Уши заложило; серии ударов от частых залпов ощущались даже под пуховиком, будто кто-то играл прямо на твоём теле, как на барабане — тыц-тыц, дыц-дыц; в небо — если пространство между верхними этажами сгрудившихся вокруг городского пруда многоэтажек можно считать небом — горящими змеями врывались десятки ракет и — бух-бух! — лопались над головами зевак искрящимися шипящими цветами, выплёскивались фонтанами разноцветных брызг. «Ура!» — дружно кричали дети на каждый взрыв фейерверка и радостно подпрыгивали. Толпа, словно зомби в час пик — к метро, топала к празднично украшенной и оглушающей музыкой площади, над которой световые мечи прожекторов, точно торт — на куски, резали новогоднюю ночь. Москва, несмотря на суровость ситуации в стране и ставшие уже привычными зимний ливень и скользкую слякоть под ногами, гуляла, танцевала, каталась по лужам на коньках, снегокатах и «ватрушках», кидалась снежками, пила глинтвейн, прихваченное из дому шампанское, лопала жареные каштаны, блины и яблоки в сахарной глазури, хлопала хлопушками и размахивала бенгальскими огнями. Подумалось, что Шоник бы сейчас… растерянно крутил головой и постоянно оглядывался на Инну — не потерялась ли бестолковка хозяйка в такой толчее и светопреставлении, но шлёпал по дорожке без страха, заинтересованно обнюхивал столбики забора и сугробы, вертел хвостом — начав плохо слышать, пёсель перестал паниковать от выстрелов. А в жизни всегда так: как говорится, не было бы счастья, да несчастье помогло… Инна, стараясь не выпускать близкие слёзы – не хватало только рыдать в новогоднюю ночь! отставить нытьё! - погладила белую игрушечную собаку с бантом в шотландскую клетку – почти точную копию настоящего вестика Шона и, как часто после его смерти, представила, что искусственная меховая шкурка – живая и тёплая, а пластмассовый чёрный нос – влажный и прохладный. Может, и не нормально, зато так легче… Получилось. Пятнадцать эсэмэсок, шесть дежурных поздравительных звонков, четыре — принятых, два десятка электронных писем «С Новым годом! Желаю-бла-бла…» И это не считая деловой переписки. А бой курантов пришлось считать в одиночестве. И даже Шоник теперь — не в счёт. Некогда шебутной и запредельно общительный, компанейский пёс, совавший свой нос во все хозяйские дела и старавшийся буквально во всём принимать активное участие (начиная с уборки квартиры и жарки котлет и заканчивая э… жаркой любовью…), сперва постарел, оглох, потом тяжко заболел, мужественно перенёс несколько операций и недавно так же мужественно покинул этот мир. Ушёл на радугу, как говорится. Хотя Инна так никогда не говорила - в такую радугу, которая выдержала бы всех домашних любимцев, не верила… Ну какая из похрапывающего на подушке и пускающего газы старичка была бы праздничная компания? Казалось, никакая… Эх, много нам всякого глупого кажется… И где её возьмёшь, эту компанию? Постоянного мужчины у Инны нет уже... даже страшно считать, сколько лет! Да и не было, если разобраться. То есть она-то долго думала, что у них с Лёвой отношения и почти семья, а тот, как выяснилось, имел на этот счёт другое мнение. Ну да ладно, чего вспоминать, время лечит, не умерла же, даже не особенно переживала — так, пару раз набралась в хлам в караоке и дала настырному бородатому клабберу в пижонской люксовой «Камри» — жглось хоть как-то гаду Лёвке отомстить. Глупо, стыдно. Зато с тех пор ни одной бороды и ни одного секса в антисанитарных местах — повзрослела сеньорита Иннесса. Да не о том речь, а о ностальгии: у Лёвы на профессорской дедовой даче Новый год встречался реально круто, по-семейному. Белки чуть ли не в форточку за орехами лезли; ёлку — ёлищу! — наряжали прямо во дворе; топили две печки, Лёвочка – мужик-богатырь! - рубил дрова, Инна – хозяюшка-хлопотушка! – собственноручно пекла пироги с яблоками и резала оливьешку; ходили на лыжах, кувыркались в чистейших сугробах, парились в русской бане — настоящий праздник, не считая прочих утех. Инна даже начала мечтать о ляльке, ну совсем немножечко… Чего уж теперь жалеть — было да сплыло. Но оставаться на Новый год одной не хотелось, и Инна по «телеге» договорилась встречать двадцать третий с лучшим школьным дружочком Мишкой (тот как раз должен был в конце декабря дерелоксировать из Тбилиси) — не вышло: Мишкина маман запросилась в гости к сыночку в Кавказскую Иберию. А все подруги встречали Новый год в тесном семейном кругу, не предполагающем проникновения незамужних шал… натуральных блондинок — не врываться же в гости с боем. Наплевала на гордость и напросилась к Альбине — всё-таки лучшая подружка ещё с детсада и вообще хлебосольная и слишком лояльная к алкоголю хозяйка. Та вроде собирала у себя тёплую компашку и была Инне искренне рада. Однако в последний момент, когда Инна уже купила в подарок ночник, пушистый плед с кроликами, а Альбининым спиногрызам — 3D-конструктор и коробку шоколадок, Альбина позвонила и начала – овца! - невразумительно блеять в трубку что-то дикоизвинительное про то, что лопнул стояк и то ли она залила соседей, то ли они — её. Обидно; от помощи отказалась. А вечером того же дня Инна совершенно случайно из переписки с общими знакомыми, не умеющими держать язык за зубами, узнала, что, оказывается, Альбина пригласила Лёву с его новой… Понятно… Ночник самой пригодится… Ну, кто остаётся, Влад? Занят. Чешир? Слинял по-английски. Андрей? На фронте. Таечка Ивановна, неутомимая бабулька и добрая душа с прежней работы, пригласила встречать Новый год к себе, с мужем и сыном, завлекала настоящей Горгонзолой и чёрной икрой — всё надеется пристроить отпрыска предпенсионного возраста — едва отвертелась, пф!.. Новый год — семейный праздник… Позвонила маме — а что, повинную голову и меч не сечёт. Виниться, конечно, ей не в чем, но и оборону вечно держать тоже не годится — всё-таки родители, хороши ли, плохи ли, любят дочь, как умеют… Ответил отец, обрадовался, долго охал-ахал, неумело врал про болезнь мамы — та сама взяла у него трубку: — Инна, рада тебя слышать. У тебя всё, конечно же, как обычно? – Инна живо представила разочарованно поджатые губы матери. – Не обижайся. Придут родители Риточкиного жениха — знакомиться, официальные смотрины в новогоднюю ночь. Я холодца наварила, — привела она главный аргумент. — Очень хорошая семья, строгих традиционных ценностей. Не хочу оправдываться, почему Риточкина старшая сестра до сих пор не устроена. Мамуля, как обычно, прелесть: без соплей всё чётко объяснила. Инна хотела было спросить, каким именно образом предполагаемые строготрадиционные родственнички могут узнать, что систер будущей снохи в свои-то старородящие годы ни карьеры не сделала, ни замужем не была и даже для себя не рожает? (Татухи на лбу «фрилансер, старая дева, чайлдфри» она не носит, интимную жизнь её вряд ли будут обсуждать за праздничным столом, строить глазки Риткиному жениху она не собирается.) Но только хмыкнула и пробурчала что-то о понимании и пожелании счастья сестре. И здесь, так сказать, на последнем рубеже, — облом. В Питер к Галке (есть у неё в северной столице закадычная университетская шерочка, разведёнка, которая всегда обогреет, накормит, выслушает, пожалеет, спать на диване уложит) не успеть — билетов уже не купишь, заранее надо было, вон, даже «Сапсан» дорогущий весь разобрали, и первый класс тоже. Хотя… хм, "Сапсан" ей теперь не по карману. Два дня назад главный заказчик, свой в доску, виновато затараторил по видеосвязи: — Знаешь, Комарова, ты сама виновата. Я тебя предупреждал, какая у нас страна? Говорил, чтобы ты в соцсетях и на всяких ваших сайтах не светилась? Комарова, ты меня знаешь, мне похер, с кем ты спишь, что про политику думаешь и кого из мужиков спариваешь друг с другом в своих фанфиках. Мне главное — дело, а такого редактора, как ты, поискать, за что и ценю. Но наш генеральный тот ещё фрукт. Помнишь, как в предвыборную кампанию собирал подписи против пропаганды чуждых ценностей? Так вот, то ли сам он случайно на твои пописушки наткнулся, а скорее всего кто-то подсказал, в общем, узнал он про твоё творчество и… — Иннин финансовый благодетель замолчал, выразительно кривя губы. — Да не писала я ничего запрещённого! Закон обратной силы не имеет! — от неожиданности начала оправдываться Инна и тут же замолчала — стало до тошноты мерзко, и за собственную реакцию — тоже. — Я тебя, Комарова, предупредил, после праздников редактуру от меня не жди. И того… с Новым годом! Может, это… махнём на днях по кофейку или чего покрепче? Угощаю! Инна скрежетнула зубами и загадала, чтобы «с той стороны» треснул экран монитора… Выходит, надо новую работу искать. Тухес! А где? Снова с нуля, с испытательного срока начинать, за копейки на побегушках? Или мерчендайзером, кассиршей в «Магнит», менеджером по продажам, кладовщицей, гардеробщицей в поликлинику (как раз требуется!), диспетчером на телефон, воровкой на доверии? Можно, правда, пойти в эротический массаж или – если повезёт – в эскорт, пока формы и зубы позволяют. Вот где-где, а в этой области у неё, как ни странно, полно знакомых, которые с удовольствием протекцию составят и даже агентские — или сутенёрские? — не затребуют. Несколько лет в запасе есть, пока не выйдет в тираж. Хоть ипотеку долбаную закроет. Жаль только, что не то у Комаровой Инны воспитание — противно в рот брать и ноги раздвигать за деньги. Дело, конечно, не в деньгах, вот, например, дорогие подарки от Лёвы ей очень нравились… В самоуважении дело. И в чувствах, будь они прокляты!.. Если совсем без самоуважения и без чувств — то зачем вообще жить?.. Да что она в самом-то деле! Ну встретила Новый год с игрушечным Шоником — не вопрос, чего грустить? Давно не дюймовочка! Делов-то! Собиралась выпить шампани с кем-нибудь в подъезде и пораньше спать завалиться, отоспаться в кои-то веки. А утречком можно на лыжах смотаться — в лесопарке наверняка и в оттепель найдётся годный снег. Или на каток, на искусственный лёд, вспомнить, как в детстве «фанарик» на коньках делала. Правда, соседи из пятой квартиры, с которыми Инна более-менее общается, вчера укатили на Красную Поляну, а консьержка Вера Капитоновна, любившая угощать Шоника сырниками, уже больше года как умерла — остальных жильцов своего подъезда она и по именам-то не знает. Разве что белоруску Дашу с дочкой Настей, снимающих квартиру напротив, так они на каникулы домой уехали; да электрика Костю — но у того язва и парализованная мать… Не с кем праздновать? Ну и что! Сдался ей этот праздник! Глупости. Можно и без праздничного стола обойтись, можно даже телик не смотреть — ну нафиг? Нужно! Но она зачем-то рванула в магазин — успела едва ли не перед самым закрытием купить банку горошка и колбасу — остальное для оливье в холодильнике нашлось. Вместо чёрного хлеба — сушки: хлебный прилавок напряг пустотой. Дорогущий торт, зато свежий и с розочками. Томаты в собственном соку, вчерашняя жареная форель и винегрет — для него точно не успела бы сварить свёклу. Ёлку, разумеется, искусственную, закончила украшать в половине двенадцатого ночи. Порезала и уложила на блюдце бри. Перевела дыхание. И поняла, зачем внезапно так активно впряглась в эту никому не нужную предновогоднюю суету: чтобы не позволять себе думать о том, что встречать Новый год одной — тоска даже не зелёная! Ярко-изумрудная! Никому-то ты, Иннуша, не нужна… Так, отставить нытьё! Телик — громче, включила гирлянду, надела новый костюм спорт-шик со стразами, Шону отвалила ложку оливье в честь праздника и чмокнула в хрюкающий от удовольствия нос. С Новым годом, дружище, с новым счастьем! Ковыляй, старина, подольше, не смей сдаваться, ты мне очень нужен. Как я без тебя?.. Пробку — в потолок! Давай, Шонище, сюда лоб, чокнусь шампанским об него, раз больше не с кем… Белую спинку упитанного терьера заносило мокрым снежком, на дорожке оставалась змейка трогательных следов… Надо же, а она и не подозревала, как в Новый год много гуляет одиноких, в основном, конечно, стариков. Не смогли, не захотели сидеть дома, спать в первую ночь нового года. Вон и той даме, кажется, не особо пожилой и не слишком пьяной, пританцовывающей у лавочки, приспичило уличное веселье, и этот дедок в капюшоне не усидел дома, причапал в такую сырую погоду любоваться салютами. Что-то тянет одиноких людей к людям? Вряд ли надежда. Скорее, крепко сидящее даже в самых уставших и пессимистично настроенных желание праздника. Мы живы, мы хотим радоваться и прыгать под ёлкой, отбивать ритм каблуками, улыбаться Деду Морозу и смеху чужих ребятишек. Мы есть. Эта ночь — и для нас тоже!.. Нагулявшийся в неурочное время Шон долго отряхивался, разбрызгивая капли воды, потом вертелся на своей подушке, наконец, спрятал нос в новый плед с кроликами и затих. Инна, допивая тёплое шампанское, наблюдала за ним и думала, как сильно завидует старому псу. Вот он-то наверняка счастлив. Потому что ему так мало надо для счастья. Надо было… Не то что Инне… Захотелось выть. Что-нибудь расколотить даже не вдребезги! На атомы! После рюмки «Шартреза» — ещё сильнее. Выйти на балкон, запрокинуть голову — и выдать грёбаному миру свою порцию тоски и презрения. Как волчица! Пронзить луну, трусливо прячущуюся за облаками и городской иллюминацией, таким душераздирающим воем, чтобы та, сука, свалилась со своих небес, да прямо в нашу грязь, в жижу, воняющую под ногами! А потом усмехнуться эдак криво, как бандерша — в вестерне, — и махнуть через перила… Чтобы не написать Льву, что он козлина, рваный гондон, пидорас и вообще очень плохой человек, Альбинке — что она тупая пизда, заказчику — что он дешевая подстилка, а Ритке, что она — жирная прыщавая влюблённая дура, пришлось швырнуть об стенку смартфон! А, похуй, всё равно бюджетный и с дохлой батареей — не жалко! А вот то, что Шонечку разбудила — это жалко. Всё нормально, Шоник, просто твоей хозяйке немножко больно — и она расколошматила какую-то хрень. Уже полегчало, спи, родной. Инна поправила на собаке плед и, стараясь не шуметь, открыла балконную дверь. Зябкий ветер влепил пощёчину. Нет, прыгать на асфальт она не будет — не истеричка всё-таки. И потом всего пятый этаж — не убьёшься, а покалечишься — нафиг? А ещё утром с Шоном гулять. И отец с матерью похороны сейчас не потянут — на свадьбу Ритке копят. Да и валяться на грязной от реагентов дороге в собственных испражнениях гадко. Да ещё и с несвежей ежедневкой… Но как уснуть с этой реально неслабой болью в груди, как с ней жить дальше — совершенно непонятно. Чем дышать? Ради чего вообще всё это, зачем? Горит же, всё горит внутри, слёзы рвутся, как в детстве. Когда до изгрызенных ногтей хотелось велосипед, а потом до заикания – собаку. Живую, настоящую. Только теперь плакать нельзя, ты же взрослая, блядь. Сильная блядь! Без всякой запятой. Сильные, тем более бляди, не плачут. И не накручивают сопли на кулак. А эстетично сморкаются в одноразовые платочки… На детской площадке внизу пустили несколько унылых ракетниц. У соседнего подъезда подпитые подростки устроили хоровод вокруг припаркованного на газоне внедорожника. Над торговым центром прожектора безуспешно пытались разогнать дождевые тучи, МКАД мелькал огнями. Новый год, что б его! Очередной… Ну что… Принять ещё пятьдесят ликёрчика — и на боковую. А то и правда завоешь — а утром будешь себя ненавидеть. Надо ко всему относиться проще. Позитивнее. Ничего страшного не случилось. Вон, у людей всякие реальные трагедии, смерти, онкология, бомбёжки, похоронки, дети инвалидами рождаются или тяжело болеют, руки-ноги отрывает, парализует, мозги превращаются в яичницу. Дай бог им всем мужества, сил и терпения, а уж мы как-нибудь… С Новым годом, звери… Одиночество, ты — зверь? Значит, и тебя с Новым годом. Устраивайся возле батареи, можешь вон те тапки обуть, овечковые, с помпонами. Инна так резко схватила себя за горло и так крепко стиснула зубы, что закружилась голова, перед глазами взвились зелёные мушки. А иначе — завыла бы в голос! Слабачка, нюня, размазня! Страшный, лишённый воли звук уже забулькал у неё в груди. Нет! Не дождётесь! Сами вы звери! А я человек! Она без сил рухнула на диван. Навалилась неподъёмная тяжесть. И забухала в сердце. Когда же кончится эта чёртова ночь? Ну сколько можно? Хватит мучить, измываться! Телефонный аппарат в прихожей издал трель — сперва робко, будто опасаясь разбудить, тирлилинькал всё настырнее и требовательнее. Угораздило же её поставить такую противную бодренькую мелодию на городской телефон. Да и не вспомнить, когда в последний раз разговаривала по нему — смартфон, да смартфон. Кто это может быть? Вроде со всеми обменялась поздравлениями. Брать трубку не хотелось. Заставить себя подняться с дивана казалось немыслимым. Но, с другой стороны, может, кто-то не дозвонился ей на разбитый мобильник и теперь переживает, почему ещё и городской не отвечает? Кто-то за неё волнуется и хочет в самый тяжёлый момент сказать какие-нибудь простые и такие нужные сейчас слова? «Наивная!» — Тяжело вздыхая, Инна рывком встала. — Алло! — С Новым годом! — ответила трубка незнакомым мужским голосом. Моложавым, чуть нетрезвым. Кажется, мужик ошибся номером. Инна закатила глаза. Но нажимать отбой почему-то не стала — неожиданного поздравителя было странно и абсолютно нелогично жалко: ну… тот всё-таки кого-то стремился поздравить, долго висел на телефоне, значит, это ему реально нужно. И вот ни капли не виноват, что у Инны херовое настроение — зачем и ему его портить? — И вас — с Новым годом! — выдавила из себя Инна максимально вежливо. — Всех благ! А кто это говорит? Вы, похоже, ошиблись. — Ну… Я… как это ошибся? Ой, и вам благ! И здоровья! И всего хорошего! И… «Сейчас все пожелания перечислять будет! Голос приятный, явно нестарый, парень слегка подшофе, но не слушать же его глупости!» — Вы не туда попали, — поспешила Инна перебить обволакивающий бархатом баритон. — Какой вы набирали номер? — Ваш! Простите, это что-то вроде игры, — на том конце линии явно засмущались. При других обстоятельствах Инна обязательно заценила бы эдакую прелесть, сейчас же тщетно боролась с нарастающим раздражением. — Мне очень захотелось кого-нибудь поздравить. Новый год же! Вот и набрал номер наобум. Поздравляю вас, девушка! Желаю счастья в новом году! Что за прикол? Дурацкий розыгрыш? Однако этого голоса Инна точно не слышала прежде. И вроде парень не издевается. Говорит искренне, даже слишком — этим и подкупает: обидеть резким тоном добродушно расположенного пьяного — всё равно, что выплеснуть на радостного ребёнка горшок с его какашками. Что ему надо? Дурак, что ли, псих? Или просто ещё один одинокий человек, упрямо считающий Новый год праздником? — И вам — счастья! — гнев Инны начал сдуваться. — Вы меня извините. Вот так как-то глупо вышло. Ночь-то какая красивая, правда? Не сердитесь, милая. — Да всё путём, милый, — съязвила Инна. — Не извиняйтесь. Отличная идея. Мне нравится. Надо будет на следующий Новый год воспользоваться и тоже кого-нибудь незнакомого случайно поздравить. — А вы… не спите ещё? Я по голосу слышу, что юная барышня… Может, на ты? Поздравь там своих родных, друзей? От меня. Заклинило его, что ли, на поздравляшках? — Собаку можно поздравить от тебя? — запнувшись, грустно усмехнулась Инна. — Конечно, можно! — обрадовалась трубка. — Всех поздравь. — Да некого, кроме собаки. Мы с ним тут вдвоём. — А я совсем один. Слушай, а давай ко мне?! Привози свою собаку. А? Ну, давай? — Нет, уж лучше вы к нам… — вспомнила Инна цитату из «Бриллиантовой руки» и рассмеялась. Ну алкаш даёт! Сама непосредственность! — Отлично! Диктуй адрес! Записываю! Как тебя зовут? Меня — Макс. И вот тут Инну будто садануло. Она чуть не подавилась воздухом, щёки вспыхнули от ярости; выдержала драматическую паузу и процедила в трубку, будто пробуя каждое слово на вес: — А меня — Инна. Я брошенка. Безработная. И неудачница. От его ухмылки чуть не треснуло зеркало. Ну что, получил, задрот? Обтекай! В трубке сочно чихнули, но голос Макса даже не дрогнул: — Ну и чё? Тьфу, насморк, извини, похоже аллергия на мандарины. У меня самогонка домашняя, дед из Барнаула передал. Трое суток в поезде катилась, прикинь! Там какие-то заносы, снегопады; дед весь извёлся, что к празднику не успею получить, мобильник мне оборвал. Твердил, мол, выпей обязательно за моё, то есть за его, здоровье и за нашу победу. А мне ну не с кем выпить. Друзья мобилизованы, а у меня кишку какую-то вредную вырезали – и добровольцем не взяли, прикинь! Хочешь, чтобы дед обиделся? Он у меня знаешь какой, ого-го! Целая банка пятилитровка — никакого пластика! На кедровых орехах, на меду, сладенькая, это же прелесть невозможная, слеза девственницы! Ну ты-то должна понимать! Ой, прости… А в одиночку не пьётся, зараза. А? Неужели не составишь компанию? Чисто по-человечески. Передумала, гости отменяются? Или тебе завтра на работу? Тогда прости, я ж от чистого сердца. Инна так обалдела, что на автомате продиктовала адрес. Минут пять сидела, уставившись на гудящую трубку. Бывают же придурки… Уж сколько её клеили-переклеили в разных стилях, с фантазией и без, но чтобы вот так… Можно ведь ему не открывать… Да и не приедет он — балабол-пустобрёх, небось. А если припрётся — что с ним делать?! Самогонку хлебать? Засопев, как буйволица перед атакой, она зло сверкнула глазами и направилась в ванную. Грёбаный кобелина! Решил поиздеваться? Оттеночный бальзам для волос «серебристый металлик»; толстый слой пенки для укладки; несколько прядей – на утюжок; художественно растрепать, вуаля! — и пляжные локоны готовы! Стрелки, тушь на ресницы - пощедрее, оттенить скулы, губная помада «красные джунгли»; кружевное бюстье, чёрные чулки, кожаные шорты, ковбойские полусапоги; стразы на шеллак. Блузку — расстегнуть, на шею — жемчуга. Ах, стерва, знойная красотка! Так бы и отжарила сладкую! Да поглубже! Надо будет как-нибудь осмелиться в таком виде явиться в караоке — отбоя от желающих не будет! Ха! Смузи с манговым ликёром и белым шоколадом, пальчики оближешь! И не только пальчики! Вот теперь держись, Макс! Не урони свою драгоценную банку от ураганного протрезвления! Она хохотнула и, вильнув бёдрами, крутанулась перед зеркалом, выразительно отставив попу, твёркнула ягодицами. А здорово! Никогда так раньше не делала – а получилось эффектненько! Жеманно огладила себя по груди, талии и между ног. Странное чувство — понравилось! Игра, искусительная и опасная, в которую она собралась нырнуть с головой, развязно сексуальная роль, которую примеряла впервые в жизни, заставляли кровь бурлить. На щеках выступил лихорадочный румянец. Инна резко, как крылья, раскинула руки. Не хватает только рывком оголить грудь и знамени за спиной — и можно хоть на баррикады, хоть под пули, хоть в оргию!.. Стоп. По спине пробежал холодок. А если Макс не один заявится? Если всё хуже, чем кажется? Да и с одним раздразненным мужиком справиться? Что она, дура, делает? Нафиг?! Плевать! Будь что будет! Она порылась в ящике и выудила перцовый баллончик, спрятала в заднем кармане шорт. От звонка в дверь аж подпрыгнула. Облизнула пересохшие губы и поморщилась от вкуса помады. Несколько секунд колебалась, оглушённая стуком собственного сердца; заставила себя улыбнуться своему отражению — получился дикий оскал. Руки сами, без участия головы сгребли возле кровати первое что подвернулось - плюшевую шафрановую пижаму-комбез, натянули на дрожащее тело, скользнули молнией, закрыли голову капюшоном. Стало намного уютнее. Открывать пошла с Шоном на руках. Глянула в глазок — бесполезно, бесформенное пятно. Щёлкнула замком, набрала полную грудь воздуха, нащупала в кармане баллончик. На пороге стоял заяц. Или кролик, кто ж их разберёт? Здоровый бугай в серо-белом с розовыми ушами ворсистом костюме зайчика. И смущённо хлопал глазами. Ямочки на щеках. В руках — спортивная сумка, по очертаниям схожая с большой банкой. На ногах — тряпочные кеды… — Ты Инна? — Заяц шмыгнул носом. — А ты Максим, — скорее утвердительно ответила слегка отмершая Инна. Заяц развел лапами, вернее, одной, свободной от сумки, — дескать, да, я такой. — Можно зайти? А то ноги промокли и замёрзли. — А почему ты в кедах? Зима вообще-то. — Так у этого костюма штаны толстые, зимние ботинки высокие не налезают. Не в шлёпках же ехать. — Логично. — Инна отступила, освобождая гостю проход. — А у тебя костюм кого? Смешарик, мандаринка? А, мать драконов! – радостно догадался Заяц, тыкая в свисающие из-под капюшона Иннины волосы. - Очень клёвая! И цвет такой… витаминный. – Он почему-то поморщился, как от кислого. Не дожидаясь приглашения слегка пришибленной Дейнерис Бурерождённой в цыплячьем прикиде, сам прошёл на кухню, деловито вынул из сумки и водрузил на стол огромную банку с кристально чистой жидкостью и большой пакет с мандаринами. — Ты же говорил, у тебя на них аллергия? — А куда деваться, приходится жрать, — зычно рассмеялся Макс. — Не выкидывать же. Абхазские, настоящие, я специально с дальнобойщиком у нас на складе договорился — он мне ящик привёз для подарка сыну. И вот этот костюм купил, чтобы Ромку порадовать. Дед Мороз — скучно, да и не верит он в Деда Мороза, взрослый уже, восемь лет. Вот я и решил нарядиться кролём. А моя бывшая Ромку в Воронеж к своим родителям отправила, даже не предупредила, сучка крашеная. — Он поправил мохнатые уши и покосился на волосы Инны. — Ой, прости. А тебе идёт беленький. И вот я в этом боекомплекте, с мандаринами, сюрпризом, значит, заявляюсь Ромку поздравить — а его нет. И тачку мою, прикинь, с нормальными шмотками, в этот самый момент эвакуируют — не там, блядь, припарковался! А бывшая в лицо исполнительным листом тычет, почти полляма на мне долга! На алименты, зараза, подала, и похер… ой, извини, насрать… ну, в общем, ты поняла… наплевать ей, — наконец подобрал он подходящее цензурное слово, — что я без квитанций на Ромку каждый месяц по четвертаку честно отстёгивал, плаванье ему оплачивал, Крым — этим летом. Чуть накладные ресницы ей не повыдёргивал, - (Инна нахмурилась), — так зло взяло, еле сдержался! Вызываю такси — говорят, извините, время ожидания больше сорока минут. На проспекте — пробка мёртвая, водилу не поймаешь. И пришлось мне скакать зайчиком в метро. Оборжались все, а я больше всех, аж живот заболел! Или это от мандаринов, не знаю. А чего ты стоишь, как неродная? Стаканы есть? Лучше — гранёные. Самогоночку из бокалов некомильфо трескать. И чёрный хлебушек? — Он сделал загадочное выражение лица и как фокусник выудил откуда-то из недр шкуры зайца перевязанный узлом пакет с большим солёным огурцом. — Вуаля! Прости, но только один остался — сосед по общаге все схомячил. Вдруг, думаю, у тебя нет, а какой же самогон без огурчика? Давай нож и тарелку — накромсаю тоненько. А это что за охранная овчарка? — Удивлённо поднял брови Макс на игрушечную собаку под мышкой у Инны... Она доставала из холодильника нарезки и салат, нераспечатанный торт, открывала банки с маслинами, оливками и шпротами, резала лимон, расставляла тарелки, раскладывала вилки, разливала по стаканам вкусно булькающую самогонку — и ловила себя на странном, совершенно новом чувстве какой-то необычно глубокой близости с этим незнакомым, резко, тревожно, но вкусно пахнущим мужиком. Которого, казалось, знает уже много-много лет… Тот, вытянув меховые нижние лапы в трогательных носках в горошек, совершенно серьёзно, как настоящего, гладил и трепал по холке игрушечного Шона и трындел-трындел, трындел без остановки. Под первую с солёным огурчиком, под вторую с оливье, под третью с мандаринами. Про суку бывшую, про любимого Ромку, по которому дико скучает, про обворованную дачу, про сгоревшую от рака мать, про умершего вслед за ней кота Жорика, про то, как хочет, но не решается завести нового котёнка — работа замордовала, про вроде клёвую женщину, с которой познакомился в интернете, а она почему-то не пришла на свидание и на телефонные звонки не отвечает, про больной зуб, шёпотом и страшно округлив глаза — про то, как испугался простатита и побежал к – тс-с-с! никому? могила? - к уро-ло-гу, а оказалось, мочевой пузырь застудил на рыбалке, ну ты ж понимаешь… И про то, как хорошо праздновать Новый год в такой отличной тёплой компании…
* * *
Странно, столько самогонки — а голова почти ясная… И квартира вроде в порядке, даже со стола убрано и грязная посуда вся сложена в мойку… Вот что значит натурпродукт. Мусорное ведро полно мандариновых шкурок — и ни одного презика, значит ничего такого не было. Инна заглянула запазуху своей помятой меховой пижамы – сексуальный прикид на месте, всё застёгнуто и сидит как надо, прислушалась к ощущениям тела — нет, точно не трахались. Странно. Приятно. Правда, она совершенно не помнила, когда проводила Макса. И несколько мгновений тупо смотрела на сереющее от сумерек окно. Раннее утро или вечер? Надо ведь выгулять бедного Шоника! В замке входной двери вдруг заскрежетало… В прихожую, тщательно вытирая ноги, ввалился Макс. В тесно натянутом, топорщащемся на груди пуховике Инны. И в её угах. Заулыбался: — Твои чуни мне почти впору, большие пальцы каплю упираются, надо же какие у тебя ласты! У него запазухой что-то завозилось, засопело и пискнуло. Объёмный воротник оверсайза растолкали крохотный чёрный носик и два белых носочка меховых лап, на Инну с любопытством и ожиданием уставились блестящие пуговки глаз. — Мы погуляли, — Макс бросил на обувную тумбу связку ключей и небрежно опустил на пол белоснежного щенка, — а то твоя овчарка чуть не обоссалась, пока ты дрыхла. Тоже мне хозяйка! Детям, даже пёсьим, между прочим, нельзя долго в туалет терпеть. У вас тут такой пруд отличный, можно на лыжах кататься, а летом — на велике, надо будет привезти сюда Ромку. Ладно, лапы ему мой сама, а то я опаздываю в ночную, а надо ещё переодеться. Валенки твои и пуховик на время экспроприирую, надеюсь, ты не против, верну на рыбалке. Не забудь — послезавтра в семь заеду, одевайся потеплее. С тебя — пироги и мой самогон, не выпей оставшееся раньше времени, с меня — шашлыки, место и удочки, идёт? Оденьтесь с овчаркой потеплее. Свой мобильник я тебе вот тут на календаре написал. И да, ещё раз с Новым годом!.. Дверь хлопнула. Щенок игриво опустил голову и замахал хвостом. Потом подбежал к двери и жалобно заскулил. Инна присела к нему и бережно, будто хрупкое сокровище, погладила: — Не печалься, зверик. Всегда грустно, когда твой человек уходит. А зато как весело и здорово, когда возвращается! Пошли мыться? Пока она, ласково воркуя и обдумывая, какое бы дать ему имя, мыла и вытирала щенку лапы, кормила его творогом и устраивала спать на пледе с зайцами, на улице стремительно потемнело. И над городом снова замолотили фейерверки. Соседи сверху врубили музыку. Снизу заревел младенец. Новый год — шумный праздник. Самый непредсказуемый. Ёлки, мандарины, подарки, настоящие чудеса… С Новым годом, с новым счастьем! С таким, от которого просто хочется жить дальше... -------------За полями, за лесами,
За веселыми грибами
Тоже кто-то жизнь свою живет.
За морями, за горами,
За далекими мирами
Все встречают добрый новый год.
/В. Бирюков, песня Г. Лепса «Новый год» (Падают снежинки, и луна…)/