сказка о маленьком принце, наливных яблочках и гиперборее — колыбели северных ветров

сны у казухи были ясными, светлыми, свистящими хором всех пранародов. ветры украли их имена так же, как когда-то у казухи выкрали его ясенное сердце и ржавый меч. остался он, рыцарь-железный-дровосек, один-оденёшенек, тихий и маленький, забытый Солнцем в стране далеко-далёко. и жил в далеко-далёко принц без короны и имени. не было у принца и слуг, и дворца, и титула у него тоже не было — ничего не было, кроме несчастья в карманах и скрипа вместо смеха. принца тоже обворовали ветра. и принцем он не был. и далеко-далёко тоже — не было. и приснилось однажды казухе —тихому, маленькому, с украденным ясенным сердцем и ржавым мечом — как ветры вьют из атласных лент длинные, разноцветные косы. то были косы времён, косы судеб тысяч людей, бежавших из далеко-далёко давно-предавно. ветры блуждали в своей колыбели и насвистывали, нашёптывали нежную песенку — такой впору баюкать, да только казуха и так спал, и песенку слышал во сне. и о снах-во-снах маленький-тихий казуха, обладатель ясенного сердца, украденного шаловливыми ветрами, не слышал. казухе очень-преочень хотелось вернуть свое (такое же маленькое и тихое) сердце, и поэтому он пришел в далеко-далёко, и поэтому Солнце забыло его, зато — его полюбили колючие северные ветры, обворовавшие его совсем недавно. понравился ветрам казуха. потому решили они спеть для него свою нежную-нежную песенку. скучно ветрам в далеко-далёко; их принц без короны и титула скрипит своим смехом и заливается плачем по самому себе. ветрам поиграть бы — оттого и украли они у принца настоящие слёзы и настоящий смех, обласкали его несчастно-счастливое от горестей-радостей лицо, а принц — не пустился вдогонку, смирился, залязгал шарнирами на своих запястьях и спрятался от ветров среди скал. бросил их. превратился в шарнирно-звеняще-скрипящее чудовище. не было у принца имени и короны. не было и дворца, и слуг, и титула не было; не было у него и страны, и его самого — не было. не было у него своего собственного, живого сердца. трепыхался в груди только смех-скрип и плач. ветры обокрали маленького и тихого казуху, забытого Солнцем, чтоб вернуть себе принца, но до того им понравился казуха, что украденное захотелось — вернуть. и ветры — шаловливые, весёлые дети — явились в его светлые, ясные сны. — посмотри, — зашептали они хором, протягивая казухе в несуществующих своих ладонях одну косу-судьбу. — вижу, — ответил таким же шёпотом казуха. — чья-то жизнь рвётся. ветры согласно закивали своими несуществующими головами, покрутили в несуществующих своих ладонях косу-судьбу и осмотрели то место, где коса-судьба держалась на последней, тонюсенькой атласной ниточке. — это принца нашего жизнь. он льет слёзы, когда смеётся и хохочет, когда хочет заплакать. это всё потому что у него сердца нет и не было. — мне его очень жаль, — закивал казуха. — у меня было когда-то сердце, ясенное, но живое. настоящее. а теперь вы его выкрали, и без сердца мне тяжело. а у вашего принца и того сердца не было. трудно человеку без сердца. — он не человек, — воспротивились ветры. — он принц! мы украли у него имя, а он разозлился и спрятался. стал чудовищем. спасешь его? — а как мне его спасти? — стань ему тем, кем не можешь не стать. подари ему свое имя. и сердце. казуха смутился, раскраснелся, рассыпался весь сомнениями, возмутился: — да как же я ему сердце подарю, если вы его украли! — а ты его полюби. по-настоящему полюби, и вернётся к тебе твоё сердце само. тебе пора просыпаться. пройди по косе-судьбе — и найдёшь нашего принца. ты только его не пугайся. он оттого злой и страшный, что сердца у него нет. а разделишь своё с ним — он сразу изменится. были у казухи сны ясные-светлые, а в далеко-далёко и те — изменились. и проснулся он в страхе и в листьях, а в руках у него — коса-судьба. из сна коса, та самая, атласная, рвущаяся, держащаяся на одной только ниточке. ничего у казухи не осталось. ни ржавого меча, ни дома, ни Солнца за пазухой. только принцева коса-судьба. и приставшие к волосам листья. нечего было делать казухе, и пошел он, тихий и маленький, по косе-судьбе — туда, где скрипели горы и ветры, где пеликаницы выкормили своей плотью птенцов, и те улетели из материнских гнёзд, переваривая в своих птенцовых желудках материнское мясо, оставив в тех самых материнских гнёздах ещё тёплые материнские тела. сколь бы коса-судьба ни вилась, а конец её все же нашелся — среди горных расщелин, спрятанных от чужих взглядов яблоневыми ветвями. этим яблоням лет — много-премного, видели они и падение принца-без-титула-и-короны, и смерть его матери-Солнца, и игры шаловливых ветров. и счастье в далеко-далёко они тоже видели. настолько стары были. не цвели эти яблони, не рождались на их ветвях спелые, красные яблочки. казуха сразу понял. почувствовал. яблони зашептали ему на ухо о своей боли, и он внял. оттого они его приняли, раскинули свои мёртвые ветви по разные стороны от расщелин, пустили его, несчастного, бессердечного, внутрь — туда, где скрипел-смеялся маленький принц. — кто здесь? — послышалось казухе из глубины. коса-судьба смело вела его туда, откуда трещал надломленный голос. — я, — ответил шепотом казуха. яблони снаружи одобрительно зашуршали сухими листьями. — кто — ты? — послышалось уже ближе. — а кто угодно. заскрипело в глубине расщелин что-то титанически тяжёлое — видимо, чья-то жизнь. принцева жизнь. та, что рвалась по швам атласных лент, сплетённых в косу-судьбу. неясный кукольный силуэт задрожал миражом перед лицом казухи. кукольно-неживые глаза придирчиво оглядели его с ног до головы. — у тебя волосы цвета молока. птичьего молока. и птичьей крови. — а у тебя — цвета птиц. и глаза. словно ласточкина горечавковая спинка. — горечавковая? — это цветочек такой. столько в его жизни было горечей, что его так прозвали. у ласточек перышки цвета горечавки, потому что они тоже горечи на спинке носят. поэтому перед дождем они летают низко-низко. тяжело им. — я — принц, — гордо и громко заявило шарнирное чудовище. — а зовут тебя как? — меня никто не зовёт. а тебя? — и меня никто не зовёт. хочешь, я тебя буду звать? — а ты мне никто. — и ты мне никто. хочешь, я тебе стану кем-то? принц заскрипел-засмеялся. было в его скрипе-смехе что-то настолько душераздирающее, что у казухи бы облилось кровью сердце, если бы оно у него было. — зачем ты мне нужен? мне одному хорошо. — плохо. я же чувствую. мы с тобой очень похожи. ласточкино молоко. принц снова засмеялся. он протянул казухе свою шарнирную холодную руку, чудовищно оскалился и утянул вглубь расщелины. вывернул для казухи наизнанку свою душу, разворошил грудную клетку, чтоб похвастаться её пустотой (в такой поместились бы стаей ласточки с горечавковыми спинками) и смеялся в его плечо долго-долго. казуха помнил, что говорили про принца ветры: про его плач-смех и смех-скрип. казухе его было жаль. он учил принца плакать заново, Солнце вставало-садилось за пределами далеко-далёко сотни раз, прежде чем из принцевых кукольных глаз вновь потекли по бледным щекам горячие слезы. казуха научил его плакать и жить, видеть и чувствовать, и тогда принц — лишенный ветрами имени — возжелал вновь увидать свет. до того было принцу страшно выходить в новый век из своей расщелины, что он сжал до побеления холодных пальцев казухову ладонь. и улыбнулся. по-настоящему улыбнулся, искренне, нежно, и — было бы у казухи его ясенное сердце — оно бы забилось быстрее. — раньше меня никто не звал. а ты — зовёшь. — кто я тебе? — спросил шепотом казуха, когда они откинули яблоневые цветущие ветви с пути. — тот, кто научил меня плакать. и жить. ветры встретили их, вошедших в жизнь, вышедших из расщелины, теплыми летними вихрями. у казухи что-то внутри до того потеплело, что ему стало жарко-прежарко, и Принц обхватил его плечи своими холодными шарнирными руками, чтоб остудить. казуха улыбался. он взялся за принцевы ладони, прислонил их к своей груди, прошептал: — чувствуешь? ласточка-Принц закивал. — это моё сердце. наше. я с тобой его разделю. — а жизнь со мной — разделишь? — и жизнь разделю, и имя, и горечи твои поделю на двоих, и тебе будет легче, и вернётся к тебе твоё имя, и ты заживёшь. по-настоящему заживеёь. а я — исчезну. — не нужно мне теперь имя, — испугался Принц. — мне теперь — ты нужен. я без тебя не живу. я только с тобой могу плакать и чувствовать. и яблони расцвели, потому что ты пришёл. и коса-судьба сплелась. — так ты знаешь? знаешь, что умирал? — я ушёл в горы умирать. у меня ничего не осталось. даже слёз. и скрип — вместо смеха. я был сам не свой, был ничей, а теперь я — твой. у меня твоё сердце. и имя — твоё. мне его ты дал. — глупая ласточка, — засмеялся сквозь слёзы казуха. — ласточкино молоко, — заплакал сквозь смех маленький Принц. они вошли в жизнь, держась за руки, скрепя сердце, обменявшись именами, сплетя свои косы-судьбы — в одну. а в далеко-далёко вернулось Счастье, Солнце и ветры.