Fascinating New Thing

"I'm surprised that you've never been told before That you're lovely And you're perfect And that somebody wants you" Semisonic, "F.N.T."

Клубы едкого дыма заменяли облака на ночном небе. Черная зáвесь поднималась плотным столбом к глубокой сини, и казалось, что этот выброс, зависший в воздухе, постоянно изменяющийся и движущийся зловещей тенью, пахнущий гарью и роняющий вниз пепел, принадлежит вулканическому извержению. Тяжелые балки охваченного огнем здания оторвались от уничтоженной пламенем опоры и с громким треском ударились о сгорающий пол. Слышались негромкие голоса. Вот семьи, которым принадлежали догорающие комнаты, обреченно смотрят на то, что некогда было для них домом. Стайки случайных прохожих наблюдали за разрушительным торжеством стихии, как завороженные: языки пламени, поедающие все на своем пути, увлекали и пугали их одновременно. Водяные столбы сильно и шумно врезались в пламя, заставляли его агонически воинственно шипеть и гаснуть. Майлз, прищурившись, смотрел перед собой, туда, где небо смешивалось с гарью. Горло раздирало, хотелось залезть внутрь него и расцарапать в кровь, но все, что он был в силах сделать: лишь немощно и надрывно кашлять. Защитную каску, всю в копоти и пепле, сняли со взмокшей головы и вернули в машину пожарной службы. Кейн слышал шипение пламени, ворчание водяного потока в рукаве и голоса, треск ломающейся конструкции. Ему было все равно: легкие Майлза ощутимо болели, тупая боль в затылке отнимала способность соображать, а что стало с его бедром и позвоночником - страшно представить. На смену упорного игнорирования боли пришло уплывающее во тьму сознание; тело отказывалось двигаться, а голова, казалось, медленно погружалась в теплую воду. Последнее, что ощутил Майлз, это то, как носилки, на которые погрузили его тяжелое, обмякшее, заключённое в экипировку тело, поднялись над землей и двинулись в сторону машины скорой, разбрасывающей нелепые цветастые блики мигающей фары на крыше вокруг себя. Майлз был убежден, что непременно умрет. Его гибель была бы гибелью героя, но смерть остается смертью - страшной и беспощадной. Ни слезы, ни посмертная награда не позволили бы Кейну вновь увидеть солнце или ощутить мокрую прохладу моря в знойный июльский день; его тело погрузили бы в темный ящик сомнительной формы и опустили под землю - вот и весь конец героя. Мужчина-инвалид, которого он вытащил из огня в тот день, пожил бы в ощущении эйфорической благодарности, а потом и вовсе забыл бы о том, кому обязан жизнью. Обязан жизнью... Майлз с профессиональным равнодушием находил догорающие трупы и лез туда, куда ни один здравомыслящий человек ни за что не согласился бы идти. Игра с огнем на его работе равнялась игре с жизнью, в которой чужую жизнь Кейн обязан был ценить больше, чем собственную. Смерть мало страшила Майлза. Ему было некуда возвращаться, его никто не ждал, его грубые черты лица не ласкали преданным взглядом по вечерам, а утром не провожали на опасную работу. Бог, если бы он существовал в мире Кейна, еще не услышал ни одной молитвы, с любовью и трепетом произносимой кем-то за него, одинокого волка-грешника и ангела-хранителя в одном лице. Майлз проводил свободное время в компании вина весьма посредственного качества вина и гитары - юношеской страсти, которая помогала ему держаться на плаву. Майлз не ходил на свидания - профессия пожарного и страшный ожог на шее, переходящий к углу челюсти, ужасали девиц. Модные сайты знакомств казались глупостью и фальшью - все равно, что оценивать химеру. Сейчас он открыл заболевшие от яркого белого света глаза. Взгляд ткнулся в белый потолок, бестолково обвел без единой трещины поверхность, пока не зацепился за прямоугольную лампу в неуютном прозрачном пенале - значит, больница. Тело не слушалось, только руки соглашались подчиняться. Кейн подтянулся на локтях, перевязанной головой опираясь на холодную больничную стену, и смог осмотреться по-настоящему. Пространством двухместной палаты располагал только Майлз, но он был не один: взгляд скользнул по субъекту, который сидел, сложив руки на груди, на неудобном, жестком больничном стуле. Его тело поддерживала спинка из чудовищно формальных металлических прутьев и стена. Человек ухищрялся спать в таких условиях, свесив голову к плечу. Невнятный шорох отвратительно белого стерильного одеяла заставил человека встрепенуться, открыть зеленоватые глаза и вернуть в них строгую осмысленность. Он незамедлительно взглянул на Кейна. О, что это был за взгляд... - Вы красивый, - прозвучало в тишине палаты. Во-первых, Майлз понял, что нашел себе достойного противника в соревновании «У кого больше тени под глазами». Во-вторых, он переоценил свою собственную знойность и привлекательность и решил, что даже с перебинтованной башкой и обнаружившимся гипсом на ноге во флирте ему нет равных. В-третьих - несмотря на уставший вид мужчины в белом халате, его привлекательность и едва ли пробивающаяся сквозь пропахшую медикаментами ткань таинственная сексуальность цепляли. Кейн хотел списать это на чрезмерную радость от сохраненной жизни и долгое отсутствие партнёра, но нет - его лечащий врач пробуждал нечто скорее в области сердца, чем в области живота. Колец на пальцах не оказалось - свободен от уз брака. Майлз про себя порадовался наблюдению, как будто это единственное, что помешает им быть вместе. На рабочем бейдже, сжимающем ткань кармана халата маленькой прищепкой, темнело отпечатанное: «Alexander Turner». Имена греческого происхождения казались Майлзу благозвучными: они всегда значили что-то возвышенное и благородное. «Защитник людей». Его собственное латинское обозначало «солдат», словом, Майлз был наречён безвольным дурачком, обязанным выполнять приказы и пытаться быть полезным. Может, поэтому он широко и смело шагал навстречу пламени, ведь так нужно. «Защитник», услышав неожиданный комплимент, посмотрел на него так, словно тот ударился головой, чего действительность не отрицала - легкое сотрясение присутствовало. - Как вы себя чувствуете? - собранно поинтересовался Александр, несколько смущенный тем, что его застали спящим и беззащитным. - Чудесно, - ляпнул Кейн и запоздало подумал о том, что от него требуется описание полной симптоматики. Причина его растерянности была очевидна: так скоропалительно и нелепо Майлз не влюблялся еще никогда. Во времена, в которые человек чудом избегает смерти, он странным образом начинает придавать сохранённой жизни большее значение. Дает себе клятву жить в полную силу и успеть полюбоваться всеми оттенками разнообразия жизни. У пожарных, должно быть, иное воззрение, но Кейн - человек. Его топила сентиментальная благодарность к Провидению за то, что он способен дышать, смотреть, как солнце отпечатывается на стенах и на щеке доктора Тернера. Еще Майлз осознал, что очень хочет полюбить. И чтобы его полюбили крепко, искренне и навсегда. Тогда появится мотивация не дать огню поглотить себя ради кого-то, хотя такие, как Кейн, обладают профессиональной удачей. Он думал, что сойдет с ума, пока доктор проводит осмотр. Перед ним в палате возник более опытный (Кейн судил по расползшейся по волосам серебристой седине) доктор и в наставническом экзаменационном формате стал руководить процессом, обрушивая резкие нотки менторского тона на слух. Одеяло Майлза откинули, и незащищенной кожи прохладно коснулся воздух, а затем и пальцы доктора, чутко ощупывающие его. Черт возьми, телосложение Кейна было неплохим, оно могло похвалиться сильными тугими мускулами - результатом физподготовки и занятий в зале. И заметным ожогом от шеи к углу челюсти. Когда пальцы в пахнущих чем-то сладким и одновременно отдающим латексной остротой перчатках с тальком внутри осторожно коснулись области рядом с уродливой отметиной, оставленной пламенем, пожарный подавил желание оттолкнуть чужую руку. Поморщился. Доктор Тернер заметил промелькнувшую неприязнь и убрал пальцы. Дверь снова распахнулась, впуская холод, тянущийся ледяной струей из открытых в коридоре окон, вместе с ним вошел медбрат с каталкой; он вместе с Александром помог Майлзу перебраться на нее и повез в неизвестном направлении. Спиной он чувствовал перекатывание колес по жесткому полу, но все ощущения компенсировал сосредоточенный вид разбуженного доктора. Кейн разглядывал его, не скрываясь (мысль о том, что жизнь могла закончится еще вчера, толкала на необдуманные поступки), а тот лишь раз бросил молниеносный взгляд на лежащего мужчину и больше ни разу не посмотрел на него - смутился столь пристального внимания. После томографа и других сложных аппаратов, в том числе для проверки глазного давления (Майлз, находящийся в некотором нервном расстройстве, пытался не заржать, когда представил, как аппарат невесомо бьет его склеру шариком на конце, сравнивая это действо с симулятором противника в перчатке для бокса, и вместе с тем чувствовал умирание собственного мозга от глупости), Александр спросил у Майлза о его самочувствии. Пациент выбирал между «лучше, когда вы рядом» и «ваше присутствие благотворно для него», но адекватность перевесила. Доктор получил лаконичное кейново «нормально», с видимым облегчением стянул с красивых тонких рук желтоватые перчатки и быстро сбросил халат, помогая ему сползти рвано-круговыми движениями плеч. Теперь Майлз ощущал сексуальность явственнее: достоинство стройных бедер не умаляли даже свободные брюки, а к статному торсу плотно жалась черная водолазка. Кейн дошел своим умом: судьба оставила его в живых только для того, чтобы он умер прямо сейчас. - Мистер Кейн, ночью в клинике работает дежурный врач, так что если ваше состояние ухудшится, обращайтесь к нему, - предупредил Алекс, украдкой поглядывая на пациента. - Может, будем называть друг друга по имени? - Кейна формальность с «мистерами» и «господинами» не устраивала, особенно в отношении невообразимо притягательного доктора. Уже взявшийся за дверную ручку Алекс обернулся к пациенту и с неуловимой насмешкой вскинул брови. - До свидания, мистер Кейн, - с нарочитой будничностью произнес доктор Тернер, как бы специально посылая пожарному шпильку. Третья шпилька вонзилась в грудь Майлза, когда врач легко и невинно улыбнулся ему перед тем, как покинуть палату. Кейн почувствовал себя девятилеткой, стоящим у доски перед смешливыми одноклассниками и язвой-учительницей. Но в этот раз ему понравилось. На следующий день Майлз проснулся поздно. Настенные часы в жутко формальной идеально круглой пластиковой оправе показывали полдень. Стоило пациенту подумать о том, что никому до него нет дела даже в клинике, как дверь распахнулась, и в дверном проеме показалась фигура в безукоризненно отглаженном белом халата. Майлз испытал легкое разочарование, когда обнаружил, что доктор совсем не похож на Алекса. Так чувствуешь себя, когда отсчитываешь дни до какого-то страшно значимого события, предвкушаешь нечто грандиозное, а затем это нечто ожидаемое оказывается и вполовину не стоящим сладких переживаний. На протяжении дня Кейна таскали (технически, катали) по кабинетам, показывали одетым в одинаковые халаты и шапочки докторам (хотя Майлза повеселили ядерно-желтые кроксы с пином цыпленка на одной из медсестер). В каждом из них пациент хотел угадать Тернера, но каждый раз попытка заканчивалась поражением: он снова и снова натыкался на незнакомые равнодушно-внимательные глаза над стерильной голубоватой полоской медицинской маски. Наконец, чтобы не терзаться муками неизвестности, он на обходе отважился обратиться к дежурному, невысокому мужчине лет тридцати: - Прошу прощения, а почему мной сегодня занимается не доктор Тернер? - Алекс сегодня выходит на ночное дежурство, - не отрываясь от заполнения карточки, которую он держал на весу, бросил дежурный. Майлз удержался от того, чтобы не сложить ладони вместе и не потереть их, как это делают персонажи мультфильмов, замышляя нечто интригующее. Дальше оставалось только смотреть в завешенное жалюзи окно, плевать в идеально белый потолок, ждать вечера и читать книжку из банка вещей для пациентов. Изображения на обложке было не разобрать - так сильно бумага истрепалась и рассыпалась, но автор и название все еще были видны сквозь трещины тления. Он зачитался, воображая героев, и даже не сразу заметил, как отворилась дверь и в палату проникла невысокая фигура в белом. Майлз вздрогнул от неожиданности и поднял на врача глаза. - Мистер Кейн, - Алекс кивнул ему, позабавленный тем, как застал пациента врасплох. - Добрый вечер, - отозвался тот, расплываясь в улыбке. Появление Тернера порадовало Кейна не только фактом; в расстроенных чувствах наконец проявился некий сумбур. Майлз не привык к окружавшей его в больнице формальности, стерильности, бережности. В его непростом деле педантичность отходила на второй план - на первый вставала человеческая безопасность. Это не тип зависимости от адреналина или нервного ожидания; пациент откровенно скучал и чувствовал себя мёртвым грузом, куском мяса, который нужно подлатать, а потом снова отправить на поле боя. Алекс в какой-то степени стал дорог его сердцу. Майлз невесело подумал, что он, как средневековый рыцарь, будет, пускаясь в опасные приключения, полные сражений и турниров, посвящать победы доктору. Тернер изучал записи коллеги в карте пациента и не догадывался, что происходит в его голове. - С помощью костылей передвигались когда-нибудь? - не отрываясь от заметок, поинтересовался доктор. Майлз на мгновение представил, как он кинематографично распахнул бы ударом костыля дверь очередного охваченного пламенем здания. - Не довелось. - Придется научиться, - не поднимая глаз, констатировал мужчина. - И кто же будет моим учителем? - в голос Майлза пробились интонации заигрывающего ехидства. Тернер исподлобья зыркнул на него и приподнял брови. Кейн понадеялся, что не переборщил с флиртом. - Я помогу вам, - невозмутимо ответил он и перевел тему, - у вас были посетители сегодня? - Нет. И не будет. Хотелось бы, но увы... - Майлз пожал плечами, рассматривая складки на одеяле и полоски свежего бинта. Некому было к нему приходить, никто не зайдет в палату, одаривая широкой улыбкой человека, почитающего за счастье, что в его жизни есть такой Майлз Кейн. Пожарный не мог сказать, что испытывал сильное чувство пустоты по поводу своего одиночества - у него есть он сам, единственный человек, который будет бороться вместе с ним каждый день и защищать его до конца. Майлз вполне мог на себя положиться, но... - Майлз, - голос Алекса ощутимо потеплел. Доктор впервые назвал Кейна по имени. Пациент вскинул голову, наблюдая смягченное сочувствием выражение, расслабившуюся линию тонких губ, щенячий в преданной благосклонности взгляд выразительных глаз. - Если возникнет необходимость в чем-то, вы можете обратиться ко мне. Я, по мере своих возможностей, постараюсь прийти вам на помощь. Если бы рамки приличия позволяли ему, Майлз бы дернул Тернера за руку на себя и одарил объятием, несмотря на не идущие ему канцеляризмы. Но пациент только произнес лаконичное: - Спасибо. Рабочее время врачей дневной смены давно истекло, доктор Тернер завершил вечерний обход и заявился в палату к Майлзу. Майлз, уже сонный, сморенный однообразием и полумраком, через полузакрытые глаза ощутил, что свет из коридора больше не сдерживала полупрозрачная дверь, и теперь он вонзался в глаза своей не приглушенной матовым стеклом яркостью; встрепенулся, мигом согнав марь, подтянулся на руках и сел, заметил, что пальцы доктора сжимали пару костылей. - Голова не кружится? Не болит? Ощущения ломоты в костях нет? Зрительная аура, пятна перед глазами? Онемение? - Тернер засыпал пациента вопросами, и, получив на все отрицательное движение головой, успокоился, подошел к больничной кровати. Кейн, помогая себе руками, развернулся и свесил ноги к полу. Одна босая стопа коснулась холодного линолеума и замерла вместе с Майлзом - он ждал указаний. При взгляде на казавшиеся ненадежными деревянные костыли становилось не по себе. Пациент внимательно выслушал все указания Алекса, объяснявшего последовательно и детально, как маленькому ребенку, что, куда и в какой момент нужно ставить, когда переносить вес тела со здоровой ноги на костыли и обратно. Майлзу показалось все проще простого, но когда он принял из рук доктора костыли и встал, делая первый шаг, мышцы рук вдруг заныли, а травмированная голова пошла кругом. Он бестолково качнулся вперед и, потеряв равновесие, готов был встретиться с полом. Доктор Тернер среагировал молниеносно и не дал трагедии случиться, ловко подхватив пациента под мышками. Майлз, не оправившись от марева, на мгновение повис на Алексе, упираясь лбом в его плечо. - Ваша вторая половинка еще не ревнует вас к пациентам? - ничего остроумнее Кейн, немного дезориентированный и сбитый с толку пробившимся сквозь одежду, приятным естественным запахом кожи Тернера, придумать не смог. Нехитрый, очевидный ход, избитый сценаристами и надеющимися влюбленными. - Непременно закатывает мне скандал, - буднично отозвался Алекс, с усилием подтянул тело Майлза выше и осторожно вернул пациента на безопасную поверхность койки. У Кейна упало сердце, а Тернер продолжал: - Орет по ночам, как ненормальная. Кейну хотелось его принудительно заткнуть, но он только кивнул, мол, понял уже, и отвел взгляд, показывая, что уже не интересуется этой темой. - Сейчас покажу ее фото, - совсем неожиданное выдал доктор и полез в карман за телефоном. В мире Майлза было три категории фотоснимков, при взгляде на которые внутри него рождалось отторжение: картинки из фешенебельных ресторанов со стаканом, наполненным отвратительно травянистым смузи, оттененным рыжим пятном ломтика слабосоленого лосося в куче несъедобной травы; снимки чужих детей и ослепленных собственным восторгом от ситуации счастливых пар. Тем временем Алекс развернул телефон экраном к Майлзу, и ему из вежливости пришлось взглянуть, хотя смотреть на эту счастливицу у него не было желания. С дисплея на пациента дружелюбно и заинтересованно смотрела шотландская вислоухая кошка. Кейн подавил истерической смешок. Он представил эту кошку уютно свернувшейся на коленях у хозяина, и все это у него, Майлза, дома. Тогда бы, пожалуй, он смог назвать это помещение, куда он попадал после работы, настоящим домом. Кейн бы даже научился варить настоящий кофе и ювелирно отглаживать с помощью старого утюга и своих грубых мозолистых ручищ медицинский халат. В этот незначительный момент Кейн осмыслил, что Алекс - милый человек с любящим сердцем, потому что он находит в себе силы заботиться о таком несмышлёном создании. Ну или он идеализировал практически незнакомого мужчину из-за внезапно взявшейся потребности любить. И его, пускай даже случайные, смазанные объятия без намерения обнять, когда Майлз не справился с костылями, были первыми за долгое время. Пожарный до конца не понял, какое выражение выдало его лицо, но Алекс рассматривал его внимательно, задумчиво и как-то сочувственно, но с таким сочувствием, смешанным с готовностью не только ободряюще хлопнуть по плечу, но и совершить какой-то подвиг для него. Понятно, у Алекса какой-то особый вид синдрома спасателя, но ведь и у Майлза тоже. Кейн улыбнулся и, полный неясного воодушевления, гонимый с постели новым приливом сил, принял костыли и попробовал встать, чувствуя себя защищенным от падения. Темнота на мин заволокла глаза, но быстро рассеялась. Получилось. - Сделай шаг, - призвал Тернер, готовый подстраховать. Майлз уперся в больничный пол наконечниками костылей, перенес вес тела и подтянулся, помещая ногу между точками опоры. - Хорошо, только не торопись, - мягко подсказал Алекс. Майлз принял готовность устроить цирковое представление на костылях для доктора Тернера, лишь бы чаще слышать ласкающий бархат звуков его голоса. Однако, Алекс удовлетворился маршрутом, по которому Кейн медленно обогнул постель и вернулся к исходной точке. - У тебя отлично выходит, - с довольством подытожил доктор. Майлз, у которого снова закружилась голова, прикрыл глаза и через силу улыбнулся. - У меня хороший учитель, - с взлетевшей и тягучей флиртующей интонацией отозвался он. - Когда вы навестите меня снова? - Во время, соответствующее графику, - резко ответил Алекс, наконец осознав, что с ним флиртуют, и оттого сильно смутившись, - до свидания, Майлз... мистер Кейн, - в речь Тернера вернулась неубедительно звучащая субординация. - До встречи, доктор Тернер, - почувствовав, что хватил лишку, Майлз смутился и перешел на серьёзный деловой тон, - хорошего вам вечера. Алекс мог оказаться из тех, кто ведет себя так же настороженно, как олень в чаще леса - шарахаться от любого звука и стремглав бежать от фантомного преследователя. Кейн хотел добиться отнюдь не этого. В конце концов, для него совсем невыгодно, если Тернер будет его избегать - тогда им не удастся нормально поговорить и наладить контакт. Более того, у Алекса могло создаться впечатление, что Майлз - просто похотливый болван, а Кейн таким не был, просто впервые за долгое время влюбился и, по несчастью, в одно время с этим заработал сотрясение. От ответа Алекс сначала подозрительно покосился на него, затем, уловив на себе безмятежный, приглушенно блестящий взгляд пациента, расслабился, недобрая складка между его светлыми бровями разгладилась. - Спасибо, Майлз, - на выдохе, почти беззвучно прошелестел Алекс и покинул палату. *** Алекса не было день. Майлз всем своим сердцем, запутавшимся в том, что ему чувствовать, желал новой встречи. Страх и печаль в нем давно были выжжены, и только после того, как он угодил в больницу, качающий кровь комок мышц стал понемногу оживать. Кейн не строил больших планов и ожиданий, но ему было приятно впервые за долгое время немного помечтать о том, что он может быть не одинок. Каждый раз, когда стоячий воздух с шумом приходил в движение из-за открывающейся двери, Майлз поднимал глаза и встречался взглядом с мало запомнившимся коллегой Тернера. Когда Алекс наконец появился на пороге палаты, вместо карточки в его руках была неоднородная по форме и цвету кипа нелинованных листов для рисования. Сначала Кейн и вовсе не обратил внимания на ношу доктора, ища в его лице и жестах зашифрованное выражение чего-то ответного к нему. Потом по взгляду, указавшему быстрым движением зрачков на неожиданно пеструю кипу бумаг, Майлз сориентировался и попытался рассмотреть содержимое листочков повнимательнее. - Это вам, Майлз, - Алекс широко, без привычной усталости, но с детским воодушевлением, улыбнулся и протянул листы заинтригованному пациенту. Некоторые из листов были изведены линиями фломастеров; другие обнаруживались волнистыми из-за кисти, щедро обмакнутой в закрашенную всеми цветами палитры воду непроливайки и в акварельную лужу. Те, что бледнее, пересекали разной яркости и направления линии, оставленные карандашами с разным нажимом на них. На всех листках был неизменно изображен человек в форме пожарного, героически уничтожающий языки пламени (на одном из рисунков у них обнаруживались ряды острых, хищных зубов), спасающий из горящего дома щенка, с улыбкой и в сверкающей каске стоящий у ядерно-красной пожарной фуры, зависший в воздухе в плаще супергероя на красно-оранжево-желтом фоне. И размашистым, крупным, идущим из души детским почерком: «my hero», «don't give up» и все в таком духе. На лице Алекса, наблюдавшего, как Кейн внимательно рассматривает каждый рисунок, любовно откладывая его на белую постель к ряду таких же, как бережно держит листочки, как изумление трогает брови и веки пациента, запечатлелось торжество и любопытство. - Алекс, это?.. - в голосе пациента проступило недоумение. - Это всё ребята из стационара детского отделения, - пояснил Тернер с добродушной улыбкой, - я рассказал им о вас и предложил нарисовать пожарного. Похоже, они очень вдохновились, некоторые даже рвались пойти к вам со мной. У Майлза горько защемило сердце. В груди пламенело желание открыть все душевные грани человека, который стоял сейчас перед ним, думал о нем, принес ему подарок, который был смастерен со всей искренностью маленьких творцов. Для Кейна давно не делали ничего такого из сильного побуждения порадовать его, Майлза, всеми забытого, спрятанного судьбой за дымной завесью, а сейчас укутанного в отвратительно белое холодное одеяло и отравленного нейро паралитическим ядом влюбленности. Сейчас Кейна топила благодарность, возможно, самая сильная за всю жизнь. - Доктор Тернер. Алекс. Передай им, пожалуйста, что мне очень понравились их рисунки, - Майлз с изумлением обнаружил, что его голос дрожит; похоже, некоторое нервное расстройство все еще владело его реакциями, - они потрясающие. Да. Они очень, очень меня порадовали. Алекса повеселил момент растерянности пациента. - Как скажете, Майлз, - по высоким ноткам пациент распознал усмешку. Тернер остался доволен собой за то, что ему удалось сделать обаятельного и удручающе одинокого мужчину с ожогом чуточку счастливее. Он, с чувством выполненного морального долга, собрался уходить и уже нажал на дверную ручку. Врача остановило произнесенное пациентом собственное имя: - Доктор Тернер... Алекс, - Майлз исправился, прокатывая по языку имя доктора. - М? - низко мурлыкнул Тернер. - Вы невероятный, - с чувством, запальчиво проговорил Кейн, смотря на него блестящим взглядом, полным плохо скрытого обожания, какими по уши влюбленные люди смотря на объект своей симпатии. Нет ничего прекраснее и выразительнее, чем глаза влюбленного человека. Искры счастья плещутся в них, как звезды, отраженные озерами; хвостами комет попеременно мелькают страсть и ласка. Брови наивно приподнимаются над этими озерами, полными огня, как бы в легком удивлении: как человек, который стал в одночасье так дорог сердцу, может быть таким невероятным, изумительным. Конечно, Майлз еще не успел узнать доктора близко - но они определенно могли бы стать друзьями, хоть Алекс и пытался сохранять субординацию своим "Мистер Кейн". Майлз не увидел реакции доктора - он стремительно выскользнул из палаты, дверь за ним резко захлопнулась, обрывая тоненькую ниточку, которая вилась от сердца Кейна, преодолевала белую пропасть между ним и доктором и завязывалась узелком вокруг мизинца Тернера. *** Все следующее после расставания время Майлз напряженно размышлял, что бы такого сделать, чтобы заявить о серьезности своих намерений. Самый внушительный вариант - розу из хлеба, пришлось отмести. Майлз никого еще так не хотел для себя, даже одноклассницу, оставленную в далеком школьном прошлом. Правда, позже он понял, что ревновал к ней одноклассника, который пытался подкатывать не к нему, Майлзу, а не наоборот. Не то, чтобы травмированную голову Кейна часто посещали мысли о тихой семейной жизни, красавце-муже и усыновленных детишках. Повседневность настолько сильно поглотила пожарного, что он и не замечал ничего за ее серой дымовой завесой, отравленной гарью. Алекс стал для него спасительным ориентиром в задымленном бетонном лабиринте его существования. Конечно, Кейн бы оставил притязания относительно молодого доктора, если бы он прямо сообщил, что ему неприятно внимание пациента. Вначале Майлз был на все сто уверен, что так и случится. Но Тернер все время лечения, вплоть до выписки, вел себя неожиданным образом: он не отвергал, отвечал на его очевидный неуклюжий флирт, сам не отдавая себе отчета, играл с ним, как кот с полуживой замученной мышью. Алекс вел себя с ним как с приятелем: они непринужденно (по крайней мере, Майлз на это надеялся) общались с подачи Кейна, а точнее глупых, оттого и смешных шуток и низкопробных каламбуров (в нем умирал великий комик, Майлз верил). Больше всего Кейну нравилось, когда Алекс выдавал короткий смеховой перелив, потом прикрывал лицо ладонью и глушил его, как бы не рискуя радоваться на рабочем месте, среди страданий, боли и недугов. Появление Алекса - как рассвет после полярной ночи. Майлз изучал его осязаемым взглядом, как произведение искусства под стеклянным куполом, наслаждался разговором с ним, язвительным и деликатным одновременно, его образом, его голосом, его невероятно шедшим ему, гармонично объемлющим плечи и ребра черным тонким свитером, и почему-то никак не мог запомнить Алекса. Кейн старался не допускать откровенного флирта, чтобы не оттолкнуть доктора. Однако, симпатия пациента была слишком очевидна; она лезла из глубин души на поверхность через взгляды, тихие комплименты, через ласково сказанное "До свидания, Алекс". За день до выписки доктор Тернер, теряющий контроль над ситуацией и собой, решился задать волнующий вопрос в лоб: - Майлз, чего ты от меня хочешь? - устало, прибито, с неясной мольбой спросил доктор Тернер, не выдерживая больше лучащегося внутренним светом взгляда, который цеплялся за халат, тянул за волосы, хватал за руки, магнитил его собственные глаза в направлении. - Тебя, - честно, без обиняков и словесных прелюдий заявил Кейн, - конкретизировать? - Потрудитесь, - Алекс закинул ногу на ногу, вжавшись спиной в ту неуютную решетку стула, - еще неплохо было бы выяснить, зачем ты так упорно добиваешься секса именно от меня. - Может, я действительно выразился неясно, но меня не интересует секс, - выдал Майлз и, заметив удивление во взлетевших бровях, поспешил добавить, - в смысле, не только секс. Прозвучит банально, но я влюблен, - Кейн развел руками, демонстрируя неподвластность случившегося, - и мои желания не ограничены сексом. Я хотел бы узнать тебя получше, чтобы сказать точно. Конечно, обстановка для таких признаний далека от романтической, да и мой гипс, бинты и ожог не способствуют этому, но... - Я могу осмотреть ожог? - резко, невежливо прервал Майлза Алекс, поднимаясь со стула с таким видом, будто его не интересует ответ пациента. Майлз замешкался. У него не было комплексов, связанных с интеллектом, телосложением или чувством юмора, но это выжженное поле на теле, затянутое истончившимся слоем кожи, уродливо зарубцевавшейся и притягивающей неприязненный, но завороженный мерзостью взгляд наблюдателя. Что-то сродни визуальному мазохизму. Кейн вместо ответа подобрался и стянул больничную рубашку, подставляя тело под свет неприветливой лампы. Доктор Тернер опустился на краешек качнувшейся койки совсем близко к пациенту и дотронулся до края, где здоровая кожа перетекала в пораженную область. Он проследил взглядом все рубцы, вдруг коснулся подбородка Кейна, мягким движением отводя его в сторону, чтобы свет упал на продолжение уродливой отметины на шее. Майлз, не желая отвлекать мужчину и рушить момент, не вымолвил ни слова и непроизвольно задержал дыхание. Но вот рука исчезла, и взгляд перестал скользить по растекшемуся кляксой увечью. Теперь мужчины встретились глазами, вопрошающими и сомневающимися. Сказки с чудесным балом и звенящими крохотными визгливыми колокольчиками чарами не случилось: вот они, два самых одиноких и уставших мужчины в мире, почти с отчаянием пытаются угадать что-то друг в друге в идиотски не романтичной клинике. Белые стены, сухие и ломкие полоски тканевых жалюзи, отблескивающие сталью решетки на спинках стульев обступили их; Майлзу на миг показалось, что они внутри заиндевевшей морозильной камеры. Он бы точно сошел с ума, если бы добровольно заковал себя в больничный айсберг. Хотя, определенно, брести среди сгорающих признаков чьей-то жизни, искать задохнувшихся от дыма сквозь ослепительно-оранжевую лавину и густую серую темень было ничуть не лучше. - Майлз, - наконец с серьезностью начал доктор Тернер, сломав тишину, - если ты будешь неукоснительно выполнять все предписания врачей, то, когда ты восстановишься и выпишешься... - он сделал паузу, подбирая слова, - то я согласен попробовать, - мужчина, у которого, казалось, все эмоции были подавлены желанием поспать и укомплектовались в мешки под глазами, совсем смутился, отвел взгляд от лица пациента, рассматривая собственные руки. К щекам Кейна прилила кровь, заставив его несолидно покраснеть. В нем кипело желание податься вперед и сгрести чуть сгорбившуюся фигуру на постели в медвежьи объятия. Но он только легко коснулся ладонью плеча Алекса, осторожно, чтоб не спугнуть и не лезть так бесцеремонно в личное пространство, погладил его и шепнул: - Спасибо тебе. Через целый день чутких наблюдений Майлза отправили домой, вооружив парочкой костылей. Алекс, с недовольством смотря на результат анализа крови, сказал, чтоб Кейн купил себе гематогенок. Майлзу было приятно. Они все время лечения урывками общались во время смен Алекса, и все же это были не свидания: в айсберге больницы один носил статус пациента, другой - врача. Однако, Кейну посчастливилось найти в нем человека, который понимает все его шутки без предварительно брошенного взгляда, полного укоряющего недоумения. Алекс был закрытым и недоверчивым, застегнутым в белый халат на все пуговицы, но Майлз стиснул зубы, потому что уже нашел точки их совпадения. Еще через месяц, сразу после освобождения конечности от гипса, Майлз пригласил Алекса на всамделишное романтическое свидание. Тернер, ожидавший этого со смесью тревоги и эйфории, без колебаний согласился. Обоим было уже под тридцать, потому они двигались спокойно, размеренно, адекватно, без пубертатных ужимок и незрелой истерии. Еще через два года Алекс взял свою шотландскую вислоухую кошку в охапку и переехал из скромной студии, ныне сдаваемой в аренду, в просторную квартиру своего мужчины. Особенно острую благодарность случаю Майлз прочувствовал, когда одним зимним вечером вернулся с работы домой. Северный ветер морозил щеки и вышибал из глаз слезы, и теперь они глупо и бесконтрольно катились по щекам. Ореол света из гостиной прямоугольником упал на плитку коридора, и Кейн вошел в комнату, чтобы поздороваться с Алексом. Тот на диване, укрытом клетчатым пледом, читал книгу с лишенными кожи мышцами на обложке. На коленях у него свернулась шотландская кошка, и он рассеянно гладил ее по макушке. Мужчина оживился, когда увидел возлюбленного. В его взгляде промелькнуло то, чего так отчаянно не хватало Кейну - ласка. Кошка спрыгнула с колен тоже, оставив на домашних штанах Тернера шерсть и вознамерившись поделиться ею и с Кейном. Алекс отложил книгу, перевернув ее страницами вниз там, где он остановился, поднялся навстречу Майлзу. Кейн сомкнул руки, чувствуя жар кожи, на его талии, положил руку на гибкую спину и прижался щекой к щеке Тернера. - Привет, - в окутывающем нежностью голосе Алекса звенела улыбка. - Да. Алекс, вот что, - полушепотом произнес отчего-то нервный Майлз и отстранился, - я в курсе, что обычно это делается не так, но как надо у меня не получилось бы. И все же, - на ладони Кейна оказалась простенькая белая коробочка с самым обычным, неброским колечком из белого золота. Алекс поднял полный недоверчивой надежды взгляд. Он боялся улыбнуться из опасений, что это будет радость перед катастрофой - когда все слишком хорошо. Но рядом с Майлзом не могло происходить ничего плохого. - В моей семье к браку относились, как к пополнению рода. - Зачем-то начал объяснять Кейн, который вообще-то придумал и тысячу раз прогнал в голове нужные слова, но в итоге выдавал что-то между собой не связанное. - Даже при условиях, что мы оставим фамилии, я не буду называть тебя «моим сладким котенком» и у нас никогда не будет детей, я хочу, чтобы ты был частью моей семьи. - Боже, Майлз, - с переполненной чувствами интонацией выдохнул Алекс, - я так счастлив, что тебе переломало кость, - признался он, вытягивая руку и позволяя ободку кольца обнять свой палец. - Звучишь ужасно, - Майлз тихо и счастливо рассмеялся.