~~~
Не сказать, что они часто работают вместе, душа у них всё же немного к разному лежит, но помочь друг другу для них по большей части плёвое дело, если других забот нет. Смирнов, правда, взял моду за помощь плату просить, будь то блок импортных сигарет или ещё какая полезная в хозяйстве дрянь, и все только смеялись над этим, но платить платили, если его экспертный взгляд со стороны был необходим. — Костик, ну тут сам понимаешь, дело непростое… — Да выйду я за тебя на смену, выйду, — фыркает Гром, бросая взгляд на часы на правой руке. Обещал сегодня Оле пораньше закончить. — Жук ты, Юра. Даром, что не майский. — Ну да, меня в спичечный коробок не задвинешь, — усмехается Смирнов. — Да тебя вообще хрен куда задвинешь. Давай, пошли, долг зовет, отчеты чалятся. — Есть, мой младший лейтенант! — ёрничает, как тогда, Юра, строя нарочито серьёзное лицо, и откидывая назад отросшую чёлку. — Придурок. К пустой голове не прикладывают. А самому хотелось иногда заглянуть туда и узнать, что в этой самой голове творится. Вряд ли там было пусто, ой вряд ли, зато мусора всякого там было наверняка навалом.~~~
Федя Прокопенко был Косте братом. Он был чистым, искренним человеком, восполнявшим все недостатки Грома. Он был светом и нёс этот свет людям. Костя всегда думал, что он счастливчик, раз у него есть такой друг. Федя же в шутку говорил, что, видимо, провинился в прошлой жизни, раз на него свалился этот Гром среди ясного неба. Костя ненавидел эти шутки, а Федя был очень богат на речевые обороты с употреблением звукового явления, сопровождавшего молнию. У всех братьев бывают разногласия в отношениях. Особенно, если они работают в команде. Особенно, если они оба работают в милиции. Как частенько думал Прокопенко, Косте шило в жопе жить спокойно не даёт. «Да эта жопа даже когда пулю получит, будет хромать, но на работу выйдет». Гром был самоубийственно хорош в своей работе, а Федя старался страховать его, чтобы как раз-таки не доводить до греха. — Федь, я сам справлюсь, иди. — Да ты кони двинешь, если я тебя одного оставлю. Хорош паясничать и поехали. Такие диалоги возникали с завидной периодичностью. Иногда Прокопенко казалось, что он говорил: «Ты придурок без чувства самосохранения» Грому чаще, чем «я тебя люблю» Лене. Возможно, это было правдой, но в таком случае Федя просто будет навёрстывать упущенное с любимой женщиной. Как ты ни старайся, меньшим придурком Костя от этого не станет. Им повезло быть братьями не про крови, но по жизни. Они дружили семьями, поддерживали друг друга в трудные времена и, когда стоял вопрос о чём-то слишком важном или слишком опасном, они всегда решали это вместе. Не потому, что были обязаны, а потому что хотели помочь. — Кость, вы когда с Олькой к нам в гости заглянете? Мы вас сто лет не видели. И Игорька с собой берите, подрос небось уже, что мы как не родные-то, — возмущается как-то Прокопенко, пока они с Громом лепят пельмени. — Да выбьем совместные выходные и сразу к вам. Честно-честно, Лен. — Смотри у меня, а то сама приду. Ленка хохочет, звонко и заливисто, а Федя целует её в макушку и садится лепить вместе с ними. Костя думает, как же им всем повезло друг с другом.~~~
Игорю было 5 лет, когда Оля ушла. Он плохо помнил то время. Помнил только удушающе жаркий июль, нагревающий квартиру под крышей, и запах яблочного пирога с кухни. Костя помнил всё. 17 июля, воскресенье, редкий выходной. Весь город отдыхает и плавится от небывалого зноя, раскрыв свои форточки и двери в коммунальных квартирах. Делать ничего совершенно не хочется, и Костя проводит в постели поразительно долгое время, вставая с разложенного дивана только к обеду. На кухне у плиты суетится Оля, несвойственно тихая и молчаливая, хотя в её привычке было напевать песни из её любимой «Золушки» или «Гусарской Баллады». — Оль, а ты чего даже проигрыватель не включила? — Гром потягивается, довольно зевая, и сползает с постели, всунув вслепую ноги в тапки. Женщина вздрагивает, замечая пробуждение мужа, и коротко улыбается, выключая конфорку и вытирая руки о фартук на поясе. — Разбудить боялась. От неё веет теплом, уютом и нежностью. От неё веет домом. «Какая же ты у меня красивая,» — думает Костя, подходя ближе и обнимая любимую со спины, поцеловав в торчащий из-за ворота домашнего платья позвонок. Та смешно ёжится, чуть отстраняясь, и кивает головой в сторону — Игорёк уже не спит. — А чего подскочила и сразу к плите, м? Повалялась бы подольше. У нас не так часто выходные совпадают, — почти мурлычет Гром, лениво щурясь и вдыхая витающий в душном воздухе аромат Олиного «Opium» от Yves Saint-Laurent, который он вылавливал по всем универмагам к её дню рождения, и печёными яблоками. — Ты готовишь шарлотку? Сегодня какой-то особенный повод? Оля замирает в чужих объятиях и осторожно выпутывается из крепких рук, отходя чуть дальше, к раковине, оглядываясь за спину Кости, чтобы посмотреть, чем занят сын. Гром хмурится и подходит ближе, становясь напротив. — Я хочу поговорить, Кость. О жизни, — не слишком уверенно говорит женщина и нервно теребит кудрявые волосы, собранные в хвост, лежащий на плече. — На фабрике опять застой. Работы не будет ещё недели две. Нет материала, какие-то проблемы с импортом, чёрт знает, что ещё… Придётся урезать затраты на это время. Костя гладит её по плечу, спускаясь к ладони, чтобы крепко сжать ту в своей мозолистой грубой руке. — Значит, возьму доп.смены. Может, дело какое наклюнется, — говорит он с улыбкой, хоть и вздыхает. Меньше всего он хочет, чтобы жена волновалась. — Нет. Не надо. Опять тебя дома не будет. Игорь уже спрашивает, а где папа пропадает, а ему не объяснишь, что преступники не работают с девяти до пяти с перерывом на обед. Уходишь затемно, возвращаешься глубокой ночью, он тебя совсем не видит, — Оля поджимает губы, глядя в пол. — Я тебя совсем не вижу. Лицо Грома мгновенно меняется. — Ну что же ты, маленькая, я здесь же всегда, — он кладёт чужую ладошку себе на грудь. — Ты же знаешь, сейчас сезон, тепло, у людей обострение. Но тем лучше. Больше работы — больше денег. Ещё немного и до Старшего дослужусь, а там и капитан недалеко. — У нас всю жизнь это «ещё немного»... — под нос произносит женщина, отворачивая голову. Костя пытается взять её за подбородок и повернуть к себе, но Оля не даёт. Рука с груди ускользает так же скоро. Из распахнутого окна дует ветерок, трогая прокуренные занавески, даже не пытаясь остудить воздух в помещении, скорее, просто гоняет его туда-сюда, с улицы и обратно. Где-то вдалеке гудят машины, шумят поезда и снуют, как букашки, люди. Здесь же, в квартире, тихо, и время течет медленно и вязко, как ярмарочный мёд. Оля разворачивается спиной к Косте, упираясь руками о край раковины. — Мы будто не живём совсем. Застряли, как жуки в смоле. Стоим на месте. Ничего не меняется. Только хуже становится. Цены скачут, работы нет, на улицу нормально не выйдешь. — Я над этим работаю. — Я не об этом, — она мотает головой, задирая её к потолку, шумно вдыхая. — Просто… Хочется жить как-то по-другому. По-настоящему. Не этой имитацией счастливой жизни, а действительно счастливо. Чтобы мечтать о хорошей вместительной семейной машине, а не о стиральной. Чтоб желания были выше потребностей, а не вот эта вот идеологическая чушь про «с каждого по способностям». — Ну Олечка, что ты такое говоришь, — качает головой Костя, растерянный, не понимающий, как помочь, как поддержать. — Да не могу я так, Кость! Это не жизнь, это каторга. С утра до ночи на ногах, пашем как ослы, а толку никакого. Я уже не знаю, что делать. — Мы со всем справимся, Оль. Вместе. — Нет, — она опускает голову. Пристыженно. — Вы справитесь. Я сдаюсь, Кость, прости. Гром обнимает её за плечи, но она не смотрит на него. Боится. — Оленька, родная, чего же ты так, не горячись. Я понимаю тебя, но мы всё переживем, милая, ты слышишь? Ты сильная, ты умная, ты самая лучшая, ты… — Я устала от тебя, Кость, — она разворачивается в его руках, не дыша. Наконец понимает взгляд, полный раскаяния, решимости и слёз. — Я устала от постоянной тревоги, от нервов. Устала плакать по ночам, когда ты срываешься, ничего не сказав, а потом я узнаю о том, что произошло, из телевизора, а не от тебя. Устала от того, что ты пропадаешь сутками, бросаешься на амбразуру, а всё ради чего? Чтобы заработать полтора рубля? Чтобы сделать мир лучше? Ничего не меняется, Костя. Сколько ни пересажай. Эту страну уже не спасти. Она замолкает. Выпускает из рук расхлябанный фартук, дергано вешая его на ручку дверцы. Воздух будто раскаляется ещё сильнее. Грому хочется верить, что он всё ещё спит. Это просто слишком реалистичный, буквально ощутимый сон, доведённый до этого абсурда непомерной жарой и духотой. Всё пройдёт. Всё остынет и станет как прежде. Нормально. — Я не могу больше быть с тобой. Не могу. Я уезжаю, — Костя отшатывается от неё, и Оля проходит мимо, направляясь к камину. Достаёт свою часть сбережений из тайника. — В Америку. Меня позвали и… я поеду. Прости. Гром так и не может ей больше ничего сказать. Только смотрит, как она мечется по квартире, собирая чемодан, а маленький Игорь сидит в своём углу, что-то рисуя. Ей точно есть куда идти, она знает это и не колеблется. Теперь об этом узнаёт и Костя, который, кажется, слишком давно не был дома, чтобы заметить, в какой момент всё покатилось в пропасть. Он не будет держать Олю. Не сможет. Слишком любит её. Поэтому отпускает, так и не сказав ничего на прощание. Даже не проводив взглядом, когда та направляется в прихожую, собираясь окончательно уйти из их жизни. Игорь плохо помнил то время. Но запомнил, как сверкнула мамина бирюзовая юбка, исчезая за входной дверью, запомнил запах её духов, оставшийся после ухода в квартире ещё на какое-то время. Запомнил, что она даже не говорит на прощание, что любит его. Она не говорит ничего.~~~
— Федь, сможете забрать, пожалуйста, сегодня Игорька к себе после сада? Прокопенко уже знает, что произошло. Костя позвонил тем же вечером, вчера, и, честно сказать, Федя не узнал его голос. Это был голос убитого горем мужчины, старше лет на двадцать, но точно не его Грома. Вот и сейчас, на второй выходной друга, он начал переживать, не натворит ли он ещё делов, пока работой не занят. — Всё в порядке? Ты как вообще? Костя сидит возле дискового телефона, нервно теребя кудрявый провод-пружинку в руках, выкуривая, кажется, уже сотую за эти тридцать шесть часов сигарету. По лицу будто бульдозером проехались и, пожалуй, хорошо, что сегодня у него ещё выходной. Успеет отойти. — Да-да, всё хорошо. Просто… надо побыть одному. Просто не стоит Игорю видеть его пьяным. Юра приходит после своей смены в семь с двумя бутылками коньяка и литром водки, никак не комментируя то, что происходит. Смотрит лишь пронзительно своими голубыми глазами-стекляшками, выражающими всё, что он хочет сейчас сказать, но молчит. Костя благодарен ему за это. Ему не нужны сейчас лишние расспросы. Прокопенко потом с ним снова поговорит по-человечески, а сейчас ему нужно просто надраться до беспамятства. Отпустить себя один вечер в году, чтобы потом навсегда взять себя в руки. — С чего хочешь начать? — Юра знает, какие вопросы нужно сейчас задавать. — С белой.~~~
На самом деле, в тот вечер они неплохо сближаются со Смирновым. Общее (или не очень) горе сближает, да и совместные попойки всегда были отличным инструментом командообразования. Это вам, конечно, не ассамблеи Петра Великого, но тоже очень эффективно. После пятой рюмки Костя не выдерживает, начиная вываливать всё, что у него лежит на душе, на друга, а тот просто покорно слушает, по-прежнему не давая ненужных советов, и иногда подливает ещё в граненый стакан. — Я ведь любил её, Юр. Всё ещё люблю. — Любовь — сука, Костик. Любовь убивает, — Смирнов не намного трезвее него, поэтому Гром фыркает на такое свойственную ему многозначительную высокопарную болтовню. — А что ты смеёшься? Любовь — финский нож, меня не слушаешь, так Булгакова уважь. — Да… В моём случае это явно заточка. Они пьяно смеются над этой локальной и острой шуткой, чокаясь рюмками с льющейся через край сорокоградусной, и закусывают Лениными закатками. «Катали вместе с Олей», — думает Костя и выпивает залпом. — У меня после беготни по граду стольному Петербургу спина отваливается, честно говоря, а от твоей табуретки теперь ещё и задница квадратная, — Юра, всё такой же смешливый, как и на трезвую, румяный и лохматый, словно воробей, пошатываясь, встаёт, встряхивая и разминая конечности. Гром хватает со стола ещё не початый коньяк и кривой походкой направляется в гостиную, к сложенному уже дивану, падая на него и определяя бутылку на небольшой столик перед телевизором. — Бери посуду и дуй сюда. Диван твоей заднице хуже не сделает.~~~
После Оли Гром с головой ныряет в работу. Берёт дополнительные смены, откапывает висяки, в общем, делает всё, чтобы забыться. Помогает так себе, но не в алкоголизм же скатываться, это совсем низко. Когда в очередной раз Костя собирается попросить Лену посидеть с Игорем, его к себе на ковёр вызывает Федя. Они стоят тогда в прихожей, пока ребёнка уже во всю занимают новыми игрушками. — Слушай, Гром. Я всё понимаю. Мне правда очень жаль, что всё так получилось. Но жизнь на этом не заканчивается, а ты будто только и делаешь всё, чтобы помереть, — Прокопенко смотрит в уставшие глаза, совсем потухшие, не горящие даже рабочим азартом. Перегоревшие. Надо будет что-то с этим делать. — Ты хоть об Игоре подумай. Он же тебя ждёт. Ты всё же у него единственный родной человек, у него кроме тебя нет никого. — А вы? — Балбес ты, Костя. Непроходимый тупица. Посиди с ребёнком сам хоть раз. Ему отец нужен. Федя прав. Возможно, просто придётся научиться с этим жить, пока есть, ради кого.~~~
Приход дяди Юры всегда знаменовался чем-то хорошим. Всегда. Даже если Смирнов подрывался к ним по работе, он делал это так играючи, что Игорь отпускал отца без ворчания и капризов, а потом того возвращали домой к обещанному времени, когда сам Костя периодически не держал своё слово и опаздывал. Чаще всего Юра приходил с какими-то ништяками для младшего, чем, несомненно, бескомпромиссно завоёвывал детское доверие. Смирнов любил производить впечатление и, конечно же, нет более благодарного зрителя, чем ребенок. — Перестань его баловать, он тебе на шею сядет, — бросает между делом старший Гром, надевая кобуру перед выходом. — Да че ты его как каторжника воспитываешь, пусть живёт кайфует в своё удовольствие, жизнь одна, ёпрст, — Костя замирает у зеркала в коридоре после этих слов, пока Юра, усевшись на подлокотнике в гостиной, щелкает Игоря по носу. — Разве я не прав, малой? Ребёнок, которого только что снова уговорили потерпеть вечерок посидеть дома в одиночестве за коробку «Turbo» с коллекционными вкладышами, не мог не согласиться. Юра частенько бывал в гостях «на чай» и неустанно стебался по поводу банки с пакетиками, но смиренно затыкался после пары комментариев старшего Грома. С Игорем отношения у них были почти дружеские: Смирнов любил рассказывать о всяких крутых новинках из мира технологий, кино, травил анекдоты и иногда даже давал какие-то советы, пока Костя не слышал. Было в нём что-то цепляющее, какая-то искра и необъяснимая жажда к жизни. Именно жизни, а не выживанию. На фоне зачастую слишком серьёзного отца Смирнов казался той светлой поддерживающей фигурой, которой Игорю не хватало. — О, шо ты, чемпион? Грамоту очередную получил. Снова английский? Полный ду ю спик инглиш типа? — смеётся Смирнов, в который раз отвешивая эту шутку, но Игорь не злится. По крайней мере, дядя Юра обращает на его достижение внимание. В мироощущении маленького Грома существовало три человека, с которых он брал пример, с каждого по чуть-чуть. Это был весёлый дядя Юра, добрый дядя Федя и папа. Просто папа. Эта характеристика казалась Игорю весьма исчерпывающей. Прокопенко был мудрым наставником, добряком, никогда не ругавшим, если Игорь где-то провинится или накосячит, только поддерживающим. Смирнов был шумным ураганом, показывающим все чудеса и прелести жизни, учившим, как общаться с другими не только кулаками («Компромисс, Игорёк, сила слов, ёмаё»), а ещё более доступно объясняющим, почему некоторые вещи происходят именно так. Папа был папой, со сложным, но по-своему любящим характером, безапелляционными заявлениями и уроками жизни. Он учил, как постоять за себя, как правильно и по чести жить, а ещё, что по-долгу телевизор смотреть нельзя, а то посадишь не только зрение и кинескоп, но и мозги. — Игорёк, не скучай. Верну батька к десяти, — кричит Смирнов уже из коридора, когда они собрались на выход. — Хорош трындеть. Бу-бу-бу, бу-бу-бу, как радио тарахтишь. Костя ворчал, но был, пожалуй, счастлив, зная, что хотя бы иногда его рабочая жизнь не конфликтует с семейной.~~~
У Юры, на самом деле, со старшим Громом были сложные отношения. Будучи довольно разными по своей натуре, характеру и взглядам на жизнь, было у них что-то неизменно общее, из-за чего они и держались вместе. Костя, конечно, часто возмущался выходкам Смирнова, но скорее с ухмылкой, думая, как же этот сукин сын снова выкарабкался. Юра был дерзкий, взбалмошный, взрывной, как пороховая бочка. От него нельзя было ожидать ничего (кроме просьбы дать в долг после «ты чего такой смурной?») и, пожалуй, именно это Косте в нем и нравилось. Он не любил спокойствие, ему нужна была вечная доза адреналина и риска, и Юра с лихвой этого поставлял. Юра тоже не любил спокойствия, но очень любил деньги и хорошо жить. «Жадность фраера сгубила», — напоминал ему периодически Прокопенко, а Смирнов горделиво откидывал волосы назад и отвечал: «Зато помер по красоте». Юра был неуловимый. Он был как вольный ветер, как шальная пуля, молниеносно свистящая в полёте. Вот она здесь, с тобой, в магазине твоего пистолета в кобуре, а вот она уже прошибла тебе грудную клетку и улетела как ни в чем не бывало. Смирнов был непредсказуемый, с ним думать не работало. Ты просчитаешь всё до мельчайших деталей, а Юра выкидывает очередной свой фортель, ломающий все планы. Костя знал, что никакого постоянства от Смирнова ждать не стоит, он и не ждал. Просто принимал как данное и рабочие моменты, и, когда после долгого исчезновения по каким-то своим причинам тот появлялся, будто и не пропадал, и, вроде бы, все становилось хорошо. Нормально. У них бывали ссоры. Гром часто срывался на Юру из-за его неуместной безалаберности и легкомысленности, на что тот посылал его куда подальше и, закурив, удалялся в своём отличном пальто, не отвечая более на звонки и пейджер. Если ему говорили исчезнуть — он исчезал. К чему тратить своё драгоценное время на тех, кому твоё присутствие набило оскомину, верно? Юра не обижался, нет, ему не пять лет, в конце концов, но он ждал, если честно, даже выжидал, когда Гром снова придет к нему на порог с бутылкой коньяка, чтобы зарыть топор войны. Смирнов всегда встречал его с довольной ухмылкой и, окинув взглядом с ног до головы, впускал к себе в квартиру. Он знал, что Костя придет, это был лишь вопрос времени. За долгие годы он давно выучил его ходы, тут не нужно было быть великим знатоком шахмат. Юра всегда ставил шах, а Костя всегда выходил из этой ситуации, приходя к нему. Их общение было похоже на нездоровую зависимость, вредную привычку наравне с курением. Юра был адреналиновой иглой, на которую невозможно было не подсесть, но ведь и Гром был абсолютно такой же, даже покруче. Это как сравнивать кодеин с героином. На каждый найдётся свой покупатель, а тут и далеко ходить не нужно. Вон один, совсем рядом, сидит в курилке и травит свои байки с привкусом «Парламента», закинув ногу на ногу, будто находится в окружении господ, а не кучки мусоров. Иногда Косте хотелось спросить, что Юра здесь забыл. Тот, кажется, тоже частенько задавался этим вопросом, но у него жизнь на участке не заканчивалась. У него, в отличие от многих, была своя настоящая жизнь, полная ярких красок, приключений и другого, где Костя не был необходимостью. Скорее, приятным дополнением. У самого Грома же такого не было. Дома его ждал Игорь, и вся его микровселенная, в целом, на этом заканчивалась. Нет, он очень любил Игоря, но иногда думал, что не был готов к этому. Ко всему, что происходило. — Ну слушай, это всё так сложно, муторно, от-ответственно. Этого реально хотеть надо, бабки иметь, всё такое. Тем более, мы в такое время живём неспокойное. Тут не знаешь, что завтра будет, а ты в этот мир ляльку выпускать собираешься. Оно ему надо? — как-то, сидя дома у Грома, они завели тему жизни. Не работы, не приватных мыслей, а именно жизни. Тему завёл сам Костя, взгромоздившись на подоконник панорамного окна с пачкой сигарет, а Юра не мог не присоединиться, залезая с ногами. Он сидел напротив Грома, опираясь о свои колени и периодически кряхтя при попытках нормально стряхнуть пепел в пепельницу, стоящую между ними. Смирнов выдыхает сизый дым, запрокинув голову, а потом смотрит на друга, тыча в него сигаретой. — Вот поэтому у меня и нет детей, Костик. — У тебя и жены нет, — усмехается мужчина на такой пассаж. — А зачем мне жена? У меня ты есть. — Иди ты, — Костя фыркает, чиркая зажигалкой. — Ну а что, как там говорил папа Дяди Фёдора? Будь у меня такой мент, я бы и не женился бы никогда. Вспомнить только твою яичницу, ммм, душу дьяволу за неё продал бы, — Смирнов наигранно стонет от удовольствия, прикрыв глаза, и смеётся. — Нет у тебя души, Юр, кого ты обманываешь. — Туше, что есть, то есть. Все-то ты про меня знаешь. Юра смотрит плутовато на него, а Костя качает головой. Из приоткрытой форточки дует приятным холодком, слышен гул проезжих машин. Их немного, люди ещё отходят после нового года, сидя по домам и гостям. Милиция сейчас отработала самый опасный день года — 1 января — и может хоть на немного выдохнуть. Гром закрывает глаза, приложившись к холодному стеклу, и курит, погрузившись в собственные мысли, поэтому удивленно поднимает голову, когда слышит чужой голос. — Что Игорьку на день рождения подарить? Есть какие-то ма-а-териальные, так сказать, вариантики? — Смирнов перед ним тушит сигарету и опирается о колени. Настроен, кажется, серьёзно. — Приставку хочет, но нам такое добро не по карману. Мы машинку-то никак не купим, — чешет шею Костя. — Предоставь это мне. И не строй такую моську, мне мелкому ничего не жалко. На детях не экономят. — Спасибо, Юр, правда, — Костя не ожидал такого. Ему было даже как-то неловко. И перед Юрой, которого он вынуждал так разоряться, и перед Игорем, которому не мог подарить дорогую игрушку. — Буду должен. — Перестань, шо ты гонишь, — отмахивается Смирнов. — А мне что тогда ему подарить? — Себя ему подари. Поверь, для него это будет самый лучший подарок. Они часто сидели вот так, в тишине, подолгу вдыхая сигаретный дым. Праздные разговоры о работе были дешевкой, им это было не нужно. Молчание, окутывающее их, было намного интимнее, доверительнее. Чаще всего Юра сидел напротив, как сейчас, и смотрел лукаво своими лисьими глазами так, что казалось, он знает все, что творится в голове у Кости. Тому наоборот было интересно, о чем думает Смирнов в эти моменты, изучая взглядом. А тот ни о чем не думал. Просто смотрел. Впитывал момент. Костя почему-то не верит, но прислушивается к совету.~~~
12 января Прокопенко забирает на себя его смену и отправляет домой сидеть с ребёнком, передавая поздравления и обещание, что подарок Игорьку дойдёт через «зайчика». Костя издаёт смешок, боясь представить, какие тут могут быть зайчики. Все мысли уже в грядущем дне рождения сына. Тому уже стукнуло десять, первый юбилей, настоящий праздник. К этому дню Гром готовился за месяц, если не больше. Хотелось сделать достойный подарок и на Новый год, и на день рождения, потому декабрь выдался ещё жарче, чем обычно. Зато сейчас был хорошо накрытый стол, газировка, сладости и вместо торта любимые Игорем пирожные «Картошка» со свечками. Костя предлагал позвать друзей, одноклассников, но ему ответили, что он отпразднует с ними позже, а сейчас хочет просто побыть с ним. Мужчина улыбается сыну и треплет его по волосам, говоря, что его слово — закон. Игорек попросил поставить недавно принесенную кассету, и сейчас они весело танцуют под вокал Сюткина, смеясь и шутливо соревнуясь в том, кто кого перетанцует. Спросите у любого на Тверском бульваре, Кто лучше всех танцует твист и рок-н-ролл, Кто лучше всех играет Пресли на гитаре — На это каждый ответит, каждый ответит… В дверь раздаётся громкий настойчивый стук. Игорь оборачивается и, пока Костя делает звук потише, идёт к двери, но не открывает, ждёт папу. Гром хмурится, потому что гостей они, вроде как, и не ждали, но, посмотрев в глазок, он с удивлением открывает дверь. — Дядя Юра! — Игорь счастливо бросается к пришедшему, и Смирнов, широко улыбаясь, даже приподнимает его, но тут же ставит на место. — Ох, какой ты уже большой, Игорёк, чуть спину не надорвал, — кряхтит он, смеясь, и проходит в прихожую. Всё его пальто мокрое то ли от снега, то ли от дождя — погода сегодня была очень странная. Он стряхивает с макушки влагу и вешает верхнюю одежду на вешалку, оставив перед этим два подарочных пакета на полу. — Ты чего это? — спрашивает Костя, пожимая руку, а потом закрывая дверь. — У тебя ж сегодня вылазка вроде. — У меня сегодня законный выходной, папаша, — довольно, почти гордо хмыкает Смирнов, приглаживая волосы и забирая подарки. — Я сегодня на спец.задании под кодовым именем «Зайчик». — Зайчик? Честно? — усмехается Гром, когда они проходят в комнату, где продолжает играть музыка, а Игорь уже готов хвастаться папиным подарком и получать новые. — Честно. О, это «Браво»! — Костя закатывает глаза, улыбаясь. — Не-не, это ж реально «Браво», я эту пластинку знаю. В этот раз не получается сдержать смеха. Смирнов, конечно, умел удивлять и появляться словно гром среди ясного неба, неожиданно и громко. Вот и сейчас он, подобно Деду Морозу («А завтра Старый Новый год, вообще-то») возник у них в гостиной, разве что не на санях прилетел. — Ну что, малой, показывай, — Юра падает на диван, и ему в руки тут же попадает игрушка. — Ух ты, ну ничего себе, Трансформер? Улёт, Игорёк, полный. Это тебе папка подарил? Костик, браво. Игруля огонь. Ну-ка, а во что превращается? Костя отходит на кухню, чтобы налить чаю гостю, и улыбается, слыша разговоры в гостиной. — Па-а-ап, ну иди сюда, я без тебя подарки открывать не буду. Приходится ускориться и дозаваривать чай уже с гостями. — Так, это от дяди Феди и тёти Лены. Они потом ещё обязательно поздравят, но очень просили передать тебе свой презент сегодня, — Смирнов передаёт пакет с коробкой, которую Игорь тут же начинает радостно потрошить. — Плеер! Серьёзно? Очуметь! Пап, ты погляди, какой крутой, — мальчишка с горящими глазами показывает Косте небольшое устройство и пару подарочных кассет. — Я теперь же смогу где угодно музыку слушать! — Сможешь даже в трамвае ехать и пре-е-дставлять, что ты в крутом фильме, — добавляет Юра, положив одну руку на спинку дивана и закинув ногу на ногу, чуть дергая мыском ботинка. — Второй сейчас будешь открывать? — Конечно! Через минуту радостный крик будет слышно аж до Литейного. — Спасибо, дядя Юра! Я об этом мечтал! — кажется, Игорь сейчас лопнет от счастья, обнимая одной рукой коробку с приставкой, а второй Смирнова. Тот улыбается, похлопывая ребёнка по спине и обнимая в ответ. Смотрит на Костю, который шепчет одними губами «спасибо», а Юра качает головой, мол, не стоит. — Месяц назад только вышла, свежак. Будешь самым классным парнем на районе. — А я могу её прям сейчас подключить? — Спрашиваешь, конечно, — Юра треплет Игоря по волосам, вставая с дивана и потягиваясь. Пока мелкий разбирается с «Dendi», Костя подходит к Смирнову, протягивая ему чай. — Благдрю, — Юра делает глоток. Надо же, даже сахара положил, сколько нужно. Помнит. — Но я, наверное, сейчас уже побегу. Старший Гром хмурится, смотря исподлобья. — Ты чего, оставайся. У нас тут фуршет, всё за наш счёт, — пытается отшутиться он. — Это ваш праздник, чисто семейный, Федя сказал, я только мешаться буду, не-не-не. — Юр, не дури. Только после уговоров Игоря, умоляющего остаться хотя бы на немного, Юра сдаётся. Пьёт и чай, и газировку, и праздничные пирожные ест, и даже пробует сыграть в приставку с ним. Костя наблюдает за этим соревнованием, где азартный Юра впервые, кажется, поддаётся ради счастья мальчугана, хваля его за ловкость и просчитанные удары в WWF. И как будто бы даже все хорошо. Нормально.~~~
Когда Игорь заболевает, Косте кажется, что наступил конец света. Он ожидал от их несладкой жизни чего угодно — наводнения, очередного обвала биржи, да даже войны, в конце концов, но никак не того, что посреди майских праздников Игорь сляжет с лихорадкой и температурой под сорок. Приходится брать отгулы (а его помощь в участке сейчас была на вес золота), не спать сутками, хоть к этому не привыкать. Гром пытается лечить самостоятельно, но у него хреново получается, потому что, оказывается, пулевые закрывать проще и знакомее, чем сбивать детям температуру. Не помогает даже скорая и звонки Прокопенкам — Федя укатил в Рязань в командировку, а Лена где-то за городом, но пытается помочь как может. Помощь приходит откуда не ждали. Гром просит единственного относительно близкого человека (не знает, как иначе его охарактеризовать) принести кое-какие продукты и лекарства, потому что даже из дома выйти не может, и Юра вскоре появляется на пороге их квартиры, теребя смешную авоську в руках, которая совсем не вяжется с его крутым образом. Пусть сейчас на нем не привычное пальто, ставшее его физическим фирменным знаком, а цветной пиджак, скрывающий под собой такую же аляповатую рубашку, его стиль и характер узнаётся мгновенно. — Даров, Костик, ты как, живой? — спрашивает он, проходя в квартиру и внимательно осматривая боевого товарища. Выглядел он так себе. Быстро прикладывается тыльной стороной ладони к чужому лбу. — Да вроде нормальный, а чего ж тогда жаропонижающее просил? — Игорёк болеет, не я, — Юра строит какую-то совсем многозначительно-понимающую рожу и разувается. — А что, так плохо выгляжу? — Аб-абсолютно хреново, друг мой. На самом деле, Гром рассчитывал, что Юра просто придёт, подкинет вещи и убежит дальше по своим делам, но он остаётся. Меняет прохладное полотенце Игорю, рассказывая фоном какие-то истории, чтобы отвлечь ребенка, сидит с ним, пока Костя убегает в участок отчитаться, взять работу на дом и сориентироваться в происходящем сейчас на арене криминала. Смирнов даже помогает прибраться немного, когда Игорь засыпает тревожным сном. Костя, конечно, может наехать за то, что теперь всё лежит не так, как лежало, но за помытую посуду точно спасибо скажет. Ближе к ночи они оба снова хлопочут, сбивая температуру. — Иди отдохни, ты даже сегодня весь день на ногах. Костя не знает, чем заслужил такую помощь небес, но отказываться не собирается, и поэтому, устроившись на диване, листает книгу, которую начал так давно, что приходится начинать читать сначала. Он и не замечает, как тихий голос Юры, рассказывающего какую-то чушь про выдуманных пришельцев, начинает убаюкивать не только Игоря. Гром так и засыпает на диване, а Смирнов, заметив это, его не трогает. Лишь качает головой, пытаясь понять, как можно доводить себя до такого состояния, и только суетится на кухне по мелочи. Спустя какое-то время Юра осторожно подходит к Косте, подложившего под голову руку вместо подушки во сне, и аккуратно трогает его за плечо. Он ожидал чего угодно, вплоть до того, что его просто проигнорируют, но к тому, что его резко хватают за горло, оказывается как-то не готов. Гром спросонья, оказывается, такой же опасный, как и в обычное время. — Кость… — хрипит Смирнов, глядя на продирающего глаза коллегу. — Задушишь… Рука тут же исчезает с шеи, а мужчина садится, освобождая место рядом. — Юр, прости, привычка, — Гром неловко почесывает затылок, опустив взгляд, и потом как-то на автомате смотрит на часы, даже не запоминая времени. — Ты чего ещё здесь? — Да сначала ждал, пока Игорек уснет, потом и ты выключился. Вот решил вам что-нибудь на завтра сварганить, а то у вас мышь повесилась, — хмыкает Юра, подёргивая ногой. От этого мнимого безделья и не такое делать начнёшь, ища, куда себя деть. Костя, кажется, настолько же удивлен, как и Смирнов, чуть не задушенный минуту назад. Просто это было настолько неожиданно, что он даже не может найти никаких подходящих слов. — Ты чего, не стоило, я и так тебя дернул, небось ещё и со смены… — Перестань, — в привычной ему манере говорит Юра, качнув головой. — Не хотел бы — не пришел бы, ты меня знаешь. Всё в порядке. Главное, что тут всё устаканилось. — Откуда ты вообще?.. — намекает Гром на то, как неплохо мужчина, оказывается, обращался с детьми. — Да у меня у систер лялька есть, я уже на опыте. Они сидят вот так вдвоём в тишине ещё какое-то время. На улице уже не так темно — приближаются белые ночи. Эхом от стен домов отражаются чужие разговоры, смех и песни под гитару гуляющих в длинные выходные. Скоро лето, приносящее с собой ощущение лёгкости, чего-то хорошего и прекрасного. Костя думает, что надо как-нибудь свозить Игорька на море. — Спасибо, Юр, — он поворачивает голову к Смирнову, тихо и искренне благодаря того за всё, что он сегодня для них сделал. — Да не за что. Считай, что я долг выплачиваю, — улыбается тот, но, увидев грозный взгляд Грома, добавляет, — Шучу. — Останешься уже? — взгляд снова падает на часы. — Или попрёшься в ночи? Юра, на удивление, даже не думает, не ломается. — Честно, никуда не хочу. Так что с радостью уроню кости туда, куда разрешишь. Ха-ха, понял, типа, Кости уроню. — Придурок, — фыркает Гром с улыбкой, впервые за долгое время раскладывая диван.~~~
Прокопенко работающему с ним Юре не доверял. Ну, не то, чтобы не доверял, просто считал его товарищем ветреным, ненадежным. Они, конечно, все вместе иногда работали, но Федя как-то избегал работать в дуэте со Смирновым, который на пике азарта походил на умалишенного, смеясь и размахивая своими береттами. Грому же, наоборот, будто было комфортно, когда у них были вылазки на троих, или когда Костя прикрывал Юру на его задании. Будто бы это абсолютное отсутствие стабильности в работе и тотальная непредсказуемость были в удовольствие. Костя ничего из этого не отрицал. Его постоянным напарником всё равно оставался Прокопенко, с которым у них был сбалансированный дуэт. Не самоубийственный. — Ну ты, конечно, даёшь, — подытоживает Федя, сидя на кухне, когда слышит рассказ Грома об очередном закрытом деле, на котором они как раз работали со Смирновым. — Я, конечно, вам поражаюсь, мягко говоря. Ладно он у нас мальчик особенный, а ты-то? Ещё и под пули, как всегда. Как вы ещё друг друга не поубивали, конечно, понятия не имею. Костя усмехается в кружку кофе, отводя взгляд в окно. Там снежно, морозно, хорошо. — У него ж бог знает что на уме, — Прокопенко качает головой, а Гром безапелляционно соглашается. — Я знаю. — Так какого черта каждый раз лезешь за ним в пекло, Кость? — Мне всегда интересно, чем это всё закончится. ~~~ Их отношения похожи на зависимость, поэтому в феврале 95-го Юра возмущается лишь для проформы, когда Костя зовёт ловить Анубиса. Гром не сомневается, что тот согласится. Всегда соглашается. Особенно, когда дело такое интересное. Потакает его страсти просаживать свои и чужие деньги в казино, давая в долг взамен на помощь. Тот смеётся, возвращая купюру так же быстро, как и забрал. — Я так и думал, — улыбаясь, говорит Костя. — В прошлый раз я тебе помог. Мой информатор сейчас в Неве рыбу кормит. — И немного в Фонтанке. Гром смешной, зараза, Юра не может не согласиться. С интересом слушает, что там произошло у них с Прокопенычем на последней вылазке у Армана. Готов даже посплетничать, как бабка у подъезда. Обращает внимание и на бланк, заполняемый коллегой. Федя возмущенно подскакивает, а Смирнов с Костей переглядывается, и Юра, затягиваясь, глазами вопрошает, мол, ты чего натворил. — У тебя тридцать секунд, чтобы извиниться по-человечески. Или ищи себе нового напарника. Время пошло. Щёлкает секундомер. — О-хо-хо, — Юра опускает взгляд, смеясь. Гром влип. — Повторяй за мной. Я придурок, который не уважает своих друзей, — Федя, кажется, оскорблен до глубины души. Костя выдыхает сигаретный дым. — Который не уважает своих друзей. — Придурок, — исправляет Прокопенко. Гром смотрит на Юру, а тот качает головой, мол, дружок, я тут тебе не помощник. Когда время выходит, никто, конечно, не соглашается работать в паре с Костей. Все знают о его методах работы. Нет ничего удивительного, что терпеть его никто не станет. К работе с Громом нужно быть готовым. Это целое искусство. Он это сам прекрасно понимает и потому приходится извиняться, и Смирнову это доставляет неподдельное удовольствие. — Я придурок. И я… — Костя подбирает слова, думая, как случайно не обидеть сильнее, — очень извиняюсь за то, что направил на тебя пистолет. Кидает очередной быстрый взгляд на Юру, который не особо поддерживает. — Заряженный. В голове у Смирнова только: «Серьезно, Гром? Ты, конечно, реально придурок». — Юра. — М-м-м, — ему даже интересно, что Костя сейчас скажет. — Я очень извиняюсь, что ты потерял своего информатора. Недостаточно. — Из-за моей неосторожности. Такой ответ вполне удовлетворяет. — Браво, браво. На этом выступление заканчивается и группка милиционеров из их участка расходится. В принципе, и им пора. Смирнов поднимается со своего места, туша свою понтовую сигарету в местной пепельнице. Всё это время он думал над чужим предложением — хотя мог и отказаться, деньги-то всё равно остались у него, — или только обманывал себя, что думал. Решил он всё ещё на первых секундах разговора. — Хотя знаешь, я… попробую что-нибудь узнать про Анубиса. Гром ему благодарен, на самом деле. Потому что Юра обязательно что-нибудь узнает. Он в этом деле чертовски хорош, каким бы клоуном не был. — Серега, ты чего такой смурной? — Юра, иди дальше. Костя усмехается. Дурной он, конечно. Зато свой.~~~
Юра правильно говорил, что когда приблизится пубертат, Игорь ему спуску не даст. «Ты с ним ещё и поседеешь, я те отвечаю». С каждым днём Костя приближался к этому состоянию хотя бы душевно все сильнее. Вспышки и ссоры возникали всё чаще, но, благо, Игорёк по-прежнему оставался отходчивым. Когда встаёт вопрос о поездке в Диснейлэнд, Гром хмурится, но берёт нож, чтобы вскрыть тайник, ещё до того, как Игорь уточняет, что билеты на двоих. Он готов и на одного столько пахать. Чтобы хоть как-то сделать сына счастливым. Проблема заключалась в том, что Игорю нужно было время, проведенное вместе. Ему было не так важно, где и когда. Главное, что вместе. Костя знал об этом. Знал, что так будет, потому что такое уже было, тогда, в июле восемьдесят восьмого. Но он ничего не мог с этим сделать. Работа у него такая дерьмовая. Мир лучше делать, а дома не уметь даже создать погоду. Игорь закидывает сделанный полароид в тайник, желая сохранить момент, где папа рядом, как самое драгоценное сокровище, которое во сто крат дороже денег. Костя думает, как быть дальше. Игорь снова дуется. Костя снова собирается пропасть на работе. Игорь выбирает план «Б» и предлагает пари с шахматами, ставя на кон деньги на стиральную машину. Костя усмехается, глядя на самоуверенность сына. — Ушлый ты. Это тебя дядя Федя научил, да? — Дядя Юра, — Игорь довольно улыбается. Старший Гром качает головой. Ну конечно, кто же ещё. Только вот, несмотря на игру, мысли у него уже все в работе. В том, как выйти из отпуска поскорее, в том, как заработать денег на поездку, в том, что поймать Анубиса звучит как потенциальная премия. Звонок телефона после партии звучит как надежда для Кости и как отчаяние для Игоря. Никакого совместного отпуска. Костя не может не взять трубку. — Костя, я знаю, где сегодня будет Анубис, — знакомый голос в трубке звучит как ангельское пение с этой невероятно нужной информацией. — Пам! — Сегодня? — Гром понижает голос, но Игорь умный мальчик, уже понимает, что снова останется один. — Да! Ты как там, не занят? — Смирнов полный энтузиазма, уже наверняка распределил, на что поставит деньги от полученной премии. — Да, у меня сегодня весь день свободен, — бессовестно врёт Костя. — Могу хоть сейчас приехать. — Это а-абсолютно грандиозно. Тогда прокатимся за город, — смех через искажение трубки телефона всё такой же знакомый и узнаваемый. — Юра, ты лучший, — Гром, кажется, может видеть, в какой довольной улыбке расплывается чужое лицо после похвалы, — и это даже на сарказм. — Это вон ты Хмуровой скажешь. Всё, давай. — Ага. В этот момент у обоих Громов уже поставлена своя цель на сегодня. И они даже не догадываются, что она одна и та же.~~~
Уже стемнело, когда мотоцикл Прокопенко с тремя пассажирами останавливается неподалёку от места, где будут разворачиваться события. Костя уже полностью переключился в режим «Вижу цель — не вижу препятствий» и головой думал только в эту сторону. Юра, сидящий в коляске, собирался ехать первоначально только, как сопровождающий, дорогу показать, но шестое чувство подсказывало, что вечер будет веселее, чем ожидалось. Только Феде не нравился слишком горящий взгляд Грома, который не сулил ничего хорошего. — Юра, бинокль дай. Едва тот оказывается в его руках, Костя уходит ближе. — Гром, подожди, Гром, ты… нас подождать не хочешь? — кряхтит Смирнов, пытаясь вылезти и догнать. — Федь, отстегни меня. Взору открывалось целое полчище сектантов. То, что нужно. — Не надо нам туда, — Прокопенко, чтобы сказать это, даже бинокль не нужен. — Спецов надо вызывать. Костя, конечно же, не согласен, кто бы сомневался. — Вот даже не обсуждается, — Федя мотает головой. — Федь, я не понял, а где азарт, а? Вот оно. Наглядное доказательство и причина того, что будет дальше. Точка невозврата. — Сходим на разведку, аккуратно посмотрим и всё, — Федя знает его это «и всё», уже проходили. Костя пихает друга в плечо. — Нормальный план. — Сказочный. Там одних этих сектантов только человек двадцать. Видно, что Прокопенко начинает закипать от упрямости Грома. Юра, подошедший сзади, только подливает масла в огонь, комментируя со своими смешками. — Это только снаружи. — Ты хотел изучить — изучай вон отсюда. Дальше я шагу не сделаю. Костя качает головой. Знает, что Федя не передумает. Он на его манипуляции давно не ведётся, хоть и готов ради него на многое. Но в этом плане они были очень разные. Прокопенко никогда не рисковал, когда видел, что риск не оправданный. Гром рисковал всегда, когда видел риск. Поэтому сейчас он для себя тоже уже всё решил. Федя ещё на что-то надеется, переводя взгляд с него на Юру, но Смирнов тоже знает, что Костя всё решил, ему к гадалке для этого ходить не надо. — Юр, ты?.. Гром, Гром! — Прокопенко подрывается, когда его непроходимо тупой товарищ собирается лезть в очередную передрягу в одиночку. Догоняет его уже на спуске. — Тебе на меня, на друга, плевать — это нормально. Но ты хоть о сыне-то подумай. Слова Феди как всегда летели метко в сердце. Только проблема была в том, что Гром только о сыне и думал, решая ввязаться во всё это сегодня. Он думал, только не так, как ожидалось другими. У Громов эта особенность всегда была. Костя не собирается ничего доказывать, только отдаёт отвоёванный в шахматы картуз Прокопенко. — Спасибо, что подкинул с ветерком. Бум! Ещё одна точка. — Послушайте, эм… — Юра очень не хочет лезть в их личные разборки, но остаться всё равно в стороне не может, поэтому помогает так, как умеет. — Предлагаю компромисс. Федя уходит обратно к мотоциклу. Гром кидает очередную провокацию в его сторону. — Я так и думал, что у тебя кишка тонка. Да уж, Юра, а ещё говорят, что ты проблемный. — Федь, знаешь, у него талант, — начинает Смирнов, оборачиваясь через плечо, чтобы проверить, что Костя ушёл ещё недостаточно далеко. Вот же ж… Проклятье. Понимает, что нельзя оставить его одного. Он и не сможет. — Если он сейчас пойдёт один, он наступит на все грабли. Я его просто прикрою. Прокопенко злится. Опять Юра, опять этот неугомонный, который будто только и делает, что затягивает Грома во всякие неприятности. Федя знает, что он нормальный парень, знает, что действительно прикроет, но он злится. Злится, потому что Смирнов снова потакает выходкам Кости и подкармливает его адреналиновую ломку. — Удачи! — говорит он, огрызаясь. — Только она вам там не поможет. — Зато ты можешь помочь, если побудешь здесь, — Юра нервно прокручивает беретту в руках, проверяя её боевую готовность. Знает, что пригодится. Федя действительно может помочь и договориться с ним надо, даже если он обижен настолько, что готов уехать прямо сейчас — но не уедет. — Если что-то пойдёт не по плану, можешь вызывать спецов. Договор? Загорается фонарь мотоцикла. — Федь. Рычит мотор, и Прокопенко одним взглядом говорит Юре: «Если с ним что-нибудь случится, я тебя убью».~~~
Вот чёрт бы тебя побрал, Гром, всё с тобой через задницу. Вечно куда-то встрянешь, откуда нормального человека клешнями не вытащишь, только гроб заказывать. А я, дурной, на кой чёрт за тобой каждый раз лезу? Юра, тупая ты бошка, хоть бы раз подумал, стоило ли оно того. И ведь стоило, епрст. Каждый раз стоило. Охуенный ты друг, Юрочка. С такими друзьями и в пир, и в мир, и на поминки. Носишься с Костей, прикрываешь его жопу, а он потом твою, так и идёте по жизни рука об руку, разве что не в припрыжку. Ах какая пара, пи- Смирнов мотает головой, отгоняя навязчивые мысли. Успеется ещё. Надо голову делом занять и придумать, как их с Громом живыми вытащить из этой халупы дворцовой. Костя прекрасно слышит чужие шаги сзади, когда сидит за деревом уже не так далеко от места встречи сектантов. Он даже догадываются, чьи шаги это могут быть, и чутье оказывается право. Это Юра. Снова Юрка, такой же наглухо отбитый, лезет с ним под пули. Но от его присутствия становится легче, определённо легче. Возможно, Гром с самого начала знал, что Федя откажется, и надеялся, что Юра будет рядом. — Настанет день, я возьму себе такую же, — совершенно невпопад, по мнению Кости, говорит Смирнов, указывая на одну из припаркованных тачек. В голове снова только и мыслей что о бабках, ну конечно. — Да? — Да! — в глазах совершенно детский восторг и этот любимый огонь азарта. — И сколько ты на неё копить будешь? — Костя не сомневается, что Юра купит. Обязательно купит. Это же Юра. Он всё, что захочет, всегда получает. Ещё стопроцентно приедет на ней в участок хвастаться и залихватски предложит подвезти, нет, прокатиться. — Кость… — С нашей-то зарплатой. — Да мы живем в такое время, — как всегда заливает свою песню Смирнов, с энтузиазмом рассказывая всё Грому, — сейчас бабки, они лежат под ногами, нужно научиться их поднимать. — Ты лучше под ноги смотри. А то вляпаешься во что-нибудь не то. — Да ты просто… — Опять. — Ты ничего не… Конечно же Костя его не слушает. Юра закатывает глаза, пробегая следом за ним. Упрямый осёл. — Ты абсолютно не чувствуешь вибрации времени. Вот я не планирую жить в нищете. Эти разговоры Грому, честно говоря, уже набили оскомину. Иногда Смирнов был просто невыносимым в этом плане. У него перед глазами будто только и стояли деньгиденьгиденьги, хотя Костя понимал, что Юра умный, очень умный, и как раз от горя от ума суётся в разные передряги, стараясь навариться. Он правда толковый, классный, надёжный, он часто был Грому поддержкой и опорой, подхватывал его идеи, мысли, переживания. Но иногда его так зацикливало на этих проклятых деньгах, и Косте, который уже проходил в своей жизни разговоры о вибрациях времени, так и хотелось закричать: «На деньгах мир клином не сошёлся!». Но Юра бы и тогда, как обычно, откинул бы волосы с лица и ответил: «Лучше плакать, сидя в Мерседесе, чем на велосипеде». — Полгода копить на средний пылесос и наслаждаться чувством долга, рискуя получить пулю в лоб — это не выбор, брат, — Смирнов смотрит ему прямо в глаза, говорит искренне, не чисто-горячечно на своей полуманиакальной волне. Правда хочет донести до Кости, что можно жить по-другому, донести на его языке, понимая, что он переживает каждый день, понимая, потому что живёт и работает точно так же. Только проблема, что это совсем не помогает, нет. Хуже. Бьёт в самое-самое. И от этого неприятно болит, ноет, отвлекая от мыслей. Косте это знакомо. Туда же били в июле восемьдесят восьмого. — Это привычка. И он снова, снова прав. Косте хочется хоть как-то возразить, попросить замолчать, но Юра продолжает. — Новое время диктует новые правила. Свобода выбора, брат — это сила. И он так горд своим умозаключением, что Гром не может ему не съязвить, чтобы хоть как-то отвести потяжелевшую душу. — Ошибаешься. Сила — это масса, помноженная на ускорение. Смотри. Более пафосной подводки для метания бинокля в затылок ещё, конечно, не придумывали. Браво, Гром. — Ещё пары биноклей не найдётся? — Юра смеётся этому. Костя, сукин сын, вот только ты такое можешь. Ну ничего, они вдвоём прекрасно справятся и без биноклей.~~~
Они стоят уже на подходе к основному месту событий, прикрываясь масками и костюмами, когда что-то грохочет неподалеку. — Что там за шум? — Палец видал? — одна короткая фраза Грома, и охранник получает по башке точным ударом, падая оземь. Юру пробивает на ха-ха от настолько тупого отвлечения, которое, браво, ещё и работает. — Вот это было быстрее секунды. — Браво. Это браво. Всё это похоже на космический сюр, и Смирнов уже думает, как будет рассказывать эту историю другим в участке с прагматичными дополнениями Кости. — А это дешёвка, — он отвлекается на маску, думая, что организация такого масштаба, как банда Анубиса, могла бы и подсуетиться на что-то подороже, но приходится быстро вернуть внимание на Грома, который, конечно же, на месте больше двух секунд стоять не может. И у кого ещё шило в заднице. — Послушай, Гром, послушай. Давай с тобой договоримся. Костю этим «договоримся» кормить бессмысленно. — Давай договоримся: если мы с тобой куда-то идём — а мы с тобой, видимо, куда-то идём, — давай вот без этой вот твоей самодеятельности. И давай так, ты вот щас, прям щас определись, партнер, подчиненный я или кто тебе. Мне надо соблюдать субординацию. И почему-то этот вопрос заставляет Костю подумать, что всё правильно. Хорошо. Нормально. Смотрит на Смирнова, серьёзного, как депутата, который пытается достучаться до него через маску, рыская голубыми даже в желтом свете глазами. Правда хочет знать ответ. Костя улыбается, но вслух он только отшутится. — Тебе? Субординацию? Не смеши, ты личные границы-то не соблюдаешь. — Я сейчас серьёзно, Кость, — он мотает головой, и Грому даже немного стыдно, что Юра сейчас не видит его лицо. — Это мы с тобой на Дыбе можем сами по себе, но вместе работать, а тут масштаб другой. Мне нужно понимать. — Прикрывай меня и просто будь рядом. Достаточно понятно? — Достаточно, мой товарищ майор, — снова, как при первой встрече, он приставляет руку к голове, отдавая честь, и надевает маску. Такой он, конечно, дурной. — Но давай всё же действовать сообща. Договорились? — Договорились. Ты идёшь, нет? Да, Гром, ничего удивительного, что с тобой никто не хочет работать. Удивительнее только, что на это всё ещё соглашаюсь я.~~~
Они заходят в роскошную мрачную залу, и Юра снова не может сдержать восторженных смешков. — Лицо знакомое, — подаёт голос Костя, да так, что его за рукав дёрнуть хочется. — Гром. Потише, — они идут между людьми, создавая иллюзию бурной деятельности. — Это Бехтиев, строительный воротила. Он искусно прибирает к рукам памятники архитектуры. Это, хах, колоссально. Костя его восторга не разделяет. — Слушай, этот… Это ж… Как его, ну… Снова юрин смех. — Это Вродин. Этот вообще деньги на глаз считает комнатами. Это абсо-абсолютный гений. Он миллионам людей помог капитал приумножить, — Смирнов слишком хорошо знает Грома и через маску видит его вопросительный взгляд. — Я работал у него, под прикрытием. — Руки чешутся. — Костя, здесь собрались абсолютно все злодеи этого города. Потихоньку начинается запланированное представление. В залу медленно выходят странные, будто бы неживые люди, отплясывающие какие-то свои ритуальные танцы, и от этого, честно говоря, становится не по себе. Атмосфера слишком гнетущая, практически удушающая. От неё хочется уйти, убежать, а она окутывает с ног до головы, топя тебя в себе. В центре появляется лысый мужчина, скидывая мантию, и Юра узнаёт в нём того, кто не так давно чуть не пристрелил его во время разборок в казино. — Что-то мне перестаёт нравиться эта вечеринка. Под местные овации и благоговейный ужас на помосте под потолком возникает гордая и устрашающая фигура Анубиса. — А сейчас все достойные проследуют за Анубисом, чтобы узнать свою судьбу. На прием к мистическому криминальному лидеру начинают медленно стекаться все желающие сохранить свою жизнь, капитал и власть. — Надо брать, пока горяченький, — Костя наклоняется к Смирнову, а в голове уже крутятся шестеренки. — Осознал себя достойным, браво, — усмешка длится недолго, потому что дальше Юра говорит решительно. — Но сейчас мы уходим и дальше следуем со спецназом. Между ними просачивается Вродин со стеклянными глазами, желая поскорее узнать судьбу своей финансовой пирамиды. Гром же для себя, кажется, снова всё решил. Не нравится мне все это. — Гром, — тот уже начинает идти с остальной толпой. — Гром, послушай… На удивление, Костя останавливается. У Юры есть десять секунд, чтобы его переубедить. — Ладно, посмотрели и сделали выводы. Мы же с тобой договорились. — Я не уйду отсюда, пока не узнаю, кто скрывается под маской этого чучела. — Вот это уже самодеятельность, — говорит Юра. «Вот это уже самоубийство», — слышится в его словах. Смирнов тоже начинает закипать, ему не хочется лезть на рожон, он для себя всё узнал и выяснил. Надо оставаться в трезвом уме и здравом рассудке и предоставить дальше работать специалистам. На этом их с Громом работа окончена, а лишнюю работу Юра на себя брать не привык. — Я предлагаю подготовиться и действовать грамотно, без эмоций. Но у Грома же без эмоций не получается, даже если иногда он выглядит как безэмоциональный чурбан, нееет. Он концентрация эмоций, сгусток, только тронь и взорвётся, Юра знает. Поэтому не хочет отпускать его одного. Да и не одного не хочет. — Ты перегибаешь. — Со мной такое бывает, — ну конечно, — но обычно хорошо кончается, можешь у Федьки спросить. Костя уходит, не желая больше слушать, а Смирнов не желает больше убеждать этого упертого осла, недовольно выдыхая в душную маску и перехватывая местную палку-секиру. — Шок — это по-нашему. Нужно что-то придумать, чтобы этот идиот не двинул кони быстрее, чем приедет спецназ.~~~
Конечно же Гром действует как обычно — вламывается в хозяйский дом и нападает на хозяина в окружении стаи злых собак. По-человечески совсем не умеет. Конечно же после этого он получает какой-то розовой дрянью в лицо и оказывается вынужден драться в одиночку против кучи охранников. В глазах мутнеет, плывет, а нужно как-то умудряться попадать в цели в виде всех тех, кто сейчас хочет его убить. Что ж, Юра был прав насчет того лысого в бусах. Наглухо отбитый урод. Ну а Юра-то, конечно, не тупой, и, как только начинается кипиш, ориентируется быстро, занимая выгодную позицию. К звукам из погреба прислушаться не получается, кругом палят, и приходится действовать как обычно — быстро, опасно и со вкусом. Он на сто процентов уверен, что шум поднялся из-за Грома, хах. С ними по-другому никак. Надо бы до него поскорее добраться, пока не убился. Убить его сложно, сколько вон уже пытались и никому не удалось, но раз на раз не приходится. В конце концов, у Смирнова была четкая задача — прикрывать и быть рядом. Надо соответствовать. Спускаясь по лестнице, Юра видит минимум пятерых и все, видимо, по Костину душу. Ну что ж ты за человек такой, Гром. Всё внимание на себя, ты погляди. Придётся разбираться с этим, пока эти пятеро не всадили в него минимум каждый по пуле. И будет не Гром, а сплошная вентиляция. Стрелять Смирнов начинает быстро и чётко. Судя по всему, у приспешников только эти первобытные копья, а пушка у лысого, чтоб его. Но, надо сказать, раз в год и палка стреляет, и Юре всё же прилетает ножевое. Дерьмово. И впервые, впервые, за долгое время руки дают осечку. Будто началась полоса невезений, проклятый Гром, я тебе говорил, что у тебя аура негативная, а меня-то ей за что. Но Костя, видимо, привык исправлять то, что испортил, и буквально за секунду до того, как Смирнов бы встретился с автоматной очередью, сносит местное представительство Анубиса. Перед глазами, кажется, вся жизнь пролетает. Ладно, это была бы тупая смерть. — Глаз-алмаз, дружище. С меня причитается, — хохочет Юра, не слыша никакого ответа. Это привычное дело, но что-то в этот раз не так. Гром вываливается из-за колонны в не слишком приятном состоянии, будто его лихорадит, но вроде не ранен. — Ты как? — Я нормально, — ни черта не нормально. — Я так понимаю, Гром, домой мы уже не торопимся. А где твой этот?.. Грооом. Костя идёт, шатаясь, спотыкается на каждом шагу, и это ой как не нравится Юре. Он щелкает пальцами, пытаясь привлечь внимание, но Гром на него не смотрит — ему всё чудится, что у Юрки глаза здоровенные, как у стрекозы или как у героев этих японских мультиков, которые так любил Игорь. Чёрт, Игорь! От этой мысли получается довольно быстро встать на ноги. Надо закончить работу, закрыть дело, вернуться домой к десяти, а часики тикают, их нет на руке, но маркерная метка так и светится, напоминая об обещании, данном утром. Слышится звук шагов. — Прикрой меня. Ну конечно. — Эт-это аб-абсолютное безумие, — у Юры не находится слов на такой выкидон Грома, он негодует, но делать нечего, придется прикрывать. Как минимум потому, что он хочет жить, как максимум — потому что нужно, чтобы жил Костя.~~~
Наверное, стоило ожидать такого человека, как Хмурова, на месте Анубиса. Человек, прошедший войну, имеющий власть, думающий, что ему под силу взять в узду всё и вся. Не можешь остановить — возглавь, нестареющая классика. Костю всё ещё кошмарит, он ранен, бог знает, сколько крови успело уйти, а этот наркотик, чтоб его, будто всё сильнее проникает в организм, доводя до помутнения рассудка. Начальница, уверенная в своих словах и исключительной правильности своей позиции, даже не спрашивает, обязывает Грома начать работать на неё как на Анубиса. Но он даже не успевает осмыслить всё то, что она сейчас сказала. Внутри всё так и пульсирует «о п а с н о с т ь» большими красными буквами перед глазами, и Юра стреляет в Хмурову, пока та не выстрелила в Грома. Хлопок. В лоб Анубису прилетает пуля. Смех. — Это... браво. Нетнетнет Юра за его спиной словной пьяный. Его перекособочило от ранений, в крови всё та же розовая дурь, а он сам стоит на ногах, кажется, чисто из вредности. Чисто потому, что обещал прикрыть Костю. А сейчас, кажется, он прикрыл не только его, но и огромную подпольную контору. Разве это не здорово? Это кажется самым добрым делом из всех, в которых был задействован Смирнов в последнее время. Он криво хромает мимо, перед этим кое-как сунув беретту даже не в кобуру — будто в карман, чисто для того, чтобы она просто не потерялась. — Не благодари, — Костя жив и вроде сейчас даже не ранен Анубисом, так что на этом Юрина работа выполнена. Гром провожает его уставшим обессиленным взглядом человека, у которого сейчас на глазах всё пошло полным крахом. — Ты чего натворил? Юра, кажется, уже не слушает. Идёт вперед с будто бы невидящим взглядом к этому проклятому складу денег. Ну конечно, для Смирнова это как цветы для бабочек, так и манят, но в их случае это будут только бабочки в животе и оформление с ножевыми ранениями. Юра словно под гипнозом, тянет уже дрожащую руку к стопкам купюр, а Косте его так и хочется окунуть в чан с холодной водой, чтобы тот наконец очнулся и понял, что происходит. — Послушай, сейчас, — Смирнов кое-как тянется до запястья с его модными часами, на которых едва виден циферблат от собственной крови, — скорее всего, спецназ приедет. И это... очень хороший момент, чтобы взять кое-что отсюда и обставить будто так, что... Хмурова стреляла в нас. Или что-то в этом роде. Он достаёт эту чёртову авоську, встряхивая её, а Костя не верит своим глазам. Смотрит на Юру, но не видит. Тому так хреново, что он дышит с трудом, но руки, как в трансе, тянутся к деньгам. Гром качает головой. — Ты этого не сделаешь. На самом деле, Костя не уверен. Он просто надеется, хотя, возможно, в глубине души знает правильный ответ. Первая стопка купюр падает в пакет. — Ты этого не сделаешь, Юр. — Мы заслужили эти деньги, — в голосе будто закипает жгучая обида и злоба. Деньги продолжают сыпаться в сумку. — Каждый день, рискуя своей шкурой. Костя встаёт, желая подойти ближе. Остановить, пока не поздно. — Э-э-это тот самый шанс, брат, — Смирнов снова начинает заикаться, как обычно, когда эмоции накрывают с головой. Он смотрит на Грома и не может понять, почему тот смотрит с таким осуждением. Этот холодный взгляд он видит и чувствует даже под наркотой, от которой в глазах всё сужается до этой маленькой комнаты. — Если упустишь его, будешь всю жизнь сожалеть об этом. Чёрт на плече с лицом Юры греет вилы и шепчет: «Ты сможешь сделать всё для того, кто ждёт тебя дома». — Не дури, Кость, у тебя растёт сын, тебе нужны эти деньги, прекрати играть в хорошего парня, — Смирнов устал от этой проклятой Громовской морали. Она здесь не нужна. Прямо сейчас и прямо здесь она умерла, её нет. Нахер мораль, они чуть не померли здесь, вдвоём порешав организацию, на которую нужна уйма народа, но Костя же полез разобраться со всем сам, и вот поэтому они сейчас в полной заднице и еле живые. Гром не посмеет сейчас ему читать мораль после того, как несколько раз кинул его одного на десятки наемников. — Сейчас нет героев или злодеев. Сейчас есть люди, у которых есть власть и деньги, и у которых нету. Оля тоже ушла не от хорошей жизни, Кость... — Не смей… — буквально рычит Гром, сжав челюсть. Этого он Юре не простит. Ударить в уязвимое место при таких поганых обстоятельствах... Это хуже, чем предательство. Все чувства в мозгу обострены до предела, и сейчас Костя чувствует, как в груди первоцветом распускается разочарование и гнев. — Ты арестован. Юра смотрит мимо него, и даже не думает. — Тогда стреляй. Костя не верит, поднимая дрожащей рукой пистолет. Юра продолжает ссыпать деньги в сумку. — Отойди, — «Что же вы делаете, Костя?». На глаза от всей этой ситуации наворачиваются слёзы. Это неправильно. Это ненормально. Так быть не должно. Костя не хочет стрелять, но и руку опустить не может. — Отойди. Юрина рука в собственной крови, так же дрожа, тянется к пистолету. За окном раздаётся раскат грома, и Смирнов испуганно стреляет на автомате, ожидая пули в груди. Но пуля летит только в Костю. У которого нечем ответить. Юра опускает взгляд, ища рану под сердцем, но её там нет. Рука дрожит. Юре кажется, что он сходит с ума, потому что ему слышится голос Игоря. Его не может быть здесь. Но он здесь. — Нет... Адреналин медленно отпускает, и Гром понимает это лишь тогда, когда силы покидают его и он падает на землю. В уставшей голове, как мухи в банке, мечутся сотни вопросов, но ни к одному из них он не может найти ответа. Почему? Думайдумайдумай Юру знобит, когда он смотрит на то, что он наделал. Он не хотел. Он верил, даже своей дурной башкой надеялся, что всё закончится не так. Это же Костя. Это же... «Подумай о сыне», — говорил он минуту назад. «Подумай о сыне, которого ты оставил сиротой», — думает Юра сейчас. Мысли мутные, наркотик всё ещё действует, поэтому организм работает чисто на рефлексах, когда направляет ствол с привычной целью устранить свидетеля. Только где-то на подкорке, совсем на подсознании звучит голос: «Юра, ты что творишь, это же Игорь». — Дядя Юра... Да чё тут думать. Силы, взявшиеся исключительно откуда-то извне, заставляют Костю подорваться и уронить Смирнова на землю. Он должен защитить Игоря, он должен устранить опасность любой ценой. Даже если для этого придётся убить некогда близкого дорогого человека. «Наверное, именно так чувствовал себя Федя, когда на него наставляли пистолет. Мне действительно стоило извиниться». Тело под Громом мечется в судорогах, а Юра хрипит из последних сил, по-прежнему глядя на него в упор своими пронзительными ледышками. — Финский нож, Костик... Прости. Звучат разрывающие тишину последние выстрелы. Конец. Юра выдыхает, сыграв последний аккорд сегодняшнего представления. Костя падает рядом, испуская последний свой вздох с ощущением тепла чужой окровавленной руки, убившей его, под своей ладонью. «Было бы глупо так умереть» «Но мы умерли» Костя был упрям, принципиален и слишком дорожил теми, кто был с ним рядом. Что-то из этого рано или поздно должно было его убить. Юра зависел от азартных игр, сигарет и Грома. Что-то из этого рано или поздно должно было его убить.~~~
Прокопенко накрывает одеялом, взятым у бригады скорой помощи, Игоря, крепко сжимая его в объятиях, когда всё это заканчивается, а потом с бешено колошматившимся о стенки грудной клетки сердцем идёт в особняк. Там, дрожащими руками, он накрывает тела двух близких друзей ритуальным покрывалом, не в силах даже прикоснуться к ним напоследок. Игорь в ту ночь возвращается в пустой дом один. И будто бы никогда уже не будет хорошо. Будто бы никогда уже не станет нормально.