***
Неясный ропот, колыхающийся от ветра листвы, разносился по границам Королевского Двора. Легкое дуновение весеннего ветра ласкало её кожу. — Тебе стоило остаться с остальными, в особняке, — в который раз повторял Дмитрий. Мэрит, покосившись на него, недовольно фыркнула: — Эта битва такая же моя, как и твоя. Парень, сбивая темп толпы движущейся к воротам Королевского Двора, оттащил Мэрит в сторону. — Я хочу кое-что сказать тебе, — глубоко вдохнув, он спросил: — Помнишь, ты говорила мне, что не знала о том, что люди могут быть так жестоки? — Да, — выдохнув, ответила она. — Ты права. Люди лгуны, и я не исключение. В твоей жизни, Мэрит, ещё появятся люди, толкающие тебя в спину, будут люди, которые станут утверждать, что любят тебя, хотя на самом деле, их слова не будут аргументированы поступками. Я много врал сестре, уповая на ложь во спасение и только много лет спустя понял, что вранья во спасение не существует. И главное: я не хочу лгать себе, поэтому я скажу, а ты, пожалуй, прими как данность. Он усмехнулся. Сглотнув комок в горле, охотник дотронулся до её порозовевшей щеки и произнес: — Я люблю тебя, Мэрит.***
Вокруг было так темно, что казалось - света не существует вовсе. Реальность была далека от неё. Сознание старательно ускользало, как зыбучий песок из рук. Она шла вперед. Не зная дороги и не имея понятия, что ждет её дальше. Это было неважным. — Внутри тебя пустота, — послышался знакомый голос. Её голос. — Внутри меня пустота? — переспросила она. — Внутри тебя тьма. Она и есть пустотой. И вдруг всё погрязло в бездну боли. Кристина слышала лишь собственный крик агонии. Голова раскалывалась, и казалось, ещё чуть-чуть и она захлебнется собственной кровью, которой её рвало. Её окутывал холод. Она лежала на полу и чувствовала лишь агонию. Неужели боль существует и после смерти? Неужели именно так выглядит ад? Привкус металлической крови во рту заставлял чувствовать себя живой. Взглянув вверх, она увидела фигуру, наклонившуюся над ней. Это была девушка с алебастровой кожей, алыми губами, темными, как ночь, волосами и красными глазами. — Я лишь облик тьмы, живущей в тебе. Я и есть ты. А ты - есть я, — произнесла девушка, выглядевшая как она. Кристина протянула руку к ней, прося о помощи, но её клон отступил назад. Девушка никогда не представляла себе, как выглядит её обращение в хоста. Но сейчас предстоял шанс выяснить это. Руки её клона начали врастать в туловище и превращаться в крылья, лицо стало деформироваться и обращаться в птичье. Птица подошла к ней и, повертев головой, начала вглядываться в её глаза. — Мне больно, — прошептала Кристина. Привкус крови стал таким привычным, что она уже и не ощущала его. Птица ничего не ответила. Лишь её глаза излучали жалость и сочувствие. — Я умерла? — спросила она. Её руки всё ещё помнили металлический материал оружия, которым она себя убила. Помнила она и пустой взгляд родственницы. — Твой разум всё ещё жив. Но хочет ли жить твоя душа? — спросил ворон. «Не хочет», — подумала Тина и закрыла глаза. Отпустить, сдаться и уйти. Вот, чего она хотела на самом деле. — Это твой выбор. И девушка, правда, готова была заснуть вечным сном, но голос, подобный тихому эху, раздался в её собственной темноте: — Прошу, Кристина, открой глаза. Она не хотела, но голос требовал. Требовал с такой отдачей, что веки сами распахнулись. Тьма ускользнула. Она очнулась, но вновь окунулась в боль. Забвение дарующую спокойствие или боль, которая никогда не отступит? Что ей выбрать? — Я всё ещё внутри. Не забывай, — услышала она слова ворона.***
— Я пойду с тобой! — визжала девочка, хватая брата за рукав. Денис раздраженно вздохнул. Обхватил Катю за талию, он усадил её перед собой. Указав ей жестом руки — замолчать, он подошел к шкафу и вытащил обмундирование, которое так ни разу и не надевал. Это был плащ с множественными потайными карманами и штаны с ножнами, прикрепленными к голеням. На шею он повесил армейский жетон с кредо своей династии «помни о смерти». Денис, застегнув пуговицы плаща, взглянул на сестру. Её яркие зеленые глаза полыхали огоньком надежды. Братья Князевы возмещали в своей сестре всё то, чего сами не могли иметь в её возрасте. Во вполне уже сознательном возрасте Катя всё ещё оставалась маленькой девочкой. Капризной и избалованной братьями. Но была в ней неотъемлемая черта взрослого — волевой характер, такой, каковым должна обладать охотница за нечистью. — Это настоящий бой, Катерина. Там не место детям, — Князев погладил сестру по волосам. Сглотнув комок в горле, он отвернулся от сестры и направился к двери. Застыв на пороге, Денис полуобернулся к девочке и прошептал: — Не делай глупостей. Выйдя, он направился по коридору в комнату Марты. Постучав и услышав разрешение войти, Денис отворил дверь. Стоя у зеркала Марта совала ножи в ножны. Взглянув на Дениса, она хмуро улыбнулась ему. Протянув руку парню, Марта положила в его ладонь армейский жетон. Денис взял отличительный значок. Подойдя к девушке сзади, он откинул её светлые волосы и помог застегнуть жетон. На металлической основе украшения красовалась гравировка: «держись уверенно, ври искусно». — Язык фейри... — протянул Денис. — Не все династии поменяли свое кредо после «кровавых» дней. — Ты боишься? — Там будет моя сестра. На другой стороне. Там мои родители и близкие мне люди. — Не зазорно бояться причинить вред родным людям. Марта развернулась к нему. Достав нож из ножен, она приставила его к его носу и произнесла: — Но я охотница. Я та, кто борется за справедливость. Разве не это наш долг? Защищать невинных? — девушка перешла на шепот. — Даже от близких мне людей.***
Для Мирославы Королевский Двор всегда ассоциировался с чем-то мрачным, с чем-то, что всегда приносит боль. Будь-то могила её младшего брата в Королевском саду или прах старшего в склепе. Всё здесь напоминало ей о боли, о пролитых слезах и невысказанных вовремя слов. Но сейчас Королевский Двор казался ей домом, к которому она однажды забыла дорогу и вот наконец-то вспомнила. — Сражаясь, я не ощущаю себя живой, — однажды сказала она Вьюге. — Убивая кого-то, я убиваю себя. И сейчас в шуме битвы при Королевском Дворе, когда две стороны баррикад столкнулись лбом ко лбу, ей пришлось окунуться в ту атмосферу, в которой она больше никогда не побывает. Это был последний раз, когда Мирослава Вьюжина убивала себя. — Он в замке, — услышала она глухой голос Артёма. Взглянув на Радова, Мира всё поняла. Он держал в руках кинжал. С рубином на рукоятке. Это оружие принадлежало его семье, оно передавалось от поколения к поколению. — Артём... — Это должен сделать я, Мира. Дети всегда расплачиваются за грехи своих родителей. Прежде чем попасть в эспланаду*, заполненную недругами и соратниками, он наклонился к девушке и поцеловал её: — Если я не... — Никаких «если»! Я сыта по горла этими «если»... — Когда я вернусь, я больше никогда не уйду, — произнес он. — Уж постарайся. Артём вспомнил ту Мирославу, которой она была, когда он влюбился в неё. Странной, очаровательной и самой необычной девушкой, которую он только когда-либо видел. Прошли года, и он так и не встретил никого, похожего на неё. — Я вернусь, — повторил он и, не сводя с неё взгляда, исчез в толпе.***
Катя потерялась в толпе взрослых. Она была вооружена лишь кинжалом и своей смелостью. Пойдя против предостережений брата, она шагнула в портал вместе со всеми остальными охотниками и некоторой нечистью. Оказавшись на побережье Болье-Сюр-Мер, девочка затерялась среди людей. «Я – охотница», — повторяла она себе, оправдывая этим свой опрометчивый поступок. Она видела, как охотники отворили ворота в замок, в котором она когда-то росла. Как они толпой ворвались в бой. Пытаясь его остановить. Она и сама с криком побежала вместе с остальными. Оказавшись в центре событий, там, где когда-то была зеленая трава, а теперь стало красной и липкой от крови, она остановилась у фонтана. Всё также пахло ладаном. Стайка черных бабочек окружила её, и на какое-то мгновение Катю окутало спокойствие. Среди всего этого ужаса она почувствовала себя безмятежно. Но когда стайка бабочек превратилась в женщину с кудрявыми длинными волосами, переливающимися синевой; с темными глазами самого Дьявола; и с большими крыльями – Катерина поняла, что безмятежностью даже и не пахло. Рамония, поклонившись маленькой Принцессе, улыбнулась ей. — Катерина Князева, сестра Марка Князева, — протянула она, и в её глазах появился тот блеск предвкушения, который она уже не надеялась ощутить. Девочка инстинктивно отступила назад. Вокруг было слишком шумно для того, чтобы кричать. — Знаешь, маленькая девочка, скольких вот таких вот детишек я убила? – Рамония рассмеялась. – Уже и не сосчитать... — Что тебе надо от меня? – набравшись смелости, спросила Катя. — Мы на битве, — Госпожа растопырила руки, — наши народы – враги. А тебе, маленькая девочка, просто не посчастливилось быть сестрой своего брата... Рамония в один миг оказалась возле Кати. Её рука прочно погрузилась в грудную клетку Князевой. Катерина почувствовала, как сердце сжимает рука. Как чужие когти дерут быстро бьющийся орган. И тогда из последний сил, Катя ударила кинжалом Рамонию в живот. Госпожа улыбнувшись, ядовитой улыбкой, вытащила свою руку вместе с маленьким сердечком, которое было намного добрей и больше сердца самой Рамонии. — Не серебряное, — прошептала она и вытащила кинжал из своего тела. Смерть меняет облик человека. Улыбка, которая, казалось, всегда сопровождала девочку, померкла. На её месте осталось застывшее навсегда бесстрашие, и теперь её губы будто пытались сказать: «Я – охотница». Девочка с большим сердцем пала от руки Рамонии, чье собственное сердце было размером не больше с наперсток.***
Когда Марк открыл дверь Тронной залы, он увидел молодую девушку. Слепую... Она сидела в луже крови и хаотично что-то искала руками. Марк увидел кинжал и тело Катерины Ивашковой. Но когда он стал подходить ближе, чувство удушья стало усиливаться. Ему преградили кислород. Она лежала там. В крови. Бледная, с закрытыми глазами. Волна боли и страха накрыла его. Опустившись на колени перед любимой, он наклонился к ней и, положив её тело себе на колени, начал убирать прилипшие от крови волосы с лица. Не обращая внимания на Провидицу, Марк согнулся к ней и накрыл её губы своими. Внутри у него что-то рухнуло. — Жива она, жива, — прошептала как-то безумно девушка. Согнувшись пополам, она закрыла глаза и, накрыв лицо ладонями, стала шептать: — Это тьма, это тьма, тьма. Она внутри. Она пожирает и меня и её. Она может убить, убить... — Кто ты такая? — спросил Князев, уже понимая, что и так знает ответ. — Ирих... Ирих зовут. Ибсен, — пошарив руками по полу, она резко остановилась и, выпрямив спину, сказала Князеву: — Дай, дай нож мне. Князев, схватив кинжал, кинул его Провидице. Ирих взяв оружие, направила лезвие на свои вены и начала резать себя. — Тьма. Боль помогает чувствовать. Проклятая кровь, кровь проклятая... Парень, украдкой наблюдая за девушкой, спросил: — Тина тоже так делала. Зачем это? Провидица, откинув кинжал, спокойно выдохнула. Её безумные речи прекратились. — Мы связаны с ней. Она часть моей тьмы, она порождение меня. Она моя магия. — Я не понимаю... — Та магия, что течет в её жилах, — это моя магия. Мой — грех. — Зачем резать себя? — Марк не узнавал свой голос. Всё было пусто. Начиная от мыслей, заканчивая ощущениями. — Эта тьма делает больно. Сводит с ума. Физическая боль, помогает перекрывать боль от магии. Марк отвернулся от Провидицы. Он ненавидел её. Ненавидел и себя. — Скажи что-нибудь, — шептал он. Ибсен услышала, как голос его дрогнул. Он плакал. — Открой глаза, прошу... — Тьма глубоко. Ей придется преодолеть долгий путь к свету, — прошептала Провидица. — Ты делала это уже с ней! — он был совсем близко к ней. Она слышала его голос возле своего уха. Он кричал, не сдерживая себя. — Однажды, ты уже воскрешала её из мертвых. Сделай это опять! Ирих, махнув рукой, схватила его за край куртки. Наклонив Марка к себе, она сказала: — Я не Бог! Я не властна над смертью. Есть смерть и жизнь, судьба и случайность — и я не причастна к ним. — Тогда, что ты с ней делала? Она ведь была мертва... — в голосе молодого человека одновременно прослеживалась злость и просьба. — Я помогла ей. Помогла воззвать к своей силе. Как ты думаешь, почему сила Хостинга есть такой особенной? Эта магия, которой я научилась у самой сущности тьмы. Нет ничего сильней и ничего слабей этой силы. Внутри неё тьма, которая в настоящее время решает, жить ей сейчас или умереть. Теперь мы можем только наблюдать за тем, что она выберет: жизнь или смерть. Это её противостояние, не наше. — Зачем ты это сделала с ней? Она не заслужила такого. — Все мы должны нести свои жертвы, юноша. Это её рок, так решила судьба. Не я. Ирих вспомнила те времена, когда сама была юной девушкой, поддавшейся силе тьмы. Как зло, струящиеся в ей жилах, проникало в разум и заставляло сжигать дотла всех тех, кто делал ей больно. Она помнила запах гари, тлеющей плоти и кипящей крови. Если бы она могла видеть, то ужаснулась бы масштабу тех катаклизм, на которые обрекла земли своих обидчиков. И даже много веков спустя, когда время перестало иметь свои закономерные «начало» и «конец», она не жалела о том, что подвергла на муки ни в чем неповинную девушку. Ирих не жалела о том, что наделила династию Ивашковых проклятьем. В их семье должна была родиться девушка, которой она отдала часть своей боли. Часть тьмы. Кристина обладала тем даром, который Ирих не желала развивать в ней. Ибо чем больше развивалась бы сила, тем опасней бы становилось зло внутри неё. И даже всё то светлое, что было в девушке Хостинге, не смогло бы победить пропасть тьмы. — Ей придется жить с болью всю свою жизнь. Вполне вероятно, что она может потерять рассудок. Если она останется, если всё же возьмет верх над злом внутри — она больше не будет прежней... «Я больше не была прежней», — чуть не вырвалось у Провидицы. Она уже давно не была той юной Ирих Ибсен Мари, той девочкой, рожденной от неизвестной матери. Той, кому могли причинять боль. Теперь Ирих сама причиняла боль. — Ты можешь уйти, — услышала она тихий голос юноши. Ибсен почувствовала себя лишней. То, что говорил парень, было слишком интимным для неё. Она не раз задавалась вопросом: какого это любить кого-то так сильно? Так, будто твои чувства сожгут тебя. Так сильно, так по-настоящему? — Ты можешь уйти, — повторил он. — Но знай, что ты - это та девушка, которую я буду любить даже после смерти. Ты та, кто заставила меня поверить в счастливый конец. Та, кто оставила свой отпечаток на всем, к чему успела прикоснуться. В том числе к моему сердцу. Но знай, если ты уйдешь сейчас, — всё станет другим. Ты должна бороться. Должна продолжать идти вперед. Голос юноши дрожал. Ибсен почувствовала к нему жалость. Мальчишка говорил от сердца. — Кристина Ивашкова, ты всегда будешь моей девочкой. Даже если сойдешь с ума или уничтожишь весь мир. Ты всё равно останешься моей! Она молчала. Не дышала. Не двигалась. Все ещё была мертва. Всё ещё была в оковах своих внутренних демонов.***
— Хакон! — позвал Эивиндр старшего сына. В разгаре битвы, он не мог уследить глазами за перемещением мальца. Сын куда-то запропастился. Не случилось ли чего-то с ним? Сегодня именно тот день, когда он наконец-таки захватит Королевский Двор. Крепость охотников и их союзников — падет. Ударив мечом, тем самым обезглавив какого-то юнца, он вытер меч об ткань сюртука и, развернувшись, стал искать Хакона. Найдя сына в толпе, сначала он обрадовался, но когда эльф увидел, в чьей компании был Хакон, Эивиндр сам себе обязался задушить мальца. Хакон был в сопровождении сестры, которая шла, держась за руку Дмитрия Ивашкова! И где-то сзади плелся Тор. Его лицо распухло от гнева и всё покраснело, а жилы на шее вздулись. Направив меч на охотника, так дерзко смеющего держать его дочь за руку, притрагиваться к ней, он замахнулся на юношу. Но Мэрит, став перед Дмитрием, раскинула руки и со злобой, которую он никогда в ней не видел, сказала: — Давайте, отец. Бейте! — Отойди! — крикнул он, но дочь даже не думала сходить с места. — Выслушай её, папа, — подал голос Тор. Эвиндр впервые почувствовал к своим детям отвращение. Не такими он их растил. Ополчились против родного отца. Против своей же крови. — Папа, они хорошие. Не все они такие, как тот мужчина, убивший маму... — Замолчи, чертовка! — Выслушайте меня! — крикнула девушка. Упав на колени, она посмотрела на отца и, отчеканивая каждое слово, произнесла: — Горе затмило ваш разум, отец! Они даруют нам мир. Всем нам! — Охотники отравили твое сознание…... — Охотники показали мне, что такое свобода! — запротестовала она. — Хотите я буду кланяться вас в ноги? Хотите? — Прекрати, — с долей отвращения сказал он. — Что бы на это сказала мать? — спросил Тор. — Заставляете дочь кланяться вам в ноги только ради того, чтобы вы позволили выслушать её. Мэрит даже на йоту не напоминала ему Грай. Не внешне. Но душой она была точь-в-точь как мать. Её глаза пылающие верой взывали к нему. — Прекратите это...***
Она чувствовала то, чего не хотела чувствовать. Мрак сгущал свои краски. — Смерть - это не страшно. Тина посмотрела на свою копию. Девушка сидела перед ней по-турецки. Она улыбалась так, как зло не улыбается. — Я знаю, о чем ты думаешь, Кристина. Я — это ты. — Я помню. Тебе необязательно напоминать мне. Кристина закрыла глаза. Каждый раз, когда она пыталась вернуться обратно — боль окутывала её с ног до головы. — Люди не меняются, — сказала она. — Я всегда буду Тиной, мрак не сможет отобрать у меня мою личность. — Что за глупости? — голос второй Кристины был насмешливым. — Люди подобны вещам. Вещи меняются, люди тоже. Вчера ты была наивной девочкой, а сегодня ты уже другая. — А сегодня я уже ты. — Именно. Если выберешься отсюда: либо станешь мной, либо будешь жить и надеяться, что однажды я не займу твое место. Уйдешь прямо сейчас, то есть умрешь, боль и тьма больше не будут преследовать тебя. — Как насчет нейтрального варианта? — Его нет, Кристина. Девушка молчала. Всё это было похоже на сон. И вдруг она подумала о том, чтобы было, если бы она не прочла ту записку, что было бы, если бы она никогда не появилась на пороге дома Князевых? — Думаю, всем нам было бы легче, — ответил образ тьмы. — Заткнись. Не вторгайся в мое личное пространство. — Время на исходе, Тина. Постепенно твоя душа утратит всю связь с реальностью, и тогда ты умрешь. Уже навсегда.***
Артём знал, что отец не будет участвовать в битве. Такова натура всех великих политиков: кричать победоносные речи из-за спин солдат. Он нашел его в покоях Управляющего Короля. Парень никогда не был близок с Александром. Между ними всегда витал холод и недопонимание с неловкостью. Но не было ненависти, даже после того, как Александр обещал убить Мирославу, если они не расстанутся. Артём мог говорить себе или Мире о том, как он ненавидит отца, но правда была в том, что внутри он не ощущал этого. Толкнув дверь ногой, Артём засунул руки в карманы штанов и вошел. Радов не был в этой комнате с лет эдак пятнадцати. Фотографии, висевшие в рамочках на стене, обескуражили его. На них были изображены все его дети, а так же сестры и все жены. Усмехнувшись, Артём направился дальше. Открыв другую дверь, он увидел своего отца сидящим за письменным столом и склонившим голову. Подойдя к нему, парень дотронулся до плеча старшего Радова и потряс его. Но Александр даже не шевельнулся. Тогда Артём аккуратно откинул его голову и понял, что случилось с его отцом. Порыскав глазами по кабинету, он нашел на полу флакон с сонным порошком фейри. Александр Радов уснул вечным сном... Юноша испытал какую-то жалость к отцу, равную тому ощущению сочувствия к бездомному животному. Ничего больше. Не горя, не обиды, но так же, не было и ликования с радостью. На столе аккуратно сложенным лежал листок бумаги. Артем, взяв его, развернул и стал читать: «Моему сыну, Артёму. Мы не были с тобой близки, малыш. Поэтому слово «малыш», я уверен, вызовет на твоем лице презрительную или недоумевающую улыбку. Я облажался. И поэтому ушел с этого мира тем же, кем и пришел — трусом. Во мне осталась лишь надежда того, что ты сможешь очистить нашу династию от того дерьма, в которую я её погрузил. Сможешь ведь, да? Я не стану оправдывать себя, ибо нет мне оправдания. Предсмертные записки по идеи должны кратко изъяснять суть самого действия как самоубийство. Объясню: я понял, что всё, ради чего я боролся двадцать лет, — было напрасно. За окном комнаты собрались войска, а я не могу повести их на бой. Потому что знаю, что Кристина Ивашкова предложит им вариант куда лучше. А от бессмысленных смертей я чертовски устал. Я вообще устал, сын. Я лишь хочу сказать тебе, что ты уже добился больше, чем я. Ты нашел любимую. Прошу, держись за неё. Александр Радов». Листок выпал из его рук, и всё о чем мог думать Артём, было: «Не было презрительной и недоумевающей улыбки, пап».***
Она изо всех сил пыталась найти путь к себе. Проснуться. Но всё вокруг пылало, в том числе и она. — Ближе к концу, — повторял голос. — Душа отходит в другой мир. Огонь взрывался внутри него. Подобен вулкану. Всё пылало. Ближе к концу. Ближе к концу... «Пожалуйста, — молила она, — я не хочу умирать и не хочу быть поглощенной тьмой». — Тогда просто будь собой. Этот голос. Прежде она никогда его не слышала, но откуда-то она знала его. Это была мама. Её голос. — Только мы можем решать, кем нам быть, деточка. — Мне будет боль. Время от времени. Магия приносит боль. — Будет. Не скрою. Но ты справишься. Ты сильна. Сильней всего этого. Она ещё никогда не чувствовала себя такой слабой. Такой ненадежной и такой запутавшейся. Но она должна. Должна встать и идти. — Когда-нибудь мне придется сдаться, — прошептала она. — Но не сейчас. Свет. Он был таким болезненным, что она пожелала вновь кануть во тьму. Первое, что она увидела, так это серые глаза. А потом улыбку шире лица: — Кристина Ивашкова, скажи мне на будущие, что может тебя убить? А то, кажется, ты испробовала всё, что только можно. — Иногда ты просто невероятен! — процедила она сквозь зубы. — Спасибо. — Вы только посмотрите на него... Он думает, что это комплимент... _________________________________ * Открытое место, площадь перед большим зданием.