***
На протяжении всей своей жизни Масато пытался окружить себя предметами роскоши: покупал всё самое лучшее и дорогое, но не испытывал наслаждения, ел изысканную пищу, но не чувствовал вкуса, регулярно проводил время в окружении самых популярных хостес, но не получал от этого удовольствие. Желание почувствовать себя нормальным заставляло его наматывать бесконечные круги эскапизма, но, как бы старательно он не пытался убежать от реальности, осознание собственной ущербности никогда не ослабляло свою хватку. Всё, что он помнит о своем детстве, — стерильные больничные палаты, бесстрастные лица врачей, банки горьких таблеток — все эти воспоминания были лишь смутными, размытыми образами. Единственное, что оставалось четким, — застывшее выражение жалости на лице отца, его мутный, полный печали взгляд, устремлённый в пустоту. Масато ненавидел жалость: в те моменты его с головой захлёстывало чувство бесконечного отвращения к себе, немыслимая горечь раздирала сердце, а руки в порыве беспомощной ярости сжимались в кулаки до белых костяшек, впиваясь ногтями в кожу. С каждым годом пропасть непонимания между ними увеличивалась, со временем он стал отдаляться от отца, жизнь его погрузилась во мрак, а в душе росла вера в то, что ничто не способно спасти его от мучительно болезненного одиночества. Каждая попытка вновь заговорить с отцом была неудачной: мысли в голове сбивались и путались, а слова в горле застревали болезненным комом. Тревоги засыпали лишь поздними тёмными вечерами, когда тусклый свет настольной лампы рассеивал прохладный мрак, и слышен был только тихий шелест страниц. Чтение спасало его от тягот многолетнего одиночества, помогало забыть о своём жалком, беспомощном положении. Помогало забыть о том, как сильно ему хотелось замёрзнуть насмерть в ту роковую ночь. Масато продолжал идти по людной улице, но душа всё время ныла, не находя покоя, а в голове лихорадочно мелькали обрывки панических мыслей. Он ощущал, как начинает терять контроль над своим телом: ватные ноги подкашивались, лёгкие качали воздух, пытаясь хоть как-то надышаться, сердце его билось тревожно и неистово. Страх потерять сознание усиливался, зрение помутнело, мир предстал перед ним бешеной чередой образов. Но вдруг через пелену болезненных галлюцинаций он услышал знакомый голос, и чья-то рука коснулась его плеча. — Молодой господин, Вы в порядке? Ичибан стоял перед ним, во взгляде его читалась явная тревога. Масато лишь тихо кивнул, оперевшись одной рукой о его плечо. Мутная мгла расступилась пред блеском ночных огней, они медленно шли по людным улицам большого города. Ичибан аккуратно придерживал Масато за спину, пока тот неуверенно переставлял ноги, изо всех сих стараясь не потерять равновесие. Как бы ему не хотелось этого признавать, но присутствие Ичибана действительно успокаивало: приятный запах ягодного одеколона делал каждый вдох и выдох менее болезненными, а сильная рука, лежавшая на спине, давала его слабым ногам силы идти дальше. Но тягостные мысли все равно не покидали голову: хотелось забыть этот вечер, эти долгие годы социальной депривации, которые сделали его унизительное существование еще более бессмысленным. Решение данной проблемы не заставило себя долго ждать: его взгляд пару мгновений блуждал по разноцветным вывескам, пока не остановился на «Poppo». — Ичи, пойди и купи мне пива. — Я не думаю, что это хорошая идея, Вы и так плохо себя чувствуете и- — Что-то не припомню, чтобы я спрашивал твоего мнения, — резко перебил Масато, бросив недовольный взгляд в его сторону Ичибан ещё несколько секунд изучал его лицо, но, не найдя в себе сил отказать в просьбе, вскоре молча развернулся и зашел в магазин. Масато, глубоко погружённый в свои мысли, ждал его снаружи, оперевшись на один из автоматов с напитками. Тенкаичи стрит утопал в неоновых огнях, всюду были слышны приглушённые шумом машин голоса, нескончаемыми потоками двигались люди, охваченные предновогодней суетой. Раньше жизнь без инвалидного кресла казалась ему чем-то далеким, несбыточным, но сейчас он самостоятельно стоит на ногах, полной грудью вдыхая свежий зимний воздух. Взгляд его устремлен в тёмное ночное небо, где уже давно висела полная яркая луна, а осознание обретенной, хоть и временно, свободы, о которой он мечтал все эти годы, будоражило сердце. Четверть часа, полчаса, час — неважно сколько ещё это продлится. Значение имело лишь давно забытое, тёплое, необъяснимое чувство, которое зарождалось в его душе, даруя ранее неведомое спокойствие. — Ай, блять, — Ичибан, споткнувшийся о порог при выходе из магазина, прервал поток его мыслей. — Пошли, — Масато слегка ухмыльнулся, кивнув в сторону переулка Тенкаичи. Пройдя пару метров они оказались в небольшом общественном парке, Масато присел на лавочку, Ичибан неуверенно на него посмотрел, как бы намекая на то, что лучшим вариантом было бы пойти домой, но всё-таки поставил пакет и сел рядом. Пиво быстро пошло в расход: он, не скрывая удивления, наблюдал за тем, как Масато открывает уже третью банку. В выпивке он не знал меры, ибо пил спиртное только по праздникам, и то в небольших количествах, потому что его отец и капитан Саваширо накладывали строгие ограничения на всё, что способно пагубно повлиять на его и так слабое здоровье. Двух банок пива было достаточно, чтобы ощутить опьянение: кровь приливала к лицу обжигающей волной, уставшие мышцы расслабились, позволяя телу принять более удобное положение. — Молодой господин, Вы, по-моему, немного перебрали. — В смысле, блять, перебрал? Хули ты там мелешь? — его тонкие брови вдруг сдвинулись к переносице, глаза остановились на сидевшем рядом, глядя на него с явным раздражением. — Вам действительно стоит перестать пить. Отдайте мне банку, — добавил Ичибан, слегка нахмурившись. — А ещё, пожалуйста, следите за языком. — Тебе нужна эта сраная банка? Ну так забирай! — он взял пустую пивную банку, стоявшую рядом, и кинул её в своего собутыльника. Ичибан застыл, пару секунд пытаясь понять, что только что произошло, а потом резким движением выхватил из его рук уже наполовину пустую банку и залпом выпил оставшееся пиво. Румянец на щеках Масато проступил еще сильнее, он открыл рот, намереваясь что-то сказать, но в это же мгновение раздался внезапный грохот, заставивший их обоих повернуть головы в сторону источника звука. Яркие разноцветные искры окрасили ночное небо, издалека были слышны радостные крики. Кажется, он потерял счёт времени и совершенно забыл о сегодняшнем празднике. Он повернул голову в сторону. Их взгляды встретились. Серые глаза смотрели на Масато с необычайной нежностью, заставляя странное тепло разливаться по всему телу. — С днём рождения, молодой господин, — на его пухлых губах лёгкой тенью мелькнула милая улыбка. Масато лишь закатил глаза и отвернулся, вновь вглядываясь в тёмную небесную мглу, сквозь которую пробивались редкие огни фейерверков.***
Выйдя из такси Масато понял, что эффект эфедрина начал постепенно сходить на нет, и облокотился на ближайший фонарный столб, пытаясь устоять на шатких ногах. Он огляделся вокруг: узкие, плохо освещённые улицы, практически вплотную стоящие друг к другу малоэтажные дома, фасады которых были оплетены наружными лестницами, — всё это совершенно не похоже на то, что он видел в центре города. Ичибан без лишних слов подошёл к нему, подставил плечо и повёл в сторону своего дома. Они поднялись по железной межэтажной лестнице и остановились у входа в одну из квартир. На некоторое время Ичибан замешкался в поисках ключа, но всё-таки открыл дверь и шагнул внутрь, Масато зашёл следом. Как и ожидалось, маленькая однушка сильно отличалась от привычных ему условий: вдоль стены теснились старая обшарпанная плита, небольшой холодильник и телевизор, в углу лежал не расстеленный футон, а посередине стоял низкий столик, загромождённый пустыми пивными банками и контейнерами от лапши быстрого приготовления. — Жалкое зрелище. — Приходится довольствоваться тем, что есть, — Ичибан смущённо потер затылок, слегка улыбнувшись. Он взял пакет и убрал со стола весь мусор, потом достал старенький Super Famicom, геймпад и маленькую коробку, в которой лежали все купленные им игры. Ичибан подключил консоль, вставил нужный картридж, и на экране появилась знакомая им обоим заставка. Лицо Масато заметно скривилось от громкой музыки, ударившей по ушам. Несколько часов назад Ичибан буквально умолял поиграть вместе с ним. Он сам не знал, почему согласился, — наверное, был слишком пьян. Оперевшись одной рукой о стену, он открыл дверцу холодильника. Единственное, что там было, — это пиво. — Ты в курсе, что у тебя тут даже пожрать нечего? — он вопросительно вскинул бровь, оглядываясь на Ичибана. — Ох, — он хлопнул себя по лбу, — я совсем забыл! Подождите, я скоро вернусь. Держа в руках холодную банку пива, которую он только что вытащил из холодильника, Масато наблюдал за тем, как Ичибан уходит. Дверь закрылась с характерным звуком, он сел на пол и громко вздохнул, запустив руку в волосы. Еще раз оглядев комнату, он открыл пиво и сделал глоток, взгляд его задержался на небольшом телевизоре, на экране которого высветилось название «Dragon Quest VI», написанное крупными английскими буквами. Эта глупая игра невольно вызывала прилив теплой ностальгии. Когда Ичибан вступил в семью, жить стало легче — в большей степени потому, что теперь у него появился тот, на ком можно срывать свою злость. Несмотря на то, что в ответ на свою преданность он получал лишь враждебные взгляды и бесконечные потоки оскорблений, Ичибан не прекращал попыток с ним сблизиться. Он выполнял все его глупые просьбы: отвечал на внезапные звонки и мчался со всех ног, чтобы вместе погулять по ночному городу, водил по игровым центрам и увлеченно рассказывал про разные аркадные автоматы, а пару раз даже пел вместе с ним в караоке. Всю свою жизнь он убеждал себя в том, что столь терпеливое отношение обусловлено лишь желанием всецело следовать принципам якудза, ведь самое главное для них — абсолютная верность, беспрекословное подчинение и строгое соблюдение иерархии. Но почему тогда каждый раз, когда на его лице появлялась мимолётная улыбка, Ичибан улыбался в ответ — так ярко, что, казалось, меркло само солнце? Он слегка сжал банку в руке, раздался тихий треск. Ичибан действительно считал его своим другом, а он был слишком слеп, чтобы увидеть это раньше. Социальная изоляция действительно оставила на нём глубокий след. Он раздражённо потёр переносицу и сделал очередной глоток. Как же это, блять, жалко. Масато вновь посмотрел на телевизор: насколько ему было известно, совсем недавно вышла новая игра этой серии, но Ичибану она была не по карману, поэтому он уже несколько месяцев терпеливо откладывал деньги. Возможно, завтра стоит позвонить отцу и сделать запрос на покупку. Пустая банка одиноко стоит на столе — он уже несколько минут думает о том, стоит ли доставать другую. За дверью послышались шаги, затем — звук поворота ключа в замочной скважине. Ичибан стоял в дверном проёме, его лицо слегка покраснело после бега. Масато повернулся в его сторону, чуть улыбнувшись. Ичибан смотрел на него ошарашенно — вероятно, потому, что прошло уже несколько лет с того момента, как он в последний раз улыбался по-настоящему. — С днём рождения, Ичи.