Пурга

       Саурон стоит на балконе своих покоев и вдыхает морозный воздух, что пробирает тело насквозь.       Вчера шёл дождь с ледяным крошевом. Подморозило. Теперь абсолютно все Мордоре заковало в тонкий ледяной гроб. Неспособные удержать равновесия орки отрядами падают с мостов прямо в кипящую лаву. Пахнет жаренным мясом, но никто не спускается к ним для мародерства.       Хлопают перепончатые крылья. К балкону летит безглазая драконоподобная тварь размером с овчарку. Резкий порыв ветра сносит ее с намеченного курса. Она падает в воздушную яму. Несколько мощных махов кожистых крыльев и ей удается выровнять полет.       Тварь садится на предплечье Гортхауэра. К лапе привязан кожаный мешок с посланием. Резкий шквал сносит её. Темный властелин успевает вцепиться в лапу.       Разящий росчерка кинжала и брызги вонючей зеленой крови на руках. Тварь с диким воплем, ударив по плечу костяным наростом на хвосте, уносится прочь.       Темный властелин отвязывает записку и выкидывает лапу. Он открывает мешочек и достает послание:       Ваше превосходительство, Гортхауэр, в Мордоре лютый гололёд не соизволили бы вы выебать Хэлкара. Снег позволит нам значительно быстрее выполнять все ваши указания!       Ваши преданные орки.       Ноги Саурона едут, живот врезается в перилу балкона. Он сгибается пополам, зависнув на пятидесятиметровой высоте над землей. Сердце бьётся чуть быстрее обычного. Тёмный Властелин, не теряя самообладания, восстанавливает вертикальное положение тела и с осторожностью возвращается в свои покои. В спину бьет ледяное крошево, превращая волосы и бороду в сосули. Стихия лютует. Она даже его едва не покалечила.       Немыслимо!       С губ срывается недобрый смешок. Он его едва не упал со своего же балкона, и что самое необычное — удивился.       Орки посмели указывать ему, Темному Властелину, с кем на царственном ложе кувыркаться! Такого даже назгулы себе не позволяли. Тут орки! Пушечное мясо. От раздражения Гортхауэр сминает записку и едва не плюет на пол.       С такой беспредельной наглостью и нарушением субординации он никогда не сталкивался. Ничего. Будет кем отужинать. Не фарш из хоббитов в путлибах, зажаренный на человеческом жире, но тоже очень вкусно! Еще Оорха и Ыгурха стоит научить хорошим манерам раскаленным копьем в зад.       Подчиняясь невысказанному желанию, Око показывает ему двух орков, пишущих записку. Белые отметины на лицах и латы выдали командиров взводов.       — Оорх и Ыгурх, пехота и артиллерия, — шепчет Око, имеющие с Гортхауэром прямой телепатический контакт.       На этом видения не заканчиваются. Войска Темного властелина и вправду страдают от страшного мороза. Уже погибла сотня орков.       Механизмы баллист и осадных крепостей ржавеют и приходят в негодность. Масло меж поршней и шестеренок промерзает, древесина растрескивается. Ангары не спасают. Снегопад снижает градус мороза, прикрывает нагий блеск гололёда. Обычно природа так не лютует. Сейчас зима — настоящее бедствие.       Неужели, проклятие эльфийских лазутчиков? Нет, он бы узнал об этом сразу благодаря Оку.       Видения игральным картами тасуются перед глазами, отматывая в нужный день и час. Снег идет каждый раз, когда Хэлкар выходит из его спальни и сильно блюёт. Он — колдун и мог запросто сделать зиму намного холоднее.       Чертог Саурона и Мордор слухами полнится и Оорх и Ыгурх проявили чудеса наблюдательности, чтобы связать одно с другим. За это их надо повысить. Ордой командовать не даст, но до командиров подразделений повысит.       Гортхауэр отдал через Око приказ о повышении Оорха и Ыгурха, затем добавил:       — Хэлкар, немедленно явись ко мне!       Гортхауэр оглаживал терсы на клинке меча. Назгула следовало проучить. Он не прощает неуважения к себе. Сотни любовников и любовниц погибли на его ложе. Тёмный Властелин кромсал их тела на ошмётки бездыханного мяса. Во время соития и после, с живыми и уже мёртвыми, как ему было угодно. Метательные топоры ломали черепа, разбрызгивая мозги по стенам коридора на выходе, каждому, кого он временно пощадил. Ярость заполняла зияющую чёрную пустоту в том, что когда-то звалось душой — сейчас лишь Кольцо Всевластия.       Пока ему не надоел подобный способ получения удовольствия. Пока не появился Хэлкар. Пока сердце не стало биться быстрее, когда назгул разделся перед ним. Пока он не стал для него всем.       Очередная шваль, которой что-то от него надо. Как всегда. Ничего нового. Только Хэлкар не имеет права его презирать. Даже если его чувство непроизвольно вызвало стихийное бедствие в Мордоре, подрывающее военную мощь. Для Гортхауэра не существовало слова «непроизвольно». Каждый получит своё. Тремя терсами до полного охагаления. Разрушения всех основ. Только терс всегда обоюдоострый. Гортхауэр и сам будет страдать. Уже страдает.       В покои входит Хэлкар.       — Темный Властелин.       Гортхауэр не церемонится. Он хватает его за черную мантию и волочит за собой. Хэлкар не сопротивляется.       Они на балконе.       — Посмотри что ты наделал.       Гортхауэр театральным жестом обводит заснеженный Мордор. За метелью ничего не видно, кроме двух темных фигур орков. Они поднимаются по лестнице. Они вскоре узнают о своем повышении.       — Так ничего не выйдет. Надо действовать по-другому. — Гортхауэр поджимает губу.       Он кладет руку на лоб Хэлкара. На нем нет шлема. Око подчиняется не высказанному приказу и показывает Мордор в бедственном положении.       — Посмотри, что ты наделал!       Резкий толчок в грудь. Спина Хэлкара упирается в бортик балкона. Он хватается за высеченные из черного камня перила, чтобы не сигануть вниз.       — Это стихия. Зима, мой повелитель.       — Ты меня презираешь?! Смотри сколько орков погибло. Ты виновник стихийного бедствия, ты…       — Нет.       — Не лги мне, Хэлкар. Я тебе отвратителен, да?!       — Нет.       — Око не может врать.       — Я всего лишь хочу защитить Ангмар.       — За людей переживаешь? Ты никто для них. Никто без меня. Никто.       — Я все еще человек, ты — тьма.       — За человечность держишься? Что тебе дала твоя человечность. Это?       Удар меча по неприкрытой бронею шее. Шлейф кровавых брызг. Голова Хэлкара кубарем летит вниз. Резкий выпад копья вверх. Голова насаживается на заостренный наконечник оружия Оорха. Светлые волосы Хэлкара белым флагом развеваются на ветру. Пурга усиливается.       Меч Саурона со звоном и бряцанием ударяется об пол. Гортхауэр тяжело дышит. Горячая кровь Хэлкара от мороза коростой застывает на лице. Сердце бешенно бьется в груди. Глубокий вдох, промораживающий легкие. Красная пелена ярости истончается и отступает.       Голова болит так, что он завидует Хэлкару.       Гортхауэр хватает изуродованное тело Хэлкара и тащит к себе в покои. Тело назгула падает на ложе.       Хэлкар должен жить. Он надевает ему на окровавленный обрубок шеи Кольцо Всевластия и прячет его под броней.       Гортхауэр кладет ладони в центр груди и что-то нараспев бормочет на древнем наречии. Тело покрывается золотой вязью букв, известного лишь единицам языка. Проходит несколько томительных минут и у Хэлкара заново отрастает голова. Он живой осоловело смотрит на Гортхаура.       Гортхауэр целует Хэлкара в покрасневшие губы, тот не отвечает взаимностью. Темный властелин замахивается, чтобы дать пощечину, но его рука на излете останавливается и он кладет ее ему на щеку.       — Твоя человечность ничего не умеет, Хэлкар, ты бы умер, если не я. Я твое все. Ты никто без меня. Никто. Осознай это наконец.       — Ты воскресил меня и пощадил орков. У тебя по-прежнему нет человечности. Чушь.       — Я…       … Не могу без тебя, — из уст Саурона это прозвучит, как анекдот. Ему некого стыдится, но Хэлкар не услышит этих слов. Никогда. Они режут лучше любого легендарного меча, словно он объединился с эльфами и гномами и выковал абсолютное оружие против себя.       О таком стыдно думать — это насилует и разрушает разум до полного сумасшествия. Тремя терсами до полного охагаления.       Раздрай и полное замешательство. Гортхауэр чувствовал себя так, словно по нему прошлись его же боевые тролли, не оставив и мокрого следа.       Над потолком появилась темно-серая туча. Подул сильный ветер, унося на балкон вещи и детали мебели. Снежинка упала в раскрытую ладонь Хэлкара и тут же растаяла.       — Ты сам виноват в том, что Мордор страдает от зимы. У меня никогда не хватило бы силы колдовства на такое.       Хэлкар смеется Гортхауэру в лицо и с чувством собственного достоинства выходит прочь из покоев.       Гортхауэр не останавливает его. Он садится на пол. Ветер превращается в шквал. Становится еще холоднее.       Замерзнуть насмерть кажется идеальным выходом из положения. Он сам во всем виноват. Нельзя было позволять себе любить Хэлкара. Нельзя.       Тьму и стихию не обманешь. Они чувствовали его состояние лучше его самого. С ним он становился тряпкой. Было больно от этого. От нежелания признать, что где-то в душе он тоже человек и может любить.       Безумие. Воистину.       Его слезы застывают ледышками на побелевших щеках.       Хватит. Он не готов умереть. Гортхауэр находит в себе в силы встать с пола и подавить душащее его отчаянье.       Гортхауэр берет в руку колдовской посох и с помощью магии убирает тучу из покоев.       Позже он постарается унять стихию. Зима не должна длиться вечно.

***

      Шло время. Артиллерию возглавлял Оорх, кавалерию — Ыгурх. Гортхауэр удержался от того, чтобы не убить орков сразу же, хоть это сделало бы его намного спокойнее.       Ангмар пал. Много людей погибло. Гортхауэр не удержался от мести.       Хэлкар был по-прежнему с ним. Куда он от него денется. Первое время Гортхауэр не мог его видеть, словно его поимели так, как никогда не смог бы выебать он. Как бы грубо не действовал. Какие бы позы не использовал. Сколько бы крови не проливал, развлекаясь с мечом и кинжалами. Все ни шло ни в какое сравнение с тем, что ему указали на его ошибку. Непростительную слабость.       У него нет человечности. Есть.       Он не должен любить Хэлкара. Увы. Гортхауэр без него не может.        Вскоре это неприятное чувство растаяло, словно его никогда и не было. На его смену пришло нечто куда более привычное и приятное. Похоть.       Гортхауэр и Хэлкар по-прежнему вместе на одном ложе. Лютая ненависть и общая судьба дарили им боль и страсть. Гортхауэр позволял, чтобы Хэлкар трахал его. Сначала тот действовал совершенно неумело. Позже вошел во вкус. В каждом толчке члена чувствовалась обида и желание сделать больнее, словно он пытался что-то доказать.       Гортхауэр смеялся над этим на весь Мордор и все равно получал ни с чем не сравнимое удовольствие. Темный властелин здесь он, а не кто-либо еще. Здесь смены ролей не произойдет никогда.       И это всегда спасало даже в те моменты, когда от боли он едва мог ходить, а слово «сидеть» вызывало ужас и трепет.       Гортхауэр и сам был не прочь оказаться на своем месте. Когда Хэлкар ждал от него чего-то болезненного, он был нежен настолько насколько умел. Когда хотел ласки — бил плашмя клинком меча наотмашь или был очень грубым, когда его трахал. Хэлкар получал удовольствие. Гортхауэр знал это и ощущал на себе потоком спермы. Удовольствие мешалось с ужасом. Оргазмы за миг до агонии или почти мертвому душой не дано умереть?       Все могло бы быть иначе. Надо было всего лишь сказать…       — Я…       …тебя люблю, Гортхауэр, — из уст Хэлкара звучит, как анекдот и приговор самому себе.       Горлум получает от него Кольцо Всевластия. Все в руках Судьбы.       Конец.