Целительная обида

Рауль слышал тихий голос где-то в стороне. Тот словно пытался втолковать кому-то… Но почему-то казалось, что говорит лишь один. Виконт попытался сосредоточиться, различив, наконец, отдельные слова: - Нельзя… он ранен… врач не велел беспокоить… Однако, судя по всему, гость был настойчив. Правда, почему-то, действительно молчалив. Или говорил слишком тихо? Неизвестный вновь бормотал что-то о враче. Силы быстро убывали. Рауль больше не прислушивался. Мысли путались. Где он? Наверное, в лагере. Вот только почему он…? Бражелон приоткрыл глаза, но немедленно их закрыл. Казалось, вся внутренняя боль, все страдания вырвались и накинулись на него разом. Перед взором молодого человека метались яркие круги, каждый дюйм тела болел. Рауль попытался вспомнить события прошлого дня. Прошлого ли? Кто знает, сколько он лежит так… Сражение… Он мчится куда-то… Зачем? Память услужливо подкинула образ белокурой девушки. Его невесты. Любовницы короля. Луиза – о, как он хотел бы забыть и ее, и само ее имя – улыбалась. А сердце виконта сжималось все сильнее. Невыносимая боль. Она сплеталась с другой болью – телесной. Виконт застонал. Но стонал он внутри, губы молодого человека лишь чуть приоткрылись в беззвучном стоне. Однако этот его стон был услышан – на лоб Рауля опустилось что-то прохладное, отчего немедленно стало легче, во всяком случае мысли хоть немного прояснились, хотя все тело по-прежнему ломило. Зато виконт начал осознавать, что некоторые боли не от ран, а от того, что он связан. Прошлое сражение, когда он браво бросился на врага… Впрочем, не браво, не смело, а просто самоубийственно. Он так давно искал возможность сложить голову, это так плотно занимало все его мысли, что Рауль не мог отказаться от возможности, которая ему открылась. Вдохновил ли он своим примером других? Кажется, после за ним бросились войска герцога... Но где он сейчас? Неужели в плену? Молодой человек старательно перебирал прошлые события. Ему казалось, что кто-то все же подхватил его, понес туда, в свой лагерь под Джиджелли… Однако свои не стали бы связывать его, им это ни к чему. Арабы, впрочем, тоже должны понимать, что ныне из него плохой боец, им нечего его опасаться. Разве что он их настолько напугал своей безумной атакой… Впрочем, припомнилось вдруг, кажется, он уже приходил в себя, он тогда был среди своих и какой-то лекарь говорил, что он выживет, только нельзя двигаться. Виконт даже помнил, какое разочарование испытал, услышав о том, что будет жив, и какие мысли полезли ему в голову при продолжении. Или это все ему почудилось? Может быть, он потерял сознание там, в бою с арабами? И все прочее ему причудилось: и то, как его вытащили, и врачи…. Рауль вновь попытался пошевелиться – и не смог. - Вы видите? – вдруг донесся до него чей-то незнакомый голос. – Это единственный способ спасти его. Арабы пытаются спасти его? Впрочем, говорят по-французски… Но гораздо больше виконта удивило то, что голос был женский. Или это вновь над ним издевается его сознание? Правда, голос не был похож на ее, той… Той, которая почти смогла его убить. Однако он вновь жив и слышит какую-то женщину. Ответа он не слышал – и потому совершенно не понимал, что происходит. *** Гримо давно был не слугой, но другом. Но – черт побери – как сложно это объяснить дворянам и солдатам из свиты принца! Герцог де Бофор считал себя лично заботящимся о господине виконте – лишь потому что позвал к нему нескольких врачей. Верному молчаливому старому слуге удалось только одно – устроиться с другой стороны палатки, где поместили Рауля. Это позволило ему услышать самое важное: виконт выживет, хотя выздоровление будет медленным, главное в это время – не позволять ему двигаться, молодому человеку необходим покой. Лекари уже почти все ушли, когда в шатре разразился небольшой спор. Гримо не видел девушку, которая туда прошла, поэтому поначалу, услышав женский голос, растерялся. Но мгновение спустя сообразил – ну конечно, там должен быть кто-то, кто будет постоянно сидеть при господине виконте, и раз не позвали его, слугу, то обязаны были привлечь кого-то иного. Скорее всего, какой-то врач привел с собой знакомую сиделку, которой мог доверять и давал нужные поручения. Это подтверждал и разворачивающийся спор – незнакомка настаивала, чтобы ей принесли ремни, желая привязать раненого к лежанке. Кто-то из оставшихся лекарей пытался возражать, говоря о том, что молодой человек не самоубийца и попросту не сможет подняться в таком состоянии. На это девушка резонно возражала, что в подобном состоянии виконт просто не будет понимать, что делает, жар может заставить его метаться, а если он свалится на землю, то уже причинит себе немало бед. Гримо мысленно согласился с этой неизвестной. К счастью, другой лекарь полностью ее поддержал – и вскоре прозвучал приказ принести ремни. Слуга облегченно вздохнул, вытер пот со лба и лишь в этот момент ощутил всю усталость, которая его настигла после долгого пути, после этого сражения, из которого принесли виконта – у Гримо чуть сердце в тот миг не остановилось, когда он решил, что мальчик мертв. Но нет, выжил… Пока, кажется, молодой господин под надежным присмотром. И потому Гримо позволил себе небольшой отдых – ушел к обозам, чтобы поесть и поспать хоть пару часов, понимая, что без восстановления сил ничего добиться и не сможет. Так что к шатру слуга вернулся несколько часов спустя. И немедленно натолкнулся на стражника на входе, который поминутно твердил о том, что врач не велел никого пускать. Гримо знаками пытался показать, что он прислуживает раненному господину, но его понимать отказывались. - Должен. Состою при виконте, - отчаявшись объясниться знаками, Гримо наконец перешел к речи, привычно стараясь быть немногословным. - А! Что ж вы раньше не сказали, - охранник отступил в сторону. И Гримо наконец смог оказаться внутри и уже на месте оценить и состояние виконта, и то, как о нем заботятся. *** Как и предполагал слуга, девушка оказалась какой-то помощницей лекаря. Правда, держалась она гордо и решительно, да и кожа ее лица и рук говорила о том, что труд ей плохо знаком, ну да может в прошлом из благородных была, а после судьба вот так распорядилась, заставила… Гримо куда важнее было убедиться, что дело свое она знает. Господин виконт на третий день пришел в сознание настолько, что не только пытался двигаться – а это раньше можно было расценить как метания в бреду, - но и открыл глаза, пытался говорить со своей сиделкой и со старым другом. И беседы с Гримо, разумеется, сводились к коротким фразам Рауля, на которые слуга отвечал легким покачиванием головы – согласным или нет, в зависимости от произнесенного. А вот разговоры с девушкой были… любопытными. Поначалу, правда, Гримо на них не обратил никакого внимания, мало ли, о чем пытается говорить виконт и что ему на это пытается ответить помощница лекаря… - Почему я должен нести на себе бремя позора? – как-то прислушался к словам Рауля слуга, и заинтересовался. - Вы ничего не должны, - уверенно возражала девушка. – Напротив, ваше право – остаться неопозоренным, незатронутым этой историей. В подобной ситуации незапятнанной не может быть лишь женщина. - Она… счастлива… - Это самообман. Неужели вы думаете, что женщина всерьез может быть счастлива, заранее зная, сколь недолговечно чувство к ней? - Как вы можете знать, что чувствует другая женщина? – Рауль все больше хмурился, а постепенно даже перешел к своего рода упрекам. – Вы не были рождены для вращения в свете, как вы можете знать, чем живет двор? - Несомненно, - только коротко отозвалась она. Виконт был слишком любезным молодым человеком, чтобы не заметить то, как его собеседница отстранилась и закрылась в себе, так что буквально несколько минут спустя он заговорил с сожалением: - Прошу меня простить, сударыня, я не хотел вас задеть… Я слишком расстроен и не думаю о чувствах других. Она помолчала, кажется, осознавая, насколько честен с ней собеседник. Все это время она терпеливо ухаживала за юношей, даже вот выслушала его историю, когда Рауль почему-то решил с ней поделиться. Но было что-то, словно бы мучающее ее… - Я жила в небольшом городке на юге, месье, - вдруг заговорила она. – Жила очень простой жизнью, простыми делами и заботами, мой род не может похвастать знатностью. Но в моей жизни была любовь, взаимная… Мне так казалось тогда, потому что мы с моим возлюбленным строили планы на наше общее будущее… Пока на город не напали берберийцы. - Пираты? - Да. Это был очень странный день… - она ненадолго закусила губу, видимо, ей впервые приходилось говорить об этом вслух, девушка еще сомневалась, стоит ли так откровенничать. Но желание поделиться победило. – Я спряталась в пещерах за городом. Я чувствовала себя там спокойно, даже когда туда пришел мой жених… Глупая недалекая девица – я доверчиво последовала за ним, куда он повел… Чтобы отдать меня пиратам… откупиться, потому что денег у него было недостаточно... А может, он попросту не хотел расставаться и с малым. Виконт судорожно сглотнул – такой подлости от неизвестного он не ожидал. И не то чтобы он не знал, что подобное случается, притом в любых сословиях, но, сам горячо любя, он готов был отдать свою жизнь за нее, а не отдавать ее в уплату! - Мне «повезло», - усмехнулась тем временем рассказчица, - пираты не пустили меня по кругу – за целую меня можно было больше получить на рынке рабов. Где я и оказалась. Вы, возможно, удивитесь, господин виконт, но на этом рынке себе товар присматривали вовсе не одни только неверные, благородные французские господа совсем не гнушаются шансом получить наложницу. - Вас… купил такой? - Да, - грустно улыбнулась она. – Господин из старинного знатного французского рода… который заставил меня делать то, что и девки в портах не делают, наверное. А синяки и шрамы с моего тела не сойдут никогда… Ладони Рауля невольно сжались в кулаки. Гримо, который все это время тихо сидел в углу, зашивая камзол юноши, чуть удивленно покачал головой: это были первые эмоции молодого человека, направленные на кого-то еще – до сих пор, потеряв любовь, виконт думал исключительно об этом и не замечал ничьей боли, ничьих, даже отцовских страданий. Но вот в этот момент, слушая рассказ тоже о предательстве в любви, он невольно увлекся, притом настолько, что посочувствовал этой женщине. - Одно действительно было удачей, - завершила та. – Когда я наскучила этому мерзавцу, он бросил меня лекарю, который тогда был у него. Мэтр… оказался по-настоящему честным и добрым человеком, он позаботился обо мне, взял под свою опеку. И вот уже долгое время я помогаю ему… Она встряхнулась, взяла в руки плошку с какой-то мазью, оставленную врачом – пора было проверить раны виконта. - Вы, разумеется, правы, месье, - сухо и отчасти обиженно бросила она, - я не представляю себе жизнь в свете. Зато я очень хорошо знаю, что позволяют себе те, кто сильнее. Вы жалеете себя и хотите избавиться от этой боли… Я умоляла своего мучителя убить меня, но он лишь смеялся и наслаждался моим унижением, ему нравилось причинять мне физическую боль, а меня терзала и боль души – я так никогда и не смогу понять, как мужчина, которого я так любила, столь легко отказался от меня. *** Атос смотрел на сына… и видел себя. С войны Рауль вернулся молчаливым и мрачным. Правда, в нем больше не было желания умереть. Но в нем кое-что умерло – и этим чем-то было чувство жалости. Гримо отдельно поведал графу разговор виконта с помощницей лекаря, рассказал и то, что на обратном пути молодой человек не поленился сделать небольшой круг – он выяснил все подробности жизни женщины, а потому ему не составило труда и найти нужное селение, и обнаружить рядом с ним небольшое имение предателя. И ранее милосердный юноша на этот раз воспользовался своим положением при герцоге и влиянием, чтобы этого мерзавца отправили на галеры – благо, что во флоте всегда требовались люди. Атос не решался заговорить с Раулем о том, как тот видит свое будущее, просто наслаждался возможностью быть рядом с сыном – отмечая при этом, что в компании отца молодой человек становится немного мягче, спокойнее, улыбчивее. - Вы как-то говорили, что намерены подобрать мне невесту, - сам однажды объявил виконт. – Полагаю, сейчас, имея отпуск, я мог бы этим заняться. Граф чуть прищурился. Да, сын сильно изменился. Он сам когда-то сначала удержался в жизни исключительно из чувства долга, а уже после нашел поддержку и смысл жизни в друзьях. Рауль еще не получил свою опору, но зато смог преодолеть свою боль, осознав, насколько его смерть ничего не изменит, кажется, он вернулся хотя бы просто чтобы доказать Лавальер, что он сильнее этой боли и будет жить уже просто назло ей. Пожалуй, виконт поэтому и принял решение жениться – осознавая, насколько важнее продолжить род. В этом было и желание показать Луизе, что он сможет создать семью без нее, но было уже и понимание отца… Атосу впервые пришло в голову, что, возможно, пришло время поделиться с сыном его собственной историей. Графу совершенно не хотелось, чтобы Рауль сейчас ударился в крайности, чтобы его семья строилась на одном лишь долге. Но Атос и не собирался столь скоро женить сына, хотя на словах согласился заняться поисками достойной девушки. Все придет со временем, пожалуй. Вот совсем недавно граф получил письмо от Арамиса, в котором друг выражал озабоченность судьбой юного Лонгвиля – тот совсем не ладил со своим… официальным отцом и все чаще сталкивался с кем-то при дворе. Надо будет разузнать, куда ныне направят этого молодого человека, к тому времени ведь и у Рауля завершится его отдых после африканской кампании… - Мы непременно займемся вашей семьей, виконт, - кивнул Атос, чувствуя, как молодеет на глазах. – Однако сейчас, надеюсь, вы поможете мне? У меня есть некоторые опасения о судьбе моих друзей. - Мы куда-то отправляемся? – встряхнулся Рауль. Граф медленно кивнул.