замерзающий

ночные улочки, тускло освещаемые фонарями, уже давно спят. по дорогам изредка туда-сюда проносятся автомобили, сверкая фарами и гудя мотором. единственные, кто не спит — какие-нибудь зверьки и птицы. а ещё двое парней, выбравшиеся из заточения бетонных стен на свободу. сырость ночи дурманила, кружила голову. но не она одна. лето, каникулы, прекрасное время для отдыха от учёбы и волокиты, связанной с ней. именно поэтому можно делать всё, что хочется, пока это дозволено. точно так же думает карма, который вытащил сопротивляющегося гакушу с собой на прогулку. позже, смирившись с тем, что упёртось акабанэ не сломить, пришлось наслаждаться, хоть и по неволе, но затем это даже начало приносить своё удовольствие. прохлада сумрака, поблёскивание влаги на дорогах и деревьях от лунного света. тишина, в которой лишь иногда различим шум машин и стрекотание насекомых, наводившая успокоение после напряжённых дней. и всё это рядом с кем-то близким, хотя изначально являвшийся врагом, но теперь вечно ходящий хвостиком и даже учащийся с тобой. последнее даже не удивительно, особенно после того, как карма обошёл его на экзаменах. что ж, на самом деле гакушу особо и не расстроился из-за этого, ведь теперь у него появился повод отомстить в старшей школе. да, он обязательно отомстит. но чуть позже, не сейчас. сейчас они просто беззаботная парочка, утопающая друг в друге, а не одноклассники-соперники, готовые порвать за первое место. но даже тогда заботливые и любящие. — вот видишь, а ты упрямился! — в полноте своей уверенности, акабанэ складывает руки за голову, вдыхая аромат деревьев, перемешанных между собой в гуще леса. — говорил же, что ночью здесь особенно красиво. и опять он прав. сверчки вместе с лунным светом освещали местность так, что та превращалась в сказочное место, словно с картин какого-либо художника. что-то невообразимо волшебное и дикое. будто они тут впервые. — ладно, на этот раз ты был прав. — согласился асано, принимая руку помощи парня, чтоб подняться по небольшому обрыву, ведущему куда-то вверх. а карма сладко улыбается. знал, что правда за ним, но всё равно радуется, что его признали. не кто-то либо, а сам асано, его главный враг и лучший друг. нет, любимый. не друг. да, именно так. — я всегда прав. — ещё сильнее ухмыляется тот, подтягивая рыжего ближе к себе. чтобы тот не упал, конечно. — неужели? я как-нибудь припомню тебе эти слова, когда ты продуешь мне. — оба пытались испепелить друг друга, но знали, что от этого расплавятся как свечи и станут одним застывшим воском, от которого потом будет сложно избавиться. и словно стрела, в миг пронзающая обречённого на смерть, как змея, набрасывающаяся на свою добычу, прогдатывая её целиком, их губы впились друг в друга. и не понятно, кто был стрелой и змеёй. может гакушу был стрелой, а карма змеёй. или наоборот. каждый целовал жадно, словно ещё минута и их не станет. целого мира не станет, а они исчезнут вместе с ним. целовали так, словно хотели поразить насквозь, чтобы тёплая кровь медленно стекала по телу. так, будто не виделись целый век, потерялись и наконец нашлись. так странно, асано даже и подумать не мог, что будет так яростно любить этого болвана, которого изначально желал перемолоть со всем 3е классом и закопать в землю, там, где им и суждено быть. но стоило карму лишь заметить в толпе учеников, как он врезался в память. эти небрежные ало-красные волосы, змеиные глаза, сверкающие на свету, как янтарь, звонкий, порой с щепоткой надменности, смех и тёплые руки он не забудет никогда. тем более, когда он находится в объятьях этих самых рук, столь согревающих среди холода, чувствуя, как его волосы взъерошивают, а затем в это же место целуя. — ваше изнеженное высочество, ещё не хотите домой? — ни в коем случае… — смешок вырывается куда-то в область шеи кармы, а затем холодный нос закрывается в ткани чёрной толстовки, дабы согреться. гакушу часто так делал, когда озноб пробирал всё его тело. а происходило это, можно сказать, на постоянной основе. асано холодный. его взгляд, действия, мышления. даже его тело, от кончиков ушей до пальцев ледяное. порой, акабанэ казалось, что эту рыжеволосую бестию вырезали не просто изо льда, а нашли в северно ледовитом океане самый промерзший айсберг, а затем принялись кропотливо вырезать каждую детальку, наделяя бездушный лёд жизнью. но лишь эта ледяная глыба казалась ему той, кто смогла бы понять его раны. ведь, даже не смотря на их различия, они были до жути похожи. может поэтому их так тянет?

***

наконец, спустя полчаса, они уже на месте. старое обведшалое здание предстало перед ними, и в голове кармы сразу же начали проскакивать картинки времён средней школы. да, он скучал. хоть и не признавал сразу. наверное, те времена — самое тёплое и родное, что случалось с парнем. ну, помимо этих ценных воспоминаний, с ним был человек, не менее дорогой его памяти, что шёл сейчас прямо под боком, впервые воочию видя место, где учились его заклятые враги. — странно, но здесь довольно уютно. — гакушу сам себе поражался. не думал уж, что такое место, столь отличавшееся от условий, где обучался он, будет казаться столь умиротворённым и отчасти притягательным. любопытство взяло верх. подходя к окнам, через ночную тьму глаза пытались разглядеть класс и всё, что находилось в помещении. в это время воображение рисовало картинки школьной жизни ребят 3е класса. и это поражало асано всё больше. — я сам только недавно это понял. — пока рыжеволосый заканчивал осматривать помещение класса, карма плюхнулся на порог перед главным входом, ожидая, когда гакушу окажется рядом. и вот он чувствует тело под левым боком. — здесь красиво. — первое, что приходит на ум асано, при целостной картинке, которую уже нарисовал в своей голове после раздумий. — очень. — в память врезалось последнее воспоминание, где они убили собственного учителя. акабанэ не знает, как ещё не разревелся, не впал в истерику от нахлынувших чувств. было ощущение, что этот осьминог сидит где-то на крыше, прямо над ними, ехидно хихикая и любуясь этими воркующими голубками. машинально взгляд упал на то место, но никого не оказалось. совсем никого. тут же захотелось повернуть время вспять, где им по пятнадцать лет. когда коро сенсей был жив, когда их класс ещё не развалился на кусочки, которые сейчас невесть где. но в то же время хотелось оставить всё как есть. только из-за гакушу, который сейчас сидит под боком, пытаясь согреть ледяные руки дыханием, которое теплом не отличается. гакушу, который жмётся ближе, лишь бы не превратиться в ледяную глыбу, которой возможно, по представлению кармы, тот когда-то был. — давай зайдём внутрь, а то мало ли ты сейчас ещё от холода грохнешься здесь. я твою тушу тащить до самого дома не собираюсь. ещё и заболеешь. что мне тогда с тобой делать? — укоризненные слова были ни чем иным, как заботой. к которой уже давно привык парень. у них своеобразные отношения. романтика? наврятли они созданы для неё. но факт, что оба дорожат друг другом и готовы защищать, быть рядом до последнего, остаётся фактом. проследовав внутрь здания, где было не особо теплее, но зато отсутствовал пронизывающий до дрожи ветер, делало ситуацию лучше. — надо было всё-таки глянуть прогноз погоды. — парни уже находились в классе, где проходили практически все уроки. акабанэ провёл их до последних парт. до той, где сидел весь учебный год, прижимая трясущееся от холода тело ближе. в отличии от этого кусочка льда, карма был тёплым. даже горячим, по мнению асано, конечно же. таким, с которым можно растаять. такая батарея на ножках, к которой если прийти и обнять так осторожно, чтоб не поплавиться, как свеча, притянет к себе и будет греть, попутно занимаясь своими делами по типу выполнения домашки или игры в приставку. так проходил буквально каждый вечер, в течении которого асано по итогу засыпал, даже не замечая этого. а на утро удивляясь, каким образом оказался в кровати и что, чёрт возьми, акабанэ делает в его постели. а карме не оставалось ничего кроме того, как донести это прихотливое в уходе чудо до кровати, укутав в одеяла и закрыв форточку, уложившись рядом, стараясь объять юношу так, чтобы тепла хватило до утра, поглаживая по спине, думая, что так станет комфортнее. потому что ну простынет же! а все свои болезни и недомогания этот идиот переносит на ногах. а порой вообще работает больше положенного, за что и получает нагоняев от парня. — а то ты совсем не приспособлен к ночным похолоданиям. — усмехнувшись, тот целует рыжую макушку, зарываясь затем в то же место носом, сильнее прижимая за плечи худое, но довльно крепкое тело. а оно в ответ льнётся ближе, сжимая мягкую ткань одежды в районе лопаток спины, побледневшими ладонями, думая, что надо бы ещё раз сделать такую вылазку. но предварительно посмотрев прогноз погоды и взяв тёплой одежды.