вальравн

Бринден лежал. Его голова раскалывалась до такой степени, что было больно даже глотать, но он всё равно нашёл в себе силы открыть глаза. От света стало ещё больнее, и сквозь боль Бринден разглядел над собой огромный сводчатый потолок, бесконечно высокий, выше, чем в Тронном зале. Лежал он, по-видимому, прямо на голом полу, который внезапно стал невыносимо холодным. Холод пронизывал всё его тело, смешиваясь с болью, и Бринден почувствовал, как его колотит, после чего попытался встать, в надежде, что хоть какое-то движение его согреет. Удивительно, но голова не кружилась. Только болела, болела так, как будто её проткнули насквозь, через левый глаз, навылет. Бриндену показалось, что он как будто знал, от чего ему так больно, просто никак не мог вспомнить. Он был в каком-то зале, который, на первый взгляд, казался бесконечным: как бы Бринден не всматривался вдаль, он всё не заканчивался. Стен тоже не было — только пустота и два таких же ряда бесконечных огромных одинаковых статуй, в которых никого не получалось узнать из-за того, что у каждой статуи не доставало головы, словно кто-то её специально сбил. И тишина. Ничего кроме тишины. Неслышно было даже его движений. Бринден попытался пройти немного, и каждый шаг отзывался в его голове колоколом, усиливая и без того невыносимую боль. Шаг. Ещё шаг. И ещё. Вокруг ничего не менялось, только зал становился всё огромнее и огромнее, он прошёл ещё немного, затем не выдержал и упал на руки, тяжело дыша. Внезапно за его спиной раздался голос: — Вставай-вставай, нечего тут в несчастного играть, — загадочный человек звучал нагло и надменно и, вместе с тем, очень молодо — вряд ли старше самого Бриндена. — Если такой умный, — Бринден стиснул зубы, потому что говорить тоже было больно, — то помог бы мне встать. — Ага, сейчас, — он услышал громкий быстрый цокот, а затем его больно пнули вбок, и он, и без того сопротивлявшийся сильной боли, упал навзничь совсем. Лёжа Бринден попробовал схватиться за меч, и то ли выставить его вперёд, то ли опереться на него, но нащупал только пустоту. Меча не было. Тёмной сестры не было. От испуга, — столь не свойственной Бриндену эмоции, — ему даже показалось, что голова прошла, и он практически вскочил на ноги, стараясь принять хоть какую-нибудь боевую стойку, оказавшись лицом к лицу с незнакомцем. Попутно в его голове за мгновение выстроилась логическая цепочка: он не узнает окружение, значит он либо в незнакомом ему замке, либо, судя по масштабам, где-то за узким морем, возможно в Браавосе, если он в Браавосе, то значит, его всё-таки взяли в плен, что объясняет, почему у него нет фамильного меча, а незнакомец не спешит его убивать, хотя явно может, если он в плену, то неизвестно, провалилось ли восстание после гибели лидера или Эйгор всё-таки как-то сумел победить… Эйгор. Эйгор. Голова заболела ещё сильнее, и он снова зашатался, но смог удержаться на ногах и даже поднять голову, чтобы посмотреть, с кем он в этом странном месте столкнулся. Незнакомец был одет во всё чёрное, был выше Бриндена и имел явную валирийскую внешность, с одной крайне броской особенностью. Вместо левого глаза у него был крупный синий камень. Сапфир. Бринден, естественно, знал одного молодого валирийца с сапфиром вместо глаза, вот только Эймонд Таргариен погиб более шестидесяти лет назад, а стоящий перед ним мужчина был, судя по пинку, который до сих пор болезненно отзывался в боку, живее всех живых. Бринден стиснул зубы, вдохнул, а затем проговорил: — Если вы решили подражать принцу Эймонду Таргариену, то, спешу сообщить, личность вы выбрали довольно жалкую. Незнакомец хмыкнул, а затем снова пнул Бриндена, на этот раз в живот. Тот к этому был готов, а потому смог закрыться так, чтобы устоять на ногах, но всё равно, в сочетании с колоколом в голове, это было больно. — Это ты — жалкий. Не можешь даже дать сдачи. И я не подражатель, я и есть Эймонд Таргариен. — А я — Деймон Таргариен, очень приятно, — задыхаясь, ответил Бринден, — и мы оба умерли шестьдесят лет назад, какое совпадение. — Вот тут ты действительно прав, — «Эймонд» засмеялся, — мы умерли. Я, и правда, шестьдесят лет назад, а вот ты… ты умер совсем недавно. Умер? Он не мог умереть, он… Как умер? — В смысле умер? — В прямом. Жил и умер. Вспоминай давай, и хватит валяться, а то я тебя сейчас ещё раз пну, покатишься к Мейгору, с ним ещё хуже будет. Мейгору? Какому к чёрту Мейгору? Голова в очередной раз заболела ещё сильнее, словно ему вбивали в неё кол, причём с левой стороны, и ему казалось… Ему казалось, что у него в теле чего-то не хватает. Он моргнул и как будто увидел себя со стороны, держащего Тёмную сестру и отчаянно фехтующего с кем-то. И тут он вспомнил. Он вспомнил, он всё вспомнил! Эйгор с частью войска смог пробраться к позиции Вороньих зубов, и Бриндену пришлось обнажить Тёмную сестру и перейти в ближний бой, и в бою Эйгор рассёк ему глаз, а затем, кажется, дал ему в живот, после чего он повалился на землю, и дальше Бринден уже не помнил. Скорее всего, Эйгор прямо там его и добил, но перед смертью Бринден ещё и потерял левый глаз. Внезапно мир с его левой стороны померк, а боль словно вся перебралась в глаз. На гладкий пол капнуло что-то красное — его кровь, и Бринден схватился за левую сторону лица. Вместо глаза он нащупал только вязкое липкое месиво, а его рука окрасилась в красный. Эймонд хлопнул в ладоши: — Ура! Принцесса вспомнила! Ты сдох, как псина, проиграв старшему брату. А всё потому что ты выбрал своим оружием лук, а не меч. Оружие трусов. Поток оскорблений всё лился, лился и лился из Эймонда или кем бы он ни был, отвечать на него было себе дороже, а кровь всё капала, капала и капала как будто из отсутствующего глаза Бриндена. Он закашлялся и спросил: — Где я? — Как это где? В почётном зале для убийц родственников. Собственно, поздравляю с убийством брата! И племянников. Особенно племянников, все мы с этого начинали. — Кто все? — Бринден совершенно не понимал, что здесь происходит. Эймонда вопрос только ещё больше развеселил: — Ну-ка, обернись. Все — значит все члены нашей семьи, а ты всё-таки наполовину Таргариен, пусть и выблядок. Бринден задумался, не казался ли он людям со стороны таким же мерзким и злобным, как и Эймонд. Что-то похожее в них точно было, он точно узнавал в нём своё постоянное желание язвить и насмехаться, но вот только своей злобой и вульгарностью он куда больше напоминал Эйгора. Если бы у Бриндена были силы, то он бы не позволил так с собой обращаться, но сил не было даже выпрямиться, поэтому ему оставались только слова, а не действия. — Я, может быть, и выблядок, но хотя бы не самоуверенный узколобый идиот, которого женщина в два раза старше умудрилась отправить на смерть, — Бринден сплюнул кровь в сторону Эймонда, — и вообще, если я умер, то какого черта мне всё ещё так больно? Эймонд решил не удостаивать Бриндена ответом, только пожал плечами, мол, разговаривать с ним так долго было ниже его достойнства. Бриндену ничего не оставалось, кроме как обернуться и осмотреться. Он увидел, что здесь действительно были «все»: за его спиной, скрестив руки, стоял Мейгор Жестокий, за ним в непомерно жирной фигуре угадывался его отец, а дальше стояли кто-то ещё, Бринден бы вспомнил, кто это мог бы быть, но пока всё вокруг казалось слишком абсурдным для того, чтобы думать или вспоминать. Вокруг более осязаемых людей кружили какие-то тени, нереальные, а пространство вдруг из абсолютной тишины погрузилось в какой-то странный шум, то тут, то там, слышали отголоски каких-то разговоров, в которых Бринден не мог разобрать ни слова. Он давно уже привык к тому, что ему снятся особенные сны, а ещё он видит вещи, сокрытые от других, но то, что происходило с ним сейчас, казалось, к сожалению, явью, а не сном и не походило даже на чардревные видения. Бринден посмотрел в упор на Мейгора Жестокого. Мейгор-Эйгор, какая прекрасная созвучность. Сам же печально знаменитый третий король Семи Королевств даже если и заметил Бриндена, то вида не подал. И вообще, в отличие от как бы Эймонда, он казался слишком неживым. Зато Эймонд, словно почувствовав, что Бринден невольно упомянул его в своих мыслях, наконец снова заговорил: — Ты бы переставал глазеть, а сходил, осмотрелся. Тебе тут вечность торчать, добро пожаловать. Бринден обернулся, чтобы ответить, но обнаружил, что Эймонд как будто растворился в воздухе — его просто не было нигде вокруг, а потому Бриндену ничего не оставалось, кроме как действительно продолжить осматриваться и, может быть, перекинуться с прочими «застрявшими» парой слов. Глядишь, и узнает, как отсюда выбраться и попасть куда-нибудь к себе, к Старым богам, у которых не было концепции преисподней, и всё сущее уходило туда, откуда вышло. Разговаривать с Мейгором Жестоким у Бриндена не было никакого желания. Вот если бы рядом с ним была королева Висенья, то к ней бы он ещё подошёл, а к Мейгору Таргариену у Бриндена не было ни одного вопроса. Родился, стал рыцарем, убил двоих племянников, шесть раз женился, достроил Красный замок и умер, порезавшись об Железный трон. Может быть, его и убили, но какая разница, если итогов правления это всё равно не изменит. Да и рядом с ним присутствовали личность и поинтереснее. Например, его кровный папаша. Который вроде как, никого из своих родственников не убивал, но Бринден всю жизнь был уверен в обратном: слишком уж рано ушёл из жизни король Визерис, которому бы ещё жить да жить, в идеале бы и сына пережить, чтобы после него на трон сразу взошёл Дейрон, и ему не пришлось бы разбираться с наследием Эйгона. Поэтому Бринден решительно прошёл (скорее, проковылял, потому что боль никуда не исчезла) мимо Мейгора, на что тот никак не отреагировал, сразу в сторону отца и первый с ним заговорил: — О, отец, добрый день. А я ведь как знал, что это ты убил короля Визериса. Король Эйгон IV благодушно засмеялся: — И тебе добрый день, сын. Сожалею о твоей кончине, всегда грустно, когда погибает твой ребёнок, но чего же ты так сразу с обиняков начинаешь? — Грустно! Да ты вряд ли помнишь, как меня зовут. — От чего же. Тебя зовут Бринден, так тебя нарекла при рождении моя дорогая Мисси, потому что ей хотелось, чтобы у тебя было традиционное имя её предков. Пусть Бринден хоть тысячу раз был заперт здесь с отцом навечно, это всё равно не значило, что у него было терпение выносить своего отца: — Ты не достоин упоминать матушку, особенно после того, как оставил её ради женщины помоложе и из Бракенов. А ещё ты до сих пор не оспорил моё утверждение о том, что ты убил своего отца. — К сожалению, это действительно правда, — Эйгон изобразил на своём лице как будто истинное раскаяние, — старик был слишком зануден и умен, с ним никакого житья бы было. Пришлось ему организовать долгожданный отдых — наверняка он где-то там воссоединился с моим дядей и бабкой, и всё у них хорошо. Жаль, только, что дед к ним не попал — вон, стоит недалеко, ругается с Эйгоном II. Бринден прищурился. Чуть поодаль, за Мейгором стояло два мужчины: один полнее и моложе, у которого вместо половины лица была плохо сросшаяся кожа, а второй худой и высокий, с мечом, который Бринден бы узнал из тысячи, на поясе. Вот, значит, он умер без Тёмной сестры, а Деймон с ней. Двойные стандарты преисподней. Или где он там может быть, учитывая, что в Преисподню, как и в Семерых, он не верил. Бринден пообещал себе ещё вернуться к Деймону, а пока продолжил диалог с отцом: — Поэтому ты отравил величайшего короля со времён Джейхейриса Миротворца. Чтобы иметь возможность трахаться с кем угодно, делать бесконечное количество бастардов, а ещё играть в войнушку с Дорном. Очень умно. — Ты и сам бастард, сын. Благодаря мне ты появился на свет и благодаря мне ты законный Таргариен. А Дорн никогда и не заслуживал ничего, кроме войны. Бринден почувствовал, как головная боль от потери глаза начинает сменяться болью от кипящей ярости. Бринден был зол на многих людей в своей жизни, но злее всего он был на своего отца. И слышала бы эти слова королева Мирия! — Я появился на свет благодаря моей Матушке, долгих ей лет жизни и спасибо, а не тебе. И я бы предпочёл не рождаться или не быть законным Таргариеном, если бы это значило спокойное правление для Дейрона и его сыновей. — Дейрон, Дейрон, с самого его рождения я только и слышал от отца про то, как он горд Дейроном, и какой из него толковый принц растёт! Зря ты думаешь, что он идеален. Такая же расчётливая змея, как и его дед, весь такой вежливый на людях, а на деле уже давно вьёт верёвки из своего окружения, и жена его, проклятая дорнийка, туда же, — Эйгон казался Бриндену похожим на злобную свинью, такую же толстую и розовую. Забить бы его, испечь с ним пироги и скормить собакам. Или сторонникам Блэкфайров. — Что-то я не вижу короля Визериса среди убийц родичей. Зато вижу тебя. Сам жил в грязи, не перекладывай эту грязь и на своих детей. У нас и так достаточно проблем, и все они — из-за тебя. — Эх, Бринден-Бринден, я ведь тебе в жизни ничего плохого не сделал, ну зачем ты так. Никому вообще плохого не сделал, отца отравил — ну так тоже дело благое, говорю же, отец с двадцати лет неустанно работал, может я и не травил его вовсе, он сам от усталости умер. Детей всех своих узаконил — так как лучше же хотел, порядочность проявить, драконья кровь всё-таки, — Эйгон закудахтал, словно курица. То свинья, то курица, что дальше? Нет, его определенно стоило извести на начинку для пирогов. — А над Дейроном зачем издевался? — Бринден уже начал этот разговор с папашей, и раз уж терять ему всё равно в буквальном смысле было нечего, он решил выжать из него всё. — Так я обоснованно! Он таким слабаком рос, как не мой сын, никакой храбрости, никакой удали, слабак и сопляк. В деда своей любовью к книжкам пошёл, ну право слово, я не виноват, что пошли слухи. Да и Нейрис меня никогда не любила… — Ты определись, ты деда травил или нет, Дейрон у тебя змея или слабак, и это не королева Нейрис тебя не любила, а ты её не любил. — …и с Дорном я воевать никогда не хотел, так получилось, они первые начали, — казалось, Эйгон его совсем не слышал, — а меч Деймону отдал — так он ему больше нужен был, Бринден, как ты, ты меня слышишь, и отца я не убивал, ты же не можешь быть сыном отцеубийцы, право слово, а Джейхейрис Миротворец сам кого хочешь убивал, ему бы здесь быть, вот ты думаешь Эйгона Некоронованного Мейгор убил, но нет, это… Поток слов отца стал совсем бессвязным, но в них Бриндену почудилось, будто это и не Эйгон вообще говорит, словно сквозь него проступало что-то, что тот никак не мог уловить. Ему не хотелось слишком сильно вслушиваться в чужие слова, кто знает, вдруг его разум тоже бы разжижился, подобно разуму Эйгона IV перед смертью, лучше было покинуть разговор, пока отец не залил его уши очередным свиным бредом. Бринден, насколько ему позволяло состояние, решительно зашагал мимо Эйгона IV в сторону Эйгона II и Деймона. Эйгон II, как и Мейгор, не обратил на него и внимания, а вот Деймон увидел его ещё издалека и как-то даже приветливо замахал рукой. Бринден невольно улыбнулся — хоть кто-то был рад его видеть. Бринден моргнул, Эйгон II исчез, и он остался один на один с Деймоном Таргариеном. — Здорово, правнук! — Здравствуйте, прадед. Бринден Риверс никогда не был поклонником Порочного Принца. Ему хотел подражать его тёзка, по нему, как по рыцарю, сохли лет в двенадцать-тринадцать сёстры, но Бринден поддерживал мнение Дейрона о том, что Деймон Таргариен был скорее головной болью, чем великим деятелем. И всё же эта «головная боль» был его прямым предком и личностью всяко приятнее и интереснее, чем его папаша или остальные родственнички-убийцы. Бриндена только смутило, что Деймон выглядел едва лет на тридцать пять, даже младше, но никак не на возраст своей смерти. Возможно, это было какое-то искажение, что, правда, не объясняло, почему у него даже в посмертии нет одного глаза и фамильного меча. И голова всё ещё раскалывалась. Кстати о мече. Отличная тема, чтобы начать разговор. — Вижу, вы здесь со своим мечом, — начал Бринден. — Отчего же мне быть без него? — Например, оттого, что ваш меч, который, по совместительству, и мой меч, был найден отдельно от вас в глазнице принца Эймонда. Вас же, наоборот, не нашли и вовсе. — Ну, ну, — Деймон добродушно засмеялся, — не завидуй ты так. С мечом — потому что с мечом. Ответ Деймона не ответил ни на один его вопрос, поэтому Бринден решил задать ещё один: — И вообще, а как вы умерли? Согласно некоторым свидетельствам, вы… — Я много чего. И много где. Самое главное сейчас не это, а то, что ты, Бринден, никак не можешь понять кое-чего важного. — Чего же? — только не он ещё будет запутывать Бриндена, ему хватило и краткого разговора с отцом. — Думай. — Что думать? Хватит меня путать. — Думай-думай, ты же умный, ты сам больше всего хвалишься, что ты знаешь и видишь куда больше остальных, — насмешливо продолжил Деймон. — Да откуда вы знаете, чем я хвалюсь? И вообще, я умер, мне очень больно, я просто хочу ответов на свои вопросы. — Оттуда и знаю. — Вы можете мне хоть что-то толковое сказать, что мне делать дальше, где все, надолго ли я вообще тут, и что это за место? — ДУМАЙ. И он подумал. Он очень мощно подумал. И всё вдруг встало на свои места: растворяющиеся и молчаливые родственники, странная выборка Таргариенов, полное отсутствие среди почётных убийц родственников Блэквудов, спутанная болтовня, похожая на поток сознания, Эйгона IV, внешность Деймона как с парадного портрета в галерее Великого чертога, боль, которая не уходила, несмотря на то, что он, вроде как, умер… И Бринден воскликнул: — Я не умер! Вы все мне мерещитесь! Я жив! Внезапно смутные силуэты за ними и голоса исчезли. Деймон радостно захлопал в ладоши: — Поздравляю, парень! Не зря я был в тебе уверен. Ты действительно вполне себе жив, а мы все лишь проекция твоего подсознания, смешение того факта, что тебе теперь всю жизнь жить с клеймом братоубийцы и простого горячечного бреда, который потихоньку тебя отпускает. — Прое… кциа чего? — Древневалирийский, не обращай внимания. В общем, я тоже ненастоящий, вот умора. Здесь только ты реален, — Деймон подошёл ближе к Бриндену и положил ему руку на плечо, — а потому тебе пора просыпаться. Твой разум сам помог себе выкарабкаться из бессознательного состояния, да и правильно. Рано тебе с мертвецами общаться, даже во сне, ты в мире живых надолго и дел у тебя ещё ой как много. — Надолго? Насколько надолго? — Проживёшь и узнаешь, — с этими словами Деймон щёлкнул Бриндена по лбу, и тот снова провалился в темноту. Бринден снова понял, что лежит, только на этот раз не на полу, а на чём-то мягком. На нормальной кровати. Боль никуда не исчезла, только стала как будто конкретнее, перетекла из всей головы влево, на место отсутствующего глаза. Бринден разлепил целый глаз. В очертаниях потолка и стен угадывалась его комната, а ещё он чувствовал чьё-то присутствие в комнате. Он попытался приподняться и повертеть головой, после чего увидел сидящую справа от него в кресле у кровати Ширу, слегка задремавшую. От шороха его движений она проснулась, и, не дав ей даже ничего сказать, Бринден уставился на неё и произнёс: — Шира, ты не поверишь, что мне приснилось.