Одним целым

Белые обои медленно, но верно сводят с ума — ощущение того, что ты находишься в больнице не пропадает. Не помогают даже наклеенные на одну из стен изображения волков. Гениальное дизайнерское решение, пришедшее в голову Виолетты пару лет назад. Не бойся, когда ты один — бойся, когда ты два, и всякое такое. Аляска смотрит на нее своими жалостливыми карими глазами, будто это не ее пять минут назад швырнули на пол, а Виолетту. Аляска, кажется, одна на этом свете, кто всегда рядом, всегда поддержит и никогда не осудит. Она только мордочку свою на ногу положит и вздохнет тяжело. Так понимающе, словно ей тоже весь этот мир осточертел. В новый год хочется верить в чудо, хочется очутиться в какой-нибудь волшебной сказке, наполненной светом, теплом и надеждой; хочется, сидя за праздничным столом, чувствовать, что тебя любят, что ты нужен и важен. Наверное, об этой сказке мечтают все дети. Виолетта не исключение. Она тоже хочет сидеть за столом с любимой мамой, рассказывать ей какие-то забавные истории про своих друзей и смеяться, держась за живот. Только Виолетта уже давно не ребенок, слишком рано ей пришлось повзрослеть. Может быть, в шесть, когда отец ушел из семьи. Может, в девять, когда она в первый раз подралась, или в одиннадцать, когда мама привела домой своего нового ухажера. А может, в тринадцать, когда она выкурила свой первый косяк. Виолетте семнадцать — у нее работа, незакрытая сессия в колледже и собачий ребенок. Виолетте нужно быть взрослой. Поэтому каких-то особых надежд на этот день она не питала. Не удивилась совсем, когда мать сказала, что праздновать с ними сегодня будет Артем — ее очередной ухажер. Я еще молодая и красивая, мне надо личную жизнь устраивать, — твердила мама каждый раз. И Виолетте правда очень хотелось, чтобы у мамы кто-нибудь появился. Какой-нибудь серьезный мужчина, который будет ее любить и оберегать. Только годы шли, а домой она приводила совсем не тех, о ком мечтала Ви. Мне с ними жить, а не тебе, не лезь не в свое дело, — она говорила это раз за разом, но все равно плакала дочери в плечо, когда отношения с очередным ухажером заканчивались. Плакала и обнимала, говорила, что никто ей, кроме Виолетты, не нужен, что им и вдвоем будет хорошо, что вместе они со всем справятся, а потом начинала кричать и прогонять, повторять, что это все из-за нее, что если бы Виолетты не было — не было бы и проблем, что папаша не ушел бы из семьи, что она была бы счастлива. А Ви слышать такое очень страшно. Она себя перед мамой виноватой чувствует. Ну правда, кому нужна женщина с прицепом? Еще и с таким. У Виолетты — татуировок куча, совсем недавно она еще и на лице одну набила, у Виолетты — друзья-наркоманы, да и сама она не лучше. В Виолетте хорошего нет ничего, она только и умеет, что жизнь другим портить. Злится на себя за это, а поделать ничего не может. Срывается на маму, говорит ей, что отец ушел из-за того, что она больная психопатка, и мужики ее из-за этого уходят, хотя она, правда, так не считает. У нее мама замечательная, лучшая самая. — Господи, ну за что мне это, — мамины причитания из слышны даже из другой комнаты. Они снова поругались ни из-за чего. Только теперь Виолетта себя виноватой не чувствует, даже за то, что на мать накричала. — Прости ее, она не хотела, — шепчет Ви, поглаживая Аляску по голове. Той, кажется, вообще все равно на то, что вокруг происходит. Ее на пол швырнули со всей силой, обозвали как только можно, а она все равно хвостом виляеет и смотрит на Виолетту так осознанно. На защитницу свою. А нечего было туфли свои оставлять где попало, знаешь же, что собака дома. Ви считает, что мама сама виновата, а мама, конечно, сваливает все на них. Ситуация, на самом деле, пустяковая. У мамы этих туфель хоть жопой жуй, чего только кричать начала. Да даже если эти туфли особенные какие-то, любимые самые — в чем проблема, если можно сейчас съездить в магазин и купить такие же? У матери зарплата хорошая, новые туфли она себе позволить точно может, да Виолетта уже и со своих оставшихся ей дать готова, лишь бы та успокоилась. Зачем ты только эту шавку домой притащила, от нее одни проблемы. Вышвырнуть ее на улицу, и дело с концом. Аляска — самое дорогое, что у Виолетты есть. Самый ее лучший друг, ближе даже, чем Алтын и Даша. И ничего страшнее, чем лишиться ее, Ви даже придумать не может, поэтому на мамины слова так резко реагирует — кричит, дверьми хлопает, все делает для того, чтобы показать, что Аляску она не оставит. Они в комнате закрываются, лишь бы мать не слышать, но стены такие тонкие, что хочется закрыть уши руками. Особенно, когда Ви слышит: «Лучше бы я сдохла». На одной ступени с потерей Аляски стоит потеря мамы. Виолетта сразу дрожать начинает, а слезы неконтролируемо из глаз текут. — Хватит, хватит, хватит, хватит, хватит, — шепчет она, зажмурившись, хотя мать ее точно не слышит. Ви для себя это делает, пытается хоть как-то в руки себя взять, успокоиться, только вот не помогает, и она кричать начинает, — Зачем? Зачем ты это говоришь? Она из комнаты выходит, смотрит на маму, а сердце от боли щемит. — Не говори так, мам. Пожалуйста, не говори. — А что? Тебе все равно собака важнее матери, ты ее обнимаешь, говоришь ей, что любишь. Мне хоть одно слово бы теплое сказала, только и можешь, что орать на меня да пререкаться, — у мамы у самой лицо заплаканное, на щеках мокрые дорожки, голос дрожащий. Виолетте плохо от одного взгляда на нее становится. Понимает, что снова она виновата. Что снова мать родную до такого состояния довела, — Спасибо, что новый год мне испортила. — Мам, ну пожалуйста. Ну прости, мамочка. Я тебя очень люблю, — Виолетта плачет, и мама плачет вместе с ней. — Не надо мне одолжение делать. Вижу я, как ты меня любишь. Спасибо, мне такая любовь вообще не усралась. От мамы грубые слова как ножом по сердцу — значит, все совсем уже плохо. Виолетта хочет подойти и обнять, но боится. Боится, что мама оттолкнет, что не позволит к себе прикоснуться, потому что Виолетта не заслужила. А мама тем временем продолжает: — Ну почему у всех дети, как дети. Ведут себя нормально, родителей любят, а у меня, — она рукой машет и из комнаты уходит. Закрывается в ванной, и Виолетте совсем не по себе становится. С их ванной у нее лишь плохие ассоциации, потому что там она и мать с петли доставала, и таблетки из ее рта вынимала. Ви прислушивается, пытается понять, что там происходит, но слышит только шум воды. Голова болит, а живот от волнения тянет. Через несколько часов новый год, а у нее настроения никакого; она не о празднике думает, а о том, лишь бы мама из ванной вышла, лишь бы этот год для нее последним не стал. Аляска подходит, тычется мордочкой своей в ноги, и Ви на пол садится, собаку на руки беря. Гладит ее, пока та ей лицо облизывает, и Виолетта думает, что она хочет пропасть. Ощутиться в каком-нибудь месте, где никого, кроме них, с Аляской не будет. Шум из ванной стихает, и скоро оттуда выходит мама. Она проходит мимо, ни слова не говоря, так же молча одевается и выходит из квартиры. Виолетта думает, что ушла в магазин. Она надеется на то, что мама просто пошла за продуктами.

***

Возвращается она только через несколько часов. Веселая, с румянцем на щеках. Сначала Ви думает, что это от холода, но потом понимает, что мама выпила. Возвращается она не одна — рядом с ней Артем. Они смеются, мило болтают о чем-то своем. Конечно, думает Виолетта, тяжело было оторваться от своей хахаля и ответить на мой звонок. Тема, увидев ее, улыбается до ушей. — Витусик! Как настроение? — он подходит ближе и обнимает крепко, что Ви кажется, что у нее вот-вот сломаются ребра. От Артема разит алкоголем, и Виолетту тянет блевать. Она и сама выпить любит, но пьяную мать и ее дружков просто терпеть не может. — Привет, Тема, — Ви отстраняется, натянуто улыбаясь, — Ты все еще не запомнил, что Виолетта и Виталина — это разные имена? — она улыбается, но по ее глазам, кажется, можно понять все. Только вот Артем тупой и не понимает он ровным счетом ничего. — Виолетта, не начинай, — говорит мама, — Лучше забери у Артема пакеты. Виолетте хочется свалить, завалиться к кому-нибудь на хату и нормально отпраздновать новый год. Не говорить сквозь зубы, а хохотать с выходок друзей. Только вот даже валить некуда. Дашка уехала к родным в Псков, Алтын и Софу она взяла с собой. Она и Вилку приглашала, только та с Аляской по ветеринарам таскалась, поэтому отказаться пришлось. Можно было бы, конечно, позже приехать, только билетов уже почти нет, а те, что остались, стоят, как чья-нибудь почка. У Ви таких денег нет, а просить у матери она точно не станет. В пакетах — контейнеры с едой. Видимо, готовили они дома у Артема. Спасибо, что хотя бы вернулись и не забыли про нее, а не остались там. Хотя, честно, Виолетта даже не знает, хорошо это или плохо. Прежде, чем они с матерью начинают накрывать на стол, Ви открывает бутылку шампанского. Без него ей перенести этот вечер точно будет тяжело. Но все идет не так уж плохо — они разговаривают, у Артема даже получается смешно шутить. Виолетта даже думает, что это будет хороший новый год. Да, день начался не очень — она снова накосячила, они с мамой поругались и обе наревелись, но сейчас-то все хорошо. Сейчас они все смеются, пьют шампанское и подпевают песням, играющем на каком-то канале. Виолетта думает, что сейчас она, наверное, счастлива. Да, она немного не так представляла себе этот день, но главное — мама рядом, главное — что ей хорошо. Только вот они не в сказке, и Ви не выиграла в лотерее. Конечно, все пошло по пизде. — Тема! Не трогай, блять, ее! — Виолетта вскакивает с дивана, поднимая Аляску на руки. — Виолетта! Это что за слова? — Мам, а какого хера этот еблан мою собаку бьет? — Слышь, ты, сопля, ты как со старшими разговариваешь? — еще несколько минут назад пьяный Артем казался смешным и прикольным, но сейчас Виолетта еле сдерживает себя, чтобы не дать ему по лицу. Мать начинает кричать, снова говорит о том, какая у нее хуевая дочь, благодарит за испорченный праздник и божится, что скоро убьет себя — все по накатанному сценарию. Артем тоже орет, называет Виолетту сучьим отродьем, хотя та «сука», которая ее родила сидит у него за спиной. Ви хочется исчезнуть. По телевизору начинается обращение президента, когда Виолетта натягивает на себя куртку, цепляет Аляску на поводок и выходит из квартиры. На улице холодно, из-за непрекрающихся слез неприятно щиплет щеки. Ви бредет до соседнего двора, отпускает Аляску и садится на качели. Часы показывают без пяти двенадцать, и Виолетта думает, что это пиздец. Худший из вариантов празднования нового года. Жалеет, что не взяла из дома бутылку какой-нибудь алкашки, потому что она бы сейчас точно не была лишней. Аляска носится по снегу, радостно виляя хвостом. Ви смотрит на нее, улыбаясь сквозь слезы, и думает, что завидует ей. Аляску обидели, но прошло десять минут, и она уже забыла об этом. Носится, играя в снегу, будто никто ее не обижал. Виолетта грустно усмехается. А разве она не такая же? Разве она не похожа на Аляску? Мать раз за разом обижает ее, винит во всех смертных грехах, но стоит ей лишь раз проявить заботу и любовь, и Ви начинает радостно хвостиком вилять и ластиться к ней. Надо это прекращать. Выбивать комнату в общаге, собирать вещи и сваливать нахуй из дома, потому что это невозможно. Потому что нельзя так жить. А если бы Артем убил Аляску? А если бы он ударил саму Виолетту или, не дай бог, маму? От этих мыслей становится плохо, Ви хочет выкинуть их из головы, но у нее не получается, не может она перестать думать о худших вариантах. И понимает, что переехать у нее никуда не получится, что не сможет она мать бросить одну. Ну как? А если она правда с собой что-нибудь сделает? Или мужик какой-нибудь на нее руку поднимет? Виолетта же у нее одна, она же ее защитница, как она может ее оставить? — Будешь? — Виолетта вздрагивает и сама не понимает, что ее так напугало — вдруг начавшийся салют, собачий лай или голос откуда-то сбоку. Она поворачивает голову и видит короткостриженную девушку с полумесяцем на лбу. Выглядит она, мягко говоря, не очень — красные глаза, размазаная по лицу тушь, потекшие стрелки. Виолетта кивает и принимает бутылку из чужих рук. — С новым годом, — улыбается незнакомка. Ви думает о том, что она очень красивая. Большие глаза, пухлые губы — она такая кукольная даже с заплаканным лицом и потекшим мейком. Очень тяжело отвести от нее взгляд, — Что у тебя случилось? У нее мягкий голос. Он очень плавный и тягучий, если так вообще можно говорить о голосе. Виолетте кажется, что он похож на мед. — С новым годом, — сделав глоток, Ви повторяет чужие слова. Алкоголь приятно обжигает горло; глотая, Виолетта жмурится и думает, что это именно то, чего ей не хватало. Незнакомка становится не просто красавицей, она становится ее спасительницей, — Я из дома ушла. А у тебя что случилось? Очевидно ведь, что у нее что-то произошло. Она, вся в слезах, сидит в новогоднюю ночь на качали, попивая текилу. Ви усмехается горько, думая, что двадцать третий не одной ей принес какую-то хуету. — И я из дома ушла, — незнакомка тоже усмехается и тянется к бутылке, — Мой муж сейчас сосется с моей подругой. Или уже трахает ее, я не знаю. — Оу, — Виолетта прикусывает губу, — Жестко. То есть извини, это пиздец. Она и не знает, что сказать. Ситуация правда пиздецовая, ее ссора с мамой на фоне выглядит как малейший пустяк. Ви незнакомку за руку берет и сжимает ее крепко. — Хочешь, мы пойдем, и я ему ебало разобью? — она спрашивает абсолютно серьезно, а девчонка хохотать так сильно начинает, что у Виолетты улыбка на лице непроизвольно рисуется. Ви думает, что незнакомка слишком молодо выглядит для замужней девушки, хотя, наверное, она и в восемнадцать могла замуж выскочить. Этого Виолетта не понимала. У тебя вся жизнь впереди, столько людей ты еще встретишь, столько уйдут из твоей жизни, зачем спешить и ставить штамп в паспорте? Хотя это, конечно, не ее дело. Вдруг у них там любовь такая, что представить страшно. Ага, любовь, думает Виолетта, сейчас эта любовь, возможно, ебется с другой. — А сколько тебе лет? Прости, если что, ты просто слишком молодо выглядишь для замужней, — Ви мнется, но интерес пересиливает. Она все еще взгляд от чужого лица оторвать не может, рассматривая каждую деталь, поэтому вздрагивает, когда в ее ладонь тычется что-то мокрое. Переводит взгляд вперед и видит перед собой собаку. Большую. Совсем не Аляску. — Боря, не лезь к человеку, — одергивает пса девушка, — Мне двадцать один, — она снова улыбается, делая глоток, — Молодая разведенка, получается, — она смеется, и Ви становится очень жаль ее. За этим смехом, за этими улыбками такая боль скрывается, что Виолетте представить страшно, — Ну, скоро буду. Мы месяц в браке были. Месяц всего, представь. Но до этого шесть лет встречались, со школы. И такое бывает, — у незнакомки слезы на глаза выступают, и Ви с качели поднимается, к ней подходя и обнимая ее. Свои проблемы почему-то уходят на задний план. Виолетте очень хочется хотя бы частичку боли у этой девушки забрать, чтобы ей хоть немного легче стало. — Маинький, ты не плачь, — она девчонку к себе прижимает крепко-крепко, — Пошел этот гандон в пизду. Во мне, знаешь, цыганская кровь есть, у меня бабка гадалкой была, мне ее дар передался. Я чувствую, что ему эта хуйня еще аукнется. И что ты счастлива будешь, тоже чувствую, — Вилкина бабка — казахская учительница, а не цыганская гадалка, но разве это значание имеет, если незнакомка в ее объятиях улыбаться начинает? Искренне так, тепло. Ви на эту улыбку хочет чаще смотреть. На глаза эти каре-зеленые, красивые такие, блестящие-блестящие — то ли из-за слез, то ли из-за выпитой текилы. — Хочешь, мы ему установку на понос сделаем? Ебать, у него очко порвется. Он не то что об изменах, он вообще ни о чем думать не сможет, только, как бы до туалета быстрее добежать. Неделю, гандон, срать будет дальше, чем видеть. Девочка смеется, и у Виолетты теплеет на душе. — Спасибо, — незнакомка голову вверх поднимает, заглядывая в глаза виолеттины, — Правда спасибо. Ви только кивает, улыбаясь, и нехотя выпускает девушку из своих объятий, чтобы снова с ней рядом сесть. Только вот за руку ее все равно берет, когда к бутылке тянется. А та и не против, она их пальцы переплетает и в ответ улыбается. — Я Даша, кстати. — Виолетта, можно просто Вилка. А это Аляска, — Ви кивает на одну из собак. Кажется, они с этим Борисом тоже подружились — бегают друг за другом, переговариваются о чем-то на своем собачьем и хвостами виляют. Счастливые. Даша тоже на них смотрит, крепче ладонь чужую сжимая. Виолетта понимает — переживает. Не знает она, откуда это чувство взялось, но Дашу хочется защитить, хочется набить ебало этому ее бывшему и девке этой волосы повырывать, потому что нехуй с чужими мужьями спать, тем более, если это муж твоей подруги. Они с Дашей знакомы от силы двадцать минут, но почему-то Виолетте кажется, что они знают друг друга всю жизнь. Это, конечно, пиздец как банально звучит, но Виолетта ведь не выбирает, что чувствовать, да? От размышлений отрывает пришедшая на телефон смска. От мамы. Мы с Артемом уехали к нему, можешь возвращаться домой. Ебать. Спасибо, что разрешила. Виолетта тяжело вздыхает — мама даже не поздравила ее с праздником. Но, может быть, это и к лучшему — теперь им есть куда пойти. — Слушай, Даш, а пошли ко мне. У меня мама из дома съебала, посидим там, а то мы тут скоро в ледышек превратимся. По дороге Виолетта рассказывает про свой день, много говорит про маму, а Даша слушает так внимательно, кивает и местами вставляет вопросы. Даша очень рассудительная и умная, она, оказывается, занимается с психотерапевтом и читает книжки по психологии. Она говорит, что ее мама — нарцисс, и что она сама жила с такой матерью. И теперь приходит время Виолетты ловить каждое ее слово. — Слушай, — говорит Даша, когда они уже сидят у Виолетты дома. Текила, которую они пили по дороге, закончилась, поэтому они перешли на ром, припрятанный в домашних запасах, — А ты не хочешь съехаться? Я понимаю, что мы знакомы всего один день, но... — Хочу! — она и договорить не успевает, потому что Вилка перебивает. У обеих глаза горят, им эта идея такой прекрасной кажется. Сегодня ведь новый год, и все случайности не случайны. Не могут ведь две поломанные девочки с собаками просто так встретиться в новогоднюю ночь на детской площадке. Как там говорят? Как новый год встретишь — так его и проведешь? Они встречают его вместе, значит, и проводить его им тоже вдвоем. Даша смеется, делает очередной глоток и чешет спинку Аляске, развалившейся у нее в ногах. — Пиздец, я так рада, что тебя встретила, ты такая... — она задумывается, прикусывая губу, — Комфортная, что ли, я не знаю. Я думала, мне придется звонить моему психотерапевту, потому что так хуево было. Я думала, что сделаю с собой что-нибудь, а потом ты меня обняла и... И так легко стало, — у Даши на глазах слезы снова появляются, и Вилка губы дует и хмурит брови, к ней подползая. — Ну маинький, ну не плачь, — она Дашу обнимает и макушку целует коротко. Когда понимает, что Даша не успокивается и даже, видимо, не планирует это делать, она лицо ее руками обхватывает и заставляет в глаза себе посмотреть, — Бля, татуху хочу, как у тебя. Набью, и будем с парными гонять. — Реально набьешь? — спрашивает Даша, носом шмыгая. — Реально, а чего нет-то, — Ви пожимает плечами, — Ну все не плачь, — она целует сначала кончик носа, потом щеки, лоб, глаза — все лицо зацеловывает, потому что Даша снова смеяться начинает. Виолетта думает, что она все отдать готова, лишь бы этот смех чаще слышать. Она целует в уголок губ и чувствует, что Даша дыхание затаила, рот приоткрыв. Ви мнется всего пару мгновений и накрывает чужие губы своими. Даша отмирает почти сразу же, отвечает на поцелуй и руки свои на вилкиной шее устраивает. Они целуются медленно, почти лениво, но вкладывают в поцелуй очень много. И главное — понимают друг друга без слов, через касания рук и движение языков. Они будто становятся одним целым, находят друг в друге спасение. Виолетта думает, что если ей весь этот пиздец с матерью был послан для того, чтобы она нашла Дашу, то она бы вытерпела это еще раз. Да хоть тысячу раз, только дайте почувствовать эти мягкие губы и бархатную кожу. Виолетта отрывается на мгновение, чтобы с Даши толстовку стянуть и к шее ее спускается. От медлительности той ничего не устается — Ви к шее присасывается, будто она вампир, не евший несколько недель. Целует, кусает и снова целует. У Даши на шее завтра и живого места не останется, и Виолетта в это ничего пошлого и не вкладывает вовсе. Такой вот у нее язык любви. Для нее все эти метки, все эти следы многое значат. Это как обещание, что все это не просто так, что Даша для нее правда многое значит. Она не знает, к чему все это приведет. Не знает, выйдет ли у них с Дашей что-нибудь, потому что знакомы они всего несколько часов. Но сейчас Виолетте кажется, что у нее никого роднее нет. Никого, кто понимал бы ее так, как это делает Даша. И Виолетте хочется думать, что их новогодняя сказка станет настоящим чудом, спасшим их обеих. Чудом, подарившим им свет и надежду.