Пламя в моей груди

Сперва вернулась боль. Она прорвалась сквозь пелену сна, удушающим коконом охватывая тело, казалось бы, даже проникая внутрь костей – для боли не было никаких преград. Потом появилась способность мыслить, а вместе с ней – воспоминания о кровавой бойне. И текущие по щекам слёзы да сдавленные всхлипы, тонущие в колючей траве. И горечь. Они умерли, все, даже сварливая бабка Ашайта, которая обещала всех нас ещё пережить. Я плакала взахлёб, пытаясь вымыть слезами хоть каплю боли, хотя бы ту, что поселилась в душе, но она не желала уходить, крепко въевшись в сознание. Никого больше нет, я последняя осталась. Да и то ненадолго – Шаар'Ган знают, что один оборотень остался жив, они найдут меня, нужно лишь время. Они уничтожат последнего северного дракона в этих краях. Только… последнего ли? Двигаться было тяжело: мышцы как будто одеревенели, не желая слушаться, руки ослабли, а спина просто не хотела выпрямляться, будто бы кто-то огромный с силой давил мне на плечи, прижимая к земле. Но движимая внезапной надеждой заставила себя подняться. Покачнулась и едва устояла, ухватившись за ствол дерева, под которым спасалась от преследователей. Ноги подламывались. Хотелось вновь осесть на землю, свернуться клубочком да вновь забыть, что значит думать. Нет, я должна! Обязана! А вдруг ещё кто-то остался? Медленно-медленно сделала первый шаг – боль раскалённым прутом хлестнула по лопаткам, – я снова покачнулась, но не упала, стойко выдержав испытание. А раз всё ещё стою, значит, и идти дальше смогу! Очередной шажок. Сердце колотится где-то в районе ключиц, пульс отдаётся в висках… и не иду – плетусь, не разбирая дороги, движимая лишь звериным чутьём родного дома, призрачной надеждой и долгом. Последняя воздушная драконица в этих гиблых южных краях, где плодотворная почва посыпается пеплом чужих жизней. Они умерли в надежде защитить, веря, что кто-то спасётся. И я должна выжить… ради всех из нашей деревни. Должна не дать магам себя найти. Но сначала… А вдруг ещё кто-то остался в живых? И вместо того, чтобы идти прочь отсюда, скрываясь от Шаар'Ган, я брела обратно, тянулась к "родному месту", которое мы, драконы, могли находить душой. Сумерки, окутывавшие мир, когда я очнулась, стали уже совсем непроглядными, сменяясь ночной тьмой, но лес, всегда оживающий под конец дня, был тих. Звери попрятались в свои норы и молчали, не решаясь разрушать безмолвие. Запах смерти, крови и боли застыл в воздухе вместе с крошечными частичками пепла, оседающими на листьях. Лесу тоже было страшно от случившегося… И мне стало страшно – от окончательного осознания. Потому что там, где когда-то стояло наше поселение, была пустошь. Не осталось ничего, лишь пепел – чёрно-серое море, расходящееся волнами от малейшего ветерка – и небольшой костерок в самом центре, до сих пор пожирающий последнюю свою "пищу". В вечном пламени всё сгорает без следа. Слёзы вновь застлали глаза, а ноги таки же подломились, не в силах больше держать свою безвольную хозяйку. Колени коснулись тёплого ещё пепла, мягкого, словно пуховая перина, и одновременно колючего, как песок. Вот и всё. Теперь уж я действительно "одна". Я сделала то, что хотела – убедилась. И нужно было уходить с места пожарища как можно скорей, убегать или – ещё лучше – улетать. Жаль, что последнее теперь невозможно, только вот и первого я не могла сделать прямо сейчас. Слёзинки задерживались на подбородке, а потом падали вниз, окропляя общую могилу нашей драконьей семьи. Могилу, в которой благодаря жертве родителей не оказалась и я. А секунду спустя пришло осознание: хоть похоронить их нужно подобающе, проведя все ритуалы. Нельзя после смерти не отпустить воздушного дракона обратно в небо, ведь тогда он не сможет наблюдать за своими потомками и врагами, за всем, что творится в мире. Как вечная жизнь всех из моей деревни продолжится, если они будут прижаты к земле? Нет, нельзя уйти отсюда просто так! Знаю, "ради них нужно жить", но пусть лучше меня поймают, пусть тоже сожгут на братской могиле – просто так уйти отсюда нельзя. Главное, найти силы для ритуального танца, ведь ноги совсем меня не держат. И голос, наверное, сорван – некрасивая получится песнь. Но это необходимо… Я тяжело вздохнула и откашлялась, пробуя на вкус первые ноты песни, тонким переливом разнёсшиеся в ночном небе. Надо же, получается! Набрав в ладони горсть пепла, осторожно поднялась и прошла в самый центр кострища, туда, где пару секунд назад погасли последние язычки пламени, туда, где раньше стояло святилище нашей богини. На удивление, подгоняемое нежным звучанием священного мотива, тело двигалось легко, даже боль отступила назад, склоняясь перед долгом. Пришлось замолчать на мгновение, переводя дух, готовясь к началу нашего "полёта на земле" – танца жизни и смерти, – а потом вновь затянуть песнь, одновременно кинув тело в воздушный танец. Лёгкие шаги, летящие повороты и нежный перелив звуков, ведомый одним лишь драконам. Главное – крепко держать пепел в ладонях, не время ему ещё их покидать; главное – не терять сил, оставаясь всё такой же легкой даже при самой дикой боли и подламывающихся ногах. В песне жизни и смерти не было слов, лишь тонкое звучание голоса и чистая энергия, исходящая из сердца. Драконы уходят на закате, драконы приходят на восходе. Наше дыхание теряется в ночной тиши, чтобы его нашло следующее поколение. Богиня горстями собирает звёзды, жизни маленьких драконят, и бросает их на землю, даруя нам. Малыши первый раз встают на крыло в закатных лучах солнца, отдавая дань ушедшим, а танец усопшим… он исполняется, когда небо начинает светлеть, окрашиваясь розоватым светом восхода. На последней границе между жизнью и смертью. Прости меня, богиня! Сегодня слишком много детей твоих умерло. Нет сегодня грани, некому её продолжать, потому позволь проводить ушедших в последний путь в ночную пору. Возможно, тогда они поймают себе новые жизни-звёздочки и возродятся в родных северных краях. Звуки песни всё нарастали, а когда же они замерли, тревожной звенящей нотой повиснув воздухе, я раскрыла ладони, развевая пепел по ветру. Я отпускаю вас, моя семья, чтобы вы могли свысока наблюдать за миром. Отпускаю красавицу Лаару, пением которой заслушивались все в деревне, и Айзека – старого упрямого вояку; провожаю под облака Камарину, что пекла удивительные пироги с лесными ягодами, и вредную ворчунью бабушку Ашайту, уже потерявшую драконий облик. И Ровина, которого, как казалось, я практически любила… И родителей… Всех их, всех! Песнь задрожала своим последним звуком, опадая. В вышине мерцали звёзды, поднятый танцем пепел витал в воздухе, постепенно оседая. Природа ожила и наконец-то разрезала тишину своими звуками – богиня приняла ритуал. А на меня навалилась ужасная усталость. Казалось, вместе с песней ушли и силы, которые она давала. Хотелось остаться здесь, в месте, которое душа называет домом, не идти никуда, не утруждать себя, но я прекрасно понимала, что теперь нужно делать – убегать, скрываться, не сметь попасться огненным магам! И я пошла… ощущая ещё более сильную боль в напряжённом после танца теле, заковыляла прочь – не так далеко, как стоило бы, но хотя бы в место, где пока что можно было немного передохнуть. Маги, наверное, как раз и думают, что я ухожу как можно дальше, да вот сил нет поступить так. Лучше поближе, лучше – хоть немного восстановиться. Путь до одинокого бревенчатого домика показался ужасно долгим. Слабыми руками я отворила тяжёлую калитку, зашла во двор. На ступеньках запнулась, едва не упав, но всё же проскользнула внутрь дома, запирая дверь на засов, да так и осела на пороге, обнимая себя руками за плечи. Авось не найдут маги свою пропажу в жилище старой знахарки, авось не додумаются здесь искать.