Рождество Неразлучных

Предрождественское утро всегда было наполнено особыми ароматами – ожиданием чуда и таинства, запахом, знакомым с самого детства, когда местная церковь украшается к празднику, а вечером дома собирается вся семья, чтобы преломить хлеб… Для четверых друзей Адвент и Рождество давным-давно мало чем отличалось от других дней: пост они вынуждены были соблюдать круглый год, всегда, когда не было возможности нормально поесть, мессы старались пропускать, не видя в них разницы с иными воскресными проповедями. Разве что драк становилось меньше, поскольку даже отчаянные бретеры опасались так страшно грешить в это время. Потому любые попытки над кем-то посмеяться заканчивались ничем, все, включая извечных противников, гвардейцев Ришелье, уклонялись от поединков под любым предлогом. Что странно, уж они-то в иное время всегда щеголяли рассказами о том, что одна лишь служба кардиналу отпускает им все грехи. В общем, для четверых друзей это время становилось периодом скуки, никакого ощущения праздника в них не было. Однако в канун этого Рождества мушкетеры и д’Артаньян оказались вместе. Все четверо не имели семей, и даже те трое, кто имел любовницу, были сейчас одни: мадам Бонасье вынуждена была весь день быть при королеве, занятая ее нарядами, а вечер, как примерная жена, посвятить мужу; неизвестная герцогиня с Медвежьей улицы никак не могла пренебречь своими обязанностями при супруге и его работниках, хлопоча о праздничном (хотя, откроем секрет, и привычно скудном) ужине; а таинственная белошвейка отсутствовала в Париже, потерпев неудачу в одной интриге она готовила новую. Так что каждый из друзей вынужден был выбирать между бутылкой в одиночестве или с друзьями. На следующий день – после утренней праздничной мессы – должны были начаться гуляния, раздача угощений, Тревиль устраивал прием для всех мушкетеров, где можно было от души поесть и повеселиться, но сегодня семьи были вместе, готовились к важной ночи и главному празднику, а те, у кого не было семей, оказывались одни… Друзья собрались у Атоса по привычке, никакой договоренности не было, они просто пришли туда, куда привыкли приходить всегда, когда было плохо, скучно или просто хотелось выпить. Хозяин квартиры ничуть не удивился их появлению. С приходом одного за другим друзей Атос только приветственно кивал им со слабой улыбкой и делал знак Гримо, чтобы тот принес еще бутылку. Было лишь анжуйское – не самое лучшее, пожалуй, но на данный момент все четверо вновь были на мели, потому на бургундское или шампанское рассчитывать не приходилось. Впрочем, кажется, никто из них и не стремился ни к каким изыскам, и нынешний пост был даже отличным оправданием скудности стола. Да и не собирался никто из них как-то отмечать праздник. - А мы вот так же собрались однажды в семинарии, - вдруг поделился Арамис. – После строгой поздней мессы забрали остатки хлеба – все, что было на трапезе, - и устроились на чердаке. У нас было меньше бутылки вина на пятерых, но мы тогда были еще совсем молоды, кажется, мы даже смогли от этого напиться. Или просто были слишком пьяны от мысли о том, какие мы… взрослые. Д’Артаньян с некоторой грустью подумал о том, что он до сих пор не проводил время с товарищами, Рождество он встречал так, как полагалось – с родителями, мессой, причастием и благостными, но скучными мыслями. Пожалуй, ему впервые довелось разрушить эту традицию сейчас… - Никак не предполагал, что Рождество в семинарии может быть настолько веселым, - не удержался гасконец. - Подумываете поменять карьеру, дорогой друг? - Нет уж, благодарю! Не представляю себя, бубнящим проповеди о том, что я сам считаю таким скучным! Арамис лишь кивнул, соглашаясь с тем, что д’Артаньяну сутана никак не подойдет. Но еще подумав про себя, что то их празднование с семинаристами было веселым, как, наверное, любые подобные посиделки молодых людей, однако они не шли ни в какое сравнение с этой встречей сегодня. Пока непонятно, отчего, ведь сейчас их встречу можно было бы назвать даже меланхоличной и тоскливой… Если у гасконца подобное празднование было впервые в жизни, то у трех других друзей до этого дня хватало разных способов отметить торжество, каждому из них доводилось встречать Рождество и с семьей, и с товарищами по полку, однако никогда еще этот день не был настолько особенным, как сегодня. - Мой батюшка на Рождество мне всегда что-то дарил, - тоже внезапно решился поделиться Портос. – Правда… лишь если я мог похвастать безупречным поведением хотя бы с Пасхи, что случалось нечасто… По правде сказать, только дважды. - Это вам урок, - усмехнулся д’Артаньян. – Когда вы наконец женитесь, дорогой друг, дарите своим Портосикам подарки чаще. - Уверяю вас, я так и сделаю, - всерьез кивнул гигант. – Вы не представляете, как обидно ждать почти год хотя бы солдатиков, сдерживаться, чтобы не драться с соседскими мальчишками… Гасконец искренне покачал головой – он и вправду не представлял себе Портоса, удерживающегося от драк. - Какая интересная традиция, - вместо этого заявил д’Артаньян, оглядывая двух других друзей, - дарить что-то в Рождество. И часто так? Ну уж вам-то, Атос, наверняка всегда доставались подарки! - Я не так безгрешен, как вам кажется, - слабо улыбнулся тот. – Впрочем, у нас и не было подобной традиции. - А я слышал, что у гугенотов она встречается все чаще, - заметил Арамис. – И притом, вопреки их разговорам о скромности, дары вовсе не всегда вкусности. Хотя я, как почти лицо духовного звания, не вижу в этом никакого смысла. - Но как же волхвы, которые принесли дары Младенцу? – Атос говорил словно бы серьезно, лишь в глазах плясали смешинки – по-дружески подсмеивался. - Ни один из детей – не Младенец! Друзьям, хорошо помнящим собственное детство и все учиненные проказы, оставалось лишь согласиться. - А я бы все равно дарил, - вдруг вздохнул Портос. - Ну будучи герцогом, это легко, - усмехнулся гасконец, правда, слегка грустно. – Не то что бедным служакой. Гигант не ответил, лишь вновь вздохнул. - А вы-то сами, д’Артаньян? – спросил Арамис. – Не верю, что празднования на вашей родине скучны! - И тем не менее это так, - поморщился тот. – Единственной радостью в этом празднике для меня был торжественный стол на Рождество, а месса и покаяния на меня всегда навевали скуку, вы же знаете. - А танцы в деревне? – встряхнулся Портос. - Это же глухая провинция, там все глубоко религиозные и правильные, разве что вечером после Рождества попляшут, а никаких приемов никто не устраивает. И драк тоже нет, - добавил д’Артаньян, припомнив рассказ друга. - На столе тоже ничего не было, кроме хлеба? – с тоскливой обреченностью уточнил Портос. Гасконец ответил ему кивком, те праздники даже припоминать не хотелось, матушка не давала отцу и рюмки арманьяка. Атос молча встал и вышел из комнаты. Вернулся он с еще несколькими бутылками вина и хлебом. Только сейчас друзья заметили, что Гримо давно нет в комнате, слуга, всегда присутствующий где-то рядом с господином в ожидании приказа, куда-то исчез. И Атос отчего-то не кликнул его, не всыпал палок и даже не отчитал (коротко, буквально парой хлестких фраз, как умел лишь он), а сходил за необходимым сам, будто для него это было самым обыденным делом. - У нас в семье было принято давать прислуге выходной на Рождество, - пояснил мушкетер, заметив вопросительные взгляды друзей. – Гримо получил мое разрешение и с этой ночи до завтрашнего вечера он свободен. И только в этот момент каждый из Неразлучных понял, почему этот вечер был важен им в том виде, каким он был. Если бы каждый из них мог выбрать себе семью, то именно этих людей назвал бы братьями. Если этот праздник следует встречать с самыми близкими, то как раз такие люди сейчас были рядом. Если и были правила о том, как следует отмечать это торжество… то никаких правил и не было, не в этот раз, не среди этих четверых! У них были свои, понятные им одним правила. Ночное анжуйское, сопровождаемое лишь рождественским хлебом, ближе к утру сменилось бургундским из запасов мэтра Бонасье (который, правда, ничего о пропаже так и не узнал, а Планше, раздобывший эти бутылки, не обделил и себя, после чего тоже получил выходной) и разными вкусностями – от паштета до рождественского полена, неизвестно когда припасенными Гримо для совсем иного случая, однако Атос полагал, что именно в этот момент для них пришло время, и неважно, что следующий месяц придется вновь жить почти впроголодь, мушкетеры к этому были привычны. В конце концов, есть еще обед у Тревиля, есть еще знакомые, которые могут помочь. И какая разница, что будет завтра, если сегодня им так хорошо? Друзья не вспоминали прошлое, если только не хотели рассказать что-то забавное. Они веселились, анекдоты и тосты произносились громко (и наверняка мешали добропорядочным соседям по улице Феру), смеялись тоже без стеснения. Они не были трезвы, хотя ни один из них и не был пьян. И уж точно они не думали о душе в эту ночь, потому что эта душа была ночью разделена на четверых, она переродилась в рождественскую ночь и сделала их по-настоящему едиными Неразлучными.