Привычки двора

Необходимость выдавать себя за мужчину казалась Клодин… глупой. И еще немножечко обидной, потому что она столько усилий приложила, чтобы выучиться, она могла сейчас многим лекарям дать настоящую битву… Но к обидам подобного рода девушка давно привыкла, потому, как всегда, проглотила их. Правда была в том, что это в действительности был ее шанс. Какая, в конце концов, разница, в каком виде находиться при короле, если это – возможность показать свои знания, возможность вырасти над собой, получить любые книги, любые материалы?! Клодин всегда реалистично смотрела на себя: она не красива, в лучшем случае может называться миленькой, она не богата и не имеет благородного происхождения. Все это с самого детства сформировало ее мировоззрение, девушка знала, что удачный брак – не ее стезя. Знал это и отец, никогда об этом не заговаривая. А изучение медицины открывало для Клодин целый мир, позволяло иначе взглянуть на всех людей, от короля до бродяги, каждый из них был почти неотличим. Но именно это знание и мешало девушке принять идею о том, чтобы выдавать себя за мужчину. Прекрасно представляя себе разницу между полами, Клодин это предложение казалось необыкновенно диким. Поначалу девушка, однако, попыталась все сделать максимально правдоподобным хотя бы внешне. То есть она не просто надела мужской костюм, но попыталась перебинтовать грудь, создавая иной силуэт, а также приклеила на лицо подобие усов и бородки – это, разумеется, никак не меняло ее пол, но выходило хотя бы некое внешнее подобие мужчины… Замечание о том, что все это лишнее, что если король называет ее мужчиной, этого достаточно, заставило Клодин растеряться. Людовик, конечно же, помазанник Божий, но ведь не сам Господь, силой его слова никто не поменяет пол. Двору привычно притворяться, это часть его жизни, однако мадмуазель Массон это было чуждо, ей даже играть роль мужчины было непросто, но кое-как это выходило в нужном виде. То же, что ей предлагали – не притворяться, но быть при этом мужчиной – и вовсе звучало как бред больного лихорадкой. В мыслях об этом Клодин… зацепилась взглядом за брата короля, который в один из дней вновь решил надеть женский корсет и роб. Зачем все это было нужно Филиппу Орлеанскому, девушка не знала, таскать на себе юбки и утягивать корсет – не то действие, которое могло нести удовольствие, мужской наряд был все же гораздо легче и удобнее. Принц то ли любил шокировать публику, то ли действительно испытывал новые ощущения, примеряя иной наряд. Однако более любопытным было не поведение Филиппа, а поведение двора: никто не играл, не притворялся, что видит в принце принцессу. Дамы и кавалеры, кажется, обращали внимания на костюм больше, чем на что-то еще. Способствовали ли этому пудры и прически, которые прятали лица и делали в этом мужчин плохо отличимыми от женщин? Или то, что, используя разные порошки и настои, придворные часто не делали разницы, с кем им проводить ночь? Так или иначе, но двор и вправду вел себя с человеком согласно тому, как тот одет. А тот, в свою очередь, говорит от своего лица – тоже согласно выбранному костюму. Это был еще один шанс – на этот раз не потерять себя, притворяясь мужчиной. Клодин напомнила себе, что большинство дам и кавалеров двора живут лишь одной целью, милостью короля, так что их мнение не стоит и су. Никто из них не побежит жаловаться инквизиции, никто не станет задаваться вопросом, зачем женщине носить мужской костюм – в Версале так принято, и точка. И все же, когда она первый раз появилась во дворце в новом облике, то есть в мужском наряде, но без бородки и усов и, естественно, без щетины, которой попросту неоткуда было взяться, Клодин внутри все сжималась, ожидая то ли насмешек, то ли обличающего крика, то ли… Да непонятно, чего еще, но, сама чувствуя себя глупо, она была уверена, что ее так видят и другие, они должны были так видеть ее и с бородкой, а уж особенно сейчас, когда ее пол был так очевиден… Ничего этого не было. Ее наблюдения и выводы были верны. Это было, по ее мнению, глупо, потому что вне дворца Клодин часто ходила в женском наряде, вела привычный ей образ жизни, и те же дворяне, встречая ее не в Версале, говорили с ней, как с женщиной, но они же, пересекаясь с девушкой в коридорах дворца, обращались словно бы к мужчине. Иногда Клодин казалось, что она от этого начинает терять разум, сама не зная, кто же она на самом деле… Может быть, что-то подобное и случилось бы с ней, если бы в ее жизни вдруг не появился грубый, жесткий, непреклонный, но такой одновременно заботливый и нежный Фабьен де Маршаль – тот, кого невозможно было представить в ином платье, кроме мужского, тот, кто излучал силу и позволял Клодин быть женщиной в любом наряде.