Happiness

      — Kijk, Mike, wat zijn er dit jaar tulpen gegroeid!       Сердце замерло, больше не в праве пошевелиться целую секунду, растянутую в вечность. Время застыло, чтобы после понестись в тройном темпе. Но Майк за ним уже не успевал, оставшись позади, всё ещё кольнутый одной лишь единственной фразой, от которой сердце после как-то странно ухнуло.       Никогда такого не было.       Но он вновь видит её, с иголочки одетую, пока махровая накидка всё ещё согревала аккуратные плечики, а озорной морской бриз затерянной живописной гавани колыхал подол длинной юбки, перебирая каждую небрежную складку. Две пшеничные прядки с смешными завитками также забавно танцевали на ветру, пока остальные томились в собранном на затылке сетчатом пучке. И она сама, не теряющая радостной улыбки с мелкими ямочками на щеках, аккуратно сжимает в нежных, фарфоровых пальцах свой скромный букет, а два блестящих сапфира смотрят так глубоко...       У подвешенного острого языка никаких слов не остаётся, они кажутся в такой обстановке неприличными. Боится спугнуть, разочаровать наивную женскую душу, банально обесценить чужую искренность... Но тревога сама подталкивает на другой свой берег, ведь оставить вопрос без ответа — верх хамства.       Взгляд, нежелательно для этого медлительный, опускается на яркие бутоны, так и приманивающие к себе окружающее внимание. Сочный градиент пары рыжеватого и насыщенного красного, словно пятнами растекшийся в руках непутевого художника, но творящий маскарад оттенков всего двух красок, что так гармонично сплелись вместе. Лепестки еле видно колышутся, гнутся под дующим порывом, но строгая форма бутона не даёт им свободы, держась друг к другу близко и собранно, многослойно.       Какую-то магию привезли эти тюльпаны, прямиком из-за океана. Непонятную, чарующую, но безвредную. В этом Майк уверен, уже столько лет видя подобный букет в хрупких ладошках, что так любовно обнимает их, боится отпустить, потерять.       Для Беллы эти цветы имели особое значение. Прекрасно чувствуя загадочную ауру, она искренне радовалась каждой мелочи в любимых соцветиях. Она могла бы тоннами перевозить эти тюльпаны, но предпочтение та отдаёт каждому.       Точно также, как и каждому прилёту на заморские Карибы.       Каждый раз, неважно, сколько времени утекло сквозь пальцы, молодые сапфиры блестели в заливе тропического солнца, когда она подолгу сидела в белых песках пустынного пляжа, столь умиротворенного и молчаливого. И девичьи пальцы любили рыться в этом песке, не жалея чистоты одежд, но погружаясь в кристально чистую, словно прибрежные воды, детскую радость, когда удавалось найти какую-нибудь чудную ракушку. Бережно её рассматривая, каждую крапинку на ней или зазубрину, а после с замиранием разволновавшегося сердца прислушиваясь к шучу моря, что могла она принести с собой в тот мир, другой, откуда девушка сбежала.       Каждый раз словно путешествие в другой мир. Из строго, вычурно порядочного, но в то же время такого хаотичного и загнившего где-то под корой самых начал, где дорогой парфюм скрыл навечно въевшейся запах крови и войны, запах смерти. Жестокий, кровожадный мир, где не имея за плечами ничего, ты и не сможешь ничего добиться. Живя там, покоя не познать никогда, и мирная нидерландская душа старалась найти выход, чтобы не потерять себя, не встроиться в ряды пухлых, жадных лиц.       И выход здесь, в другом мире, где сердце ещё бьётся в одном ритме с природой, где за плечами лишь остатки колониального прошлого, оставленных пришельцами с того берега моря. Где можно тихо любоваться, как огромный солнечный диск погружается в бескрайние воды, золотистыми озорными бликами играя на бугристой водной поверхности, перебегая, танцуя на волнах.       Она бы хотела остаться здесь, с этим берегом. С ним, хоть они и из разных миров.       Он бы хотел, чтобы она осталась. Такая яркая, воздушная, подстать своим любимым цветам, что каждый приезд вновь и вновь собираются в один прекрасный букет, а после в рыжих лучах заката смотрят из окна на гавань, совсем легко двигаясь под нежным морским бризом.       Но её дом там, за горизонтом, и он бы всё равно её отпустил. Не в праве держать, прикасаться столь долго к женской коже, ведь до этого почти никогда не держал женщин за руку. Не чувствовал этой нежности, с какой на него смотрят, обращаются и касаются его, такого развязного, беспринципного, из общей молвы даже несколько безответственного. Он совсем чужд постороннему миру, стоящему поголовно на чётких тенденциях. И даже выросший там, среди этих аристократических бледных лиц, он, смуглый и простой, не поддался влиянию. Вырос совершенно другим, и остаётся таким, в своём мире.       И мир перевернулся, едва ли одна из тех самых вдруг возжелала начать общение с ним. Он почти никогда не такой чувствовал конфуз, от которого в груди сжималось и становилось совсем неловко. Он, такой безмятежный и прямолинейный, впервые чувствовал стеснение перед дамой, когда та почтила его своим присутствием. Никогда не понимал, с чего такое уважение к ней, списывал всё на опасение, ведь европейцы могут больно ударить лезвием в спину. Он это знал, но за аксиому не брал, как, к примеру, его живущий севернее кубинский дружок.       И оттого Белла получила шанс, который сама отдала Майку.       И уже столько времени, но они общаются. Такие разные, но похожие одновременно. Когда невозможно выбросить из головы этот искренний и звонкий, словно переливы сотни колокольчиков, смех, пока пухлые губы прикрывают изящные пальцы. И вновь сердце странно ухает в груди, заставляет замолчать, затихнуть сиплому голосу. И окончательно сердце замирает в инфаркте, когда его называют милым, касаются пальцами худого лица, этих отпугивающих мешков под глазами, совершенно без пренебрежения этим балахонным видом, не подлежащим главенствующему воплощению. Вновь попадание в грудь, а девушка лишь любопытно щупает шероховатые тёмные дреды, а Майк лишь молча наблюдает. Ему больше и говорить нечего.       Обескуражен, затуманен, но счастлив. Счастлив видеть её каждый раз, такую чужую, но родную одновременно, смотреть в эти сапфиры, пока те любопытно вглядываются в выцветшие серые очи. И каждый раз брать в худые пальцы небольшой букет, прошедший сквозь километры, но сохранивший свою яркость и сочность. Единственная, кто действительно рад его навестить, отдать этот букет, что вновь будет мечтательно смотреть в открытое окно. Как и он сам, провожая взглядом исчезающий за горизонтом силуэт, зная, что она ещё вернётся к нему.       И вновь в вазе будут стоять сочные соцветия тюльпанов, несущих, как и его хозяйка, нежную фату любви и счастья, той лёгкости и свежести, что каждый раз разбавляет эту духоту и едкий запах дурмана, приносит в одинокий остров красок, делая его счастливым.       Счастье, стоящее в вазе и задумчиво развёрнутое к бескрайнему морю, из-за края которого она обязательно вернётся.