Hunger

Она громко стучит своими каблуками с высокой острой шпилькой по мраморной поверхности зала. Сакура была в красном, но не цветом, словно кровь — он был похож на нечто, что называют мясом. В хорошие дни она могла его есть ещё свежим, не остывшим, таким, каким она его любила. Она громко стучит, пока идёт к своему любимому месту — рядом с барменом. Кто-то одобрительно высвистывает, но она не одаривает их своим драгоценным вниманием. Её не интересовали мальчики и девочки, тихо бегающие в ночи за наркотиками, только если она не хотела испорченной крови. А она никогда не хотела. Сакура здесь по велению голода — крикливого малыша, держащего её в своих маленьких ежовых рукавицах. Её лицо выражает абсолютное умиротворение, она ждёт и с наслаждением осматривает собравшееся общество. Бармен был такой же загробной и хтонической тварью, как и те, кого он курировал; «Сай» - сверкало его имя на аккуратном маленьком бейджике. Сакуре он нравился лишь за то, как красиво и плавно он уходил от полиции и налогов. Он до блеска протирал стаканы и заботился о бутылках алкоголя с такой же бережностью, с какой рыбак заботился об удочке, или охотник о своём ружье. Пока Сай наливает её любимый шот, в поле её зрения попадает мальчик, которого Сакура раньше здесь не видела. Мальчик, что отбился от стайки своих шумных друзей и теперь, словно потерянный щенок пытался понять, стоит ли принимать подарки от незнакомцев в виде пакетика мефедрона. Бесплатно, бери, пока дают. Он не принадлежал этому месту — это она поняла сразу, только взглянув на его яркую толстовку с принтом анимешной пышногрудой девочки. Она переглядывается с барменом, мол, стоит ли оно того — словно сейчас они оценят качество скота, которое вскоре пойдёт на убой. По большей части, это было правдой. Сходятся на том, что голод игнорировать опасно. Стук каблуков направляется в их сторону. — Я украду у Вас своего друга, — она шепчет почти ласково, как бы давая понять: откажешься и я выстрелю в твоё заплывшее от скотской жизни лицо. Приставший незнакомец смекает быстро. Она узнаёт его имя. Наруто улыбается ей искренне, светиться, будто весь состоит из благодарности к ней и наивной добродушности к человечеству. Миленький — думает Сакура. Она хочет пометить его своей красной помадой или быть может, даже красивым кровавым месивом на шее. Для того и другого ещё было рано, поэтому она ведёт его за собой; просит соврать своим друзьям что-то о том, что вечеринка была полным дерьмом, и хихикает над его глупыми шутками. — Почему ты такая холодная? — Спрашивает Наруто. И вот, они перемещаются в чью-то квартиру, кажется, в её собственную, неосознанно и быстро. Сакура пожимает плечами и улыбается ему, но кровь не приливает к щекам и не наполняет их теплом. Ей становится интересно, в какой момент он всё поймёт. Она целует Наруто в шею, но не кусает, хотя голод всё ещё ревёт в ней до того пронзительно, что раздражает своей настойчивостью. Сакура могла съесть его за три с половиной минуты, и она была уверена, что он не стал бы кричать; есть нечто такое в его глазах, что кажется чуть сильнее, чем инстинкты. Когда они останавливаются на одну секунду — всего на одну секунду или на целую одну секунду — его взгляд цепляется за неё, словно он учуял запах крови и смерти под её духами с ароматом сандала. Но сейчас ей отчего-то не было страшно, даже если бы в этот самый момент Наруто достал револьвер, заряженный серебряными пулями, и направил бы дуло прямо ей в лоб. Прежде, чем заняться сексом, они курят в широкой ванне — материал был очень крепкий, сделанный специально для того, чтобы выдерживать кровь и химию. Пока дым уходит через вентиляцию, Наруто рассказывает ей о своей жизни в приюте. О издевательствах и гонениях. О том, что он всё ещё рад, что жив. Сакура не сочувствует. Ей приходилось проживать дерьмо пострашнее. Например, смерть. Она снимает с него толстовку с пышногрудой анимешной девочкой, оставляет на нём только носки с новомодной надписью. На первый взгляд Наруто кажется ей беззащитным ребёнком, который ещё не успел сунуть пальцы в свою подружку. На второй — человеком, повидавшим нечто гораздо хуже, чем обворожительную девушку, пытающуюся его съесть. Сакура знала, что это так. На третий — уже с видом сверху — большим, чем просто очередным мешком мяса. Однако вид его был абсолютно обманчивым. Наруто перевернул всё вверх дном, и теперь он вгрызается в её шею вместо нежного поцелуя, сжимает бёдра до синяков и красных пятен перед глазами, сцепляет их намертво. Сакура не против, Сакура прошла через огонь, воду и унылого как смертный грех бывшего — что ей теперь бояться. Разве что, если Наруто полезет дальше — под кожу, рёбра и сухожилия, и возьмёт её небьющееся сердце голыми руками. Она кончает, и с чувством дезориентированности приходит ощущение что её слегка наебали. — Вообще, — говорит Сакура, — я планировала поужинать, а не заняться сексом. Нос утыкается в его влажную от пота шею и находит бешено стучащий пульс. Голод молчит, как сытый и довольный котёнок. — Ты хотела сказать позавтракать? Сейчас четыре часа утра. Сакура тяжело вздыхает. — Да, именно это я и хотела сказать. Сакура проходится кончиками пальцев по его скуле, не видит, но чувствует аккуратные симметричные шрамы. Ей вдруг становится интересно, как они здесь появились. Становится интересным этот глупый мальчик, что лежит напротив. Но потом она останавливает себя. Ведь он умрёт, как какой-нибудь персонаж из книги, к которым Сакура обычно очень сильно привязывалась. Есть у неё одна плохая привычка — привязываться к тому, что не вечно. Наруто убирает её руку, смотрит серьёзно — серьёзно и говорит ей: — Я заметил. — Заметил что? Ну давай — думает Сакура, — сделай невинное но важное лицо, и скажи так, словно мы снимаемся в отвратительно ванильном фильме. Я — начну сиять как яркая звезда грязного шоу биза от солнечного света, ну а ты — плакать от ужаса и восхищения. — Что ты очень худая. Ты была права, надо было пригласить тебя на ужин. Его лицо сделалось обеспокоенным. Они сменили жанр. Теперь они находились в комической трагедии, которая сквозила пошлостью и тупостью. Сакура почти смеётся и почти плачет. Она нежно разглаживает собравшиеся у его бровей морщинки. Она говорит: — Конечно, мы могли бы на него сходить.