Вернуть забытые закаты

Я хочу твою фамилию. Ты же знаешь, что она Идеально подходит к моему имени.

Кэтрин поставила стакан с водой на кухонный стол и посмотрела в окно: на небе блестели белые, желтые и красные огни, медленно падал снег, а во дворе напротив стоял большой снеговик. Наверное, его собирали всей семьей. Она усмехнулась. Только у нее какое-то странное, непонятное, не такое как раньше, будет Рождество. Оно наступит через час, и Гарри совсем недавно бегал со счастливой улыбкой по всему дому, пытаясь угадать, что ему подарят родители. Родители. Черт, она не понимала. Почему этот ребенок назвал ее своей мамой? Она всегда старалась продумывать свои решения и действия наперед, чтобы не допустить ошибку. И то, как ребенок просто так, сразу, решил, что она — его мама, так просто понять она не могла. Почему она во второй раз не начала отрицать? Почему пошла следом? Почему приемный отец этого ребенка не возразил? Собственно, последний ее вопрос в последние два дня волновал больше всего. Это было непривычно — жить в одном доме с Элайджей Майклсоном, не общаться с ним, не видеть угроз для своей жизни и слышать, что его приемный сын, называет тебя своей мамой. Это было невозможно. Порой ей казалось, что это был лишь какой-то странный сон, не более, но каждый такой раз она понимала, что все это — реальность, и от этого было одновременно и радостно, и ужасно. Вздохнув, она повернулась и направилась на выход из гостиной, и в тот момент как раз Элайджа вышел из коридора. Оба столкнулись, и Элайджа выронил стакан с виски. Стакан разбился, осколки разнеслись по полу, но оба вампира синхронно прислушались к дыханию наверху — разбудило ли это Гарри. Однако, ребенок продолжал спать, и тогда им обоим пришлось посмотреть друг на друга. Катерине захотелось сбежать. Только в этот раз она не могла не признать, что сбежать ей хочется не из-за страха смерти, а из-за боли внутри. Как же ей хотелось сейчас хотя бы прикоснуться к его щеке, увидеть в темных глазах ту любовь, которая горела в каждом его взгляде на нее пятьсот лет назад, отчего девушка каждый раз задыхалась от нехватки воздуха. Ее настоящая первая любовь оказалась настолько сильной, что она так и не смогла от нее избавиться. Элайдже хотелось понять, почему она все еще здесь. Почему до сих пор не предприняла никаких действий против него, почему не сбежала и почему не вырвала свою ладонь из рук его сына. Что она здесь делает? С каждой минутой, которую она проводит с ним в одном доме, желание ее поцеловать становилось все сильнее. Его самая сильная любовь. Он не смог полюбить другую так же сильно, как ее. Не мог хотеть семьи с другими, потому что так и не смог ее забыть. Он помнил влечение к Татии, копии Кэтрин, но даже тогда не испытывал таких сильных чувств. Татия была спокойной, постоянно играла в свою игру, завлекая в свои сети парней. Кэтрин же была воплощением дерзости и огня. Она сжигала все на своем пути, даже если это были ее собственные чувства. Кэтрин была соткана из противоречий, которые только и делали, что влекли его к ней. Он уже перестал считать, сколько раз ему хотелось резко прижать ее к себе, сильно обнять и не отпускать. Сколько уже раз он за эти пару дней останавливал себя от того, чтобы не разорвать эти платья, которые она надевала? — Отойди, — нарушила тишину Кэтрин. Элайджа молча обошел ее и двинулся к стеклянному шкафу с книгами. Кэтрин сделала шаг к выходу в коридор, но потом резко развернулась и не выдержала: — Да какого черта происходит? — больше всего ее сейчас выбесило то, что он просто прошел мимо, ничего не сказав. — Меня это тоже очень сильно интересует, Катерина, — ответил Элайджа спокойным тоном, когда ему впервые хотелось не сдержаться и выплеснуть все эмоции. — Не называй меня так. — Это твое имя, как мне еще тебя называть? — спокойный тон вампира выводил ее еще больше. — Мое имя — Кэтрин! — крикнула вампирша и, взяв первое, что попалось ей под руку, а именно хрустальную вазу, кинула ее в Майклсона. — Твое имя — Катерина. — он легко уклонился, и ваза с треском разбилась об экран телевизора, разбивая следом и сам экран. — Прекрати. — Сразу, как только ты мне объяснишь! — Объясню что? — Почему ты меня не убил? — Почему ты все еще не сбежала? — То есть ты поэтому меня не убил? Потому что я не сбежала? — Что за бред ты сейчас сказала? За перепалкой оба не заметили, как подошли близко друг к другу. Вдохнув воздух, Элайджа почувствовал запах лимона с корицей — духи Кэтрин, а сама девушка уловила нотки леса. Они не опускали глаз, продолжали буравить друг друга взглядом. А часы на стене отсчитывали секунды, за которые вампиры отчаянно пытались обмануть самих себя, убедить себя в том, что давно разлюбили, что больше ничего не чувствуют. — Я тебя ненавижу, — прорычала девушка и со злостью толкнула вампира в шкаф. Невинные дверцы шкафа не выдержали и начали трескаться, в конце концов разлетевшись на осколки, как некогда стакан с вазой. — Я безумно тебя ненавижу! Какого черта ты появился в моей жизни?! Как ты посмел в ней появиться? Зачем ты появился? Ты хоть знаешь, что ты со мной сделал? Я влюбилась в тебя! Я позволила себе влюбиться в тебя и разрушила всю свою жизнь! — Все сказала? — Элайджа откинул руки Кэтрин со своей груди, отчего она сделала несколько шагов назад, а он, наоборот, начал приближаться. — Думаешь, ты одна пострадала? Думаешь, мне было так легко принять тот факт, что я потерял из-за тебя голову? Думаешь, легко было выбрать между тобой и семьей? Думаешь, я не хотел, чтобы ты была частью этой семьи?! — Ах, частью семьи?! — следующим в первородного вампира полетел пульт от телевизора, который попал в хрустальную люстру под потолком. — Какой семьи, Элайджа? Той самой, член которой твой сумасшедший брат, убивающий все, что движется? — Кто бы говорил! — Элайджа в который раз задался вопросом, как этой девушке удается каждый раз выводить его на эмоции и с треском ломать спокойную маску. — Напомни, сколько людей у тебя на счету? — С первородным гибридом я явно не сравнюсь, не дотягиваю. А вот ты, — Кэтрин подошла снова близко и вытянула указательный палец. — Скольких убил ты? Скольких, Элайджа? Так что не надо мне говорить о моем счете, когда на твоем в миллион раз больше. — Ты первая начала говорить об убийствах! — Какая разница?! Они снова стояли близко. В душе каждого из них разгорался огонь, становясь все сильнее, захватывая все мысли. Они желали увидеть в глазах друг друга ненависть, злость, обиду, но вместо этого четко видели яркие и теплые чувства, скрытые под ненастоящей яростью. Еще больше раздражаясь из-за того, что это правда, Пирс попыталась снова оттолкнуть от себя вампира, но Элайджа перехватил ее за запястья, и в итоге они оказались прижатыми друг к другу. Кэтрин не выдержала. Она выдохнула, сдаваясь собственным чувствам, которые начали захватывать ее тело, и сердце само забилось в определенном ритме, раскрывая правду. Элайджа его услышал. Он его помнил. Точно такой же ритм он вспоминал слишком часто, чтобы забыть. Этот ритм отбивало сердце Катерины Петровой в те вечера, когда они проводили время вместе. Когда они не скрывали свои чувства. И Элайджа тоже не выдержал. Отпустив ее руки, он с силой сжал ее плечи и прижал к стенке, толкнув. Кэтрин расширила глаза и положила собственные ладони на его плечи. С глаз Элайджи исчезли ярость и холод, теперь в них отражался такой спектр эмоций, что у вампирши подкосились ноги, и она, наверное, бы упала, но хватка у первородного вампира была крепкой, и она оставалась прижатой к стенке гостиной. — Катерина, — прошептал Элайджа. — Милорд, — также тихо прошептала Петрова. И в этот миг оба наконец поняли — смысла обманывать себя уже нет. Любовь, родившаяся пятьсот лет назад, страсть, которую невозможно было забыть, желание, горящее в их сердцах, снова захватили их разум, стирая все поставленные границы. Губы Элайджи захватили ее настолько быстро и настолько знакомо, что сил сдерживаться больше не было. С жадностью отвечая на поцелуй, она словно вдыхала новый глоток воздуха, после того как не дышала очень много лет. Чувствуя вкус ее губ, Элайджа внезапно осознал, почему в последние пятьсот лет любил пить виски с лаймом — ее губы были со вкусом этого цитруса, с одной стороны, кислый, отталкивающий от себя, а с другой — сладкий как мед, дарящий наслаждение. Катерина схватилась за воротник его пиджака, с силой сжимая твердую ткань и вдыхая сильнее аромат хвойного леса, все ее чувства обострились в один момент, и теперь каждый вдох, каждое движение ощущалось сильнее, ярче. Темный взгляд глаз завораживал, притягивал к себе, и она осознала, что больше не сможет без него. Она держалась пятьсот лет, но теперь забыть будет невозможно. Он же тонул в серых глазах, в любимый серых глазах, которые искал на лицах прохожих полвека. Всю душу древнего вампира наполняло тепло и осознание правильности. Казалось, что нет ничего вернее, чем целовать ее, ощущать, как бьется мертвое сердце вампирши, слышать ее дыхание. Майклсон все сильнее сжимал ее плечи, но она в ответ только сильнее сжимала ткань пиджака, даже не думая вырываться. Элайджа видел в ее глазах то, о чем мечтал — ответные чувства. Она его не забыла, так же, как и он ее, и теперь они оба об этом знали. Это было точкой невозврата. Вдруг она его оттолкнула и резко сдернула пиджак с его плеч, отчего Элайджа только ухмыльнулся и, схватив ее за запястья, снова поцеловал. Теряясь в поцелуе, никто из них не заметил, как следом за пиджаком полетел галстук, потом рубашка, ее платье. — Издеваешься? — спросил Элайджа, увидев ее черное ажурное белье, которое практически ничего не скрывало, а только давало больше пищи для воображения. Катерина ухмыльнулась и начала медленно отходить назад, призывая его идти за собой. Однако Элайджа больше не хотел играть в игры, и резко догнал. Оба оказались рядом с дубовым столом, и девушка легко на него запрыгнула, чувствуя мужские руки, скользящие по ее почти обнаженному телу. Казалось, его ладони должны были быть холодными, как лед, но вопреки всему здравому смыслу и законам физики, они были горячими, как огонь. Его пальцы медленно скользили по обнаженными бедрам, вызывая мурашки и стоны девушки, разлетающиеся по всей комнате. Его правая рука заскользила по спине и, найдя застежку бюстгальтера, мастерски расстегнула ее с первого раза. Брительки сами спустились вниз, открывая ему вид на второго размера грудь с набухшими сосками от возбуждения. Не отводя от нее взгляда, мужские ладони обхватили обе груди, слегка сжимая. Кэтрин облизала вмиг обсохшие губы и подняла ногу вверх, дотрагиваясь коленом до его полового органа. Глаза Элайджи вспыхнули, и из его груди вырвался полустон-полурык, отчего Кэтрин только сильнее улыбнулась. — Что, настолько часто практиковался? — саркастически спросила Катерина, не в силах не прокомментировать настолько быстрое растегивание бюстгальтера, в отличие от других ее любовников, которые иногда не могли растегнуть его в течении целой минуты, вызывая у вампирши смех. — Лучше заткнись, — ответил Элайджа, откидывая ее волосы и целуя в шею, прикусывая мягкую кожу. Подойдя губами к мочке ее уха, он продолжил. — Иначе я вспомню, сколько любовников было у тебя. — И сколько же? — Катерина резко вскрикнула, когда он прикусил ее за мочку уха. Она облизнула губы языком, в серых глазах заиграли веселые искры, и Элайджа ухмыльнулся, ласково проведя указательным пальцем по ее плечу. Посмотрев ей в глаза, он взял ее руки в свои и притянул к лицу. — Двадцать три, — ответил вампир и резко отпустил ее запястья, откидывая ее саму на столешницу. Петрова удивленно ахнула, сама не зная из-за чего: из-за резкой смены положения, или все-таки из-за того, что он знал, сколько любовников у нее было на самом деле. Неужели он считал? Как он вообще узнал их точное число? Но долго размышлять на эту тему она не смогла, следом за ее лифчиком и его брюками, на пол приземлились последние элементы их одежды, и теперь она полностью обнаженная полулежала на столе, а вампир смотрел на нее с таким желанием, что она снова забыла, как дышать. Как и пятьсот лет назад. Не торопя события, он невесомо прикасался к ее бедрам, не прерывая зрительный контакт. Катерина прерывисто дышала, чувствуя, как жар с нижней части живота разрастался, достигая до пальцев ног и головы. Мурашки по коже бегали каждый раз, когда его темный взгляд пересекался с ее серым. Тихий стон пронесся по гостиной, когда его пальцы прикоснулись к внутренней стороне бедер. Она сжала пальцы рук в кулак. Эта неторопливость сводила ее с ума, раздражала и нравилась одновременно. — Тише, — Элайджа наклонился к ней ближе, целуя ее в висок. — Не разбуди сына. Он не сказал «моего сына», отчего Катерина еще быстрее начала терять контроль. Она схватилась за его плечи, вонзая ногти в кожу, но вампир даже не поморщился и в ответ с силой сжал ее за талию. Вампирша чувствовала его возбуждение и была уверена, что он чувствует ее, отчего еще сильнее хотелось почувствовать его внутри. От воспоминаний какой с ним секс, Петрова возбудилась еще сильнее, не выдерживая. — Твою мать, Элайджа, — вырвалось с ее губ. — Войди уже. — О, нет, я еще не насладился этим зрелищем. — За что ты мне мстишь?! — мучительно простонала Катерина, когда он снова поцеловал ее шею, на этот раз сильнее прикусывая и еще сильнее сжимая за талию. Его губы начали спускаться вниз, оставляя дорожки из красных укусов, которые грозились превратиться в темно-синие, а потом исчезнуть на белоснежной коже вампирши. Она обвила ногами его за пояс, сжимая от напряжения пальцы ног и закусывая губы. Наконец его пальцы спустились вниз в талии, достигая клитора, и один из них безпроблемно проник внутрь. Кэтрин застонала, сжимая сильнее ладони на его плечах, и зажмурила глаза, когда к первому пальцу добавился второй. Мягкие и нежные движения внутри нее распаляли еще сильнее, заставляя хотеть большего. — За двадцать три, — ответил ей в ухо вампир, и резко вытащил пальцы, чтобы войти внутрь, вырывая из нее тихий крик с его именем. Катерина уже ничего не могла ему ответить. Чувствуя его жесткую хватку и движения внутри, она глубоко царапала его спину, оставляя на коже вампира красные следы, которые быстро заживали. Его руки снова вернулись на ее талию, сильно сжимая, а губы целовали за шею и грудь. Дикая страсть завладела их душами, каждый толчок внутри Катерина ощущала всеми нервными окончаниями, и с каждый разом ее тело напрягалось все сильнее. Она снова не сдержалась и тихо застонала, когда Элайджа оттянул ее голову за волосы назад, слизнув каплю крови на губе, из-за того, что она ее все-таки прокусила, и завладевая ее губами. Петрова сильнее вонзила ногти в его мягкую кожу на спине, зная, что это заводит его еще сильнее, и сразу же почувствовала укус на собственных губах. Откинув голову еще сильнее, она позволила ему целовать ее в шею. Элайджа вспомнил вкус ее крови — черный шоколад с корицей. Невероятное сочетание, которое он запомнил навсегда. В их первый раз пятьсот лет назад он не смог сдержаться и укусил, почувствовав этот неповторимый вкус. После ему пришлось стереть это воспоминание с помощью внушения, однако он знал, сейчас она вспомнила тот же самый момент. После обращения в вампира, все стертые когда-то воспоминания возвращаются. — Элайджа… — в уже очередной раз простонала его имя девушка, чувствуя, как уже готова взорваться. Ее зрачки закатились, она еще раз облизнула губы, слегка перемазанные в крови, кончая. Элайджа кончил практически сразу следом, но оба остались в том же положении на столе, смотря друг другу в глаза и не разговаривая, пока не услышали тихий скрип. Когда Элайджа ее отпустил, и Катерина спрыгнула со стола на пол, то вампиры заметили, что три ножки стола качаются. — Ты мог помягче? — спросила Петрова, ладонью указывая на поломку. — Хочешь, чтобы я был помягче? — припобнял бровь Элайджа, и вампирша одарила его скептичеким взглядом. Катерина ударила его по плечу кулаком, на что вампир и бровью не повел. От дальнейшего разговора их прервал треск со стороны телевизора, который через секунду упал с полки, на которой стоял, на пол, разбившись. — Э, это не мы. — Да, это не мы, — согласился Элайджа. — Это твоя ваза. — В следующий раз мы занимаемся сексом в доме только в спальне и на кровати, — решила Катерина. А потом закрыла глаза, поняв, что в принципе следующего раза может не быть — да, они почувствовали страсть друг друга, но никто не произнес вслух заветных слов, никто официально не вернул их отношения. С чего она вообще решила, что будет какое-то продолжение? Но додумать мысль ей не дали сильные руки, которые обвили ее талию, и тихий голос: — Как скажешь. Катерина не успела понять, как быстро они оказались в спальне Элайджи, где вампир кинул ее на кровать и навис над ней. Казалось, она только-только кончила, но когда Майклсон снова прикусил нежную кожу на ее шее и прикоснулся пальцами к внутренней стороне бедер, ее тело снова задрожало от возбуждения и понимания — он помнил ее эрогенные зоны. — Напомни потом убраться в гостиной, чтобы Гарри не заметил, — тихо прошептал вампир. — Напомни потом попросить ведьму поставить звукоизолирующее заклинание на эту комнату, — ответила вампирша, понимая, что не сможет всегда сдерживаться, и однажды все-таки закричит, будя ребенка, которому они вряд ли будут объяснять, чем занимались. Элайджа усмехнулся, целуя ее в уголок губ. Девушка закрыла глаза, облизнув губы, после чего сама потянулась за поцелуем, закидывая одну ногу на него и оттягивая черные волосы. В ответ она почувствовала, как одна рука Элайджи сжимает ее бедро, а вторая рисует невидимые узоры на коже. — Выходи за меня, — внезапно прервав их поцелуй, сказал Элайджа. — Что? — опешила Петрова, резко открывая глаза, и даже попыталась сесть, но ей это не позволили. — А как же… — Катерина, — перебил ее Майклсон, качая головой. — Выходи за меня. Не веря своим ушам, она приоткрыла рот и уставилась на вампира самым ошеломленным взглядом, который он когда-либо видел. Петрова почувствовала, как внутри ее груди сердце, не стучавшее много столетий, сделало кульбит. Кровь еще быстрее побежала по венам. Она была вампиром, но настолько сильные чувства, которые испытывали оба, были способны не только заставить сердце биться. Она почувствовала, что жива. В уголках глаз появились слезы, когда в его глазах она видела решительность, свойственную ему. Он говорил всерьез, предлагая ей выйти за него, стать его женой и связать их судьбы, забывая о прошлом. Еще неделю назад, если бы кто-то ей сказал, что у нее будет секс с Элайджей Майклсоном, единственным, кого она любила по-настоящему, что его чувства к ней все еще живы и что он сделает ей предложение, а в соседней комнате будет спать их приемный сын, она бы не просто не поверила, она решила бы, что человек спятил, после чего, наверное, свернула бы ему шею, а потом напивалась в одиночестве из-за того, что только и могла, что мечтать о таком развитии. Однако, это правда. Это действительно правда, и мечты стали реальностью в рожденственскую ночь. — Я согласна. Это было странное, непонятное, не такое как раньше Рождество, но оно было одним из самых счастливых в их жизни.