Пленник

Свежий ветер избранных пьянил,

с ног сбивал, из мертвых воскрешал, Потому что, если не любил,

значит, и не жил, и не дышал…

— Отец присматривает замену Грейбеку, — Драко задумчиво проводит по решётке концом палочки. — Будешь хорошо себя вести — можешь получить тёплую будку и хороший корм. — Твоему отцу самому грозит замена, — Йоэль морщит верхнюю губу, слегка ощеривая белые зубы. — Ты бы о своей будке подумал. — Ты не будешь вести себя хорошо, — Драко качает головой. — Плохой пёс. Негодный. Но я могу тебя приструнить, — он склоняет голову набок, продолжая буравить его холодным взглядом. Ему кажется, холодным. Но хитрый волчара чует, что внутри он полыхает от ярости. Это никуда не годится. Нельзя показывать хищнику слабину. Отец никогда не показывал, поэтому Грейбек снисходил к сотрудничеству. Драко приручит наглого оборотня. Обязан приручить. Йоэль неожиданно вскакивает и подбирается к решётке, вглядываясь в него сверху вниз. — Ты воняешь слабостью, — шепчет он насмешливо, втягивая ноздрями затхлый воздух подземелья. — А ты воняешь псиной, — бросает Драко, не в силах отвести глаз от его прямого носа. Непозволительно идеального для того, кто он есть. Йоэль тихо смеётся, приводя его в бешенство. — Знаешь, — вкрадчиво говорит Драко, прикладывая неимоверное усилие, чтобы голос не дрожал. — Там, наверху, у нас есть окна. И в них светит луна. Со злобным удовольствием он наблюдает, как с красивого ненавистного лица сползает ухмылка. — Завтра она станет полной, — добавляет он, жадно улавливая его отчаяние. — Постарайся поспать. Он разворачивается и уходит от клетки, медленно кивая воплю ярости за спиной. *** Драко заметил его на третьем курсе. На своём третьем — длинный наглый финн учился тогда уже на пятом, с близнецами Уизли. С ними постоянно и тёрся, не давая себе шанса оставаться незаметным. Он слишком громко смеялся. Встряхивал светлой, вечно спутанной гривой; запрокидывал голову и показывал белые зубы. Драко завидовал: этому смеху, который заставлял улыбаться всех, кто его слышал; прозрачным голубым глазам — невероятно голубым. Панси как-то с мечтательным вздохом сказала ему, что там у них на севере вот так выглядит озёрная вода подо льдом. Ей случалось бывать в Финляндии с отцом по его делам. Ей понравилось… и финн с Гриффиндора ей нравился. Драко начал заочно ненавидеть страну, где никогда не бывал. Он немного почитал о ней — не понимая, зачем. Видимо, чтобы убедиться: их обычаи, их язык, их праздники — его раздражает всё. А хуже всего их дурацкие имена. Йоэль Хокка — так звали единственного хогвартского финна. Драко повторял его имя про себя, внутренне корчась от непривычного звучания. Он слышал: друзья звали его Джоэлом, так было уже проще, без перелома языка. Впрочем, Драко не приходилось называть его никак. Лишь наедине с собой, чуть слышным шёпотом, изнемогая от ненависти: Джоэл. Хокка. Йоэль… *** — Завтра полнолуние, Драко, — усталый голос матери вырывает его из мрачных воспоминаний. — Я сварила аконитовое зелье. Отнесёшь его своему другу? — Он мне не друг, — ощетинивается Драко. — И не был никогда. — Ладно, — Нарцисса вздыхает, садится на скрипучий стул напротив него и смотрит пристально и печально. — Бывший товарищ. Как его назвать, чтобы тебя не корёжило? Ведь вы учились в одно время в одной школе. — И там я его ненавидел, — бормочет он себе под нос, опуская глаза. Всегда неловко говорить с матерью о ненависти. Она может просто молчать, слушая, но в душе плесенью расползается омерзение к самому себе, и хочется заткнуться и исчезнуть. — Так ты отнесёшь зелье своему пленнику, или мне сделать это самой? Его пленник. Да. — Отнесу, — Драко поднимает взгляд, встречаясь с проницательными глазами Нарциссы. — Я отнесу, мам. *** Хокка отравлял ему жизнь и на поле. Будучи охотником гриффиндорской сборной — и хорошим охотником. Он забрасывал столько квоффлов в их кольца, что Гриффиндор уделывал их по очкам, даже если бы Поттер однажды просрал снитч навсегда. При этом сбить его с метлы было невозможно: его скорость и вертлявость были вечным поводом для ругани загонщиков в раздевалке после матча. Драко удивлялся, почему Хокка не ловец. За скорость реакции и эту сверхспособность уворачиваться вполне можно было закрыть глаза на высокий рост… Но Макгонагалл решила, что достойнее Поттера снитчи ловить никому не под силу, и, в общем, не прогадала. *** — Как ты вообще попался егерям? — тихо недоумевает Драко, снова стоя перед клеткой. — Тебя же хер догнать было всегда. Подрастерял навыки? — Не твоё дело, — отвечает Йоэль, помолчав. — Почему ты не убрался на родину? — продолжает Драко, часто моргая, чтобы привыкнуть к мраку подземелья. Глаза Хокки светятся в темноте, он знает — голубыми холодными звёздами, но тот не смотрит на него. И поэтому темно. — Ты думаешь, там нет Пожирателей? Нет войны? А если б и не было… я бы не сбежал. Я не трус. Руки начинают дрожать. Драко осторожно ставит фиал с зельем на каменный выступ в стене, разделяющей клетки. — А кто защитит твою семью, пока они там, а ты здесь? — Они справятся, — Йоэль, наконец, поднимает на него глаза, мерцающие голубым холодом. Как аконитовое зелье. — В моей семье не было предателей. *** К своему пятому курсу Драко с ужасом осознал, что его ненависть к белокурому финну имеет более сложную природу. Понял это, когда, зажав Панси на пустынном шестом этаже за статуей Десмонда Долговязого, сумел кончить, лишь вспомнив крепкую шею Хокки, запрокинувшего голову, смеясь и скаля зубы. Его ключицы в вырезе вечно расстёгнутой рубашки. Сбившийся красно-жёлтый галстук и широкий разворот плеч. На фоне его тогдашней одержимости Поттером, никто не разглядел этой. Никто бы уже и не успел… кроме Панси. Она чувствовала его. И была очень наблюдательна. — Пока вся школа уверена, что ты дрочишь на Поттера… — протянула она тогда, приводя в порядок расхристанную одежду. — Договаривай, — сквозь зубы бросил он, не поднимая глаз. Перед ними всё ещё маячил призрачный высокий силуэт. — Я же вижу, как ты на него смотришь, — ласково прошептала Панси, приглаживая его растрепавшиеся волосы. — Ничего ты видеть не можешь, — буркнул Драко, уворачиваясь от нежной руки. — Не бойся, не выдам, — усмехнулась она. — Он бы тебе подошёл. Высокий, светлый. Красивый, — Панси легко чмокнула его в губы. — Идём, пора. Панси любила его. Никто больше не относился к нему так. Она берегла его и нежила, не обижалась на злые подколки, терпеливо выносила его дурной нрав и приступы ненависти к себе и всему вокруг. И знала его лучше, чем он сам себя знал. Но в одержимости Йоэлем он так и не признался — ни ей, ни кому-то ещё. Никогда. *** — Смотри, что у меня есть, — Драко показывает Йоэлю мерцающий фиал. Тот сглатывает, не сводя с него глаз. — Я могу дать его тебе. Могу и не дать, — он снова прячет зелье на выступе стены. Хокка скалит зубы, Драко заворожённо смотрит, как они белеют в темноте. Руки снова дрожат, он опирается ладонью о влажную холодную стену, стараясь дышать глубоко и ровно. Бесполезно. Оборотень раскусил его. В школе — Драко узнавал, — Йоэль уступал разве что Грейнджер, зато квиддич уравновешивал их в понимании Драко. Почти всегда «Превосходно», изредка «Выше ожидаемого». А сейчас к незаурядному уму добавилось звериное чутьё. Драко окатывает приступ невероятной усталости. Руки опускаются, он не чувствует в себе ни сил, ни твёрдости приручать волка. Он — не отец. И ничего не имеет смысла, Мерлин всемогущий, ничего… скоро всему придёт конец. Драко опускается прямо на грязный сырой пол, упирается локтями в скрещенные ноги и роняет лицо в ладони. — Что такое, Малфой? — Йоэль снова у решётки. — Теряешь опору? — Я ненавижу тебя, — глухо отзывается он, не поднимая головы. — А себя ещё сильнее. *** Драко не знал куда себя деть, разрываясь непрошеными чувствами. Он первым вступил в Инспекционную дружину и, пользуясь доступной властью, отрывался на гриффиндорцах при любой возможности, постоянно ища в школьной толпе прозрачные голубые глаза. Он люто жаждал наказать его — сильнее, чем Поттера, но Хокка никогда, никогда не попадался, и здесь виртуозно уворачиваясь. Драко потерял его из вида, когда Йоэль окончил школу, оставив его яростно дрочить ночами под одеялом, а после давиться рыданиями в подушку, небрежно накинув на полог кровати Заглушающие чары. Он страшно скучал: словно, уходя, тот выдрал своими белыми зубами кусок его сердца и унёс с собой. А потом всё полетело в преисподнюю, и его дом стал ставкой Тёмного Лорда… и однажды егеря приволокли в него окровавленного парня, пойманного в лесу. Остальных неблагонадёжных, сцапанных с ним вместе, отправили в Министерство, а этого — в мэнор. Потому что слишком яростно сопротивлялся, и Грейбек, не особенно стараясь сдержаться, охотно пустил в ход свои грязные зубы. Драко смотрел на неподвижное тело под ногами препирающихся с Беллатрикс егерей, и боялся умереть на месте — так заходилось сердце, бешено колотясь о рёбра. Знакомые волосы, отросшие ниже плеч, грязными спутанными клочьями разметались по ковру. Перед глазами как живой встал образ Йоэля в выпускной мантии. Высокий, статный, белокурый и светлоглазый… такой красивый; Мерлин, он идеально подходил этому дому, но его удел — лежать без сознания на каменном полу в изодранной одежде. Драко не мог отвести взгляда от всё ещё кровоточащей рваной раны на его плече. Йоэля поместили в дальнюю клетку подземелья, подальше от остальных узников. Драко никому не признавался в своей больной тяге, но отец будто о чём-то догадался по его глазам. — Присмотри за ним, — велел он, положив ему на плечо тяжёлую руку. — Можешь сделать его своим щенком, а надоест — убей. Только прибери за собой, ты уже достаточно взрослый, чтобы нести ответственность. Люциус похлопал его по плечу и направился к выходу из подземелья шаркающей походкой неизлечимо больного человека. Он шёл к себе — закрыться и пить, оплакивая рухнувшую жизнь, как это происходило последние недели. Всё летело в ад, и как бы ни разрывалось сердце, Драко не мог ничего изменить. Он снова посмотрел на Хокку, лежащего в углу камеры безмолвной грудой тряпья. Кровь на плече, наконец, запеклась грязно-бурой коркой. Тот издал еле слышный стон, словно почувствовав его взгляд. — Нокс, — прошептал Драко, гася свет, и торопливо последовал за отцом. Нужно было хотя бы попытаться разгрести хаос чувств и решить, как он поступит со свалившимся на голову счастьем. Больным, приговорённым и до смерти желанным. *** — Знаешь, мне становится хуёво, — признаётся Йоэль, доверчиво поворачиваясь спиной к решётке, и опирается на неё, откинув голову. — Если собираешься дать мне зелье — сейчас самое время. Если нет — шёл бы ты отсюда, Малфой. Драко поднимает глаза. Грязные волосы Йоэля свешиваются между прутьями решётки. Дыхание тяжелеет и становится хриплым. Так нагло — гнать его в собственном доме, но это настолько его, а Драко настолько подкошен приступом отчаяния, что пропускает пренебрежение пленника мимо ушей. Он поднимается на ноги, цепляясь за холодную решётку, и тянется за фиалом. — Бери, — протягивает его между прутьями и вздрагивает, когда его пальцы касаются руки. Его первое прикосновение. — Почему? — Йоэль поворачивается к нему, даря, наконец, возможность смотреть в его нереальные глаза. — Не хочу, чтобы ты превращался в чудовище, — с трудом выговаривает Драко. — Хочу увидеть, каким волком ты станешь. Хокка усмехается. — Почему? — повторяет он, открывая фиал и принюхиваясь к пробке. Драко молча наблюдает, как ходит под натянутой кожей кадык, когда тот жадно глотает зелье. Ему не приручить этого волка. Даже изувеченный оборотнем, тот не обратится в зверя. А он, Драко, остался ли ещё человеком? Откровенно говоря, он сам приручен — давно и безнадёжно. — Всё, чего я хочу, — хрипло шепчет он, — сбежать с тобой отсюда. Далеко и навсегда. Никогда не возвращаться. Я буду варить тебе аконитовое зелье до скончания веков. И подставлю шею, если захочешь. Йоэль слушает его, замерев с пустым фиалом в своих длинных пальцах. Драко взмахивает палочкой, шепча под нос заклинания. Спустя несколько минут чистые волосы падают Йоэлю на плечи, шелковисто переливаясь. Рана затягивается, превращаясь в некрасивый, но чистый шрам. Свитер и джинсы обретают первозданный вид. — Спасибо, — тихо произносит Хокка, следя за его обессиленно упавшей рукой. — Чистая работа. Драко подходит вплотную к решётке и упирается лбом в омерзительно влажные прутья, сжимает их. И чувствует, как его руки накрывают прохладные пальцы. — Всё равно одежда скоро придёт в негодность, — шепчет Йоэль, и Драко снова вздрагивает, чувствуя его дыхание на своём лице. Так близко… — Разденься заранее, — отзывается он. — Вернёшься в человеческий облик — оденешься. — Что-то в этом есть, — тихо хмыкает тот. — Ближе к делу попробую. — Я приду, — обещает Драко, внезапно избегая смотреть ему в глаза. — Я уже понял, — чуть слышно усмехается Йоэль. — Буду ждать. Драко судорожно вздыхает и заставляет себя оторваться от решётки. Оторваться от него. И торопливо покидает подземелье, чтобы не разрыдаться прежде, чем доберётся до своей комнаты. *** Ему удаётся вытерпеть почти сутки. Почти вечность. Проклятая луна наливается красным оттенком, словно ловя кровавые отсветы деяний Лорда отсюда, с земли. Драко собирается с духом и идёт в подземелье — на свою личную Голгофу, влача свой невидимый крест. Приближаясь к дальней клетке, он слышит поскуливание и тихое рычание. С трудом передвигая налившиеся свинцом ноги, подходит ближе и замирает, вглядываясь в светлеющий во мраке силуэт. Йоэль разделся. Одежда аккуратной стопкой сложена в углу. Здесь нет окон, но лунный свет — ядовитый для него теперь — достаёт его сквозь камень вековых стен. — Как ты? — хрипло спрашивает Драко, не зная, есть ли в этом смысл. Хокка резко поворачивается на его голос. — Странно, — выдыхает в ответ, приблизившись к решётке. От него веет лихорадочным жаром. — Горячо. Муторно. Тянет бежать. Восторг… Драко завораживает его отрывистая речь — уже почти волка, ещё слишком человека. Плохо отдавая себе отчёт, он нашаривает в кармане связку ключей, с трудом попадает нужным в скважину и отпирает клетку. Входит внутрь и запирает за собой замок. Йоэль замирает, склонив голову набок, шумно втягивая воздух. Драко потрясённо разглядывает его совершенное тело, вжимаясь спиной в стальные прутья. В голове нарастает шум, сердце гоняет кровь с удвоенной силой. Хокка подходит, бесшумно ступая по склизким камням босыми ногами. — Ты всё же отважный, да? — хрипло шепчет, касаясь его волос. — Или свихнулся? — Я… — Драко столько раз за эти годы представлял Йоэля рядом, а сейчас, когда тот стоит перед ним, обнажённый и пылающий, слова покинули его. — Я… пока ты ещё человек… ты… Хокка неуловимо быстро склоняется и прикусывает его за шею. Драко вздрагивает всем телом, но лишь откидывает голову, чтобы не мешать. — Зачем? — шепчет Йоэль, обжигая дыханием кожу. — Зачем тебе это? — Я болен, — едва слышно отзывается Драко. — Неизлечимо и давно. Тобой. Он в отчаянии всматривается в проклятые  ледяные глаза, когда-то подчинившие себе его душу, — как долго он этого не сознавал, как долго сопротивлялся! — понимая: пути назад не будет. Йоэль меняется в лице, Драко уверен: тот читает в его глазах всё, что он прожил в стремлении к нему с момента первой встречи. Хокка утыкается ему в шею, шумно втягивая его запах. Драко пробивает крупная дрожь. Тот хватает его за ворот мантии — сегодня вечером он решил надеть именно её, отдавая дань памяти школьным временам, началу начал, — и тащит вглубь камеры, подальше от решётки. Распахивает полы и сдавленно охает от неожиданности. Под мантией на Драко ничего нет. Он вцепляется в его плечи дрожащими руками, ощущая под пальцами напряжённые мышцы. Нет, бывший охотник не потерял былой формы, даже слегка раздался вширь. Драко выносит от близости мускулистого тела, которое вот-вот трансформируется в звериную плоть. Йоэль с рычанием подхватывает его под бёдра, и Драко обвивает его ногами, крепко обнимая за шею, судорожно ищет его губы, и находит, и отчаянно приникает к ним, как к источнику посреди пустыни. Йоэль отвечает на поцелуй, яростно врываясь языком в его беззащитный рот, сводя с ума лихорадочным напором. Он будто стремится успеть до трансформации, успеть стать ближе, пока ещё человек. Драко чувствует, как в него упирается горячее и твёрдое — внизу, где никто никогда его не касался, — но не боится, лишь жаждет, быстрее, пожалуйста, не медли, дай мне это... И Йоэль не заставляет ждать: решительно проникает внутрь и насаживает на себя, ловя горячими, пересохшими губами его вскрик и стоны, толкается глубже, ещё глубже, покрывая укусами и поцелуями его губы, шею, плечи; всей кожей вбирая его боль, его тягу, его страсть. Член трётся о живот Хокки, тот обхватывает его ладонью, легко удерживая Драко одной рукой, и дрочит, воплощая наяву его школьные ночные грёзы. Драко жалобно всхлипывает и кончает в эту горячую сильную руку, не веря до конца, что это правда, что вот он, с ним, в нём. Йоэль хрипло рычит и изливается глубоко внутри. Его пленник. Нет. Его божество… Йоэль выскальзывает и опускает его на пол. Его сперма медленно течёт по ногам. — Уходи, — задыхаясь, выговаривает тот. Драко мотает головой, понимая, что это бессмысленно. — Уходи! — кричит Йоэль, и отступает сам, и выгибается дугой, раскинув руки в стороны. Драко цепенеет, не в силах оторвать взгляда от перекатывающихся под кожей мышц, от прорезающихся из пальцев когтей. Гладкая кожа Йоэля стремительно покрывается светлой шерстью. Хочу увидеть, каким волком ты станешь… И он видит. Посреди клетки остаётся стоять мощное животное, покрытое густым белоснежным мехом, с пронзительным взглядом светлых глаз. Полярный волк, всплывает в голове невесть откуда. — Мерлин всемогущий, — едва шепчет Драко, сползая по стене, не в силах отвести глаз от великолепного зверя перед собой. Волк бесшумно переступает крупными лапами, приближаясь к нему. Драко замирает с колотящимся сердцем. Внутри ещё саднит от его проникновения, а сейчас он чувствует, как тыкается ему в ухо влажный нос, и покрывается мурашками от небывалого восторга. Он неуверенно обнимает рукой мощную шею, ведёт ладонью по жёсткому меху. …И подставлю шею, если захочешь Он готов. Прямо сейчас. Но его хищник не собирается нападать. Он тычется носом в его беззащитную шею, толкает в подбородок крутым лбом. Драко смеётся и плачет, жадно вдыхая звериный дух. Это лучшее, что он испытал за свою никчёмную жизнь. Он будет, да, варить ему зелье, сколько ни осталось этой жизни, и тот останется рядом, насовсем, навсегда, и куда бы ни занесла их жизнь — он нашёл свой дом, своё настоящее… — Авада Кедавра! — змеиное шипение обрывает его беспорядочные счастливые мысли. Обрывает драгоценную жизнь, которая, обмякнув, тяжело падает ему на колени; корчится в его ослабевших руках и стремительно проходит обратную трансформацию. Спустя несколько страшных мгновений, в которые Драко не дышит, он снова касается гладкой влажной кожи. Ещё тёплой, но необратимо мёртвой. Драко неверяще поворачивает голову к решётке и видит безумные глаза отца. Тот всё ещё держит бездыханное тело Йоэля на прицеле, словно не верит в силу собственного проклятия. — Отец, — шепчет Драко на выдохе и не понимает, как снова вдохнуть. В груди разливается боль, не дающая пошевелиться; он способен лишь стискивать онемевшими руками свою убитую мечту. — Ты цел?! — Нет, — шепчет Драко непослушными губами. — Нет… я мёртв, папа. — Аллохомора! — Люциус врывается в камеру, отпихивает ногой тело Йоэля и подхватывает Драко под мышки, вынуждая подняться на ноги. — Он не ранил тебя? Как ты оказался в клетке? Мерлин… почему ты в таком виде?! Блуждающий взгляд Люциуса падает на стопку одежды в углу камеры. — Инсендио! Свитер, джинсы и истрепанные ботинки сгорают без следа. Вернёшься в человеческий облик — оденешься… Драко прислоняется к стене, не в силах отвести глаз от голого тела на полу. От шрама после залеченной им раны. На его ногах еще не высохла его сперма. Драко испускает дикий вопль, полный смертельного отчаяния, и мир вокруг проваливается в чёрное ничто. *** …Он болеет тяжело, но недолго. Мама выпаивает его своими зельями, проверенными временем. Ласково гладит по голове, шепчет смешное и трогательное, как в далёком детстве. Ему не верится, что когда-то было детство. Только мамин голос и касания её рук позволяют удержаться в реальности. Драко ждёт, когда окрепнет достаточно, чтобы передвигать ноги. В доме считается, что он пережил сильное нервное потрясение, чудом избежав нападения оборотня. Драко старается провалиться в сон при любой возможности. Во снах является полярный волк, тычется мокрым холодным носом в ладонь, бессильно свесившуюся с кровати. Отец не приходит. Спустя неделю Драко осмеливается слезть с кровати, кое-как одеться и на дрожащих ногах выходит из спальни. Им движет единственная цель, придающая силы и веру в себя. Поганая жизнь, подарившая ему невиданное счастье и отобравшая руками отца, словно пытается загладить вину и убирает с его самого важного пути любых свидетелей. Он успешно добирается до лестницы, ведущей на западную башню мэнора. Преодолевает её всю, задыхаясь и обливаясь потом, но ни разу не останавливается перевести дух. Воздух на исходе зимы пронзительно свеж и волнующе пахнет подступающей весной. Драко не нужна эта весна. Ему плевать на исход войны. Он сломался, едва обретя надежду, и больше не оживёт. Не за что бороться. Нечего желать. Просто ему больно жить. Он глубоко вдыхает полной грудью, прикрыв глаза. Ветер ударяет в лицо, напоминая о квиддиче… напоминая о Йоэле. Драко улыбается сквозь слёзы, шепчет любимое имя. Он всё же научился и полюбил выговаривать его. Драко переступает кованое ажурное ограждение, делает ещё шаг, раскидывает руки и летит навстречу свободе.