Я ненавижу тебя

Глубокая летняя ночь, всё покрыто мраком и невозможно ничего углядеть в этой кромешной тьме. Такие ночи бывают совсем не часто, и Беларусь любит их: тёмные, зловещие, наводящие ужас и хранящие тайны, тайны тех, кто не может уснуть. Одной из тех, кто в эту ночь никак не может погрузиться в пленительный сон, и была Наталья Арловская. Одетая в лёгкую полупрозрачную ночнушку, белоруска лежала на своей двуспальной кровати, раскинув ноги и руки в стороны, смотря в потолок. Хотя на самом деле вместо него представлялась тёмная бездна, и белоруска стремительно летела в неё, думая о том, как же она ненавидит ту, что сейчас мирно посапывает в соседней комнате, ту, которую так любит её дражайший братец. Наташа просто ненавидит Юльхен Байльшмидт. Эта поганка, поселившаяся в доме России, как никто выводила Наталью из колеи, её невыносимый характер, нахальство, дерзость, резкие речи – всё раздражало Беларусь, так и хотелось прижать альбиноску к стене вспороть нежную, полупрозрачную кожу и наблюдать за тем, как алая кровь струится по ней, смешиваясь с необыкновенным, дурманящим ароматом пруссачки. Наташа никак не могла понять, чем эта дерзкая, грубая, похабная девчонка могла привлечь Ивана. Арловская видела, как русский таял только от одного взгляда пугающих красных глаз, которые мельком могли глянуть на него, как загорался огонь в его глазах, когда Юльхен пускала очередную колкость в его адрес и вскипала от ярости, слыша с какой нежностью Брагинский называл прусску «Юленькой». Почему? Почему эта мерзкая деваха, с которой Наташа постоянно воевала украла сердце брата, чем привлекла? Чем она лучше Натальи, что многих мужчин так привлекает в этой непокорной? Характер просто отвратителен, до такой степени, что единственное желание – растерзать это белоснежное чудовище на миллион мелких кусочков и скормить стае стервятников; но при этом милейшая прусская особа обладает каким-то непонятным шармом и обаянием, которые подмечают все, а уж белоруска заметила сразу. Она непонятная, непривычная, иная, не похожая ни на кого Великая Пруссия. Наташа закрывает глаза и вспоминает, как ненароком дотронулась до руки пруссачки, вспоминает, какой нежной казалась её белоснежная, полупрозрачная кожа, вспоминает о настоящем шёлке, который ей когда-то доводилось потрогать у Яо и окончательно убеждается, что кожа у Байльдшмидт и правда, словно шёлковая. Волосы, о, эти непокорные белые волосы, торчащие в разные стороны, о нет, нет-нет, не белые, они цвета снега, но не первого, свежего, а уже полежавшего и слегка пригретого лучами солнца с неким бежевым оттенком. Несмотря на то, что Юльхен практически не следит за своими волосами, они у неё всё равно необыкновенно мягкие, но не тонкие, не жёсткие, как у Натальи и намного длиннее. У неё прекрасные волосы, которые, к большому сожалению Беларуси, не знают, как это, быть намотанными на кулак Брагинского и вырываемыми со всей могучей богатырской силушкой, уж слишком сильно русский любит эту несносную девчонку, уж слишком сильно любит утыкаться носом в её макушку и вдыхать этот странный, совершенно неразличимый аромат. Юльхен и правда пахла по-особенному, никто не мог различить этот аромат и понять, что в нём скрывается, каждый чувствовал в нём свои оттенки. Для Арловской пруссачка пахла кедром и хвоей, источала морозную свежесть, несмотря на то, что остальные считали, будто ей присущ дикий огонь, неистовое пламя и запах горящей древесины. Арловская вообще видела и воспринимала Байльшмидт совсем иначе, чем остальные. В восхваляемых Бонфуа чертах прусски Наташа не замечала аристократичности и привлекательной остроты, она видела кругленькое личико, черты подростка, непропорциональное, угловатое тело, худые конечности и совсем узкие бёдра и плечи, но не могла не заметить так красиво выпирающих ключиц, которые так и просят прикоснуться к ним языком, обжигая… Наталья резко вскакивает. Как она может думать о Юльхен в таком ключе, почему она вообще думает об этой омерзительной персоне? Почему она так привлекает её и уже не первую ночь занимает все мысли? Беларусь злится. Чёртова пруссачка, её наглость и противная ухмылочка, наглая девка, всё время подстёгивающая снежное величество Натали. Зачем она появилась на свет и почему никак не может отпустить Наташу ещё со времён Тевтонского ордена, ещё с Грюнвальдской битвы, когда Арловская вышла победительницей, но таковой не чувствует себя до сих пор, вспоминая дерзкий взгляд, усмешку и кислотно-противный голос, так въевшийся в память. Наталья прикрывает глаза и до крови прикусывает свою нижнюю губу. Она запуталась, она устала, она уже сходит с ума. Беларусь мечется по комнате, а потом быстро покидает её, тихо направляясь в комнату Юльхен. Девушка входит очень тихо, еле касаясь ногами пола, дабы не разбудить Байльшмидт, склоняется над ней и аккуратно убирает прядь с лица, слегка касаясь пальцами кожи. Белоруска осторожно водит своими пальцами по щеке Юльхен, а после, будто выбравшись из небытия, отдёргивает руку, наклоняется чуть ниже и шепчет: - Я ненавижу тебя… - после чего быстро выходит, уже скрываясь в своей спальне, а пруссачка открывает глаза, расплываясь в довольной улыбке, словно чеширский кот, и шепчет пустоте: - …или любишь.