Вороновы крылья

Сквозь тонкую тюль с ажурными цветами гладиолусов едва слышно пробирается через карниз ночной ветер, плавно касается мочек проколотых ушей и хрящей. Дотягивается до щеки с едва заметным шрамом и добирается до загривка, холодя кожу, то и дело перебирая своими фантомными пальцами. Это приятно и успокаивающе, но немного жутко. Призрак ветра оповещает о своём присутствии шёпотом, когда случайно (или специально) роняет бумажного журавлика со стула с одеждой. Пахнет влажной землёй, свежескошенной травой и древесиной. Джисон во сне, где разговаривают морские звёзды и танцуют агнцы, слабо чувствует перепады температуры в комнате. Ему снятся гипсофилы, булькающая кровь в чугунном котле преисподней и птица. Огромная птица с угольным оперением, пуговичными глазами, острым, как сточенный камень об воду, клювом. Страшно красиво; вдруг эта птица прилетела прямиком с кладбища, украла конфеты с могил и забрала несколько душ. Джисон не хочет просыпаться, а хочет ещё немного полюбоваться оперением и мерцающими пуговками. Пока Джисон спит, наблюдает за острыми когтями и шершавыми цевками, то его сознание невольно тянется обратно в комнату, подглядывает одним глазом, где гуляет призрак, летает журавлик и что-то тёмное отображается в заляпанном зеркале. Что-то что оберегает его неспокойный сон. Занавески колышутся, издают скрип, взмывают пыль с пола и прикроватной тумбы. Легкая ткань чуть не сносит пластиковую бутылку из-под воды, но невидимая рука тут же её ловит. Ставит на место (или скорее выкидывает в окно). Тихо дышащая тень скользит взглядом по знакомой комнате, натыкается на амулет из лунного камня. Прищуривается, а затем глядит на хозяина вещицы с недоумевающей нежностью. Джисон раньше никогда не верил в обереги, амулеты, камни и красные нити на левом запястье. Теперь он весь в синих глазницах от сглаза, как и его комната, а над кроватью висит ловец снов. Рано или поздно Джисону придётся разлепить веки под чужим взором с подоконника, дабы закрыть форточку, потому что холодок уже прорывает путь к костям. Но пока что он тихо сопит в подушку со звёздами и считает небесные гипсофилы, часто прерываясь на угольные перья. Одеяло с полосатыми квадратиками не спасает от ухмыляющегося фантома, что лезет прямо под футболку. Но он быстро пугается, ведь с подоконника разукрашенным лаком для ногтей доносится тяжелый вздох, мягко долетающий до проколотых ушей. Джисон плавно размыкает веки: те тяжёлые, венозные и ощущение такое, будто в глазницах полно́ древесных опилок. На паркетном полу с плетёным ковром вырисована тень. Её окружают фантики, рассыпанный арахис и детальки паззла. Доносится тихое, мелодичное: - здравствуй. Джисон сонно моргает, старается окончательно не склеить веки жидким клеем, не совсем понимает происходящее и оглядывает комнату. Проходя скачущими и бегущими глазами через стул, коробки настольных игр, шашек, бумажек, карточек, деревянных бус и ароматических палочек, в конечном итоге он натыкается на плавно качающуюся ногу в грубом ботинке. Голос с подоконника раздается совсем внезапно, и Джисон непроизвольно отвечает на него тем же осипшим: - здравствуй. Минхо свесил ноги в комнату, болтает ими и изредка стучит по стене. Волосы переливаются иссиня-чёрным, глаза стеклянные. На нём атласная рубашка цвета черноплодной рябины с кровавыми вставками у горла. Пуговицы на рукавах расстёгнуты. Минхо смотрит проницательно и внимательно. - и долго ты сидишь здесь? – Джисон спрашивает охрипшим ото сна голосом, медленно поднимаясь на локтях. В кожу неприятно впиваются крошки, бисер и запчасти от лего. Футболка цвета мышиной спинки сползла с костлявого плеча и оголила участок кожи. Минхо проследил взглядом за тканью из-под полуопущенных и длинных ресниц. - а как долго ты спишь? – не отрывая глаз от ключиц, спросил он. Джисон окончательно садится в позу лотоса, теребит нитку и кусает губы. Он всегда так делает, когда нервничает или ревнует. Мечется глазами по комнате, боится взглянуть на ожившую тень, но сдаётся и смотрит заворожённо. На острый нос (мраморный осколок), на пухлые губы (единственное нежное в каменном творении) и на заострённые пальцы. Их кончики словно окунули в сахарную пудру, перемешанную с угольной пылью. Ими можно проткнуть грудь, вытащить бьющееся сердце или выколоть глазницы. А можно плавно водить по шее, запястьям, вызывая мурашки и подкожный страх: вдруг внезапно вопьются в кожу, не сдержавшись. Цепи на ботинках позвякивают колокольным звоном. Минхо - ворон. Его руки - вороновы крылья. Вакса стекает по волосам и запястьям, покрывая кожу второй оболочкой. Он светит белоснежными клыками и не даёт Джисону вдохнуть прохладный воздух. Джисон дрожит, но не от страха. От восхищения. Потому что Минхо сидит уже чёрт знает сколько времени на подоконнике и смотрит на Джисона, внимательно изучая каждую деталь. От едва заметных шрамов на запястьях до разбитых острых коленей. Минхо окольцован светом лунного прожектора. И ключицы у него острые, Джисон заставляет скрипеть кровать, подкрадывается и касается, оставляя свой кровавый эфемерный след. - мне снилась смерть. Джисону снились бульканье кипящей крови в котле преисподней (там всплывали утопленники и грешники), птица, прилетевшая с кладбища и укравшая там конфеты. А ещё небесные гипсофилы, означающие новую жизнь, рождение и обновление. Венозные глаза устремились за чужое плечо на улицу. Минхо кажется, будто они слезятся, но на самом деле Джисон всего лишь подавил зевоту. - какая она? От Минхо пахнет влажной землёй, растениями и чем-то поблескивающим в лунном свете. Он спрашивает о том, какая смерть во сне Джисона, но сам прекрасно знает, что пугающая. Для Джисона она завораживающая. Неудивительно, что он шепчет: - красивая. На тебя похожа. Минхо старается на кривиться, поэтому ухмыляется. Джисон втягивает воздух резко, позволяя ночному холоду обволочь свои лёгкие. Упирает взгляд в чужие руки и впивается в запястья. Проверяет, останется ли чёрная пыль на его пальцах или это всё взаправду? Правда ли, что Минхо сейчас здесь, что его руки немного шершавые, покрыты углём, а волосы иссиня-чёрные, гладкие и жесткие? Или это враньё и никакого Минхо здесь нет, как и его рук, ботинок, постукиваний пяткой по стене и осколочного мраморного носа? Джисон думает об этом, смотрит долго и упорно под таким же твердым взглядом сверху. - мне пора. Минхо поглаживает тонкие запястья, щекочет. Не впивается в кожу и не рвёт струнные вены. Вселяет только слабый страх и трепетание крыльев бабочки. У Джисона сердце бьётся так, как бьется у умирающего ягнёнка. Дрожит. - ты прилетишь снова? У Джисона в голосе теплится надежда. - оставь окно открытым. Я еле открыл его. - спасибо, что не выбил. И Минхо улыбается (ухмыляется) открывая вид на заострённые клыки, исчезает, оставляя за собой чёрную дымку, даже не обещая, что вернётся. Вселяет надежду, но не даёт слово. Он никогда не даёт обещания, потому что боится не исполнить, ведь это всегда тяжело. Но Джисон знает, что Минхо вернётся, поэтому оставит окно открытым следующей ночью, хоть и подвергнет себя опасности в лице призрака холода.