Моё солнце

Он был ярким, как рассветное солнце, только что выползшее из-за дымчатого горизонта, когда аль-Хайтам впервые увидел его. Его золотые волосы, украшенные переливающимся всеми цветами радуги пером, легко перебирал слабый свежий ветерок. Он смеялся над чем-то в компании других студентов Академии, и пышные ресницы трепетали на прикрытых веках. От него будто расходились волны света, так прекрасен он был в момент своего счастья. Отсмеявшись, он открыл глаза. Алые, как рубины, они были так же красны, как приоткрытые в остаточной улыбке губы. Аль-Хайтам не знал его имени, не знал, кто он, но в этот момент тот юноша стал для него ослепляющей вспышкой среди серых однотипных будней. Вместе с группой студентов он быстро скрылся за изломом вымощенной тропинки. Аль-Хайтам почти прижался лицом к оконному стеклу, до последней секунды желая видеть его. Он был как солнце, подумал аль-Хайтам, когда впервые увидел его. Он был солнцем Кшахревара, когда аль-Хайтам узнал его имя. Конечно, как же не узнать? Вся академия перевернулась с ног на голову, распуская слухи о гениальности научно-исследовательской работы, которую в скором времени должен был представить Кавех. Он всегда был популярен за счёт своего гипнотизирующего обаяния, но выпускался с большим шумом не только из-за востребованности среди студентов. Его научные заслуги зарекомендовали его как юное дарование, надежду искусства архитектуры в Сумеру. В отличие от аль-Хайтама, который даже со всеми своими знаниями не смог заполучить и толику подобного внимания. Младше на год, он ещё не успел обратить на себя интерес мудрецов исследованиями. А другие студенты Хараватата тем более не интересовались странным, нелюдимым и занудным юношей. А Кавех сиял ярче всех звезд. Прогуливаясь по садам вокруг академии – всегда в большой компании – он улыбался так, что в глазах начинало жечь. Его публичные выступления, из которых аль-Хайтам не пропустил ни одного, каждый раз заслуженно срывали громкие восхищения аудитории. Когда Кавех с размахом отмечал свой выпуск из академии, аль-Хайтам искренне верил, что видит рождение сверхновой. Он был солнцем архитектурного искусства Сумеру, когда аль-Хайтам заговорил с ним. В первый раз, когда Кавех пришёл в Академию просить о финансировании его нового проекта. Молодой секретарь, увидев документ о прошении, не мог не сделать все, чтобы оно было одобрено мудрецами. И через несколько месяцев, прогуливаясь по улицам, он увидел величайшей красоты дом, похожий на сказочный замок. Он состоял будто бы весь из витражного стекла, который отражал на плитку мостовой цветные пятна. Подняв взгляд, он увидел перед собой Кавеха, на лице которого плясали цветные отблески. Он улыбнулся аль-Хайтаму, и юноше показалось, что он тотчас сгорит, недопустимо близко подобравшись к солнцу. Он был мутным отсветом себя самого, когда аль-Хайтам увидел его душу. Много воды утекло между ними, и встречи лицом к лицу перестали вызывать благоговейный трепет, вместо этого отдаваясь глухим раздражением в висках. Возвращаясь домой в неожиданно начавшийся ливень, он не думал застать Кавеха, сидящим на скамейке перед его домом с пустым взглядом. Разорившийся, потерявший всё: статус, деньги, крышу над головой, круг общения, он казался не своевременно погасшей звездой на небе Сумеру. Не заслуженно отброшенный самоцвет, два рубина его глаз хранили в себе лишь память о былом сиянии. Или это были спрятанные дождём в себе слезы. Аль-Хайтам почувствовал, как разгорается под рёбрами огонь копившегося напряжения, впитавшего в себя все эмоции разом. Всё, что когда либо чувствовал юноша к Кавеху, от злобы до восхищения, свернулось где-то под сердцем в клубок пламени, готовый в любую минуту взорваться и похоронить под осколками рёбер их обоих. Аль-Хайтам думал, что обязательно обожжётся, как мотылёк, поверивший опасному свету лампады, когда протянул Кавеху руку, уводя за собой в тёплый дом. Он был солнцем его жизни, когда аль-Хайтам влюбился в него. Каждый новый день, встреченный вместе с ожившим светом в человеческом теле, дарил аль-Хайтаму то, что он никогда не надеялся испытать. Кавех разжег в буднях секретаря настоящий пожар, охвативший каждый уголок леса, росшего в душе мужчины. Рутинная серость растаяла утренним туманом под лучами самой яркой звезды, сияющей больше всех лишь для аль-Хайтама. Приминая головой подушку и наблюдая за блеском глаз напротив себя в свете луны, аль-Хайтам думал, какое зарево ослепит его следущий день. Он был солнцем его сердца, когда полюбил аль-Хайтама в ответ. В тот день все звёзды упали с небес, уступая место самому яркому созвездию во всем Сумеру. Крепко удерживая в своих руках Кавеха, стоя под самым сильным метеоритным дождём в нынешнем веке, аль-Хайтам думал, что никогда не собъется с пути, пока путь ему освещает его путеводная звезда.