шагнул на улицу. Их дом был одним из немногих, что стояли на земле. — Видно, Госпожа шутить изволит, — пробормотал Рейстлин и направился параллельно главной улице, которая мостами проходила над его головой. Столько лет прошло, но он так и не научился любить их. Он вообще мало что любил после того испытания в Башне. Как можно любить увядание и смерть, если видишь их повсюду? Если Такхизис решила и правда поиграть с ним таким образом, то ее игра принесла не только страх: он впервые видел Утеху такой, какой помнил до того, как его глаза стали видеть только тлен. Валлины были густо укрыты зеленой листвой, тихий ветер мягко шевелил их, заставляя трепетать. Трава под ногами казалась мягкой и свежей, а не сухой и жухлой. Голоса исчезли, и маг жадно впитывал эту красоту, запоминая навсегда. Нет, конечно, это не Утеха, но подделка донельзя достоверная. Узнавалось всё, даже амбары и сараи для коней и скота на земле, к которым Рейстлин вышел, сам того не заметив. Вдруг справа, из-за деревьев, раздался целый хор детских голосов. Рейстлин вздрогнул и пошёл быстрее, жалея, что под рукой нет верного посоха, на который и опереться можно, и от врага отбиться. Он быстро перебирал ногами, едва не срываясь на бег. Казалось, что голоса опять становятся невыносимо громкими, пока всё вновь не стихало. Остановившись, Рейстлин вдруг обнаружил, что так и не сдвинулся с места, а быть может, он просто ходил кругами. Маг огляделся, прислушиваясь, не слыхать ли где назойливых детских голосов, но тишина царила повсюду. Вдруг в воздухе просвистело. Рейстлин машинально схватился за плечо, почувствовав, как со спины в него ударил камень, и обернулся. В нескольких шагах от него стояла кучка детей. Шпана залилась громким смехом, попав в свою мишень, и вознамерившись обрушить на мага град из камней, вооружилась и приготовилась к броску. Маджере попятился назад, прикрыв руками лицо, но замер, когда и за спиной раздался громкий смех. Его взяли в кольцо. Противный детский смех раздавался со всех сторон, заставляя мага нервничать сильней. — Ну же, покажи нам свою магию! Давай, колдуй неудачник. Показывай свои паршивые фокусы! — А если нет, то мы закидаем тебя камнями! Со всех сторон звучали крики обозленных детей. Рейстлин поднял взгляд на толпу и ужаснулся. Их было не счесть. Казалось с каждой секундой их становилось только больше. Безликие тени в обличии детей, со злобными ухмылками на лицах, они окружай его и всё сильнее сжимали кольцо, не давая даже шанса на побег. — Фокус! Покажи фокус, слабак! Рейстлин, покажи фокус! Достань монетку! Голоса сливались в дикий гул, а дети наступали и наступали. Среди тех, которые стояли первыми, Рейстлин разглядел знакомые лица. Эти дети, друзья Карамона, враги Рейстлина, отравляли его детство, окружая и заставляя показывать фокусы. Это могло продолжаться до тех пор, пока им не надоест, либо пока разъяренный Карамон не прибегал спасать близнеца. Рейстлина это злило, но по дороге домой он всё равно украдкой вытирал слезы и всхлипывал, благодарно поглядывая на брата. Сейчас он тоже обернулся в его поисках и тут же опустил голову. Лучше не стоит — Госпожа решит приплести и его не в меру заботливого братца. Не хватало ещё и в Бездне иметь с ним дела. — Эй, маленький колдунишка, лови! Покажи фокус! Фокус! Дети зверели с каждой секундой, а Рейстлин чувствовал знакомую боль в груди, предвестник очередного приступа. Он как мог сдерживал кашель, затравленно бегая взглядом по оскаленным лицам. — Рейстлин — слабак! Слабак Маджере! — закричала громко рыжая девочка с усыпанным веснушками носом, когда мага вдруг скрутил кашель. Устоять на ногах он не сумел и осел на землю, почти прижимаясь лбом к коленям. Никак не вдохнуть. Ни разу. Над головой пролетел камень, еще два ударили его по пояснице и спине. Противный мальчик в новой зеленой кепке пнул его в бок со всех сил. Вскоре присоединились и остальные, и Рейстлин свернулся в клубок под градом ударов, сыпящихся со всех сторон. Но долго это продолжаться не могло. Удары стали слабее, дети уставали, а в маге поднималась ярость. Он не какой-то сопляк из неизвестной деревни, не шарлатан-лекарь, он — повелитель настоящего и прошлого, он — самый могущественный маг Кринна. Да что там, боги, и те пали бы его жертвой! А он лежит здесь, на земле, и терпит побои от ватаги недалеких ублюдков. Где его сила? Где вся его магия? То, чем он жил? «Нуитари, сжалься надо мной последний раз. Дай мне сил, как когда-то. Я — маг. Я под твоим покровительством!» — взмолился он мысленно, и тут же, будто бы бог чёрной луны и чёрной магии услышал, почувствовал, как кровь заструилась по жилам быстрее. Годы, проведенные в наемниках, не подвели; Рейстлин был всё же боевым магом, и для заклинания не требовалось ни ингридиентов, ни слов. Взмах руки, и огненный шар врезался в строй детей. Благодаря вернувшейся магии Рейстлин быстро смог сократить ряды окружающих его недругов, но ярость, затмившая ему глаза, не дала рассчётливости или какой-нибудь сдержанности. Вокруг мага вздымалось пламя, ненасытная стихия пожирала валлины и постройки, что находились неподалеку. В его жаре растворялись и крики детей, заживо сгорающих в гневе Великого мага. Сам же Маджере, обессилев, сидел на земле и созерцал содеянное. Он чувствовал, силы вновь оставляли его, но не исчезали окончательно. Со стороны деревни приближался шум — разгневанные мужчины и женщины, готовые разорвать мага на куски, были вооружены кто чем. Не самая грозная армия, но сейчас даже они представляли собой угрозу. Медленно Рейстлин поднялся на ноги. Не сбежать. Первый же житель, женщина (кажется, та самая, чьих коз он когда-то пугал, будучи совсем юнцом), схватила его за рукав и толкнула в руки односельчан. — Убийца! — Чёртов маг! — Он убил их всех, убил наших детей! Люди, готовые устроить самосуд, хватали мага, вырывая его друг у друга и то и дело швыряли на землю, как стая голодных псов, сцепившихся за кусок мяса. Его вырвала очередная рука, крепко сжимающаяся на предплечье, и громкий голос обратился к людям: — Что вы творите, люди? Зачем стремитесь уподобиться зверью, что бездумно рвёт на части всё, что попадается на зубы? Мы предадим убийцу справедливой смерти! Иначе чем мы отличаться будем от него? Свяжите этого убийцу, ведём его на площадь, и пусть палач решит, что ждет этого зверя. Маг пытался оказать сопротивление, но чья-то сильная рука ударила в затылок, и Рейстлин, теряя равновесие и ясность сознания, уже не мог противиться пленителям. Его поволокли на место казни; маг узнавал его с трудом или и вовсе видел впервые. Толпа восторженно кричала, ожидая что же станет карой для убийцы. К ним вышла фигура, но и её Рейстлин распознал не сразу. — Сжечь мага на костре! Его стащили с помоста и поволокли к одиноко торчащему обгоревшему стволу дерева. До самой макушки пробрала дрожь. Видно, не он первый, не он и последний. Вперёд выступил палач, и Рейстлин едва не закричал от бессилия и злобы, когда смог увидеть его лицо. — Карамон! — прошипел он. Один из тащивших ударил его в скулу, где через минуту начал наливаться синяк. Толпа быстро волокла Рейстлина вперед, другие таскали вязанки веток, кто-то сбегал за маслом. Всё это было так знакомо, только брат и остальные спасли его, когда огонь почти добрался до цели. А сейчас, стоило обезумевшим людям прижать отчаянно сопротивляющегося Рейстлина к стволу, Карамон защелкнул тяжелые цепи на тонких запястьях брата. Другая цепь легла проперёк груди, надежно пригвождая к месту. — Сжечь! Сжечь! — На костёр! — Кто-нибудь, несите факел! Карамон отгонял всех желающих первыми бросить факел, но это не помешало кому-то подобрать и бросить первый камень. Взрослые — те же дети, но с куда более страшными игрушками и забавами. Рейстлин не мог ни отвернуться, ни уклониться. Рвать цепи он не умел, а для заклинания был слишком слаб. — Карамон, — позвал он наконец, отбросив гордость. — Брат! К удивлению мага, Карамон откликнулся на зов и обернулся. — Не бойся, Рейстлин. Я не позволю им зажечь хворост. Людей становилось больше, все собирались поглазеть на то, как придадут огню убийцу. Казалось бы, весёлого тут мало, но лица этих людей были залиты улыбками, а в глазах плясали в безумстве ненависть и радость. Толпа гудела, отовсюду слышались призывы начинать казнь. Очередной смельчак решился стать факелоносцем, но Карамон остановил его, выхватив факел и отбросив нахала. Воин гордо поднял над головой отобранный трофей, и все вокруг закричали громче, торжественно выкрикивая призывы. Карамон обернулся к брату, глаза его горели подобно пламени, что он держал в руках. Медленно, очень медленно он двигался к нему. И лишь приблизившись в плотную к куче веток, сваленных у ног Рейстлина, Карамон остановился и впервые за всё время посмотрел брату в глаза. — Я сделаю это сам. Гори же, брат мой! А после прислонил факел к промасленному хворосту, и тот мгновенно вспыхнул, окружая мага огнем. — Нет! Брат! Карамон! — отчаянный крик быстро заглушили ликующие вопли. Карамон улыбнулся жутковатой улыбкой и отступил на шаг, чтобы не дать огню опалить себя. — Гори. Пламя очистит тебя, братишка. Рейстлин не мог связать воедино заботливый голос, которым он это произносил, и то, что брат бросил его, отступая по мере того, как огонь разгорался. Дым лез в лицо, дышать стало трудно. Рейстлин вжался в столб, когда огонь коснулся его одежд, и едва не закричал. Пламя дотронулось до кончиков пальцев, обжигая их. Пальцы — одна из самых больших ценностей мага, его инструмент. Пальцами и голосом можно сплести небывало сложную сеть заклятий, отмерить самую малую часть ингридиента, перелистнуть страницу книги. Рейстлин почти видел, как лишается этой возможности. Голова у него кружилась от дыма, ноги подкашивались, и он не сразу почувствовал, как в грудь упирается острое копье. — И всё же ты мой брат, Рейстлин, — с трудом расслышал он. Карамон с силой навалился вперед, и маг захрипел, когда железо и дерево проткнули кожу, ребра и уперлись в горевший много раз ствол дерева. Во всяком случае, это было милосерднее. Но Рейстлин почти возненавидел себя в этот миг. Он умирал, умирал, и… Больше не было никакого столба, огня. Запах дыма ещё преследовал Рейстлина, но он лежал на чём-то мягком. Руки его, как он чувствовал, были обмотаны чем-то, на глазах лежала повязка. Маг вздохнул. Лучше бы он умер. Скрипнула дверь. Кто-то вошёл в комнату. — Доброе утро, шалафи. Даламар подошел к учителю, снимая с его глаз уже высохшую повязку. В глаза Рейстлина ударил яркий свет — под веки будто насыпали стекла. Пока ученик сменял повязку, ему удалось, хоть и с трудом, рассмотреть окружение. Это снова была комната его башни, а он лежал на мягкой постели и всё, казалось, повторяется вновь. Даламар быстро смочил повязку и с одобрения учителя вернул её на место. Маджере вмиг почувствовал облегчение; влага ткани приятно успокаивала. Это была всего лишь временная заминка и ему давали шанс на передышку, и маг ожидал подвоха каждую секунду. — И что же сделаешь ты? Он был уверен, что вопрос останется без ответа, ведь и сам не ожидал, что будет его задавать. Горло першило, обожжённое жаром. В комнате повисла тишина. Даламар присел рядом со своим учителем, аккуратно взяв его руку, и принялся разматывать бинты. — Для начала не помешало бы сменить повязки. Рейстлин попытался руку убрать, и тут выяснилась ещё одна деталь. Вроде бы несущественная, но, тем не менее, досадная: у него элементарно не хватало сил повелевать своим собственным телом как следует. — Шалафи, вы что-нибудь помните? Рейстлин нахмурился. Он не хотел об этом думать. — Я в Бездне. И ты — только тень. Такхизис не одурачить меня снова, — сказал он, помолчав. Повязка приятно холодила веки, щёки и лоб. Даламар тяжело вздохнул. — Нет-нет, шалафи. Такхизис тут совсем не причём. Ваш брат отобрал вас у толпы и принес сюда — не без помощи жрицы, к слову. — Заметив, что архимаг напрягся и попытался сесть, Даламар положил руку ему на грудь и заставил вернуться в лежачее положение. — Всё куда хуже, чем я думал, — виновато произнес он. — Потом вы вспомните, шалафи. А пока позвольте мне перевязать вас. Рейстлин устало расслабил руку, чувствуя, как неприятно скользит ткань по обожжёной коже. Движения эльфа были осторожными, но уверенными, и в них проскальзывала забота и нежность. Ученик избавил руку от повязок. Руки мастера выглядели ужасно: алеющая плоть, сохранившая жалкие фрагменты отходящей кожи. Даже легкое дуновение причиняло сильнейший дискомфорт, что говорить о касаниях. С таким предстояло работать аккуратнее, нанести целебную мазь напрямую тяжело, лучше пропитывать ткань и аккуратно обматывать ею ожог. Рейстлин чувствовал жгучую боль, но всеми силами пытался не показывать этого, как и старался не произносить слов. Всё, абсолютно всё сейчас могло обернуться против него. Несколько раз он пытался одернуть руку в моменты особенно невыносимые, но этого не удавалось, и он натыкался на успокаивающий голос своего ученика с просьбами потерпеть. Поверх пропитанной повязки Даламар наложил ещё один слой сухой ткани, затягивая его немного крепче, чтобы надежнее зафиксировать тот на руке. Со второй рукой было проделано то же самое, и по завершении процедуры ученик помог учителю устроиться удобнее и наконец оставил его в покое. — Отдыхайте, шалафи. Если вам что-нибудь понадобится, вы только скажите. Рейстлин ничего не ответил, не желая вообще лишний раз раскрывать рта. Даламар ушел, оставив его одного. Зрение и осязание были неподвластны архимагу; он мог только слушать треск пламени в камине, понимать, что постель привычно мягка, чувствовать запах мази, который проникал из-под бинтов. При мысли об увечии Рейстлин стиснул зубы. Он боялся не смерти, а беспомощности и зависимости от других. Только подумав о бессилии, Рейстлин едва не задрожал, но тут же успокоился: посох Магиуса стоял рядом, у изголовья, и он мог ощущать его потоки магической силы. Отчего-то у мага появилось ощущение, что именно в этот момент артефакт, который обладал собственной волей, подпитывал его энергией. В комнате витал легкий запах трав, брошенных в огонь. Среди них и сонные нотки, и исцеляющие. Мазь обезболивала, холодная повязка, не вбирающая тепло, успокаивала глаза, и вскоре Рейстлин задремал, а потом и вовсе провалился в глубокий сон, перед этим напомнив себе, что ничто из окружающего не является истинным. Но при следующем пробуждении ничего не изменилось. Даламар, конклавская крыса, предавшая обе стороны, снова пришел и наконец снял повязку с глаз учителя. Шторы предусмотрительно были задернуты, а камин притушен, но Рейстлин всё равно быстро заморгал. — Как ваше самочувствие, шалафи? Не получив ответа, эльф снова принялся повторять процедуру с руками, был так же осторожен и заботлив. Маг молчал. Теперь он получил возможность оценить нанесенный ему урон, и это ужасало. Беспокойно-настороженный взгляд гулял от ожогов к Даламару и обратно, изредка пересекаясь с обеспокоенным взглядом эльфа. Закончив врачевание, Даламар не спешил уходить, будто выжидая чего-то, но чуда не произошло. Осознав, это ученик недовольно вздохнул. — Может вы хотите увидеться с братом? Или же со жрицей, я бы мог их позвать. Ответила ему тишина, и эльф покинул комнату, оставив мага один на один с его мыслями. И они здесь. Такхизис измывается над ним, это точно. Но в душу мага закрались первые сомнения. Его глаза стали снова видеть уныние и тлен, и даже Даламар начинал увядать, если долго на него смотреть. Не так быстро как смертные, нет, он мог смотреть на него сравнительно долго и не видеть изменений; тот становился старше, мужественнее, редкая седина появлялась в его волосах, но он никогда не становился ходячим мертвецом, как люди, гномы, кендеры. Рейстлин сухо кивнул сам себе и снова прикрыл глаза, давая им отдых. Крисания и Карамон здесь… Рейстлин не был уверен, хочет ли видеть их. Скорее нет, чем да. Своего несносно-заботливого братца он мог бы позвать, когда пожелает, а после прошлого кошмара (или порождения сознания?) ожидал удара в спину. Нельзя сказать, что Рейстлин не любил брата. Да, он мог убить его, мог бросить на верную гибель, но когда близнеца не было рядом, когда он думал, что Карамон погиб, он всё же тосковал. Гнал все мысли прочь, но не мог не признать, что несколько раз вслух просил пустоту понести его или мешок. А Крисания… Губы мага сжались в полоску. Никакой Крисании. Нет её, нет, и не будет, и это его выбор. На самой середине размышлений о жрице в дверь постучали и, не дожидаясь ответа, вошли. Даламар не наложил защитное заклятие, глупец. Шаги были женские. Их Рейстлин мог узнать из сотни.Крисания приблизилась и села рядом. — Здравствуй, — потерянно сказала она, растерявшись, но тут же выпрямилась: — Даламар просил помочь тебе. Рейстлин поднял взгляд на жрицу, но, едва заметив её увядание, тряхнул головой и отвел глаза. Сомнения сомнениями, но он все еще помнил, где он, это Бездна, а это не его жрица. — Мы с твоим братом беспокоимся о тебе, Рейстлин. Даламар сказал, что ты не желаешь говорить с ним. Что беспокоит тебя? Жрица обеспокоенно глядела на мага, терпеливо ждала, ответит ли он. Не было ответа, Крисания не сразу решилась действовать. Аккуратно взяв руки мага в свои, она возносила молитвы своему богу, прося о том, чтоб он помог исцелить раны архимага. Рейстлин хотел было отдернуть руки, прогнать назойливый мираж, но осёкся, вспоминая последствия недавней встречи с этой девой. Крисания молилась, и свет будто окутывал её. Рейстлин замер, глядя на жрицу до тех пор, пока тёмные волосы не покрылись сединой. Ему чуждо было неистовое поклонение и служение, он никогда, ни разу не склонялся перед недостойными. А те, кто был достоин, удовлетворялись лишь его благосклонностью. Рейстлин знал, что рожден не служить, а править, и даже в Бездне, в перерывах между жестокими играми Такхизис, усмехался ей в лицо. Или, если быть точным, в пять драконьих морд. Крисания молилась, и была при этом так прекрасна, что Рейстлин нет-нет да и смотрел на неё. Недолго, урывками, чтобы хоть на миг запечатлеть красоту. На щеках жрицы блестели слёзы, и когда она закончила молитву, идущую из сердца, Рейстлин почувствовал, что жжение и боль в руках исчезли. Не только на них; ожоги, покрывавшие его тело, затянулись.Крисания обессиленно опустилась на край постели и принялась разматывать бинты. Когда последний лоскут лёг рядом, Рейстлин отдёрнул руку и сел. Оттолкнул руку жрицы, проигнорировал полный непонимания взгляд. Скорее протянул руку к посоху и с удовольствием сжал дерево, почувствовав магический отклик. — Ширак! Заклятие послушалось, и кристалл на посохе вспыхнул светом. — Ты можешь идти. Даламар! — За спиной жрицы в момент возник тёмный эльф. — Принеси мои одежды. — Рейстлин, что на тебя нашло? Лежи и набирайся сил! Маг будто и не видел её больше, дожидался эльфа. Одежду ученик принес быстро и снова скрылся. — Ты помогла, теперь ступай. Или намерена наблюдать за тем, как я в одежды облачаюсь? Непонимание во взгляде сменилось лёгким недовольством, их разговор не шёл. Поняв, что на него совсем нет шансов, Крисания оставила мага одного. Оставшись в одиночестве, архимаг с облегчением вздохнул: его силы при нём, верный посох тоже, а больше ничего и не нужно. Он встал, быстро натянул на себя исподнее и штаны, после взял в руку левый сапог. Пусть и не долго он пролежал с обожжёнными руками, которые вряд ли бы уже почувствовали хоть что-то, было приятно ощущать в руке крепкую кожу. Проведя кончиками пальцев по ровной поверхности, Рейстлин надел сапог и вслед за ним погрузил правую ногу в другой. Рубашку Рейстлин тоже надел не сразу, так же исследуя ткань на ощупь, и в завершение облачился в мантию. Его руки, тело снова принадлежали ему и были способны творить то, для чего были предназначены — заклинания. Рейстлин выпрямился, оперся о посох и наконец снова ощутил себя живым. — Сильны твои мороки, Всебесцветная, но и с ними я сумею совладать. Он сосредоточился и представил себе Бездну: пустоту, песок, серу. Произнес заклятие и… ничего. Рейстлин открыл глаза и увидел свою спальню, из которой не двинулся ни на сантиметр. Раздражённый, что ничего не вышло, он щёлкнул пальцами и перенёсся в лабораторию, находящуюся на самом верху Палантасской Башни. Здесь всё было, как обычно. Золотая ткань прятала от любопытных глаз Врата. Единственные сохранившиеся, они имели вид чёрного провала в стене, закрытого стеклом, в обрамлении пяти разноцветных драконьих голов с чёрными глазами, которые, казалось, следили за всеми. Рейстлин шагнул к Вратам. «Открыть врата способны чёрный маг и белая жрица, объединив усилия…» Но был ли смысл в этом, если он и так внутри них? Или нет? Маг задёрнул занавес и, развернувшись, пошёл прочь. До самого утра он просидел в библиотеке, погружаясь в строчки и слушая шелестящие голоса бесплотных стражей, охраняющих Башню. Всю ночь напрягая глаза при свечах, Рейстлин искал подтверждения тому, что он всё ещё в Бездне. Часть этих фолиантов он знал наизусть, и не мог найти отличий между тем, что он читал и тем, что помнил. Такхизис — богиня. Могущества её нельзя отрицать. Вот только могла бы она воссоздать всё, от пыли и паутинки в окне до тысяч и тысяч слов? Рейстлину казалось, что его рвёт надвое. Подозрительная, упрямая сторона боролась с уставшей, поверившей. Маг вызвал в памяти картины, которые раньше поднимали в нём одну лишь боль — Такхизис рвёт его когтями, её слуги приковывают его к стене, а он снова и снова оживает, — но страх и трепет ушли. Его настоящие воспоминания заволокло дымкой сна. Утром явился Даламар. Постучав и не дождавшись ответа, он по-эльфийски неслышно вошёл, поставил на край стола поднос с теплым вином, слегка поджаренным хлебом и фруктами и покинул учителя. Утро сменилось днём, день — вечером. Рейстлин перемещался по Башне, не утруждая себя хождением. Переносясь из одного кабинета в другой, он с возрастающей беспомощной злостью искал хотя бы намёк на отличие. Хоть тень… Архимаг был пойман в ловушку собственного разума. Когда солнце почти скрылось за верхушками зачарованных деревьев, Рейстлин вышел к Шойкановой роще. Проклятая роща тут же расступилась, являя тропинку. Живые мертвецы, тянущие руки и хватающие из-под земли всё живое, что пыталось проникнуть к Башне, попрятались, признав хозяина. Духи поприветствовали свистящим шелестом и исчезли. Ухватив покрепче посох, отозвавшийся теплом в пальцах, Рейстлин шагнул на тропинку. — Рейстлин! Опять она. Маг остановился, обернулся. К нему, путаясь в белоснежных одеяниях, подбежала запыхавшаяся жрица. За ней из Башни выскочил взъерошенный Карамон и остановился, как вкопанный, увидев близнеца. Здоровяк открыл рот, но ничего так и не сказал. — Наверное, я должен тебя поблагодарить за спасение, брат? — губы Рейстлин изогнулись в усмешке. — Но я не уверен, что оно было. Так что… Он махнул рукой и, не обращая внимания на жалобно посмотревшую на него Крисанию, поспешил вперед. Жрица бросилась следом, стараясь не отставать, но не смогла заставить себя поравняться с ним. Он слышал, как неоднократно Крисания пыталась что-то произнести, но всякий раз осекалась. — Рейстлин… — в голосе слышалось нерешительность и тревога, она вновь сделала паузу, окончательно собираясь с мыслями. — Рейстлин, объясни, что на тебя нашло? Твой брат боялся, что может опоздать и не успеть спасти тебя, он так переживал, а ты отталкиваешь его так, будто бы он для тебя чужой. Карамон ведь заботится о тебе, он любит своего брата, а иначе стал бы он вытаскивать тебя из огненного плена, стал бы отгонять обезумевших людей, понес бы тебя в башню? Он не просит взамен ничего, но и ты мог бы хотя бы поблагодарить его. Рейстлин проигнорировал её слова. Не поворачиваясь, он шёл вперед, и все мертвецы и призраки прятались. Крисании против воли приходилось жаться к магу: вслед ей тянулись склизкие руки, покрытые струпьями. — Я не звал тебя и не просил идти за мной. И тем более не просил читать мне нотации. Жрица вздрогнула. Рейстлин говорил сухо. Откуда-то впереди хлынул свет, и она вдруг поняла, что Шойканова роща осталась позади. Мертвецы ещё звали, но их шёпот почти исчез. — Я… — Крисания опомнилась и сжала кулаки. — Я хочу понять, что с тобой! Рейстлин… — Всё ради меня? — саркастически спросил маг и скрипуче рассмеялся. Крисания вздрогнула. — Нет, не только, — воинственно ответила она. — Карамон. Твой брат. Мне больно смотреть, как он мучается, когда ты ведешь себя… так! Что с тобой случилось, маг Маджере? — тон жрицы сменился на сердитый. — Тебя снова вытащили из лап смерти… твой брат, прошу заметить, близнец едва сам не погиб! А как мы пробирались сквозь рощу… — Крисания задрожала, хотя они отошли от рощи к первым домам. Солнце сюда не заглядывало, но могильный холод ушел. — Что с тобой происходит? Может, я смогу помочь? — Ты? Помочь? Разве что помощью будет твоё исчезновение. Рейстлин повернулся к ней лицом, говоря эти слова, и увидел смертельную бледность на лице Крисании. На несколько секунд ему стало стыдно. — Я не поверю в то, что ты желаешь этого, — еле слышно произнесла жрица, склонив голову. — Я не поверю, слышишь? Она вновь замолчала, стараясь справиться с потоком чувств, что хлынул на неё. Маг смотрел, не в силах уйти или отвернуться. Та, что стояла перед ним, казалась совсем живой. Крисания тихо всхлипнула, но, сделав несколько глубоких вдохов, подняла глаза на мага, и в её взгляде была и, решительность, и твердость. — Не знаю я, что так тебя терзает, но я прошу ответь мне, Рейстлин, что произошло? Ты дорог мне, Маджере, дорог, как никто другой, и я потрачу все свои усилия и помогу тебе. У башни ты смотрел на нас, но будто бы не видел, я так надеялась, что это лишь казалось мне, но вот сейчас я в этом убеждаюсь. Ты отгородился от брата и меня, не видишь в нас людей, но мы такие же живые, как и ты… Она не стала договаривать, стойкий голос понемногу сбивался. Медленно-медленно Крисания аккуратно взяла руку мага, почувствовав, как та вздрогнула, и робко поцеловала его в щеку. Мало что могло заставить Рейстлина дрожать. И уж точно — не девичьи поцелуи. Он давно переборол в себе эту слабость… хоть и не до конца. Не прошло и секунды, как маг в ужасе отшатнулся, чувствуя странную слабость. Быстро набросив на голову капюшон и глянув на руку, сжимающую посох, он заметил, что пальцы подрагивают. Сжав посох крепче, он как можно скорее направился к городу. — Рейстлин, стой! В ушах звенел голос Крисании, а кожа хранила тепло её поцелуя. Нет, поддаваться нельзя. Нельзя забывать о враге ни на секунду. Нельзя… Только как прогнать сомнения, уже крепко поселившиеся в сердце? Рейстлин почти добрался до жилых кварталов, когда на его плечо опустилась женская рука. — Ты что, они убьют тебя! Пожалуйста, Рейстлин! Не ходи… идем обратно в Башню! Лицо жрицы было мокрым от слёз. Маг внимательно посмотрел на неё и вдруг захотел вернуться. Лишь бы жрица не смотрела так испуганно на улицы. А может, стоять здесь, чтобы она продолжала держаться за него. — Закрой глаза. Крисания послушалась. Рейстлин обнял её, и спустя секунду головокружения оба стояли в его спальне. Рейстлин произнес несколько слов, и шестым чувством Крисания поняла, что теперь к ним никто не сумеет войти. — Сделай это снова. Посох был отставлен, Рейстлин позволил себе не цепляться за него, как за последнее средство спасения. Крисания нежно откинула капюшон с его головы и остановилась, любуясь магом. Но видя его нетерпение, снова с трепетом поцеловала его в щеку. — Так?.. — тихо спросила, но вместо ответа Рейстлин осторожно взял её за подбородок и коснулся губ. На лице Крисании появился легкий румянец, она смотрела на мага взглядом, исполненным любви и нежности. Рука Рейстлина легла на её талию, притянула жрицу ближе к себе. Та не сопротивлялась и всё так же нерешительно коснулась губ Рейстлина своими. А после мягко прервала поцелуй и посмотрела ему в глаза. — Теперь ты узнаёшь меня? — Оставим вопросы на потом. Маг подцепил рукой прядь волос жрицы. Та протекала между пальцами, стремясь вернуться в прежнее положение. Он вновь взял её за подбородок и уже сам накрыл поцелуем губы Крисании. Дева ответила ему, покорно отдаваясь чувству, обнимая шею возлюбленного. Вот оно — то, о чем он мечтал, страшась своих же желаний, презирая их, ненавидя и отрицая. К чему отрицания сейчас, когда желаемое так близко? Вот она, жрица, здесь, и её сердце так сладко бьется под его рукой, стоит положить её чуть выше, на грудь, затянутую лифом белого платья жреца Паладайна. Раздумывать желания нет, да и к чему оно сейчас? Никто не войдет, никто не потревожит их. Крисания, такая настоящая, дышащая, живая, прижалась к Рейстлину и со счастливым вздохом положила голову ему на плечо, оставляя поцелуй на шее. Как же хорошо… Маг закрыл глаза и крепко прижал Крисанию к себе. Тревога покидала его. Это не сон и не видение, это жизнь. Жизнь, за которую он должен бороться с ещё большим упорством. Он больше никогда не отпустит свою жрицу. Не бросит её одну. Ни за что. Впервые на душе Рейстлина было спокойно и легко.***
— Ах, наивное дитя! Не бросишь? Не отпустишь! Как ты смешон! Крисания исчезла. Маг держал опалённое огнем белое одеяние. Вокруг клубилась тьма. Прикусив губу и сдерживая слезы злости, Рейстлин потянулся к посоху и вспомнил, что его в Бездне нет и не было. Из тьмы начал вырисовываться женский силуэт, и он хотел выпрямиться, чтобы гордо встретить врага, но вместо этого упал на колени. Не чужая воля была тому причиной — собственное отчаяние. Пространство вокруг заполнял триумфальный, издевательский смех Такхизис. Маг, безвольно склонив голову, смотрел на одеяние, что лежало перед ним. Он вновь позволил себя обмануть, вновь поддался на умело скроенные иллюзии Темной Госпожи. Как сильно он устал. — Ну что же ты такой угрюмый? М-м-м, Рейстлин… Разве тебе не весело? Ведь ты устроил здесь такое представление! Или ты не находишь слов, чтобы выразить, сколь замечательными были декорации? Ах, как отчаянно ты в них искал подвоха. Как жаль, что всё закончилось столь предсказуемо и просто, ничтожный маг, ты растерял себя в погоне за любовью. И много ли она тебя дала? Ведь ты здесь, больной, бессильный, жалкий и раздавленный. А главное, ты мой! — Твой? О нет, Госпожа. Твоим я не буду никогда. Даже сейчас. Последние слова Рейстлин почти прошептал, опуская низко голову и снова глядя на платье. Он был обманут, сам поддался и поверил. Но Крисания… Рейстлин жёстко оборвал все мысли о жрице и, собрав волю, поднялся, гордо глядя на Такхизис. — Ты можешь обмануть меня, уничтожить, но заполучить — нет. Ты мечтала, чтобы я был твоим, но твои мечты воплотились только наполовину. Ты и сама это знаешь и не можешь не признать поражения. С каждым словом очертания богини менялись. Рейстлин чуть отвернулся, чтобы поднявшийся сухой ветер не задувал волосы лицо, но все равно видел очертания огромного дракона. Каждая из пяти голов, прекрасная и ужасная одновременно, нацелилась на него. — Ты — мой! Он мог бы бежать, как трус, но Такхизис была здесь хозяйкой. Так или иначе она догнала бы его, и это ударило бы по гордости куда сильнее, чем когти по груди. Не двинувшись с места, маг подписал себе приговор на вечную муку. Такхизис надвигалась неотвратимо, и с первой из пастей на плечо мага капнула ядовитая слюна. Боль и онемение растекались по правой руке и правой половине тела, пока ноги Рейстлина не подкосились и он не опустился на колени. — Что же, маг Маджере, наша вечность только начинается.