***
Несмотря на то, что Энид знала все обо всех, ей никогда не нравились сплетни о себе. Она и так неуверенна в себе и комплексует из-за проблем с мамой, поэтому постоянные оглядки на нее и перешептывания начинают ее раздражать. Все дело в этих ужасных шрамах на ее лице, она уверена в этом. Она незаметно, но быстро начинает приводить в порядок свои волосы. Зачесывая больше на левую сторону и оставляя немного свисать. Она чувствует себя очень похожей эмо-девочку из 2007, но пока сойдёт. — Ты уже 4-й раз поправляешь свои волосы. Зачем? — Уэнсдей не может воздержаться от комментария, сидя рядом с ней, скрестив руки на груди. Ее собственная контрольная работа аккуратно сложена в углу, с ней давно покончено. Она краснеет, и на самом деле ей следовало бы знать, что Уэнсдей заметит. Она всегда замечает все, что делает Энид. — Я просто ищу для себя новый стиль, понимаешь? — Она пожимает плечами и возвращается к своей работе. —Может быть, привлеку чье-нибудь внимание. Кто знает. Уэнсдей усмехается, прежде чем достать книгу из своей сумки. — Зачем? Никто здесь не достоин тебя. Энид замирает, ее карандаш зависает над бумагой. Ее волосы слегка встают дыбом, а в груди вспыхивает какой-то огонь. Ее желудок ужасно переворачивается, и теперь она жалеет, что съела 8 орео, 2 буррито на завтрак и космический брауни. Может быть, ей стоит отказаться от сладостей. Эта напряженная атмосфера снова охватывает их. Как будто гигантский груз навалился ей на грудь. Без преувеличения, ее дыхание становится почти затрудненным, каждый вдох кажется рутиной, и если она не будет думать об этом, то забудет выдохнуть. Неужели Уэнсдей действительно только что это сказала? Ее голова поворачивается к Уэнсдей, но только для того, чтобы обнаружить, что девушка спокойна настолько, насколько это возможно. Сидит со своей идеальной осанкой, а ее глаза скользят по книге. Словно она никогда ничего не говорила, и Энид задается вопросом, говорила ли она вообще.***
— Привет, Энид! — раздается хриплый голос. Легкий запах сливочного крема дает Энид понять, что Тори Беллер, сирена-старшеклассница, направляется к ней. Энид широко улыбается, и она почти снова чувствует себя первокурсницей. Тори, вероятно, была первой влюбленностью Энид, которая не была оборотнем. Ее глаза нежно-зеленого цвета, а светлые волосы всегда заплетены сзади в длинную косу. Хотя Энид не может не заметить, что ее коса слегка распущена. Есть какие-то неровности в ней, и волосы просто не такие шелковистые, как у Уэнсдей. Уэнсдей всегда так тщательно заплетает косы. Она не торопится разделять их, тщательно расчесывая каждую прядь и следя за тем, чтобы всё было идеально. Энид потеряла счет, сколько раз по утрам она сидела рядом с ней, просто наблюдая и будучи загипнотизированной тем, как быстро она заплетает волосы. Искра гордости пронзает ее при воспоминании о том, как Уэнсдей однажды позволила ей, Энид, заплести волосы. Волосы Уэнсдей на самом деле самые здоровые из всех, что она когда-либо видела. У нее крепкие корни, а волосы невероятно густые. И несмотря на то, что Энид никогда не видела, чтобы Уэнсдей пользовалась какими-либо продуктами, ее волосы невероятно мягкие, наверное, это самое мягкое, что в ней есть. — Энид? Точно, Тори. Она выныривает из того странного тумана под названием “Уэнсдей”, в котором находилась. Она, честно говоря, должна быть в восторге прямо сейчас. Тори Беллер разговаривает с ней. Тори, которая только что бросила Жасмин Скотт и, вероятно, ищет новые отношения, в которые может уйти с головой. Энид сейчас должна быть на седьмом небе от счастья и включить режим флирта на максимум. Она из прошлого ликовала бы прямо сейчас. И все же, она ничего не чувствует. Никаких бабочек или учащенного сердцебиения. Ее руки не потеют, и она просто не чувствует головокружения. — Эй, извини, Тори, я просто думала о.. Уэнсдей. Да, нет, она не может этого говорить. — Эм... знаешь, не важно на самом деле! Давай забудем об этом, о чем ты хотела поговорить? — она неуклюже уходит от вопроса, и вау, она просто не умеет сглаживать такие моменты. Тори улыбается и качает головой. — Все в порядке. Мне просто интересно, знаешь ли ты о вечеринке в эту субботу? Ну вот и всё. Тори точно собирается пригласить ее на свидание! Она чувствует это. Особенно когда все взгляды во дворе устремлены на них. Тори определенно была большим уловом, и Энид знает, что люди сейчас завидуют. Она также знает, что ей, вероятно, следует слегка наклонить голову в бок, чтобы добавить немного привлекательности. Но она чувствует, словно камень падает у нее в животе. Странно. Почему? — Да! — Она пытается изобразить волнение, но сама слышит как нелепо это звучит. — Та, что устраивают сирены, да? Она улыбается и кивает. — Да! Ты идешь с кем-нибудь? Энид заставляет себя улыбнуться шире. — Никто ещё не пригласил. Но я была бы так рада пойти с тобой! У неё всё получится. Выкусите, шрамы! Тори только что пригласила ее на свидание, и теперь она знает, что она все еще желанна. Но затем улыбка Тори исчезает, и ее собственные глаза расширяются. — Оу! Мне жаль, Энид. Я, эм, ну, просто... – она потирает затылок, и Энид чувствует себя абсолютной дурочкой. — На самом деле я хотела спросить, собирается ли пойти Йоко с тобой или с... кем-нибудь еще? Ой. — Йоко? — Ее голос затихает, и она чувствует себя немного раздавленной. Ее эго сдувается, и она снова теребит свои волосы. Конечно, Тори хотела пригласить Йоко. Кого-то без рваных шрамов на лице. Она разочарована, но не убита горем. Но ощущение того, что она никому не нужна, все равно причиняет ей боль. Она прочищает горло и стряхивает его. — О боже мой! Мне так жаль.. — Нет, нет, все в полном порядке! Мне нужно было лучше сформулировать свои мысли Не поспоришь. Энид выдавливает свою самую фальшивую улыбку и издает самый сухой смешок на свете. — Все хорошо! Насколько я знаю, нет, она свободна. Йоко помогает Бьянке с организацией вечеринки, так что, по крайней мере, она будет там! — Потрясающе! Еще раз извини и спасибо, Энид. — с этими словами Тори разворачивается на каблуках и присоединяется к своим друзьям, ее лицо все еще красное от смущения. Боже, это было унизительно. Словно вспыхнувший пожар, уши Энид наполняются шепотом ее имени, эхом отражающегося от стен. В горле у нее образуется комок, и ей приходится подавлять позыв к рвоте. Ее руки дрожат, и она закрывает волосами свои шрамы. Ее сердце колотится в неровном ритме, от чего её желудок еще больше скручивается в трубочку. Все взгляды устремлены на нее, и все говорят о том, что только что произошло. И она просто знает, что все указывают на ее шрамы. Ее глаза щиплет, губы дрожат, комок твердеет, и Энид трудно даже вздохнуть. Она спешит обратно внутрь здания и решает делать по 2 шага за раз. К этому времени слезы уже текут, и ей приходится прикусить нижнюю губу, чтобы не издать звуков. Как только она захлопывает дверь, она падает на свою кровать и кричит в подушки. Горячие слезы разочарования вырываются наружу, и ее тело сильно сотрясается. Не то чтобы Тори смеялась над ней или унижала ее публично. На самом деле это даже не из-за Тори, Энид даже не волновало, что Тори разговаривала с ней. Нет, это просто последняя капля. Пока идет только первый месяц учебы в новом школьном году. Целый месяц, и ни один человек даже не удостоил её второго взгляда, только если явно поглазеть на ее шрамы. И она знала, что все слышали о ее расставании с Аяксом. Не прошло и недели с начала каникул, как он решил бросить ее через Snapchat. Вот это окончательно разбило её сердце Она не была самовлюбленной, но знала, что привлекательна, а как по-другому? Она всегда очаровательно одевалась, придерживалась хорошего плана тренировок, чтобы оставаться в форме, заботилась о своей коже и каждый день делала безупречный макияж. Так что само собой разумеется, что у нее были бы поклонники, верно? Нет. Ни один новый ухажер не подошел к ней. Даже кажется, что все избегают ее, словно чумы. Как будто она заразна для окружающих. И во всем виноваты эти дурацкие, ебанные шрамы. Ее тело сотрясается от рыданий, и всё, что она хочет сейчас - это иметь возможность просто стереть эти шрамы. Ее когти медленно высовываются и пронзают одеяло. Она поднимает лицо и видит, что консилер сошёл с лица и испачкал ее подушку. Она поворачивает голову к зеркалу, и, к ее ужасу, ее шрамы выглядят еще более заметно, чем обычно. Они ужасного темно-красного цвета и чутка опухли, привлекая к себе еще больше внимания. Ее тушь и тени для век размазались и растеклись по лицу в оттенках розового, оранжевого и голубого. Она с отвращением кривит губы, видя, как из ее носа текут сопли. Она такая, блять, уродливая. Еще одно рыдание вырывается из нее, когда она швыряет свой мобильный телефон в зеркало. Зеркало трескается и покрывается паутиной, а Энид, похоже, просто все равно. Вместо этого она позволяет слезам непрерывно литься.***
Тупая и назойливая головная боль появляется, как только Уэнсдей заходит обратно в школу. Ее сапоги топают по листьям, и у нее нет никакого желания быть тихой в данный момент. Этот сталкер оказывается достойным противником. Как бы ни было больно это признавать. Ему снова удалось улизнуть от Уэнсдей и избавиться от нее в этих проклятых лесах. Возможно, ей нужно… подавить свою гордость и на самом деле принять предложение Ксавье заняться бегом. Это пошло бы ей на пользу, если бы она была чуть быстрее, она бы уже позаботилась об этой неприятности. Не стоит забывать и о Тайлере, по-видимому, сбежавшему из тюрьмы. Уэнсдей просто знала, что эти идиоты в тюрьме не смогут контролировать сверхъестественное существо. Она тешила себя мыслью, что преследователь на самом деле Тайлер, но что-то глубоко внутри подсказывает ей, что это не так. В этой шахматной партии есть еще один игрок, и Уэнсдей постепенно теряет терпение. — Вещь, не мог бы ты пойти и сказать Юджину, что я не смогу присутствовать на сегодняшнем собрании клуба. Вкус поражения вызывает у меня тошноту. — Вещь быстро показывает большой палец вверх, прежде чем спрыгнуть с ее плеча и умчаться прочь. Она взбирается на балкон своей комнаты, надеясь избежать встречи с мисс Новак. Если эта женщина узнает, что Уэнсдей пропустила еще одно занятие, она более чем уверена, что та пристегнет ей трекер на ногу. Как будто Уэнсдей не отпилила бы себе ногу в тот же момент. Ее уши подергиваются, когда она приближается к их стеклянному окну. Снаружи доносится приглушенный всхлип, и желудок Уэнсдей слегка сжимается. Слезы обычно вызывают у нее улыбку, но эти слезы ни с чем не спутаешь. Энид… Ее движения ускоряются, но она держит их под контролем, она не может казаться такой отчаянной, какой ее делают эмоции, когда дело доходит до разноцветного оборотня.. Она не может определить, что это за чувство, может быть, печаль? Когда она видит Энид, свернувшуюся калачиком на кровати, ее тело сотрясается от каждого болезненного всхлипа. Ее грудь вспыхивает обжигающим жаром, и она может распознать просачивающийся гнев. Кто-то стал причиной этого. — Кто? — требует Уэнсдей, большими шагами подходя к Энид. — Назови. Мне. Имя. — Она закипает больше и больше с каждым словом и уже планирует, как сорвать с них шкуру, заставить их молить о пощаде, которая никогда не придет. Энид поворачивается спиной к Уэнсдей и яростно качает головой. — Н-нет! Это... это не важно! — Она давится каждым словом, рыдания явно побеждают. — З-забудь о-об этом, Уэн... Уэн.. — Она заикается и в конце-концов оставляет фразу незаконченной. Что-то ледяное и болезненное разливается по груди Уэнсдей. Это ощущение покалывает ее кожу и ударяет в область сердца. Ее горло сжимается. Она подумывает просто ворваться во двор и заколоть всех, кто попадется на глаза. Все знают, что Энид вне пределов досягаемости. Уэнсдей была более чем уверена, что она ясно дала это понять. Она стискивает челюсть и на мгновение делает глубокий вдох. Бездумно колоть людей наверно, покажется неадекватным, несмотря на то, насколько это расслабило бы. Уэнсдей молча подходит ближе и опускается на колени рядом с кроватью Энид. Она позволяет девушке поплакать еще мгновение. Понимает, что Энид эмоциональна и что ей нужно выплеснуть это наружу, что Энид не может справиться с тем, чтобы держать все это в себе и заталкивать глубже. Ее рыдания вскоре переходят в тихие всхлипы, и тело уже не так сильно дрожит. Она поворачивается лицом к Уэнсдей. Сначала слегка подпрыгивает, но потом снова спокойно ложится, ее глаза бегают по лицу Уэнсдей. Они красные и опухшие, одним духам известно, как долго Энид выплакивала свое сердце. О боже, снова. Это напряжение в ее груди, будто кто-то медленно сжимает сердце Уэнсдей. Это определенно не частое ощущение, но когда это происходит, это мучительно. В последний раз она чувствовала это в ночь Крэкстоуна. Когда она победила, израненная и избитая, какой-то комок розового и кровавого цвета заключил ее в объятия. Когда она отстранилась, то почти не была готова к этому зрелищу. Энид, залитая кровью и потом, с открытыми боевыми ранами. Ее голубые глаза были искажены слезами и кровью, и она просто выглядела такой, такой сломленной. В ее глазах была мольба, и Уэнсдей просто почувствовала, как она напугана. В последний раз они с Энид виделись, когда Тайлер чуть не убил ее. В тот момент ее сердце сжалось до ослепления. Это было что-то совершенно новое, и именно это заставляло ее прижаться к Энид и зарыться в ее кожу. Теперь это чувство опять вернулось. Но она обязана сопротивляться ему, ей нужно сначала найти кого-нибудь, кого нужно искалечить. — Я уродливая, Уэнсдей? — ее голос едва походит на шепот, и она чуть не пропускает мимо ушей её слова. Ее гнев утихает, но на сердце не становится легче. — Кто тебе это сказал? — ее собственный голос низкий, и она удивлена тем, как заботливо он звучит. Энид шмыгает носом и тяжело сглатывает. — Эти шрамы. Я имею в виду... они делают меня отвратительной, да? — она всхлипывает, когда по щекам катятся новые слезы. Увы, есть кое-что, чего Уэнсдей не может подчинить себе пытками - неуверенность Энид. Бушующий в ней огонь, наконец, угасает, только чтобы смениться чувством более мягким. Оно словно покрывает всё её тело и исцеляет каждую область, обожженную огнем. Однако оно и оставляет что-то за собой. Ее сердце трепещет, когда взгляд скользит по шрамам Энид. Те самые шрамы, которые она получила, спасая Уэнсдей. В ту же ночь она обратилась и боролась за её жизнь. В ту же ночь Уэнсдей держалась за нее так крепко, что она не могла сказать, где кончалась она и начиналась Энид. Как она обожает её шрамы. Она никогда не может отвести глаз от Энид. Эти три шрама, которые она запечатлела в своем сознании, возвращают Уэнсдей к той ночи. Она прокручивает это снова и снова. Энид была такой сильной и властной, совсем как настоящая волчица. Уэнсдей больше всего на свете хотела остаться, увидеть Энид жестокой и дикой. И непременно ее мысли переключаются на то объятие. Ее тело навсегда запомнило ощущение рук Энид, обвившихся вокруг нее. Озноб, который каскадом пробежал по ее спине, как гудели ее кости, а голова кружилась от электричества. Даже сейчас, когда она вспоминает тот момент, в голове у нее гудит, а по телу разливается тепло. Ее сердце сжимается и просит, чтобы ее обняли еще раз. Уэнсдей чувствует все это, просто смотря на шрамы Энид. Но Энид презирает их. Она уделяет им много внимания. Всегда желая спрятать их подальше от чужих глаз, унижает их, желая, чтобы они просто исчезли. Иногда Уэнсдей задается вопросом, сожалеет ли Энид о той ночи. Очевидно, что она бы сейчас не имела возможности переживать об этом, если бы Энид не рискнула бы тогда своей жизнью. У нее не было бы этих шрамов. И Уэнсдей не пришлось бы чувствовать все эти чувства каждый раз, когда она их видела. У нее вырывается вздох, и ее разум собирается с мыслями. Энид может быть довольно... переживающей, и ее проблемы со шрамами не имеют ничего общего с Уэнсдей или той ночью. Это все дело красоты. Но в Уэнсдей пробуждается новая эмоция. Та, которая борется за то, чтобы ее услышали, она чувствует, как та поднимается к ее горлу. Она наполнена жестокостью, но не в насильственном смысле, нет – даже хуже. Она борется за честность. —Твои шрамы, они сияют — Ее голос становится еще более хриплым. Она почти уверена, что Энид не расслышала. Но блондинка резко выпрямляется в постели. Ее лицо все еще красное и мокрое от слез. Консилер исчез, и взгляд Уэнсдей смягчается при виде отметин. Может быть, быть честной - это то, что нужно Энид. — Каждый раз, когда я даже мельком вижу их, то сразу вспоминаю ту ночь. Какой невероятной ты тогда была. — Глаза Энид начинают загораться. В ней загорается еще один огонь, и на этот раз он не сжигает ее внутренности дотла. — В ту ночь ты боролась со всем, что было внутри тебя, и ты победила. Эти шрамы напоминают мне, что ты не только боец, но и чемпион. Энид выдыхает. — Уэнсдей… — Но, если Уэнсдей позволит ей говорить, она никогда не скажет того, что так долго вертится у нее на языке. — Большую часть дней мне приходится бороться с желанием прикоснуться к твоему лицу. Ощутить кончиками пальцев каждую отметину и пройтись по каждому выпуклому изгибу. — Ее слова срываются с языка, и она старается не делать пауз, сейчас или никогда. — Я постоянно загипнотизирована ими. У меня возникают воспоминания о той ночи и о том, как я... что я чувствовала по отношению к тебе той ночью. Мое тело все еще гудит от воспоминаний о наших объятиях и о том, что я никогда так сильно не хотела раствориться в ком-то в этот момент. Энид, я… Затем Энид вскакивает с кровати и падает на колени рядом со Уэнсдей. В глазах больше нет той боли, которую она испытывала раньше, только сияние, такое мягкое и нежное. Теплые руки обхватывают лицо Уэнсдей, а большие пальцы Энид гладят ее по щекам. Это ощущение погружает ее в лавандовую дымку и немного опьяняет. Всё это затуманивает ее рациональную часть её мозга, хотя ничто из того, что она только что сказала, не было очень рациональным, и заставляет ее поднять собственные руки вверх. Она осторожна и действует не спеша, на всякий случай, если Энид решит, что не хочет, чтобы Уэнсдей прикасалась к ее шрамам. Но она не отстраняется, вместо этого она подаётся навстречу руке Уэнсдей. Это действие приводит к тому, что у Уэнсдей перехватывает дыхание, и внезапно весь кислород пропадает из ее легких. Она делает небольшие вдохи, нежно заправляя волосы Энид за ухо. Энид пристально наблюдает за ней, и от ее взгляда лицо Уэнсдей покрывается румянцем. Она игнорирует это и позволяет своему большому пальцу пройтись по первому шраму. Он гораздо более гладкий, чем она ожидала. Очевидно, она о них хорошо позаботилась, и Уэнсдей не ожидала меньшего. Глаза Энид закрываются, и она тает в руках Уэнсдей. Она продолжает и нежно касается каждой отметины. Она даже не замечает, когда руки Энид покидают ее собственное лицо. Теперь ее руки держат Уэнсдей за запястья, удерживая их там, где они сейчас. Ее собственное сердце сходит с ума, как у дикого животного, колотится так быстро, словно сейчас вылетит из груди. Ее дыхание такое обрывистое, что она не совсем уверена, получает ли ее мозг хоть какой-то кислород. Она испытывает облегчение, видя, что Энид тоже прерывисто дышит. По крайней мере, Уэнсдей знает, что этот момент напрочь убивает и Энид тоже. — Энид… — Ее голос ломается, он наполнен необузданными эмоциями. Энид делает глубокий вдох и открывает глаза. У неё ошеломленный взгляд, и Уэнсдей видит, что она сдерживает непролитые слезы. Ее сердце жаждет приблизиться к Энид и заставить Уэнсдей осыпать ее любовью. Боже, она никогда не хотела этого раньше. Что эта девушка с ней делает? —Ты прекрасна, Энид. Энид втягивает воздух, и ее взгляд опускается к губам Уэнсдей и быстро возвращается к глазам. На самом деле она никогда не хотела поцеловать кого-то так сильно, как хочет поцеловать Энид. —Уэнсдей, пожалуйста?— У Уэнсдей есть всего секунда, чтобы кивнуть, прежде чем Энид сокращает расстояние. Ее губы лихорадочно впиваются в губы Уэнсдей. У Уэнсдей перехватывает дыхание, и она была бы не против задохнуться прямо сейчас. По всему телу проходит взрыв чувств и ее сердце воспламеняется. Ее разум опьянен чувствами, бушующими в ее груди. Каждое из них взывает к Энид, и Уэнсдей удивляется, почему ей потребовалось так много времени, чтобы осознать это. Руки Уэнсдей двигаются выше и запутываются в волосах Энид, углубляя поцелуй. Собственные руки Энид нашли пристанище на талии Уэнсдей и притягивают ее ближе. И когда они обнимают друг друга, растворяясь в этом поцелуе, Уэнсдей Аддамс впервые в своей жизни видит цвета с закрытыми глазами. Уэнсдей отстраняется первой, и она чувствует себя жалкой, думая о том, как сильно ей не хватает тепла губ Энид. Она чувствует себя так, словно проглотила магниты из-за того, как отчаянно ее тело притягивается к Энид. —Я обожаю твои шрамы. — Уэнсдей удается выдавить, пока она переводит дыхание. Она не дает Энид возможности полностью переварить это. Она снова сближается и начинает покрывать нежными поцелуями каждый из шрамов Энид. Энид хихикает, и это самый прекрасный звук, которую она когда-либо слышала, не считая виолончель. —Уэнсдей!— Ее сердце бешено колотится, и она задается вопросом, понимает ли Энид, насколько преданной становится Уэнсдей. —Ты далеко не уродлива, Mi querida. — ласковое прозвище легко слетает с ее языка. Она продолжает свою атаку поцелуев, и это действие заставляет Энид полностью обхватить руками талию Уэнсдей. Она притягивает ее к себе невероятно близко, и Уэнсдей боится, что она становится зависимой от нее. Но в этот момент, когда Энид так крепко сжимает ее в объятиях и ее смех эхом разносится по комнате, Уэнсдей была бы не прочь передоза от неё.***
Она на седьмом небе от счастья, когда буквально бежит в класс. Ее разум все еще не оправился от вчерашних событий, а кожу все еще покалывает при воспоминании о мягких губах, покрывающих ее лицо. Энид Синклер и Уэнсдей Аддамс поцеловались. Она поцеловала Уэнсдей. Кроме этого, Уэнсдей предложила Энид стать её девушкой! Хотя это скорее было так: — Я надеюсь, что это положит конец твоему желанию привлечь партнера. Потому что я не делюсь с другими. И если кто-нибудь еще появится на горизонте, я буду вынуждена содрать с них кожу живьем. Ее лицо сводит от широкой улыбки, и она убеждена, что ее щеки, вероятно, скоро отвалятся. Но это того стоит того, Энид действительно не помнит, когда в последний раз испытывала такой восторг. — Привет-привет! — Ее голос насквозь пропитан радостью, когда она запрыгивает на свое место рядом с Йоко. Вампирша хмыкает на приветствие и бросает в ее сторону быстрый взгляд. Затем она дважды рассматривает шрамы Энид. — Рада, что ты, наконец, принимаешь их. — Улыбка Энид каким-то образом становится еще шире, когда она касается одного шрама. — Я обожаю твои шрамы. — Они довольно крутые, и Уэнсдей говорит, что они ей нравятся. — Она не хотела говорить последнюю часть предложения, но чувствует, что вот-вот взорвется, если не расскажет кому-нибудь, и, очевидно, ей нужно рассказать своей лучшей подруге о том, что произошло прошлой ночью Йоко в шутку делает вид, что её тошнит. — Как отвратительно. — Йоко! — она скулит. — Это было мило, и ещё… — она наклоняется к вампирше ближе. Она действительно не хочет, чтобы вся школа узнала об этом, пока они с Уэнсдей полностью это не обсудят. Но Йоко - исключение. — Уэнсдей и я встречаемся! — взволнованно шепчет она. И Йоко, похоже, это даже не смущает. Что за… — Эмм? Ты вообще меня слушала? Разве ты только что не услышала самую пикантную и сногсшибательную новость в своей жизни? Йоко вздыхает и полностью поворачивается к Энид. Она кладет обе руки ей на плечи и даже слегка роняет очки. — Энид, детка, вся школа думает, что вы двое уже встречались. — Что!***
31 день назад Бессмысленные школьные сплетни никогда не были чем-то таким, в чем Уэнсдей принимает участие. Они редко бывают правдивы, и, по правде говоря, большая часть из них довольно скучна. Так что у нее нет проблем с тем, чтобы уйти в себя, пока вокруг нее все разговаривают и обмениваются сплетнями, до тех пор, пока ее имя не насторожит уши Уэнсдей. — Шрамы Энид, чувак, они чертовски крутые. Она резко останавливается и стискивает челюсти. Знакомый укол ревности подкрадывается к ее животу. Как бы сильно Уэнсдей ни любила эти шрамы, она не учла, что другие люди тоже могут найти их привлекательными. Так не пойдет. Ее шаги подобны самонаводящейся ракете, когда она направляется прямо к идиоту-парню, который сделал это заявление. Ей нравится, как он съеживается в ее присутствии. — П-привет, Уэнсдей... — Держись подальше от Энид. — она шипит, позволяя ножу в рукаве упасть в ее руку. Она готова быть немного более убедительной, если потребуется. Его глаза удваиваются в размерах, и Уэнсдей замечает капельку пота, скатывающуюся по его лбу. — Ой! Я... я... я не... не имел в виду, что... да, нет, абсолютно! Какая Энид? Я не... Она вся твоя! — он запинается, прежде чем оттолкнуть своего друга и побежать по коридору. Уэнсдей не сводит с него глаз, пока он, спотыкаясь, не сворачивает за угол. Ее взгляд возвращается к его другу-сирене, о котором он по глупости забыл. Он стоит еще более неподвижно, чем скульптура, неужели он думает, что в безопасности? Уэнсдей хватает его за воротник и опускает на свой уровень. Он выглядит готовым заплакать или помочиться, что вызывает ухмылку на ее лице. — Энид вне пределов досягаемости. Пусть все знают. — Она отталкивает его, он бледнее простыни. Прежде чем он успевает убежать, Уэнсдей добавляет: — Если я услышу, что кто-то говорит о ее шрамах, я сниму все чешуйки с твоего тела и насильно скормлю их тебе. —Д-да, мэм! — Затем он уходит сам. Идеально.***
— Да, а потом Далтон рассказывал мне на третьем уроке, что Уэнсдей заломила ему руку, и все потому, что он собирался попросить у тебя несколько заметок. Ее челюсть остается отвисшей, пока Йоко рассказывает ей о том, насколько занятой была Уэнсдей в прошлом месяце. Она хочет чувствовать злость, потому что Уэнсдей не имела права уничтожать все потенциальные романы, которые могли бы быть у Энид. Однако это только добавляет ей бабочек в животе. Уэнсдей Аддамс ревновала. Она терпеть не могла, когда кто-то приближался к Энид, и от одной этой мысли ее лицо вспыхивало. — Так что да. Все вокруг уже знают. — И почему ты тогда, ой, даже не знаю, не сказала мне? — подчеркивает Энид. Йоко дразняще ухмыляется, а Энид так и рвется надрать ей задницу. —Ты же знаешь, я не люблю распространять сплетни. —Ты сучка. — Полностью поддерживаю. — бормочет Ксавье, занимая свое место перед Энид. — И еще — он поворачивается к ней лицом, протягивая ей блокнот. — Не передашь это своей девушке? Она оставила его в библиотеке. —Ты тоже знал! — Она вскрикивает и благодарит всевышнего, что урок еще не начался. Миссис Левинсон уже свирепо смотрит на нее. Ксавье бросает на нее озадаченный взгляд, затем переводит взгляд на Йоко. Его глаза загораются пониманием, и на лице появляется легкая ухмылка. — Воу, ты типа даже не знала, что вы, ребят, встречаетесь? — Потому что мы не встречались. — огрызается она. Он усмехается, запрокидывая голову. — Да, конечно. Как насчет того, чтобы сказать это своему бешеному горному льву?— теперь смеётся Йоко, и лицо Энид краснеет еще больше. — Я имею в виду, что мы сейчас встречаемся. Но всё это началось буквально прошлой ночью. — Ксавье ухмыляется и прикусывает внутреннюю сторону щеки. Они с Йоко обмениваются довольными взглядами, и Энид абсолютно точно будет охотится на него в следующей полнолуние. —Что ж, рад, что все получилось. Может быть, тебе удастся заставить отродье сатаны отступить. — Йоко добавляет, прежде чем достать из сумки домашнее задание. — Ну, не знаю. Довольно забавно видеть, как она угрожает случайному ученику во время перемен. — Он бросает через плечо, когда расставляет свои вещи. — О боже мой, — она издает стон. — На скольких учеников она напала? — Почему бы тебе самой у нее не спросить? —. Йоко кивает в сторону черной тучи, топающей в класс. Ее хмурый взгляд темнее, чем обычно, и Энид понимает, что ее разговор с мисс Новак прошел не очень хорошо. Взгляд Уэнсдей встречается с ее собственным, и рой бабочек наполняет ее внутренности. Она совершенно уверена, что ее сердце вылетело из груди и стремится к Уэнсдей. Ей приходится вцепиться в стол, чтобы удержаться от того, чтобы встать и поприветствовать Уэнсдей на глазах у всех. Румянец заливает ее лицо, когда она замечает, что хмурый взгляд Уэнсдей смягчается, а ее глаза теряют привычную остроту. Просто есть что-то невероятное, когда тобой восхищается кто-то вроде Уэнсдей, которая ненавидит всех. Черт. Она должна быть зла! Энид теперь смотрит наполовину влюбленными глазами, и внезапная перемена ставит Уэнсдей в тупик. Она останавливается рядом со своим местом рядом с Ксавье, ее брови хмурятся, и она выглядит немного потерянной. Ее темные глаза останавливаются на Йоко, а затем на Ксавье, внимательно изучая каждого из них. Через мгновение она бросается к Ксавье и хватает его за горло. — Уэнсдей! — Энид взвизгивает, вскакивая со своего места и пытаясь дотянуться через стол. — Почему моя девушка злая? — Она выдыхает сквозь зубы. —Господи! Почему ты на меня нападаешь?! — Ксавье немного фыркает и начинает одергивать ее руку. Уэнсдей наклоняет голову, и почему Энид хочется восхищаться этим? — Потому что, когда она уходила этим утром, она была не такой. Так вот, с тех пор мы с ней не виделись, так что, очевидно, я ничего не сделала, но ты? Я уверена, что ты сказал что-то безмозглое. — Уэнсдей. — подчеркивает Энид, и это привлекает внимание девушки с волосами цвета воронова крыла к ней. — Я всё расскажу тебе, если ты его отпустишь! — она кричит шепотом. Уэнсдей скрипит зубами, но легко подчиняется и бесцеремонно отпускает Ксавьера. — Назови мне имя. Я пойду… — Ты не можешь ходить по школе и говорить всем держаться от меня подальше! Ты же знаешь, я люблю общение. Плечи Уэнсдей опускаются, и небольшой красный румянец ползет вверх по ее шее. Она прочищает горло. — К твоему сведению, я говорила людям не спрашивать о твоих шрамах. Ты чувствовала себя неуверенно из-за них. —Уэнсдей, я знаю, о чем ты говорила. Ты всем говорила, что я вне пределов досягаемости. — она подчеркивает. Уэнсдей хмурится, ее брови чуть-чуть сходятся вместе. — Почему ты расстроена? Я сделала так, чтобы никто не обратил внимания на твои шрамы. Самым простым способом было просто убедиться, что с тобой никто не заговорит. А если кто-нибудь и заговорит, то я позаботилась об этом до того, как он откроет свой рот. Энид потирает переносицу. Немного раздражает ход мыслей Уэнсдей, но она, как ни странно, его понимает. Немного пугает, но впечатляет, что она может разгадать мысли Аддамс. —Да, без шуток — ехидничает Ксавье. — Все до смерти боялись, что ты вытащишь их органы, если они хотя бы посмотрят на Энид. Энид закатывает глаза. — Уэнсдей не сделала бы этого... —Да, я бы сделала. Кого она обманывает? Конечно, она бы так и сделала. — Да! — Йоко набирает обороты. — Ты не видела, что твоя маленькая психопатка собиралась сделать с Тайлером той ночью! Мне тоже было немного страшно говорить с тобой. У нее немного подкашиваются ноги от этой коварной ухмылки на лице Уэнсдей. Это так красиво, что Энид хочется просто прекратить этот разговор, но последнее, чего она хочет, это чтобы у Уэнсдей были неприятности из-за того, что она держит в страхе все студенческое сообщество. Она фыркает и стряхивает с себя собственную улыбку, не время для смеха! Она указывает на Уэнсдей. —Больше не причиняй людям боль. Спасибо, что присматриваешь за мной, по-своему ужасно, конечно, но давай не будем делать ничего такого, из-за чего тебя исключат, ладно? Энид видит, как крутятся колесики в голове Уэнсдей, вероятно, пытаясь найти лазейку в ее просьбе. — Кроме того — добавляет она, чтобы подсластить сделку. — Я бы с удовольствием рассказала о них всем сама. — Она мило улыбается, наклоняя голову, чтобы еще больше подчеркнуть свою привлекательность. Она знает, что это работает, поскольку видит, как глаза Уэнсдей расширяются, прежде чем смягчиться. Через мгновение она со вздохом коротко кивает. — Отлично. Однако, если я уловлю хотя бы намек на насмешку по поводу твоих шрамов, я не могу обещать, что идиот, который это сказал, не пострадает. — с этими словами Уэнсдей садится на свое место и поворачивается лицом вперед. Энид чувствует, как на ее лице появляется глуповатая улыбка, и она уверена, что ее зрачки в форме сердца. Она определенно знает, что безнадежно влюблена, когда слышит, как Йоко давится смехом рядом с ней. Она закатывает глаза и подпирает голову рукой. Она позволяет своим пальцам нежно пробежаться по своим шрамам, и каждое движение возвращает ее к словам Уэнсдей, взгляду в ее глаза, к тому, какой мягкой она была. — Каждый раз, когда я мельком вижу их, мне вспоминается та ночь. Какой невероятной ты была. — Большую часть дней мне приходится бороться с желанием не прикоснуться к твоему лицу. — Ты прекрасна, Энид. Со временем она, вероятно, полюбит свои шрамы. Но пока она довольна тем, что Уэнсдей Аддамс их любит.