Одиночество в подарок.

«…Кто предаёт себя же самого - Не любит в этом мире никого!» – Уильям Шекспир; Сонет 9

      Это случилось неожиданно.       Для всех.       Просто Джисон проснулся и всё понял. За окном было второе октября и его раннее осеннее утро. Драчливые воробьи громко чирикают, скачут с ветки на ветку целыми стаями. Деревья на заброшенном соседнем участке частного сектора кричали о том, что сегодняшний день будет красочным и очень тёплым. Деревья отзываются тихим шепотом ярких листьев, словно художник взял и наляпал разных ярких красок. На небе также разбросаны самые разнообразные цвета: от ярко-розового до ярко-голубого. Они нежно смешиваются на палитре раннего утра. В домах соседей постепенно загораются окна, а в Джисоне – чувства. Он рыщет по кровати руками, немного потными от непонятного состояния тела после сна. Найдя выключатель от небольшого плетёного торшера, Джи встаёт с кровати, залпом выпивая стакан ледяной воды, оставленный заблаговременно на письменном столе вчера вечером. Его мысли только об одном, а в солнечном сплетении неприятно жмёт. Веки тяжело закрываются, пока парень натягивает рукава безразмерной кофты на свои холодные руки.       В комнату тихо зашёл отец, удивлённо вскидывая брови. – Доброе утро, бельчонок. Иди вниз, мама уже нервничает, – и он по своему обыкновению обнимает сына, сгребая в тёплые и ленивые объятия.       Мама опять без настроения. Надолго? В любом случае, ещё ничего не понимающий мозг брюнета включает режим «самосохранения». Тяжёлые ноги тихо ступают по деревянной лестнице, ведущей на первый этаж их старенького дома. На кухне как обычно толпятся почти все жители, и даже кошка считает своим долгом пробежать по маленькой комнате и укусить кого-то за ногу, весело помахивая хвостом Хану. Всё как обычно. Горло отказывается что-либо говорить, а бабушки крепко обнимают и целуют, отказываясь отпускать разнеженное тельце. Мама лишь желает «доброго утра» и велит идти в ванную, так как завтрак ещё не готов. Наверное, от такой беготни у любого голова закружится или паническая атака резко накатит, но парень привык жить так. За окном тишина, никаких дорог и квартир, никакой спешки, лишь частный сектор и пара заброшенных домов рядом, поросших различной травой, которая даже не думает желтеть с наступлением осени. На узкой улице, почти самым большим домом был дом Ханов, который вмещал в себя такую же большую семью, где никому не было скучно, и редко когда наступала тишина. Но иногда ужасало то, что даже во время принятия душа, к тебе могли врываться. А чтобы поплакать, надо было посмотреть расписание и графики других членов семьи, и только потом назначить дату и время так называемого «личного времени».       Делать что-либо не хотелось, но вопреки этому соблазнительному желанию парень торопливо обмывается, стараясь согреть окоченевшие пальцы рук. Горячая вода, будто решила пошутить, хлынула из душа, резко и неожиданно обжигая спину парня, который моментально закричал не своим голосом: – Кто опять воду на кухне открыл?! Через секунду послышалось ворчание и крик матери: – Тот, кто тебя не боится! Поторапливайся! Это обычная схема.       7:20       Они набились в машину, почти лёжа друг на друге. Это ещё один человеческий фактор – вечное желание спать, даже если ты выспался. Сейчас надо развести всех в разные концы города на работу, а очередь Хана наступит только почти в самом конце. Есть время чуть подремать, но сон не идёт. Мысли только об одном.       Джисон влюбился.       Живот скручивает приятной негой от одной только мысли о нём, а голова начинает кружиться. Прошло 10 месяцев убийства всего живого в себе, перед тем как это чувство снова накрыло с головой. Надо будет сказать об этом Чонину, хотя фиг знает, как он отреагирует. Феликс вообще бы ссал кипятком от счастья, со своей обыкновенной улыбкой. Какой же это пиздец.       Парень влетает в школу, здороваясь со всеми учителями, которые почти оккупировали фойе. Он так же быстро переобувается в кеды, поправляя свою чёрную рубашку, замечая на воротнике небольшое пятно от тональника. Опять что-то пошло не так. И это совершенно не удивительно. Стараясь ставить ноги ровно, а не косолапить, брюнет поднялся в мужской туалет, где его нос почти сразу учуял благовония электронных сигарет, а в глаза бросился Чан, сидящий в своём уютном свитере на подоконнике, почти кашляя от неожиданно появившегося в дверном проёме Хана. У того тёмные волосы с золотым блеском, скрывавшие его лоб и легко поддававшиеся сквозняку. В глазах почти зелёного цвета отразились все присутствующие. А его медовая кожа, излучая тепло, которое сталкивалось с холодным воздухом, покрывалась лёгкой дрожью. Под глазами были мешки и чёрные круги, которые тёмными чернилами скрылись под консиллером. Рубашка, конечно, поистрепалась, но не прожила своё, хорошо скрывая ненормальную худобу тела. Тот быстро и по делу открыл воду, смывая это чёртово пятно и обнимая знакомого парня, почти утонув в его медвежьих объятиях. Почему-то именно они давали хоть на минуту почувствовать себя в безопасности. – Привет, солнце. Как… – он не успел задать свой вопрос, сразу в шоке распахнув свои глаза, смотря на Джи, который выхватил у него сигарету, делая глубокую затяжку, почти дрожа от расслабления. Его губы осторожно вытянулись в трубочку, получая ещё одну дозу пара в лёгкие. На языке чувствовалась, кажется, малина. – Ахуеть, ты же бросил. – Это был перерыв, – прокашлялся с непривычки младший. Бан осторожно забирает свою вещь, пряча в карман чёрных джинсов. – Дай-ка сюда, а то мне ещё влетит от Чонина. Что-то случилось? Джи тяжело вздыхает, немного поёжившись, обводит взглядом знакомых людей, сидящих на корточках, передавая друг другу покурить. И, удостоверившись, что здесь нет того самого, чьё имя называть нельзя, бормочет еле слышно: – Пока ты, старикашка, сидишь, скажу, что это катастрофа под названием «влюблённость». Старший недовольно прописал тому подзатыльник, мол: не старый, а очень даже молодой. – А я-то думаю, что ты при параде весь сегодня, – слышится из другого угла, и Хан невольно поворачивает голову, замечая Сынмина и клубы дыма рядом с ним. – Неужели шуры-муры опять крутишь? – Как же я жил раньше без твоих подколов, – отвечает такой же едкой улыбкой Джисон, звонко заливаясь смехом и попутно прощаясь со всеми, покидая помещение.       7:55       Дали первый звонок, который призывал всех тащиться по кабинетам. Началась беготня: один бежит туда, другой материт третьего, четвёртый, не замечая никого, несётся фурией. Ещё не поздно уйти, но огребать не хотелось. Тем более от его любимого преподавателя. В голове образовался ком нитевидных мыслей, которые брюнет старательно пытался распутывать. Получалось плохо, коридор поплыл перед глазами. Хотелось то ли спать, то ли упасть и укатиться в какой-нибудь угол, как то самое перекати-поле. От такого занимательного занятия его оторвал одноклассник, который сдержанно похлопал по плечу, обгоняя и залетая в класс. Удивительно, даже не опоздал. Остановившись за поворотом, Джи медленно выдыхает, решает улыбнуться и, по обыкновению своему, шаркнув по порогу, зайти в кабинет, громко пожелав всем доброго утра. Никто не отозвался, лишь окинули неодобрительным взглядом вошедшего и улыбающегося парня. Всё хорошо, главное в нашей жизни – не терять оптимизм. Вокруг слишком много недовольных физиономий, чтобы быть ещё одной такой же среди них. Нужно давать людям хоть какое-нибудь тепло. И такова была политика Джисона. Все считали его характер взбалмошным, в пределах норм. Но ведь всё было не совсем так. «Забей на свои проблемы, покажи другим твою жажду жить и, может быть, спасёшь чью-то жизнь», – самый главный девиз, после которого Чонин хотел повесить на шею парня табличку: «Грустный мудак. Не видитесь на его улыбку». И он был бы прав.       Звонок неприятно пробил раздумья и фантазии влюблённого Джисона, который, как дрессированный кот, встал по стойке смирно.       Надо было пойти и всё рассказать Чонину. Чёрт, как же ему страшно. Он частенько мог себе воображать, что ему нравился тот или иной человек, но сейчас всё было так серьёзно, и эта серьёзность пугала. Он быстро бежит в параллельный класс, зная, что они точно находятся в своём кабинете. Брюнет старается не выдавать себя, а стоит достаточно спокойно, беглым взглядом обводя помещение, находя нужный объект, что стоял и что-то эмоционально рассказывал Ликсу. – Что стряслось? Я что-то упустил? – тихий, но чёткий голос за спиной Яна заставил его вздрогнуть, с громким матом на губах, ударить Хана в живот, тут же обнимая. Феликс тоже нежно обнял его, словно жалея, сгребал к себе ближе, приговаривая, какой младший абьюзер. – Я влюбился, – сразу, как на духу выпалил парень, вставая поодаль от младшего. – Ну и? – отозвался тот, беря в руки телефон. – Опять какая-нибудь «игрушка»? Или всё серьёзно? – Серьёзно. – Ой бля, пиздишь. Завтра опять забудешь, как пить дать.       Ликс тихо стоял и пытался как-то понять происходящее, иногда в непонимании сводя брови и сощуривая глаза. – Ну ладно, – может он и был прав.       Вот так спокойно они и поговорили: Джи поспрашивал у обоих, как они поживают, повеселился и, казалось, на минуту забыл обо всём, улыбаясь открыто, шутя своими заезженными шуточками-подколами. Они учились в разных классах с этого года. План пойти после девяти классов в колледж накрылся медным тазом, когда Джисон гордо заявил, что ему необходимо получить 11 классов образования. Чонин почти что поступил в медицинский, но тоже в последний момент развернулся, плетясь в родную и знакомую Гимназию, подавать документы в десятый. Шок был у всех, но ведь это жажда знаний! Или просто оба жить друг без друга не могли. А там и Феликс как-то нашёлся. Он, конечно, не имел такой связи, какая была между Ханом и Яном, но был классным и весёлым пареньком.       Очередной оглушающий звон заставил всех разойтись по кабинетам, занимая свои места. У Джи был урок литературы. Скучный похожий на прошлый и на позапрошлый урок, на котором хотелось молчать, но что-то не давало это делать. Рука сама летела вверх, умоляя дать волю своему мнению по поводу прочитанной книги. Но сегодня был особенный день.       Хан что-то чёркал на последнем листе тетради, краем глаза рассматривая Минхо, что спокойно сидел через ряд от него, устремив свой взгляд в книгу, иногда медленно поднимая взгляд на преподавателя, чем-то дополняя его эмоциональную лекцию. «Такой прекрасный», – пронеслось фурией в голове парня. Если бы хирург разрезал плоть Джи, то он обнаружил бы там чёрную, завораживающую, переливающуюся жидкость его души, что вытекала из клапанов сердца, распространяясь во все другие части его жалкого существования, стараясь отравить. Но Минхо был другим. Его яркие, выкрашенные в цвет вишни волосы, были аккуратно собраны на затылке в маленький хвостик чёрной резинкой, а пряди, прикрывавшие его лоб и виски', придавали его лицу ещё большую чёткость. В этом лице заключалось все очарование молодости. На нём была чёрная футболка, поверх которой был одет такой же чёрный, большой и вязаный жакет. На ногах чёрные обтягивающие джинсы и огромные ботинки. Ли состоял из осторожных и медленных движений, красивой и яркой улыбки, мягкого и плюшевого взгляда, тайн. Из острых костей и пугающей худобы. Минхо не был из тех, кто будет хоть чуть-чуть открываться человеку. Он из тех, кто пил одиночество, смешанное в бутылке с ядом. Он был хорош в математике, нервничал, когда кто-то не понимал элементарных вещей. Он был хорош в психологии и в литературе. И почти во всем, до чего касался, но была проблема: он был один. У него было много друзей, но он, словно приведение, слонялся от крайности до крайности. Между Ханом и Ли был громадный мир, который никак их не хотел связывать. Фальшивость и Загадка – то, что никогда не пересечётся. За всё время совместного обучения, они лишь раз спокойно поговорили. Это случилось на уроке физкультуры, когда Минхо буквально наврал учителю о плохом состоянии Джисона, чтобы увести его в туалет и просидеть там около тридцати минут. Обмен мыслями был странным: улыбка брюнета не вписывалась в закрытость старшего. Минхо был загадкой, которую никто не мог разгадать. Это было проблемой. Он не носил масок, а лишь строил стены и крепости вокруг себя. А Джисон крепко влюбился. Это тоже была своего рода проблема. Он носил маски и рушил стены, прячась за обломками.       И с момента этого осознания, какая-то тонкая леска обматывала его горло очень туго, пуская кровь тонкими струйками. Рёбра дробило на мелкие кусочки, не дающие спокойно дышать, когда так хотелось.             ///       Так прошёл месяц. Джисон не придавал ничему особого значения, просто жил. Влюблённость отошла в какой-то момент на второй план, а конфликты с родителями набирали обороты. Что он может сделать? Он запутался. Он не имеет какой-то индивидуальности, стараясь быть таким, каким его хотят видеть. Уроки перестали быть чем-то особенным и интересным, хотелось чего-то другого. Чего-то более возвышенного. Например, такой привилегии, как свобода. Так и прошёл его день рождение, так и заканчивался месяц. Бессонница атаковала неожиданно и больно, со спины. Тело странно реагировало на всё: постоянно болело, холодело сильнее. Никто не воспринимал всерьёз, никто и не спешил его спасать, находя глупые объяснения всему этому.       Хану хотелось любви.       Он привык обнимать близких, но их почти не осталось. Он любил объятия, любил заботиться и получать заботу, но никто её не давал. Вскоре, он стал равнодушен и к этому. – Скажи, что не так? – обратился Хан к Йео, его любимой кошке. – Только подумай, зачем вообще это всё? Он с психом швырнул книгу на кровать, падая лбом на деревянную поверхность стола. Пушистый хвост легко прошёлся по ноге парня, вызывая дрожь. – Не делай вид, словно понимаешь всё, о чём я распинаюсь, – на мордочке расцвела такая странная и непонимающая улыбка, на которую парень снова закрыл глаза, возвращаясь к работе и чтению, понимая, что мысли заняты далеко не тем, что надо.       На часах было 3:28. Цифры светились зелёным светом на часах, призывая парня лечь и нормально поспать. Но сон не приходил. Он обходил его стороной и убегал, куда глаза глядят. Книга была лишь чем-то, чем можно занять руки, но не мозг. На душе неспокойно. Внутри что-то переворачивается и подскакивает. Неужели сердце? А вот теперь сиди и думай: снова приближается приступ или это окрылённая любовь внутри. Таблетки Хан всё-таки выпил и уселся на пол, рядом с Йео, приобнимая и ласково целуя в полосатую голову. – Мне так хочется выть. У тебя не было такого желания? – кошка наклонила голову, не смотря на брюнета. – Нет, конечно, ты же кошка… Йео, как вообще можно было скатиться до такой степени?       По щекам побежали солёные дорожки слёз, капающие с подбородка на шерсть. Животное быстро среагировало: она подняла голову, вставая на свои задние лапки и передними опираясь о плечо Джисона, стала слизывать влагу с юного лица. Парень удивлённо всхлипнул, поглаживая её загривок. Она старательно пыталась успокоить эти ручьи, то и дело, заглядывая в глаза напротив. Сердце Джи успокоилось, в нём теперь разливалась радость и нежность. Руки с лёгкостью потянули пушистое тельце к себе на грудь, бережно обнимая тёплую и заботливую Йео. Наверное, не было тех людей, которые бы так же быстро успокаивали распереживавшуюся душу Хана, но была одна удивительная кошка. Смотря на неё, хотелось верить в реинкорнацию. Она понимала, сопереживала и могла поддержать. Или Джи со своим расплавленным мозгом медленно, но верно сходил с ума.       Обещав себе, подумать завтра, брюнет осторожно ставит её на пол, укладываясь на кровать. По телу пробежали мурашки, хотелось верить, что он не умрёт, а завтра всё разрешится само. Вера – удивительная вещь. Они с надеждой очень похожи. Обе обожают предавать людей и потом так же уходить, пообещав вернуться.             ///       Минхо перешагнул за порог своей комнаты, швыряя рюкзак на кровать рядом с удобно разложившимся парнем, который тут же подскакивает. Вид у вошедшего недобрый, даже немного растерянный. Тяжёлый шаг к стулу, и он буквально ввалиться в него, закрывая глаза рукой. – Тяжёлый день? – обеспокоенно уточняет Чанбин, спуская ноги на холодный пол. – Устал, – выдохнул Ли. – Сегодня миссис Чхве с ужасом в своих старых глазах орала на весь коридор о том, какой я худой и мне уже не нужно худеть. Какое ей дело? Со осторожно положил руку тому на острое плечо, смотря куда-то на свои колени. – Какое ей дело? И ты правда обращаешь на это внимание? По-моему тебе было плевать. Хотя.. я в какой-то мере с ней соглашусь, – парень со злым прищуром поглядывает на друга. – Не пойми неправильно, я не согласен с тем, что она сказала это. Это вообще не должно её касаться, но ты, и правда, слишком исхудал. – Бин, закрыли тему. – Хорошо, но я останусь при своём.       Русый запрыгнул снова на мягкий матрас, открывая телефон. Разговор вышел ужасным. Минхо правда не считал себя достаточно худым, хотя кости буквально были обтянуты кожей и всего лишь. На него было больно смотреть и больно слышать его речи. Странный год вышел, чересчур. За окном падали листья, шли по своим делам люди, унося за собой свою же историю. В наушниках приятно бьёт бас, заставляя всё сильнее погружаться в себя и свои мысли. Он ведь не одинок. На телефон приходят сообщения, у него есть друзья, дом. Тогда почему так паршиво? Хорошо быть освобождённым от оков любви, хорошо идти куда взбредётся. Хорошо иметь свою личность, а не собирать от неё останки, но Хо именно это и делает: склеивает себя по кусочкам заново. Осень приятное время года, навивает тебе то, что ты одинок. Или это реальность? Одиночество? Бред. – Пошли, – зовёт парень, резко вставая со стула. Чанбин резко убирает телефон, округляя глаза. – Куда ты собрался? – Гулять! – кричит он, кидая в Бина пальто. Он когда-нибудь его поймёт, но не сегодня.             ///       Хан быстро берёт рюкзак с лестницы, выходя на улицу. В телефоне раздаётся мамин голос, а парень предупреждает, что он выходит из дома. Звонок быстро обрывается после того, как холодный ветер снова начинает обдувать щёки брюнета, бегущего к остановке, что была рядом с лесом. Там спокойно. Нет людей, что словно приведения тебя преследовали, не было громких звуков, кроме шума речки. Деревья начали терять листву, устилая дорогу яркими оттенками, по которым твёрдо ступала нога Джисона. Одиночество? Да, оно его преследовало, и он не отрицал. Это то же самое, что и принять неизбежность смерти. Это не приговор, может быть диагноз. С которым, кстати, можно жить. Тогда в чём проблема? Ни в чём. Поэтому он бежит в школу к третьему уроку, попутно набирая окоченевшими пальцами Чонину. Их класс по-любому в школе. – Ты хули звонишь во время урока? – сразу донеслось из телефона. – Ради бога прости, я должен был удостовериться, что ты притащил свой зад.       Коротко, зато понятно. Ян Чонин был единственной душой, которой доверял Хан. Это было настолько важное доверительное лицо в его жизни, что Йео могла не на шутку оскорбиться.       По дороге парень забежал в кофейню рядом со школой, он не мог отказать себе в капучино. Почти год он пил дрянь, под названием латте, пока не нашёл единственную кофейню, в которой умеют делать вкусный и настоящий кофе. Это была находка, хотя Джи можно было назвать слепым: он каждый день ходил мимо неё и не замечал, а глаза открыл, только когда чуть не отключился, носом ударяясь о дверь маленького помещения. Жизнь бьёт ключом! Жаль, что только по голове и по другим частям тела, но мы не жалуемся, ведь у нас существует Ян, который с хитрым прищуром смотрит на запыханного Джисона, что взбирался по лестнице. – Да мой ты старый гондюшонок, – выпалил он, протягивая руки к брюнету. – Чего ты? Устал? А он тут. Голова недавно подошедшего парня быстро поднялась, а взгляд впился с радостное лицо друга. – Сегодня три урока... Его неделю не было! – А ты опухший, – окинув брюнета взглядом, присвистнул Ян. – Но красивый.       Чёртов урок химии был напряжённым. Сам преподаватель что-то быстро тараторил и чертил на доске, а Минхо оживлённо смеялся с незамысловатых шуток и, иногда, подкидывал своих. У него, наверное, было всего две эмоции: безразличие и смех. Но, чтобы прожить в этом мире, этого было достаточно. Всё было бы стабильно, если бы не чёртов рукожоп по имени Хан Джисон. Стаканчик его тёплого капучино неожиданно упал и пролился на рукав кожаного пиджака Минхо.       Секунда.       Вот другая.       Младший поднимает стаканчик, извиняясь несколько тысяч раз, садясь на корточки и вытирая весь беспорядок салфеткой, которую нашёл в рюкзаке. Парень лишь молча встал, а потом наклонился максимально близко к Джисону. Поднимая глаза, он знал, что его сердцу придёт полный капут, но чем чёрт не шутит? Карие глаза смотрят выжидающе сквозь очки, а затем чёткий голос отдаётся эхом в голове: – Всё нормально, притормози.       Джи подскакивает так неожиданно, что даже недавно подошедший Чонин вскрикивает, падая на стул рядом. Ноги несут его в нужном направлении, снося всё вокруг, словно шар для боулинга. Боже, какой кретин. Какой же ты рукожоп. Хуже уже быть не может? Может! Сейчас за ним бежит Минхо, поправляя очки и перепрыгивая через первоклашек. Ему сейчас не до этого. Ох, как далеко не до этого. Мысли летают по голове, словно пули на войне, и неизвестно, какая из них сейчас точно попадёт в тебя. И хотелось свято верить, что Ли не схватился за другую сторону каната и не тянет на себя, пытаясь выудить из младшего ответы. Но он продолжает бежать. Страх подоспел вовремя, подгоняя пинками Хана, который буквально влетел в туалет, перелетая в другое помещение и держа крепко ручку, прислонившись спиной к тонкому дереву. Сердце бешено колотится, падая в живот и в ноги, пока равновесие подводило уж конкретно, и прямо стоять не получалось.       Бежав по ступенькам за этим парнем, Хо успел пару раз удивиться его быстроте, надо будет уточнить, каким спортом тот занимается. Он искренне не знает, зачем ввязался в эту бессмысленную гонку. Его и так напрягало поведение парня и его странный стиль общения, а сейчас его тело не слушается и несётся со всех ног за парнем, который по своей неосторожности пролил кофе на рукав твоего пиджака. Умрёшь и бегать будешь, насколько абсурдная ситуация вышла. Резким движением, он открыл дверь, невольно окидывая взглядом всех присутствующих курильщиков. Взгляд его был суровый и серьёзный, от такого даже Бан Чан съёжился, пытаясь подавить резко подступивший кашель.       Шаг.       Два. Он уже у двери, легко стучит в неё, прислушиваясь. – Хан Джисон, открой! – Зачем? – сразу слышится за тонким материалом. – Ну за шкафом, – со смешком выдавливает Минхо, дёргая ручку и, понимая, что парень её держит, тяжело вздыхая. – Почему ты убежал? Молчание. – Я не знаю.. – Открой эту грёбанную дверь, или я снесу её с петель! – уже рычит Ли, оглядываясь на Чонина, что испуганно пялился в телефон, что-то кому-то настрачивая, периферическим зрением так же наблюдая за всей ситуацией. – Вдруг ты мне морду набьёшь? – хрипит Джисон, прирастая спиной к стене. – Почему ты убежал? – А ты почему погнался?       Дверь распахнулась. На пороге стоял Джи, опустив голову и виноватый взгляд куда-то в пол. Ли решил оставить вопрос в воздухе, и вскоре, от него остался только еле уловимый запах цитруса. Это был полный провал. Спускаясь по стене, Хан уже не соображал совсем, закрывая лицо руками. На помощь подоспел Ян, который присел рядом с ним, укладывая руку ему на коленку. – Ахринеть! Ты видел?!       Но вместо таких же радостных криков послышался сдавленный писк, за которым следовал всхлип.             /// – Ты как? Хана рывком выдёргивает из сознания собственной головы в мир небольшой кухни Чонина, когда тот, прибирая, мимоходом легко толкает его в плечо. – Как ты после сегодняшнего? – повторяет он. Можно ли считать, что всё хорошо, если он ревел целый урок в обоссаном школьном туалете, после сразу вкидываясь тремя таблетками сердечных, от которых трясти начало будь здоров? Нет. – Пойдёт. – Ага. Поедет, – младший берёт стул, подвигаясь ближе к парню, что сидел, будто на поминках: руки опустил, взгляд в никуда, а кожа бледная, словно он сам труп. – Зачем мне пиздишь-то?       В квартире у него, в отличие от лестничной клетки, было прибрано и в достаточной мере уютно. В коридоре висело зеркало, встроенное в шкаф, в который упирался всякий, кто зайдёт в помещение. Здесь пахло теплом и уютом, хоть и сквозняки частенько гуляли по комнатам. Это квартира стала для Джисона родной. Здесь он чувствовал себя свободнее, чем дома. Тут он любил всё: каждый угол, каждую трещинку и даже кастрюлю, которую использовали вместо чайника (тот неожиданно сгорел). Это место приобрело именно такое значение, скорее, из-за самого обладателя – Ян Чонина. От него ничего невозможно было скрыть. Джисон пытался иногда, но ничего никогда не получалось. – Ешь сэндвич, а то не ел же ничерта, – прошептал младший, облокачиваясь о стену. – Давай уже прорыдайся, да полегчает. Джи отрицательно покачал головой. – Это провал, — сказал Джисон чаю, крепко обхватив пухлые керамические бока кружки. Нин помолчал. Надорвал немного булки с яблоком и корицей, положил в рот и задумчиво пожевал. Затем запил чаем и испачкал клеёнку полукруглым следом от донышка. – Вообще-то нет. Знаешь, могло быть хуже. – Всё через жопу в любом случае… – брюнет отпил сладкую и крепкую бурду, немного кривясь. Ему нужно было пить, иначе давление никак не нормализуется.       Что-то жгучее, болезненно-жгучее, проснувшееся до этого чуть в области груди, норовившее спалить сердце – оторопело. Хотелось скрыться от всего, а не метать и рвать, как оно обычно бывает. Зачем злиться и искать на это силы, которых отродясь не было? – Послушай, ты опять себя наёбываешь, – резко выплюнул Чонин, отводя взгляд куда-то в сторону. – Как я не могу этого не делать, когда уже запутался в себе и во всём происходящем? – сказав это, парень резко встал, направляясь в зал. Аппетит пропал ещё задолго, а этот отвар пить уже было невозможно, хотя ради его блага младший заставит в себя влить. Так нужно.       Джисон был без понятия, в каком мире живёт Минхо, и может ли он в него сунуть свой нос. Он бы с радостью дал заглянуть в свою загаженную душу, полную разочарования и глупых шуток. Его душа была чердаком: таким же заброшенным и старым. Минхо был.. другой: умел красиво пошутить, грамотно подобрать слова, он умел делать то, без чего бы мир рухнул. Он умел общаться. Этой роскоши Джи было не понять, ведь лучший друг и учителя с любимой кошкой не могут обеспечить полный социум, в котором нуждается блять каждый человек.       – Ты обманываешь сам себя и радуешься тому, что просто дышишь. Так не должно быть,       Джисон, – тихо говорит Чонин.       – Хватит себя убивать. Так не должно быть, – чеканит Чанбин.       К счастью, в чём была ещё одна их схожесть: оба не мелочились и вживляли себе яд под кожу, в виде любви, радости и поддельной улыбки. Что будет дальше? Разве что-то может быть дальше? Один сидит на диване в квартире друга и ревёт, не ясно до конца от чего, а другой сидит на предпоследнем уроке и непонятно от чего царапает свои пересушенные руки. Неужели судьба смиловалась? Или готовит новое поражение для обоих? Как работает любовь? Как устроен мир? Отдать бы все деньги, только лишь бы узнать ответы на эти вопросы. Любовь может быть взаимной, а может быть и нет, но в любом случае она дурманит, как наркотик, как алкоголь, а влюблённый похож на наркомана или алкоголика. Он также не может без «любимого», как алкоголик без рюмки. Он чувствует и думает примерно то же, что чувствует и думает голодный о куске хлеба. В голове сплошные вопросы, на которые ответа найти люди не могут. Мы изучили почти всю Солнечную систему, почти всю нашу планету и можем поддерживать жизнь человека даже с отказавшими почками. Мы научились добывать полезные ископаемые и перерабатывать их, мы смогли прожить несколько тысячелетий. Но мы никак не можем объяснить обычное: спуститься в глубь души человека и исследовать её.       Всё познаётся в сравнении, и сейчас именно тот момент, когда Минхо сравнивает. Год или даже месяц назад он погнался бы за ним? Зачем он послушал сердце, а не мозг? Дубина.       Джисон тихо всхлипывает в плечо Яну, который пытается отшутиться, разрядить обстановку, но не может, потихоньку смолкая. Он правильно поступает? Под закрытыми веками повторяются страшные картины его жизни, случившиеся около 10 месяцев назад.       Жгучая пощёчина от нежной руки матери, которая тут же начинает его душить, пригвождая к стене. В её глазах отчаяние, ненависть. Отец просто смотрит, устроившись в кресле напротив. Сдавленный хрип рвёт горло Джи ровно до пер пор, пока он с силой не бьётся затылком о стену, на минуту себя оглушая, падая на пол, прямо к ногам тяжело дышащей матери. Ему хочется либо поскорее умереть, либо надеяться, что обморок придёт раньше всех последующих унижений. Они узнали. Узнали, что Джисону нравится парень. Узнали, что он не такой, как все дети. Узнали, что он отброс, игрушка для битья, последняя шмаль на планете. Прошло только пять минут боли, а сколько ещё?       Почему люди, которых я считал самыми близкими, люди, которые не должны были отвернуться, делают с ним такое?       Ребёнок внутри плачет, забивается куда-то в угол, задавая вопросы. Опять чёртовы вопросы!       Он ненормальный?       Любить – это нормально!       Ведь так, Ханни?..       Где-то вдалеке слышатся голоса, вечные вопросы, но боль теперь другая. Оторопевшая. Сердце внутри рвётся, кровь льётся в лёгкие, пока остатки клеятся на рёбра. Прилетает ещё удар, но тело отказывается даже понимать куда. Боже! как адово больно! Мамочка.. Папа…! за что? Хочется заткнуть этот чёртов крик ребёнка внутри. Он ослушался запрета и теперь получает за дело. Льются оскорбления, а щёки уже настолько пропитаны слезами, что казалось, словно их облили керосином и подожгли. Ещё удар. Ещё вопрос. Джисон выдавливает из себя слова, сидя на кровати. Его шатает. Он слышит шаги брата в доме, обеспокоенные молитвы бабушек где-то внизу. Грудь болит, что это такое? Я задыхаюсь.. Наверное, нужна скорая… Кто-нибудь поможет мне?!       Рука, крупнее материнской, начинает больно отбиваться от тела Джи, оставляя жгучий след. – Ненавижу тебя!       Он лежит в звенящей прострации. Посреди комнаты. Пол отдаёт холодным, а дышать, кажется, что-то из мира фантастики.       Парень резко отскакивает назад, понимая, что он опять ненадолго закрыл глаза, читая очередную книгу в своей постели. Воспоминания норовили скоро убить его сознание полностью, вытравить оттуда сон и спокойствие. Он рассказывал об этом, пытался искать помощи. Никто не мог понять этого, а значит, сопереживать не могли. Когда эта пытка закончится?             ///       Пара недель пролетели, словно фурии по ночному небу. Джи решился написать Минхо и попросить его о встрече. Обычная прогулка и ничего более, но какие яйца нужно иметь! Уже даже не стальные. – Он согласился, – выдыхает тихо Джисон, прикладывая телефон к губам и прикрывая устало глаза. – Ты всё равно ссыкло, – счастливо бьёт по плечу неугомонный Чонин. – Я жду от вас фотки! И детей.. – А морда нигде не треснет? У меня столько скотча нет, чтобы её заклеивать.       День прогулки приближался, а у влюблённого по уши Хана пыталось отказать сердце. В попытке понять, что за фигня происходит, парень даже пытался гадать на книгах. Единственное, что он понял, что одно из изданий точно обнаглели: страницы выгорели почти полностью уже через год. Чистый ужас книголюбов. Отвлечься не получилось. Каждую ночь он пил успокоительные, чтобы спать. Волнение обжигало, пускало жар по всему телу, оно впутывало в свои сети. И когда в одно прекрасное утро среды, парень распахнул рано утром глаза, захотелось рыдать. Прям навзрыд, чтобы мысли прекратили окутывать, вырываясь из горла всхлипами, рвущими трахею. Но он не стал. Намотал сопли на кулак и начал собираться, названивая Чонину, который то ли успокаивал, то ли старался убедить Хана в том, что он ссыкло наивысшего сорта. Ноги ступали по асфальту быстрее, переходя на бег. Он не представлял, что сейчас будет. Ветер будто пронизывает одежду, обнажая тело перед ледяной пустотой, а внутри будто тысячи точек холода. Пальцы окоченели, но брюнет продолжает сжимать их сильнее в карманах своего пальто. На горизонте замаячила знакомая красная макушка. Словно вишенка, сидящая на лавочке остановки. Улыбка полезла на лицо. – Привет! Нормально доехал? – обеспокоенно спрашивает мягким голосом Минхо. – А…Д-да! Конечно. Куда пойдём? – Без разницы, может в кофейню зайдём? – голос звучал сегодня иначе. Он был мягче, легче, словно этого парня подменили.       Хан охотно согласился и они сделали несколько кругов по красивой аллее, разговаривая почти ни о чём: то семья, то праздники, а в особенности Новый год, который наступал уже с этой субботы на воскресенье. Обоим было немного неловко. Оба смущались. Но как только они зашли в кофейню, которую предложил Минхо, обстановка стала легче. У Хана билось сердце так быстро, как только могло. Он пил самый ужасный кофе в своей жизни, но этот кофе стал для него самым чудесным. Он смотрел в карие глаза напротив, узнавал многое, сдерживал слёзы от осознания того, как он ошибался на счёт Ли. Тот совершенно не был отстранённым, он был открытым, улыбался, шутил и слушал. «Я такой идиот», – проносилось периодически в голове парня. У Джисона всё также истекало сердце какой-то чёрной жидкостью, вместо крови, всё также была порвана душа. Но Минхо был почти таким же. У него была тяжёлая судьба, не легче, даже тяжелее, чем у Хана. Ли состоял теперь из плюша, мягкости, нежности и осторожности. Из улыбок, приколов и сопереживания. Минхо был собой. Делился своим сокровенным, как и брюнет, а потом протянул руку через маленький круглый столик, а Джи с осторожностью, почти бережно взял его за шершавые и холодные пальцы. Холод их не пугал, напротив – притягивал. И было так хорошо, что они понимали друг друга. Они были похожи, как две стороны одной монеты. У них был один мир, Джисон ошибался! Не было никакой пропасти, он её придумал, потому что сам никак не мог доверять людям и видел лишь опасность от остальных. Это он выстроил стену, а не рушил. Это он пил яд вместе с одиночеством и вёл себя, как подонок. А Хо не ставил стены; он ждал того человека, который поймёт его. Человека, который переживал бы за него и вместе с ним. Четыре часа пролетели незаметно, уже темнело. Они вышли из кофейни и на их лица сразу обрушился… – Дождь? – Мокрый снег, – вытянув руку вперёд, шепнул Ли, смотря на Хана, который закутался в свой ярко-жёлтый шарф с нежностью и пониманием. Было холодно. – Ты чудо. Минхо резко остановился, смущённо пряча своё лицо в ворот куртки. – Это так смущает, прекрати! Спасибо..       Они ещё медленно шли, говорили-говорили-говорили-говорили, наслаждались теплом, которое излучали. Вот подъехал троллейбус, Ли тянется первым и нежно обнимает миниатюрного парня, кричит ему, чтобы тот обязательно написал, как будет дома. Обязательно, Джи напишет. Но сейчас он сидит в самом хвосте и ревёт от осознания, что ему чертовски повезло и его сердце не ошибается. Он просто был идиотом.             ///       Минхо сидел на холодном подоконнике, наблюдая, как снег всё быстрее и быстрее падал на чёрные дорожки, что были на заднем дворе школы. Было не весело, было темно и душно. Пока все сумасшедшие дрыгались под музыку этажом ниже, хотелось повеситься, удариться головой о раковину в этом загаженном туалете. Почему так было ужасно одиноко? Почему? Снег продолжал перекрывать весь свой негатив перелой, охватывая своим холодом всё, кроме неугомонного сердца Хо. Он тоже ошибался на счёт Джисона. После прогулки появилась скука. Он скучал по этому странному парню? Почему? Дверь осторожно открылась, и показалась знакомая тёмная макушка, с милыми щёчками, словно у квоки или белки. Парень осторожно прошёл, приветствуя скорее не самого Ли, а его горящее сердце, которое забилось быстрее. Брюнет сел у его ног, облокачиваясь спиной о батарею. У него на душе было совсем не спокойно. Чёрт, почему он чувствует это? Он молча сел у самых ног, не заботясь о гигиене и тому подобное. Устало вздохнув, он опустил голову, смотря куда-то на свои руки. Ли ловил каждое движение своим взглядом.       И не выдержал.       Сердце не выдержало. – Что случилось? – Ты случился, – совсем тихо, с каким-то хрипом ответил Джисон. – День за днем я жду сообщения, и день за днём обманутые надежды возвращают меня к нестерпимым страданиям, когда твой образ снова маячит перед глазами. Я люблю тебя. Слова слишком резкие и громкие, от них непривычно дёргает всё тело. – Джисон, – шепчет слишком резко, от чего другой съёживается, смотря перед собой, но словно в пустоту. – Это было глупо, соглашусь. Не буду извиняться за свои чувства, но извинюсь за причинённый дискомфорт, – он собирается встать. Это движение, словно красная тряпка для Минхо, который не хочет, чтобы тот уходил. Старший хватает его за рукав и смотрит прямо в глаза, полные не пролившихся слёз. – Либо ты едешь со мной, либо я с крыши пойду и сигану. Хан опешил. – У меня нет выбора? – Выбор есть всегда, но я хочу, чтобы ты поехал со мной, пожалуйста. Чем чёрт не шутит? Джи крепко хватается за руку Минхо и бежит куда-то за ним. Дверь другого помещения слегка приоткрывается и оттуда высовывается несколько макушек. – Они поебуться! – воодушевлённо вещает Бан, делая очередную затяжку. – Спасибо, что позвонил, у меня сейчас отвал башки будет.. – пищит из трубки телефона Чонин, жалея, что рядом нет бутылки шампанского, чтоб бахнуть. – Чонин, это на Минхо не похоже… – судорожно сжимая в руках сумку, чеканил Чанбин. – Главное, что они в туалете не засосались. Люди меняются, Бин, привыкай. Бан начинает радостно мурлыкать себе что-то под нос, а остальные парни напряжённо молчать, лишь гадая, что будет дальше.             ///       Они почти бежали, всё время молчали, но как только старший открыл ключом свою квартиру, впуская Джи первым, сразу начал тараторить: – Мама уехала, её не будет, а дискотека закончиться не скоро, так что твои родители тоже не будут переживать. – Минхо. – А ещё прости меня, ты мне очень нравишься, но понял я это не так… – Минхо блять!       Речь прекратилась. Пара глаз уставилась на Хана, который стоял посреди коридора. Выглядел он идеально, Ли решил это отметить только сейчас. На нём была полупрозрачная чёрная рубашка, брюки, которые идеально сидели на бёдрах. Подводка слегка поплыла, придавая глазам невинный прищур. Настоящий оленёнок.       Младший сокращает расстояние между ними за несколько злых шагов. Хо не пытается увернуться, когда он обхватывает его голову ледяными ладонями, крепко держа, будто боится, что тот начнёт вырываться. И, наверное, Мин должен бы, но он стоит, стискивая зубы, и шумно дышит, словно зверь, загнанный и пойманный в ловушку.       И он действительно пойман.       И он действительно в ловушке.       Хан с отчаянным желанием всматривается в его глаза.       Между ними несколько зудящих сантиметров и обжигающе-горячее напряжение. Руки Джи расслабляются, соскальзывают с его головы, замирая на шее. Он опять кусает свои губы. Тишина. Рука Минхо гладит его по скуле. Младший сейчас совсем не такой, каким привыкли видеть его все, и даже не такой, каким видят его друзья. Этого Хана Ли почти не знает. Он видел его только когда замечал на себе пристальный взгляд, когда слушал его рассказ о семье, когда обнимал, намокая от снега. У этого Джисона нет в запасе неограниченного количества натянутых улыбок. Он искренний. И от этого какой-то беззащитный. Взгляд его всё чаще опускается вниз, на губы парня, движения пальцев по коже замедляются, становятся подёргивающимися, рваными, будто он изо всех сил пытается себя сдерживать, и ему это явно тяжело даётся. Хо заворожено наблюдает за его борьбой и понимает, что хочет, чтобы он сорвался. Хочет, чтобы он сделал уже хоть что-нибудь. Чтобы перестал так смотреть, перестал быть на этом жужжащем расстоянии, из-за чего внутренности скручиваются, из-за чего всё тело словно охватывает огнём, а в голове остаётся один туман, молочной дымкой затягивающий сознание и голос разума. Из-за чего собственное дыхание становится глубоким и контролируемым.       Что это?       Почему хочется, чтобы слетели тормоза?       Джи наклоняется ближе, встаёт на носочки, придвигает лицо, сокращая расстояние между ними до незначительного, и зависает на последних миллиметрах от того, чтобы кожа коснулась кожи.       Точка невозврата.       Губы соприкасаются нежно, осторожно, почти бережно. Минхо победно стонет, вжимаясь сильнее в блядски хорошие губы Джи. Ему кажется, что за окном уже пускают фейерверки в честь его голубизны. Он всё ещё находится в трансе от глубоких джисоновых глаз, которыми тот его заманил. У Ли губы мягкие и тёплые, Джисон чувствует как от них по всему телу идёт разряд неведомого тока. У него самого губы обветренные, шершавые от постоянного кусания, но Минхо не отстраняется из-за этого. Наоборот, когда приходит в себя, тоже осторожно двигается ближе, хватаясь рукой за узкую талию парня. Рука младшего ложится на раскрасневшуюся щёку и невесомо оглаживает линию челюсти. Как у него кружится голова.. Он спит? Да как-то всё равно, пусть лучше это никогда не заканчивается. Ли вдыхает рвано. Воздух вдруг смешивается с запахом чужой кожи. Он опирается одной рукой о стену, пока рука Джисона скользит по затылку, утопая в ярко-красных вишнёвых прядях. Они целуются неумело, прерываются редко и дышат глубоко, потому что воздуха не хватает обоим. Опаляют кожу друг друга горячими потоками и припадают снова. Стараются, как могут, и в то же время боятся всё испортить. Минхо отрывается первым. В груди жжётся, а губы странно, но сладко саднит. Он смотрит на Джисона, который выглядит изрядно растрёпанным и, почему-то, до ужаса напуганным. Тот отлетает едва ли не стукаясь затылком о стену, чтобы оказаться как можно дальше. – Блять, – он прикладывает руку к своим губам.       Реальность очень сильно пугает.       Ли ничего не отвечает, только облизывает слегка покрасневшие губы и кладёт руку младшему на неожиданно тёплые пальцы, которые вот-вот должны были задрожать от перенапряжения.       – Я не чувствую холод. Мои руки ничего не может согреть, кроме как какой-нибудь       поток эмоций и чувств.       Ахуеть.       Он одним своим взглядом старается говорить, потому что в панике осознаёт, что ему, вообще-то, понравилось. А сердце, как оказалось, в некоторые моменты соображает намного быстрее мозга, поэтому Минхо наклоняется ближе и, положив руки на талию Джисона, оставляет на его губах целомудренный поцелуй. Он хватает его руку и тянет в сторону его комнаты, открывая дверь и почти заваливаясь с младшим на мягкую постель, смотря друг другу в глаза.       Хан смотрит растерянно. Ему не верится в то, что сейчас происходит и в то, что произошло парой секунд ранее. – Что мы делаем и что собираемся делать? – шепчет Джисон, отрываясь и закидывая голову назад. Минхо замечает, как дёргается его кадык и испытывает странное желание поцеловать и шею Джисона тоже, но сдерживает себя. – Хватит себя ограничивать, – губы снова встречаются в каком-то бешеном танце, который почти заставляет терять голову.       – Ты красивый, прям… чудесный.       – Прекрати меня смущать.       Одежда начала сама слетать с парней, словно эта та самая ненужная тряпка на их разгорячённых телах. Минхо каким-то боком неожиданно для себя оказался прижат к кровати спиной, в то время как Джисон, оставаясь лишь в одних пиздецки обтягивающих брюках, сидел на крепких бёдрах, вырисовывая руками какие-то незамысловатые узоры на обнажённом торсе Ли. Его сердце сейчас так колотиться, что ему кажется, что оно остановится в любой момент. Под руками горит чужая кожа, а в задницу упирается бугорок. Хо выгибается, подставляя шею для поцелуев, впивается руками в бёдра, заставляя Джисона скулить между делом. – Ты собираешься быть сверху? – шипит старший на очередной укус. – Я собираюсь лишь с мыслями о том, что ты возьмёшь меня прямо на этой кровати.       Земля на секунду ушла из под ног, а спина прижалась к нагретому месту. Глаза впиваются в нежную улыбку Минхо, нависающего сверху, и под шум волны стягивающего с Джи брюки. Он лукаво щурится, оставляет кроткие поцелуи на худых коленках, не разрывая зрительного контакта и на себя перенимая все безумство, бурлящее под кожей погибающего от его рук. Кости выкручивает дикое желание. Настолько дикое, что они оба плавают на грани сумасшествия. Джи, низко постанывая, легонько толкает его в грудь ступней, стоило тому стянуть с него последнюю штанину. Ли лишь крепче хватает его ногу, поднимая чуть выше. Ведет мягкими губами вниз, двигаясь по внутренней стороне бедра, вызывая довольные мычания снизу. – Ты с этого ракурса выглядишь ещё привлекательней, – тихо говорит Джи, прикусывая свой большой палец на руке, внимательно наблюдая.       Тот что-то неразборчиво мычит, пока его пальцы подбираются к резинке на нижнем белье, стягивают вниз по мгновенно покрывшимся мурашками ногам и избавляются небрежно. Но тут парень резко куда-то пошёл и вернулся весёлой рысцой, кидая на кровать тюбик смазки, запечатанный. Он стягивает с себя штаны, оставаясь лишь в одних боксерах, похлопывая себя по бёдрам в приглашающем жесте. Джисон нервно сглатывает, но осторожно садиться к нему на разгорячённые бёдра, укладывая руки на его плечи. – Нервничаешь? Мы можем остановиться, – беспокоясь, спросил Ли. – Я по-твоему трус? Давай смелей, я не фарфоровая кукла. – Чего-то ты борзеешь, нет? – вместо ответа последовал смешок, а потом младший сам потянулся к смазке, распаковывая её. – Интересно, ты готовился? – Нет, мне приколист Чанбин подарил. Как ему только продали, не понимаю.       Вместо ответа Джисон взял его за руку и самостоятельно выдавил содержимое на пальцы Ли. Затем он сам же приподнялся, чтобы Минхо было удобнее. Минхо неспешно провел пальцами между ягодиц и надавил на вход. Он неожиданно ввёл в младшего палец, придвигая его лицо ближе, а тот застонал ему в рот. Стон получился скорее возмущённым. Было немного неприятно. Он ничего не сказал, лишь продолжал целовать губы парня, словно в последний раз: кусая, проводя по ним языком, да так яро, словно мстил. Ли вытащил палец и вновь ввел его, но на этот раз немного глубже. Джисон уперся лбом в его плечо. Руки крепко держали его предплечья, иногда царапая, оставляя полоски. Джи неспешно открыл глаза и посмотрел на старшего, кажется, даже не понимая, насколько это на самом деле развратно. Минхо добавил второй палец. Хан зашипел и снова спрятал лицо в его плече. Он чуть развел пальцы внутри парня, тот тут же сжался. В этот момент старший наконец нащупал простату и надавил на неё. Джисона подкинуло, и теперь он уже не сдержал полноценного крика. Третий палец входил тяжело, но Джи уже привык к ощущениям, поэтому не сильно зажимался. Минхо растягивал его неспешно, опасаясь лишь того, что может сорваться с цепи и причинить боль. – Харэ уже, прошу, Минхо, ещё чуть-чуть и я умру от остановки сердца, – сказав это почти яростно, Джи впился зубами в шею старшего, оставляя там красоваться красный укус, тут же выстанывая от ощущения пустоты внутри. – Прям так даже? – Заткнись уже, – брюнет повалил Минхо на кровать, седлая его голые бёдра, заблаговременно стягивая с него трусы. – Презервативы Чанбин не предусмотрел? – Если что я не заразный девственник, Ханни, – парня перекоротило. – Чёрт, лучше помолчи.       Ли издал мягкий смешок, наблюдая за тем, как Хан размазывал смазку по его члену. Было заметно, как тот нервничает, но старался надеть маску полного спокойствия, которая, как назло, не налазила. Хо осторожно погладил его по спине, прижимая его тельце к своей груди, снова впиваясь к искусанные губы, потом также резко переходя на шею, начиная терзать её. Лишь от этих действий парня вело. Ох как ему это нравилось. Какой лютый кайф обжигал его расплавленный мозг и лёгкие. Он почти не почувствовал, как головка члена уткнулась в его кольцо мышц и стала проскальзывать внутрь. Громкий стон заполнил почти всю квартиру, заглушаясь лишь в плечо парня под ним. Мозг отключился полностью. – Не сжимайся, Ханни, расслабляйся. Я рядом, – пропел любимый голос в его ухо, пока рука бережно убирала его выбившиеся пряди за ухо.       Джи зашипел с глухим стоном, ощутив, как между ягодиц запылал острый жар, и тут же дернулся, когда член вышел и проделал то же самое, но под другим углом, надавив на простату. Он закрывает глаза и выгибается навстречу, стараясь перенести напряжение в ноги. Расслабляется, позволяя входить в себя глубже, давая полную свободу действий Минхо, который, невзирая на всю жажду сорваться, очень осторожен, медленно проникает внутрь и также медленно выходит, пока брюнет привыкает. Но вскоре младший берёт руку Ли в свою, переплетая пальцы, выравнивается в спине и начинает двигаться на члене. Голова запрокидывается назад, стоны текут сладким мёдом с его губ, пока старший другой рукой впивается в его талию, шипя, подмахивая бёдрами. – Я ужасно сильно тебя люблю, – выстанывает каждое слово под каждый резкий глубокий толчок.       Минхо ломается. Не выдерживает. Переворачивает их, оказываясь сверху. Джисон недовольно скулит, пытаясь ударить его в грудь, но не успевает: его запястья прекрасно помещаются в руку Хо, прижатые к подушку над его головой. Толчки становятся ещё более восхитительными, когда старший набирает темп, входя глубоко и размашисто, но делая это настолько нежно, словно любовь текла из кончиков его пальцев сладкой патокой. Внутри все пылает, искрится. Хан отдается полностью: окольцовывает таз возлюбленного ногами, скрещивая на его пояснице, подмахивает бёдрами, вздрагивая от каждого приносящего удовольствие толчка. Голова идёт кругом, новые ощущения выходят на новый уровень. Его глаза открываются медленно, цепляясь взглядом за карие глаза, закрытые какой-то пеленой похоти.       Он дорвался.       Он не думает отпускать, давая ещё больше толчков наслаждения. Подавшись немного вперед, Джи вырывает руки, хватаясь судорожно ими за плечи Хо, который почти сдался, ни на минуту не прекращая целовать шею, ставить метки, и низко стонать. Джисон прикрывает закатывающиеся глаза и шумно выдыхает с гортанным стоном, откинув голову назад, окунается с разбега в оргазм, уже крича единственное имя в его голове: Минхо. Выходя из младшего совсем быстро, Ли кончает ему на его подтянутые бёдра, съедая глазами то, как белое тельце в свете фонаря и луны извивается и содрогается, ища рядом тепла.       Сил не остается.       Минхо приподнимается на подушки и бережно подтягивает Хана за собой. Тот бессильно опускает руки ему на плечи и смотрит в глаза рассредоточенным, блуждающим взглядом, задыхаясь в рваных вздохах. Он ложится ему на плечо, лениво целуя. – Я скоро вернусь, – Ли нехотя высвобождается от цепких лап Джи, несётся в ванную, попутно натягивая на себя боксеры.       Зайдя через пару минут в комнату, он обнаруживает Джисона, сидящего на чистой постели. На его белой коже теперь красуется белая рубашка Минхо, которую тот откинул в неизвестном направлении. Волосы каштанового цвета растрёпаны, падают на лицо, мешают. Под глазами всё та же немного потёкшая подводка. Полотенце почти падает из рук старшего. Парень выглядит белым лебедем. Он тяжело дышит, сидит посреди кровати в этой большой ему рубашке, с расстегнутыми манжетами, на шее красуются алые, налитые кровью засосы, оттеняющие весь этот облик, пухлые щёки придают образу невинность. И он только что растлил этого ангела. Лунный свет пробивается сквозь занавеску, в комнате пропахло сексом. Ноги сами несут Ли к любимому, садясь на край и наблюдая за его дальнейшими действиями. Младший подползает ближе, зачёсывая пятернёй волосы, и смотрит, не сводя усталый взгляд. – Я нашёл салфетки у тебя в столе. А ещё серое бельё постельное нашёл и решил поменять. Тебе ещё тут спать.. – прошептал на одном дыхании Джи, теребя в руках лёгкую ткань рубашки. – Собираешься уйти? – Минхо разочарованно опускает взгляд, проводя кончиками пальцев по скуле брюнета. – Я люблю тебя. Я не хочу уходить, но что сказать матери и отцу? – Скажи, что останешься на ночёвку. – Если бы всё было так просто… – Давай так, ты останешься тут, а родителей твоих я беру на себя. Отказов не принимаю. Руки младшего тянут парня к себе, забирая ещё один жадный поцелуй. Вскоре они засыпают: Хо обнимает Хана, уткнувшись ему в макушку, а тот сладко сопит ему в шею, ещё не до конца осознавая, как ему повезло.       Что их ждёт? Не знаю. Справятся ли они? Безусловно. Что касается одиночества? Оно остаётся с ними и по сей день, но теперь они одиноки друг с другом. Ничто не может быть идеально, но им и не нужно быть идеалами: любовь – не идеальна. Она ошибается, но учиться на своих ошибках. И всё будет легко, хотя судьба готовит ох какой жуткий подарок, но…       Их жизни выкручены на всю катушку.