Второе января

      В голове пульсировала тяжёлая горячая боль, дышать было трудно и неприятно, по мышцам пробегалась мелкая дрожь. Холодно и жарко одновременно. С трудом раскрываю глаза, они тоже горят, смотрю в потолок, на стены и пытаюсь сообразить, где я. На стенах старые будто выцветшие обои, фотографии, календари. Кровать, на которой я лежу, слева примыкает к стене, над ней стоит торшер с древним пластмассовым жёлтым абажуром, сейчас таких не делают или не покупают. Что за призрак коммунизма? У меня галлюцинации? Опускаю взгляд и понимаю, почему тяжело дышать, — на груди лежит белая кошка, спит. У стены впереди около кровати стоит пианино. Справа приоткрытая дверь из комнаты, конечно же тоже старая, деревянная рама с большим мутным стеклом, с обвисшей металлической ручкой. В комнате полумрак, хотя явно день, просто по-зимнему пасмурно, и это приятно, глаза не хотят яркого света. Хочется пить и умыться холодной водой, но мне жаль сгонять кошку, да и встать нет сил, я с трудом вытащил руку из-под одеяла, чтобы погладить её.       Забавно, что я совершенно не помню, как здесь оказался. Помню передовую, помню базу в тылу и отпуск на неделю по случаю праздника и поправить здоровье, затянувшуюся простуду. Помню, как приехал поездом в этот город, который не люблю, но хорошо знаю. Бродил по улицам с утра до вечера, пока не стало совсем плохо. Думал, что пора идти куда-то, хотел найти хостел, но не было сил, и решил дойти до знакомой заброшки, которая как раз была рядом. А дальше ничего, тягучая горячечная темнота. Мне стало от этого не по себе. Позвонить я никому не мог, у меня нет друзей и знакомых в этом городе, если я всё ещё в нём. Да у меня в целом нет настолько близких людей, чтобы завалиться к ним в квартиру, я никому не нужен. Куда же я всё-таки попал? И почему так плохо? До слез, но я сдерживаюсь и просто терплю, тяжело вздыхая и уговаривая голову перестать так дико болеть.       Где-то там хлопает входная дверь. Я вздрагиваю, кошка тут же срывается с меня и летит встречать хозяина, слышу тихий ласковый голос. Со страхом и предвкушением смотрю на свет, который включили за дверью со стеклом, видимо, там прихожая. Прошуршал пакет и одежда, свет погас, шорох удалился куда-то в глубину квартиры. Затем открылась вода и через несколько секунд закрылась. У меня колотилось сердце. Спустя пару минут дверь в комнату наконец раскрылась медленно и осторожно, тихонечко скрипнув, и я увидел первым делом такую задолбавшую за месяцы на передовой военную форму. Вошёл высокий худой мужчина лет сорока на вид, в руках у него был заветный стакан с водой и какие-то таблетки. Я попытался приподняться, но руки не держали, сполз обратно на мягкую подушку.       — Не спишь уже, — тихо и приятно сказал он, приближаясь ко мне. — Как самочувствие?       — Ничего, спасибо, — почти без голоса прохрипел я.       — Держи вот, пей. Сейчас узнаем температуру и решим, пить ли жаропонижающее. В аптеке сказали, если выше 38,5.       Я с трудом держал трясущейся рукой стакан и жадно глотал больным горлом приятно теплую воду, стуча зубами о край. Он взял с пианино градусник, встряхнул его и подал мне. Я допил воду, поблагодарил, отдал стакан, поставил под руку градусник и бессильно расслабился на подушке. Он приложил к моему лбу холодную ладонь, это было настолько приятно, что я схватил ее и удержал на себе.       — Ничего-ничего, сейчас компресс принесу.       — Подождите… А кто вы?       — Не помнишь? — удивился он. — Ведь уже знакомились. Рядовой Димчук Олег Николаевич, 19 отдельная механизированная бригада под командованием «Севера».       — Извините… Но я вообще ничего не помню…       — Как так? Совсем? Себя хоть помнишь?       — Да нет, не совсем. Не помню, что вчера было. Помню только, как гулял по городу, потом поднялась температура, и всё. Дальше мрак.       — Дальше ты упал посреди улицы, а я возвращался из гостей и нашел тебя. Подумал, что совсем пьяный, потому отнес домой, думал как-нибудь привести в чувства и обнаружил горячку. Ты очнулся и начал умолять не сдавать тебя и не отдавать врачам, а я предлагал вызвать скорую или отвести в больницу. Мы спорили, спорили, ты был убедителен. Я уложил тебя в постель, у тебя была жуткая лихорадка, ты метался, звал маму, плакал, просил не трогать тебя, просился в школу… Температура всё росла, я понял, что нужно вызывать скорую, но не смог им дозвониться, сейчас сам знаешь, какие проблемы со связью. Дал тебе что было в аптечке, менял компрессы, через пару часов ты уснул. Вот такая история. Давай градусник.       Я лежал под впечатлением и чувствовал, что на глаза снова наползают слезы. Это у меня часто такое от температуры — хочется плакать. Сейчас вдобавок от стыда и благодарности.       — Спасибо вам… Я… Не знаю, как вас благодарить, вы невероятно добрый…       — Ну что ты, любой поступил бы так же. Скорее даже разумнее — нужно было сразу тебя в больницу. Нужно было дозвониться в скорую. Ты что?       — Спасибо, — снова выдавил я и зажмурился, чтобы слезы прекратили заливать виски.       Ощутил на лице ласковые прохладные пальцы, он стёр слёзы и гладил меня, утешая и уговаривая. Потом достал градусник и вздохнул.       — 39. Надо пить лекарство. Только его лучше после еды. Будешь кушать?       — Нет, спасибо, совсем не хочется…       — Точно? Ты вообще давно ел? Худой такой, бледный. Где твои родители? Ты мне так и не ответил тогда. Давай позвоню им, волнуются, наверное.       — Да некому звонить…       — Как? Совсем?       — Совсем.       — Бедный ребёнок. Может, всё-таки поешь? Не стесняйся. Что захочешь приготовлю.       — Спасибо, не надо. Дурно так. Не полезет.       — Ну, ничего, тогда несу воду и компресс.       — Спасибо, — в который раз прохрипел я.       Выпил таблетку и стал с нетерпением ждать, когда же станет легче. Терпеть всё это было трудно. Олег сидел рядом с кружкой ледяной воды и остужал в ней нагревающийся моим бестолковым лбом компресс. Меня колотило и крутило, я пытался всё это сдерживать, не крутиться и не стонать, хотя очень хотелось. Олег пытался отвлекать меня вопросами, но соображать и говорить мне было больно. Тогда он рассказывал что-то о себе, о своей бригаде и службе, как они держали город. Кошка снова пришла и улеглась у меня на животе. Когда рассказывать стало нечего, он предложил почитать мне что-нибудь. Я неожиданно обрадовался, вспоминая, как в детстве просил маму почитать мне, но она всегда отмахивалась от меня. Неужели сейчас наконец сбудется эта мечта? Книг у него было очень много, но, конечно, одни взрослые, а мне хотелось чего-то детского. Привиденичать я не стал и выбрал «Человека амфибию», которого давно хотел почитать, но всё не мог добраться. Он читал очень хорошо и приятно, так естественно, негромко, с правильным выражением. Я так улетел в историю и удовольствие от слушания, что не сразу заметил, как стало лучше.       Лежал и рассматривал Олега, который сидел рядом со мной на кровати. У него было хорошее приятное лицо, такое же, вроде как советское, как и квартира. Впалые гладко выбритые щеки, прямой выразительный нос, спокойные тёмные глаза красивой формы, тонкие губы. Прическа совсем короткая, ёжиком, густые волосы с проседью. Меня переполняла благодарность и тепло к нему, жизнь нечасто баловала такими прекрасными людьми, я даже успевал прекратить верить в их существование. Он предложил мне чаю и перекусить, и я согласился, потому что было уже получше, а силы откуда-то надо брать, хотя обычно стесняюсь есть в чужих домах. Но он очень настойчиво уговаривал. Помог мне дойти до ванной и вымыть руки, потом отвёл на кухню. Я смотрел в большое окно в старой деревянной раме, за ним сыпался мелкий снег на маленький серый двор, мы были на первом этаже.       Под уютные звуки приготовления еды я едва не уснул прямо за столом. Ждать пришлось долго, но оно того стоило, передо мной поставили тарелку свежего картофельного пюре, салат из плавленных сырков, нарезку колбасы, соленья и чашку хорошего ароматного чая.       — Извини, у меня скромно всё, я особо не отмечаю сам ничего, так, по гостям хожу, если позовут…       — Да нет, здорово же, спасибо!       Я налетел на вкусную еду, хотя собирался вести себя скромно, но было так хорошо, что объелся до невозможности. Когда добрался до чая, Олег велел мне подождать и куда-то вышел, а вернулся с большой коробкой детского новогоднего подарка.       — Вот, с новым годом тебя, ребёнок. Не знал, что ты любишь, а здесь должны быть конфеты на любой вкус.       Я с открытым ртом смотрел на него.       — Ты чего?       — Это… мне?       — Других детей у меня нет, — улыбнулся он. — Или я тебя обидел этим?       — Нет, я просто ах… Э-э… Удивился… Мне никогда ничего не дарили на праздники. Не думаю, что я это заслужил, это мне нужно вас как-нибудь благодарить, я…       — Не говори глупостей. Лучшей благодарностью будет увидеть тебя здоровым. Да и просто видеть тебя мне очень приятно. Знаешь, как скучно одному жить?       — Знаю… — пробормотал я. — Спасибо огромное…       Конфеты! Я зарылся в коробку, перебирая сладости в блестящих разноцветных обёртках, выкопал шоколадного деда мороза и восторженно показал Олегу, как он здорово и детально отлит, прямо каждый подарок из шоколада напечатан. А ещё там были очень вкусные конфеты с фруктовым желе. Вообще я подозревал, что они все ужасно вкусные, но так объелся, что даже устал. Олег неотрывно смотрел на меня добрыми глазами, улыбаясь моим восторгам. Я заглянул в его взгляд и попытался понять, как же мне его отблагодарить. О деньгах он даже слышать не хочет, а что купить в подарок я без понятия. У меня есть одна идея, но как он к этому отнесётся предсказать трудно. Попытаюсь прощупать почву.       — Простите, если вопрос нескромный. Но почему вы один? Такой прекрасный человек, я бы за вас сразу замуж вышел, если бы был девушкой.       — Да как-то не сложилось, — смущённо улыбнулся он. — Я в последний раз встречался с девушкой ещё в институте, действительно жениться собирался, а она, оказывается, встречалась ещё с двоими, чтобы, значит, выбрать лучшего. Ну и выбрала. Не меня. Я тогда гордый был, обиделся смертельно. Все девушки мне стали казаться беспринципными и легкомысленными. Ушел в книги. Захотелось найти благородную, интересную. Только разве такие смотрят на простых электриков? Мне просто негде было найти такую девушку на прежней работе. Да и не сказать, что я пытался, всё ждал чего-то, какой-то судьбоносной встречи. А дождался, вот, одинокой старости. И войны.       Речь меня впечатлила, хотя в целом ничего особенно удивительного в ней не было. Понятно стало только то, что у него, вероятно, давно никого не было. Но если он исключительно по девушкам, зачем ему сдался я? У меня полтора плюса — первый это профессионализм, полученный за годы работы в эскорте, и дополнительная половина — моя внешность, но это всего лишь половина, потому что на вкус и цвет всем не угодишь, да и год на передовой меня изрядно потрепал, я уже не тот мальчик-подарок.       — А у тебя есть девушка? — спросил Олег.       — Что? А, нет, конечно. В смысле просто нет. Откуда у бомжа девушка?       — Но ты ведь сейчас служишь. Можешь получить комнаты в общежитии.       — Какая девушка захочет жить в общежитии?       — С тобой — любая.       — Вы меня совсем не знаете. Может, у меня башка с бедой.       — Судьба у тебя с бедой. Что с родителями? Детдомовский?       Я неопределенно повел плечами и кивнул, вдаваться в подробности своей биографии совсем не хотелось, да и это могло его оттолкнуть, проходили уже такое. Снова начинала болеть голова и дергать озноб, я тяжело вздохнул и опустил горячее лицо в остывшие ладони. Олег, видимо, решил, что это из-за его вопроса. Подошёл ко мне и обнял за плечи.       — Ну прости, не хотел о плохом. Не переживай о жизни, ты только начинаешь, всё у тебя ещё будет, главное не сдавайся. Ты же воин. Герой. Никогда не сдавайся. Честно тебе скажу, я таких красивых мальчишек ещё не видел. Будь смелым, гордым, добрым, и жизнь к тебе лицом повернется, и все девушки твои будут. Позовешь на свадьбу? Уверен, это будет скоро. Сразу после победы женишься.       Я поднялся и посмотрел ему в глаза. У меня было несколько желаний — поспорить с ним, взять и высказать всю свою поганую биографию, чтобы он понял, с каким отбросом имеет дело, или же просто поцеловать его. Но я не решился ни на что, он был слишком хорош и добр ко мне. Я не заметил, как из глаз снова выбежали слезы, обнял его и прижался, как всегда мечтал обнимать родителей. А он гладил меня по спине, по голове, в который раз тихо утешал и успокаивал. Я думал о том, что скоро мне придется уйти, и я больше никогда не увижу этого прекрасного человека, и только всю жизнь буду вспоминать его доброту. И мне будет стыдно, что я не сумел достойно оплатить этот долг. Проклятая температура и нервный отходняк от войны. Слезы льются и не подчиняются моим приказам, горло передавливает болезненный ком. Я так крепко вцепился в его форму, что она едва не трещала.       — Ну всё-всё, что ты, пойдем. Пойдем, тебе лежать надо.       — Я посуду помою.       Он рассмеялся и потрепал меня по волосам, стер с моих щек слезы.       — Никому не позволю мыть в моем доме мою посуду.       — Даже жене?       — Даже ей.       — А готовить?       — Готовить пусть готовит, так и быть, если, конечно, умеет. Ой, Машку надо покормить. Посиди минутку.       Белая кошка как почуяла, тут же примчалась из квартиры и начала нетерпеливо мяукать. Накормив Машу, Олег всё-таки довел меня до комнаты и уложил в постель, принес ноутбук и ещё одну подушку, чтобы мне было удобнее. Решили смотреть мультики, а именно «Ледниковый период». Так забавно было наблюдать за героями, обсуждать и шутить. Правда, к вечеру, как стемнело, мне снова стало плохо. Но не так, как было раньше. Таблетка всё никак не помогала, я изнемогал от жары и напросился в холодный душ. На самом деле не только из-за жары, мне всё не давал покоя мой план благодарности, хотя я всё ещё в нём сомневался, но у меня появилась навязчивая идея. Помимо того, что мне очень нравился Олег, мне ещё было интересно попробовать с температурой. Какие будут ощущения? Как бы и без температуры в жар бросает и дрожь бьёт, если повезёт на оргазм, а с температурой это должен быть особый катарсис. Несколько раз одергивал себя и смущённо пялился в зеркало. Он сказал, что я красивый. Это он меня два года назад не видел. Сейчас какой-то облезлый тощий кот, ещё и шрамы от осколков. На морде нездоровый красный румянец, глаза воспалённые, всё дрожит. Как такое может понравиться и вызвать что-то, кроме жалости? Ладно, попробовать стоит.       Всегда волновался перед походом к клиентам, но здесь другой случай и другое волнение. Там я переживал, что человек мне будет противен и может потребовать какие-то извращённые услуги. А здесь я переживаю, что противен могу быть я, к тому же больной. Вдруг он меня вообще выгонит после таких манипуляций? Надо действовать максимально осторожно и естественно, внимательно следить за его реакциями и чувствами. Собравшись и приготовившись, я натянул свою форму и снова застрял перед зеркалом. Ну и что я творю? Из отражения на меня смотрел солдат. Не смазливый безнадёжный малолетка, который сбежал из дома и больше ничего не умеет, кроме как продавать себя. Профессиональный военный с боевым опытом. Разве должен я, могу я так позорить честь формы и шевронов? Хотя с другой стороны, что в этом позорного? Встретились два одиноких человека, помогли друг другу, почему бы не провести время с удовольствием… Не знаю, господи, я запутался, не знаю, как понимать себя и свою жизнь, каких принципов придерживаться, и нужны ли они вообще.       — Ты там в порядке? — раздался из-за двери голос Олега.       Пришлось быстро взять себя в руки и выйти.       — Поздно. Устал, наверное. Будешь спать? Хочешь, оставлю тебе ноутбук? — спрашивал он.       — А можешь оставить мне себя?       Отчим учил при этом томно смотреть в глаза и применять правильный голос. Но я сейчас не с клиентом, поэтому смотрел куда-то вниз, чувствуя, как лицо снова наливается жаром, и говорил едва слышно и неуверенно.       — Тебе почитать на ночь?       — Не совсем, — я смущённо улыбнулся, взял его за руку и повел в комнату.       Мы сели на кровать.       — Как ты себя чувствуешь? Померяй температуру.       — Хорошо. Всё потом. Ты можешь мне сказать, только честно, как есть, это очень важно, что ты думаешь обо мне?       Он удивлённо приподнял брови и задумался.       — Я думаю, что ты очень красивый и милый мальчик. Что у тебя непростая судьба, но ты сильный, ты боец, значит у тебя всё будет хорошо. В общем-то я всё это уже говорил. Ещё я думаю, что мне очень повезло тебя встретить. Правда, не думай, что ты мне должен, мне приятно заботиться о тебе и помогать. Если хочешь, это тешит мое эгоистичное самолюбие.       — Я боюсь тебя заразить.       — У меня крепкий иммунитет, я болею раз в сто лет.       — Ладно. Тогда у меня есть к тебе одна дерзкая просьба.       — Слушаю.       — Возьми меня.       — Куда?       Я нервно рассмеялся и поднял на него глаза. Он серьезно не понимает? Лицо серьезное.       — Ну, люби меня.       — Что?       — Пожалуйста.       — Ты соображаешь, что ты говоришь? У тебя снова лихорадка, бредишь, наверное. Ложись быстро в постель. Еще одну таблетку выпьешь.       Я схватил его за руку и придвинулся ближе.       — Подожди. Со мной всё в порядке. Просто ты мне нравишься. Понимаешь? Я хочу сделать тебе приятно. Это не только благодарность. Я реально хочу… тебя.       Он нахмурился, я с тоской подумал, что сейчас мне влетит, а потом полечу уже я из этой уютной советской квартиры. Остается попытаться в манипуляцию, обычно у меня это не очень выходит, но в этой ситуации больше ничего не поделаешь. Я грустно улыбнулся и опустил голову в ладонь.       — Ладно, прости. Я понимаю, что это кажется бредом. Понимаю, что не имею права тебя еще о чем-то просить. Наверное, ты теперь тоже ненавидишь меня, как и все. Я тебе противен. Какой-то бесстыжий больной бомж с улицы, у которого ничего нет, кроме себя и проблем на каждом шагу. Зря ты со мной связался. Господи, как я себя ненавижу…       — Перестань. Всё в порядке. — Олег обнял меня, погружая в легкий запах своего одеколона. — Я не стану думать о тебе плохо. Я понимаю, в каком ты состоянии. Тебе плохо, одиноко, ты запутался в своей жизни, да еще эта война, и болезнь… Но это же не повод бросаться к первому встречному с такими предложениями.       — Ты же бросился ко мне на улице. Скажи, у меня нет шанса? Я тебе совсем не нравлюсь? — я поднял голову и посмотрел на него, так близко, что чувствовал на лице его тихое дыхание.       Несколько секунд он смотрел на меня. Видимо, колеблется, уже неплохо. Потом прикрыл глаза, отвернулся и тяжело вздохнул. Я уткнулся в его шею, обдавая горячим дыханием. По нему пробежалась легкая дрожь. Меня тоже уже снова колотило, в голове туманилось, ныли кости. Боже, зачем я это делаю, если он не хочет? Обычно так поступали со мной, не могу сказать, что это приятно. Надо иметь совесть и оставить его в покое. Но тут он снова повернулся ко мне, поднял пальцами мое лицо и серьезно посмотрел мне в глаза. Я ждал, затаив дыхание.       — Ты этого хочешь? — спросил он.       — Да.       — Почему?       — Потому что ты мне нравишься. Потому что я так чувствую. Потому что хочу. Разве можно подделать свои желания?       — Думаю, что можно, — улыбнулся он. — Но я тебе верю. Потому что хочу. Вернемся к этому разговору, когда выздоровеешь.       — Не-е-ет, стой, — я вцепился в его форму. — Я не могу ждать. Я хочу сейчас.       — Тебе же плохо, — он прижался губами к моему лбу. — Всё еще жар.       — Сей жар в крови, ширококостный хруст, чтоб пломбы в пасти плавились от жажды коснуться… уст…       Наши одновременные выдохи наконец сменились долгожданным прикосновением губ, даже не знаю, чья это была инициатива, просто так получилось. Я наслаждался пьянящими касаниями, мне не нужно было быть пошлым и развязным, не нужно было рваться вглубь, мы медленно и нежно дотрагивались мягкими губами, только пробуя друг друга, узнавая, передавая ласку. По телу носились волны мурашек и озноба, умноженные температурой. Спустя несколько минут тонкой поверхностной нежности мне захотелось большего, я взобрался к нему на колени, прижался телом и губами, теснее и жарче, он обнял меня крепче, продолжая гладить по спине и голове. Никто и никогда не трогал меня так осторожно и бережно, заботясь в первую очередь о моих чувствах. Я углубил поцелуй, и мы оба вздрогнули, соприкоснувшись языками.       Домашний тёплый вкус чая и конфет смешивался между нами влажно и горячо, мои порывы стали резче, я так привык. Он оставался аккуратным и нежным. Я расстегивал его китель, перемещая поцелуи на шею, слушая его дыхание, углубленное и прерывистое. Я не удержался и оставил на его шее багровый след. Он сильнее сжал мои ребра. Наконец мои руки оказались под его одеждой на теплой гладкой коже. Я с интересом изучал его, он был худой, но сильный, мышцы пресса напряжены и отчетливо ощущаются. Хочется увидеть. Я снял с него верхнюю одежду и жадно впился глазами в тело. Ключицы вразлет, веревки мышц на руках, рельеф грудных мышц, ребер и пресса. Кожа приятного оттенка, не совсем смуглая, но и не бледная. Несколько небольших рубцов — узнаю осколочные. Я водил пальцами по его красивому телу, вызывая мурашки. Потом посмотрел в глаза и улыбнулся.       — Что? — спросил он, отвечая на мою улыбку. А глаза такие горячие, тёмные, как кофе.       — Ты красивый.       Олег впервые широко улыбнулся, показывая белые зубы, чуть выпирающие клыки. Положил ладонь на мою щеку.       — А ты горячий. Точно в норме?       — Так интереснее.       — Можно? — он перевел руку на мою форму.       Я кивнул и с нетерпением ждал, пока он неторопливо расстёгивал кнопки и молнию кителя, будто специально мучил меня предвкушением. Но я сдерживал желание быстро и резко сбросить с себя одежду, это было бы не в тему, пусть он делает, как ему нравится. От его взглядов меня ещё сильнее бросало в жар. На меня смотрели как угодно — безразлично, развратно, грязно, злобно, с жалостью, с презрением, отвращением. Но никогда вот так — просто, с доброй улыбкой, с удовольствием и вниманием. У меня не было сил брать инициативу и создавать профессиональную динамику, мне хотелось, чтобы действовал он. Сняв с меня одежду, он обнял меня, прижимая к себе. Совершенно непередаваемое и потрясающее ощущение первого прикосновения обнаженными телами, такое острое и жаркое для меня, буквально до боли, но это было приятно. Его руки обводили мои выступающие кости, задерживались на шрамах и чувствительных местах, губы ласкали шею и ключицы. Боже, как мне было хорошо… Когда он прижался губами к моему соску и провел по нему языком я резко вдохнул и вцепился в его плечи. Не ожидал от себя таких сильных ощущений, думал, что за годы работы уже потерял чувствительность. Но это было совсем другое, это были настоящие искренние чувства, и они вызывали сильный эмоциональный и тактильный отклик. Жар и холод соревновались под кожей, мелкие иглы кололись от его прикосновений.       Олег осторожно уложил меня на постель, какое-то время рассматривал, я не выдержал и притянул его к себе. Черт возьми, как бы я ни ненавидел своё прошлое, но уже соскучился по этому, по сильному телу сверху, которое вжимает в мягкую прохладную постель. По разгоряченной коже побежал холодный озноб, отзываясь дрожью и стуком зубов. Олег снова с волнением посмотрел на меня, но я не дал ему ничего сказать, привлекая к себе и целуя, обнимая дрожащими губами губы, легко соприкасаясь языками и тут же отступая. Хотелось слиться в одно целое, сжаться еще сильнее, разделить эту жажду удовольствия и наконец воплотить его. Мы прижимались до боли в ребрах. Жёсткие ремни с массивными пряжками неприятно давили.       — Давай снимем? — предложил я.       — Свет погасить?       — Ну, если хочешь.       — Я хочу тебя видеть.       — И я тебя.       У нас жёлтым уютным светом довольно ярко светил торшер. Наконец мы освободились от одежды и слились в объятиях без помех. Возбуждение промчалось током по телу, изгибая меня и вырывая дыхание из лёгких. Я обхватил его ногами, сжимал руками до синяков, едва сдерживая желание потребовать наконец войти. Дверь скрипнула, я вздрогнул и замер, обернувшись, но это была всего лишь кошка. Машка без минимального понятия о стыде и совести вскочила на кровать и взобралась Олегу на спину. Мы рассмеялись. Олег поднялся и сбросил её, согнал с кровати. Кошка недовольно помотала хвостом, глядя на нас зелёными глазищами, и всё-таки вышла из комнаты. Я потянулся к своему кителю и достал из кармана смазку и презерватив. Он растерянно на это посмотрел и перевел на меня неуверенный взгляд.       — Спокойно, — улыбнулся я. — Всё сделаю.       — Нет, я сам. Но тебе больно не будет?       — Не будет, я готов.       — Уверен?       Я рассмеялся и откинулся на подушки.       — Не волнуйся ни о чем, просто сделай это.       И он сделал. Я выгнулся в спине, запрокидывая голову и сжимая руками одеяло, когда Олег вошел в меня, медленно и осторожно, как и всё, что он делал. Можно было обойтись без этого театра, но мне хотелось показать, что моё возбуждение настоящее, хотя это и без того было видно, но насколько я знаю, партнеру всегда приятно видеть положительную реакцию и отклик на свои действия. Он ласкал меня рукой, и постепенно мы подстроились под один ритм. Я притянул его к себе, требуя поцелуев, взял его руки и сплел пальцы. Пульсация отдавалась болезненной дрожью в натянутых мышцах, жар пронзали холодные искры, всё это смешивалось с наслаждением, сердце колотилось, дыхание обрывалось хрипом. В голове туманилось, четкие мысли размылись. Я зажмурился и наблюдал огни в темноте, отдающие вспышками на каждый толчок, горячие красные разводы перетекали в холодные белые.       Под конец меня уже трясло в лихорадке, но было так хорошо, что хотелось остаться в этом моменте навсегда. Он дошел до кульминации, я сжал руки Олега с такой силой, что едва не хрустели кости. Мы соприкасались влажными лбами и тяжело дышали. Когда я кончил, с меня на несколько секунд схлынула горячка, вообще я настолько утонул в своих чувствах, что забыл обо всём на свете и даже упустил момент, когда Олег вышел, приподнялся надо мной и тихо что-то спрашивал. В голове постепенно прояснилось, но вернулась дикая дрожь и боль во всём теле. Но плохо мне не было. Напротив, мне казалось, что я абсолютно счастлив, никогда еще не чувствовал ничего такого яркого и сильного. Я привык к сексу, но не к любви.       — Ты в порядке? Не молчи. Эй, эй… Ну что с тобой? Очень больно?       Олег гладил меня по лицу, стирая слёзы, которых я даже не заметил. Я наконец совладал с собой и сфокусировал на нем взгляд.       — Спасибо… — прохрипел я. — Это было нереально…       — Тебе спасибо, малыш. Знаешь, у меня никогда ничего подобного не было.       И больше не будет — подумал я, стирая всё ещё льющиеся слёзы. Потому что мы никогда больше не встретимся. И это, конечно, нормально. Нас разбросает по разным сторонам фронта. Я не люблю этот город и не собираюсь возвращаться. Я вообще планировал если не сдохнуть на этой войне, то уехать подальше, зачеркнув прошлую жизнь. Я никогда не буду жить с милым добрым человеком в уютной советской квартире. У меня слишком много грязи и ненависти в голове, и я могу не думать об этом только временно.       Я попытался встать, но тело было занято дрожью. Олег помог мне добраться до ванной, и мы молча сидели друг напротив друга под прохладными струями воды из душа. Он напряженно смотрел на меня, я тоскливо куда-то вниз. А потом он закутал меня в полотенце и отнес в постель, дал выпить таблетку, завернул в два одеяла.       — Доброй ночи. Поспишь, станет легче. Если и завтра будет так плохо, вызовем врача. Хорошо?       — Не уходи. Ложись рядом.       — Я не помешаю тебе?       — Кровать большая. Хочу, чтобы ты был рядом.       Он лег, и я прижался к нему, уткнувшись в шею. Запомнить? Не надо. Забыть всё, как сон. Чтобы потом не страдать, чтобы не тянуло вернуться. Не смотреть адрес. Стереть всё из памяти карт телефона. Я не имею права портить его жизнь собой. Я — на один раз. Так всегда было и будет.       — Я должен тебе признаться, — вдруг сказал Олег. — Я соврал о том, что предлагал вчера вызвать врача и пытался вызвать скорую. Соврал, потому что не хотел тебя отпускать.       У меня сжалось уставшее сердце. Ему нужен человек. Очень нужен. Но не я.       — Спасибо.       — Простишь?       — Ты подарил мне лучшее время в моей жизни.       — Я могу сказать тебе то же самое.       — Не надо. Начни забывать меня уже сейчас. Как сон. Я уйду утром.       — Ты что? Я тебя обидел? Что-то сделал не так? Ну прости, я просто…       — Дело не в тебе. Всё было слишком хорошо для моей жизни. Я такого не заслуживаю. Но это неважно.       — Останься. Прошу тебя.       — Завтра вечером я должен быть в части. — Соврал я.       — Я провожу тебя. Ты всегда можешь сюда вернуться.       — Спасибо, — едва слышно пробормотал я. — Доброй ночи.       — Спи, малыш.       Мне было так тяжело на душе — расплата за то удовольствие, которое получил до этого. Уснул далеко не сразу, даже не смотря на усталость. Олегу, наверное, мешала спать моя дрожь и метания из стороны в сторону, он постоянно поправлял на мне одеяло. Проснулся рано, как и хотел. Всё ещё чувствовал себя бессильным и разбитым, раскалывалась голова, ещё кололась температура, но в целом было получше. Я осторожно выбрался из-под одеяла, на котором лежала кошка, и сел на краю кровати, уставившись на узорчатый ковер.       — Куда в такую рань? Темно еще, — сказал сзади Олег.       — Пора.       — Не спеши. Сейчас разогрею завтрак.       — Нет, спасибо, не могу есть рано утром.       — Хотя бы чаю.       — Мне правда пора.       — Ты будто убегаешь.       — Так и есть. От себя.       — Не убежишь ведь.       — Это лучше, чем стоять на месте. Пожалуйста, не держи меня. Я знаю, как мне лучше.       Одевшись, я быстро собрался и подошел к двери. Не хотел этого, но не выдержал, обернулся. Посмотрел в его добрые глаза. Больше мне таких не увидеть. Больше никто никогда на меня так не посмотрит. Олег хотел что-то сказать, но я мотнул головой, обулся, надел теплую куртку и рюкзак. Уже взялся за ручку двери, когда он схватил меня за руку и развернул к себе. Взгляд был отчаянный.       — Мне не удержать тебя, да? Ладно. Может быть, это и правильно. И ты, конечно, не скажешь мне свой телефон? Я бы только хотел узнать, что с тобой всё в порядке.       — Не надо. Я буду в порядке.       — Запиши хотя бы мой номер. И адрес. На всякий случай. Прошу тебя.       Я сделал это, чтобы не обидеть его. Чтобы выйти из квартиры и через минуту удалить из телефона и своей памяти. Он снова взял меня за руку.       — Я… Не знаю, что сказать. Но я должен. Ты мне столько чувств подарил. Я был действительно счастлив эти два дня. И за это спасибо. И я прошу тебя, будь счастлив и ты. Пытайся, борись, держись, что бы там ни было. Знаешь, человек, он сталь — его не сломать, можно согнуть, но можно и выпрямить, и перековать. Никогда не сдавайся, ищи свое место, лови радость, не зацикливайся на плохом. Легко, наверное, говорить, когда живешь обычную пресную жизнь и не знаешь горечи, кроме эгоистичного одиночества. Но я говорю это для тебя, я желаю тебе лучшего, потому что ты этого заслуживаешь. Я хочу помочь, и всегда буду рад видеть тебя и помочь, чем смогу. Приезжай, приходи, звони, пиши, обращайся. Я знаю, что ты этого не сделаешь. Ты гордый. Зачем? Это твоё дело. Но я… я буду ждать тебя. Вот.       — Спасибо…       Я сжал кулаки, сдержал слёзы, пресёк порыв броситься его обнимать.       — Спасибо тебе. Прощай.