После заката

      Вечером на пляже царило спокойствие. Ни людей, ни птиц, только шум волн. Тьяго не спеша шел к кромке воды, с удовольствием ощущая, как ступни погружаются в теплый песок. Солнце еще не село за горизонт, но уже сменило свой цвет с ярко-желтого на розовато-золотой и, будто украдкой опустившись за вершины пальм, наблюдало за происходящим вокруг.       Скинув с себя одежду, Тьяго погрузился в море и превратился, только спинной плавник замелькал над поверхностью. Вода помогала привести мысли в порядок. Тьяго хотел добавить «всегда», но передумал. До недавнего времени он вообще мало ощущал море вот так — каждой клеточкой тела. И как он жил все эти годы с «аллергией» на море?!       «Что предпримет Леннокс? — закружилась в голове привычная череда тревожных вопросов. — И как скоро это случится? Наверняка она хочет уничтожить нашу школу».       За размышлениями и бесцельным скитанием по окрестностям Тьяго едва заметил как стемнело. Он поспешно превратился, вышел на берег и принялся натягивать одежду. Прохлада после купания давала о себе знать, и Тьяго, поёживаясь, тряхнул мокрой головой.       Мимо него прошла фигура в белом и вдруг остановилась.       — Привет, — парень узнал голос Эллы. Девушка держала в одной руке белые, в тон лёгкому платью на бретельках, босоножки. Ступни её утопали в песке, оставляя неглубокие следы.       — Привет, — что больше сказать Тьяго не знал. Элла, похоже тоже — это было заметно по её задумчиво сжатым губам. Молчание неловко затягивалось, и она, наверное, уже жалела, что остановилась и поздоровалась, однако уходить не спешила.       — Почему ты один?       — А ты?       Элла нахмурилась и подошла ближе.       — Я, между прочим, первая спросила! Ну, уж ладно, сделаю одолжение, отвечу, — она жеманно пожала плечами. — Барри и Токо остались рубиться в какую-то игру на приставке. Мне стало скучно и отправилась в хижину. Вот и всё.       — Понятно.       — Теперь ты.       Тьяго постарался сложить все свои эмоции в кучу и дать наиболее лаконичный и хотя бы приблизительно честный ответ:       — Хотел освежиться и немного подумать. В одиночестве.       Выдать простое «Не знаю, просто так погулять захотелось» не повернулся язык. Возможно, потому что Тьяго ощущал сосущую в груди потребность разобраться в происходящем в его душе и разуме.       — Надеюсь, у тебя получилось, — сказала Элла и вдруг добавила: — Раз уж я здесь… и тут нет твоих глупых друзей… Я бы хотела кое-что сказать, — она кивнула, будто пыталась убедить саму себя в правильности решения, и опустила босоножки на песок.       Тьяго даже не знал, злиться ему на обзывательство «глупые друзья» или нет. Он уже, кажется, привык к доставучкам Эллы и её компании, да и она сама, наверное, тоже язвит просто по привычке.        — Ну говори, только быстрее, не хочу здесь просто стоять, — «с тобой» чуть не сорвалось с языка.       Элла вздохнула, явно собираясь с духом и выпалила:       — Я не желаю тебе зла.       После секундной паузы продолжила:       — И я против того, что творит моя мать.       Тьяго, поначалу удивившись, теперь внимательно слушал, заинтересованно ожидая продолжения.       — Я не буду отрекаться от неё, открыто противостоять ей и предавать её — всё-таки она моя мать и вырастила меня.       Тьяго понимающе кивнул. Да, семья превыше всего.       — Но мне дорог «Голубой риф», я не хочу, чтобы моя мать разрушила его.       Элла, как ему показалось, старалась говорить наиболее искренне. Опускала глаза в раздумье, переминалась с ноги на ногу, всматривалась в его лицо, отмечая малейшие изменения, и твёрдо, отточено произносила каждую фразу.       — Я могу помочь отстоять нашу школу. Я попробую уговорить маму. Но я не дам засадить её за решетку.       Последние слова она произнесла угрожающе, почти шипя. В её взгляде появился яростный блеск, и Тьяго отшатнулся. Наверняка невозможно остановить мадам Леннокс, не арестовав её, но Элле об этом говорить не обязательно. Что толку спорить? Может быть, она действительно окажется полезной. Ей вроде бы действительно нравится «Голубой риф», это её мама неизвестно что возомнила. Тьяго вспомнил случайно подслушанный разговор. Элла тогда недовольно высказывалась матери по поводу её планов насчет «Голубого рифа».       «Получается, она почти наш союзник в этом деле? Хм».       — Если ты действительно говоришь правду… — Тьяго подбирал слова. — Надеюсь, ты не подставишь нас. Лидию Леннокс необходимо остановить. Она проводит незаконные бои морских животных, занимается контрабандой, и наверняка причастна к загрязнению вод залива! Ты это одобряешь?!       — Нет! — выкрикнула Элла, поддавшись напряжению, которое успело накопиться между ними за последние минуты. — Ты не понимаешь! Это вредит природе окружающей среде, но это приносит огромные деньги. Я не одобряю, мне плохо становится и жалко животных… Но я мало, понимаешь, мало, что могу сделать!.. Я не хочу терять маму… — последнюю фразу она произнесла еле слышно, чуть не плача. — Я не знаю, что мне делать.       Впервые Тьяго видел её такой слабой, потерянной и на эмоциях. «Ей же действительно больно, — понял он. — Она запуталась». Он растерянно наблюдал как она сжимает в руках ткань своего платья, пытаясь прийти в себя. Н-да, не ожидал он, что разговор приобретет такой поворот…       Все негативные мысли как-то разом схлынули. Теперь Тьяго нерешительно пытался что-то предпринять. Утешить? Обнять? Обнять Эллу? Наверное, это странно. Как она это воспримет? Вдруг обвинит его в нарушении личного пространства? Иногда совершенно непонятно, нужны человеку утешения или нет в трудные моменты. Кто-то не любит жалости, кто-то не любит близкий телесный контакт, и все бы предпочли вообще не показывать своей сломленности. Наверное, Тьяго боялся быть оттолкнутым. Хочешь помочь, а тебе плевок в душу. Пытаешься успокоить человека и поднять ему настроение, а он срывается на тебя и говорит, что хочет побыть один. Поэтому Тьяго просто ждал, когда человек сам переработает свои эмоции и успокоится.       Молчание затягивалось. Стоять напротив друг друга было всё более неловко. Парень исподлобья украдкой наблюдал за ней: голова слегка опущена, скулы напряжены, губа гордо поджата.       Тьяго еще раз прокрутил в голове всё сказанное ею, и наконец, сообразил, как нужно ответить.       — Послушай, — для пущего эффекта он коснулся её запястий. Элла вздрогнула и подняла на него глаза. — Спасибо за честность. Я всё понял. Мы что-нибудь придумаем, ты даже можешь помочь нам в меру своих возможностей. Будем благодарны. Но главное — только не мешай нам.       Элла напряжённо на него посмотрела. Она наверняка понимала, что рано или поздно её мать окажется в тюрьме даже будучи сама адвокатом, и это пугало её до чертиков. Но высказываться и умолять не стала. Всё-таки Тьяго — обычный ученик, а не посредник между двумя враждующими сторонами. Даже представить такое смешно.       — Спасибо, утешил, — она вздохнула. Кажется, наступил подходящий момент, чтобы попрощаться и разойтись. Тьяго уже планировал так и сделать, как заметил, что Элла задумчиво смотрит на его руки, накрывающие её запястья. Выглядела она уже чуть менее подавленной.       Парень поспешно отпустил её и отступил на пару шагов. Элла, прищурившись, оценивающе поглядела на него, и вдруг снова приблизилась.       — Знаешь, — начала она, — если уж нас потянуло на откровенности… То я должна извиниться, что мы тебя задирали. Ты вообще-то норм, — Тьяго заметил её грустную улыбку. — Понимаю, это было подло. Я больше не хочу никому делать гадости. Я не такая, как мама.       — Я знаю — и это здорово, — воскликнул Тьяго. Получилось намного эмоциональнее, чем хотелось.       Элла потянулась к нему, медленно, словно боясь спугнуть. В этом жесте было столько трепета, что он приятно удивился. Обычно эта девушка не церемонилась, делала, что хотела, капая ядом своих намерений. А здесь… В принципе, она же только что извинялась и… Обрывок мысли утонул в сознании и растворился без следа, как только теплые губы, тонко пахнущие вишней, коснулись его. Это было так внезапно и волнующе, что Тьяго почти задохнулся, и чуть не отпрянул от неё, ожидая подвоха.       Чуть.       На деле же, он не сдвинулся с места, видя перед собой только зеленые, как весенние луга, глаза. Они были так близко, что завораживали, и теперь совершенно нереально было представить весь облик целиком. Только фрагментами. Остались только детали, которые сейчас стали казаться необычайно красивыми. Глаза, золотистые пряди волос и мягкие теплые губы, ощущающиеся приятными на вкус.       Что связывало его с Эллой? С этой, до недавнего времени, вредной и высокомерной королевой класса?.. Её мать столько бед принесла и ему, и школе!       Но сама Элла — лишь дочь мадам Леннокс. А родителей, как известно, не выбирают. Разве она виновата, что выросла такой? Тьяго вспомнил, что в последнее время стал видеть в ней и другие обыденные человеческие качества и эмоции. Тоску, грусть, смущение, искреннюю радость, детский восторг, а не только самоуверенную улыбку и презрительно-злорадный смех. В такие моменты почему-то вспоминается, что все вокруг не картонки, не декорации, а точно такие же объемные живые люди, как ты сам. Мысль-то вроде бы не самая свежая, стара как мир… Но ты просто живешь, погруженный, свои мечты, проблемы, планы, в свою картину мира, и когда происходит какой-то сбой, отклонение от привычных, шаблонно-ожидаемых действий окружающих, ты удивляешься сначала, но потом смотришь глубже и видишь: человек многогранен. Его нельзя описать только двумя словами навроде «самоуверенный» и «вредный», ведь каждый — это целый мир, который можно освоить, лишь постепенно вникая в его суть.       Эти размышления в голове Тьяго заняли всего лишь несколько секунд, импульсами сложившись в осознание: Элла ему не враг. А крупный конфликт с её матерью будет рождать между ними пусть и разногласия, но не помешает созданию дружбы или даже…       Тьяго обхватил руками тонкий девичий стан, прижимая к себе.       …любви.       И ответил на этот робкий, решающий поцелуй, после которого уже точно ничего не будет, как прежде.

***

      — Моей маме это не понравится, — отстранившись, тихо произнесла Элла.       — Я думаю, она будет в шоке, — прошептал Тьяго, отпуская её. — Если узнает, — и улыбнулся.       Элла заглянула в его синие, искрящиеся смехом глаза, и, кажется, заметила отблеск той самой мысли о странности происходящего и великой непредсказуемости судьбы. Хихикнула. Затем подобрала свою обувь и, изящно помахав ему ручкой, двинулась вдоль берега моря, утопающего в прозрачно-сиреневых флоридских сумерках.