Клубника в декабре

Я всегда ненавидел декабрь. Морозный, снежный, он нес с собой холод и мрак. И в этом мраке не было ничего. Ни мысли, ни слова, ни звука, который мог бы откликнуться в груди. До недавнего времени. Я смотрю на мягкий теплый свет, который обещает спасти от всех бед в этом мире. Обещал. Сейчас же путь на твой балкон для меня закрыт. Закрыт замком и собственным ощущением вины за предательство. Я покинул тебя по чужому приказу, зачем-то веря, что так будет правильно. Что так ты будешь в безопасности. От Боев, от Семи лун. От меня. Ведь я не мог удержаться от тебя. Я отдал сам себе приказ не приближаться, но сам же его нарушаю. Продолжаю нарушать даже тогда, когда не осталось чужой силы, которая могла бы меня вынудить. Зачем же я все еще стою здесь, за снежной пеленой? Я бы мог туда запрыгнуть, телепортироваться. Кажется, так просто — появиться там. Постучать три раза, дождаться тихого щелчка замка, который откроет для меня тепло и свет. Но ты не откроешь. Больше никогда не откроешь. Там, за покрытым морозом стеклом, ты больше никогда не захочешь видеть меня — грязного пса, который и сам уже не знает, кто его хозяин. Потерянного и уставшего, но по какой-то причине до сих пор живущего и не понимающего, зачем. Хотя, это было бы ложью. Я знаю, зачем я живу, для чего бесцельно хожу вокруг дома, заглядывая в панорамное окно. Кажется, только от одного вида твоей тонкой, изящной фигуры, сидящей за столом, разгорается огонь моего сознания. Снег упрямо застилает взгляд, липнет к стеклам очков, но даже образ твоей фигуры теплится где-то в глубине души. Ты сидишь в накладных наушниках. Интересно, что ты сейчас слушаешь? Кончик хвостика дергается, наверное, в такт той музыке, которая сейчас играет. Ты что-то пишешь, зачеркиваешь, снова пишешь. Не видя, не замечая ничего вокруг. Не зная, что прямо здесь, за стеклом, стою я. Живой, насколько это возможно. Стою и смотрю на твою жизнь, на твой свет. Если бы ты знал, ты бы оставил дверь балкона приоткрытой? Наверное, нет. И это к лучшему. Я бы не удержался. Этот замок защищает твою жизнь от боли. От призрака прошлого с длинными волосами и запахом не самых лучших сигарет. Я хватаюсь за этот холодный мерзкий снег, который защитит тебя от меня. От моего вида, от моего взгляда. Я бы не хотел, чтобы ты это видел. Наверное, однажды я замерзну здесь, прямо у твоего балкона. Превращусь в мертвую заледенелую статую, которую обнаружат случайные прохожие. Что ты почувствуешь, если узнаешь об этом? Наверное, ничего. Я знаю, что ты забыл меня. Забыл, как выгляжу, как говорю и как тебя люблю. Твой брат все стер, все уничтожил. И теперь ты живешь спокойно, больше не помня ни о ком из тех, кто принес тебе столько боли. Мертвенно-бледный ошметок связи волочится за мной хвостом, не оставляя в снегу даже тончайшей борозды. Знаешь, почему именно для Бойцов разрыв связи так ужасен? Не потому, что Жертва — это Сила. Сила нужна в сражениях, но и без них прожить можно. Жертва — это сама Жизнь. Нас придумали такими. Жертва словно Божество, которому Боец поклоняется, готовый на что угодно ради нескольких секунд Рая. Ради самой Жизни готовый идти на любые поступки, лишь бы не остаться оторванным. Что делать мне, отрекшемуся от одного Бога во имя другого? Покинувшему огромный храм Силы, Боли и Власти ради маленького храма Любви и Заботы, но так и не смогшему взмолиться, чтобы новый Бог его принял? Стоять и смотреть на все более размывающийся образ, на икону в этом морозном моменте. Уже не молиться нежному черноволосому божеству, которое не услышит молитв. Или если услышит — не внемлет. Клубника… Что? Клубника… в декабре… Кажется, у меня начались галлюцинации. Я слышу твое повеление, хотя его не может быть. Нить все так же валяется драным ошметком у моих ног. Но эта мысль внезапно привносит толику смысла в мое существование. Мое существо желает найти ее. Яркую, спелую клубнику в этом чертовом морозном декабре и принести ее тебе в дар. Даже если ты не узнаешь о том, кто принес ее, даже если это не твое желание, а лишь моя галлюцинация. Я хочу принести этот дар. Ведь ты любишь клубнику, а я люблю тебя, Рицка. Я мечусь по городу в поисках. Захожу в магазины, в мелкие лавочки, словно умалишенный. Словно в этих мелких ягодах сейчас заключена вся суть моего земного существования. Словно я родился только для того, чтобы найти несколько ягод в разгаре зимы. Меня не видят или не хотят видеть. Меня выгоняют, глядя в мои безумные глаза. Надо мной смеются, но в одном крохотном месте все-таки находится живая душа, готовая воплотить мое желание. Коробочка с ягодами теплее, чем мои пальцы. Свет твоего балкона все так же ярок. И я не понимаю, почему он все еще не потух. Почему ты сидишь так поздно, почему ты не спишь? Я знаю, что ты не ждешь ничего и никого. Но ты сидишь. И крохотная мысль, что ты ждешь эту клубнику, уносится со снежинкой, запутавшейся в волосах. И я снова стою, будучи не в силах вручить тебе этот подарок. Сколько ночей я уже отстоял у твоего храма в безмолвных, безмысленных молитвах? Мне не хватит сил постучать. Мне не хватит сил даже поднять руку для стука. Нельзя тревожить свое божество, которое дает свет из окна. Прошу, Рицка, прости мне это святотатство. Коробочка ложится на перила балкона. Я останавливаюсь, не в силах сделать еще один шаг. Крохотный шаг, чтобы ты заметил, чтобы открыл дверь. Впустил меня в свой свет, согрел взглядом. Ведь одного твоего узнавающего взгляда хватило бы. Но ты не узнаешь. Не поймешь. Возможно, позовешь брата или вызовешь полицию. Правильно, незнакомец на твоем балконе — это повод для беспокойства. Мгновение, и я чувствую смерть. Чувствую, как все силы внезапно выходят из меня наружу, утекают, оставляя пустую оболочку, не способную даже на то, чтобы поддерживать вертикальное положение. Она оседает, словно костюм, который висел на вешалке и внезапно упал. Я плавно покачиваюсь рядом с плотью, которая была живой, без сил и слез глядя на останки. Морозный ветер пытается подхватить меня, унести куда-то далеко. Но не может, оставляя меня бессильным наблюдателем собственного посмертия. Кажется, кожа скомкалась, вся в складках, и сейчас замерзнет, не разгладить, не очистить. Холод сцепил веки и губы, не поднять, не открыть. Больше не будет ни слова, ни вздоха, ни взгляда, который мог бы принести что-то в эту пустую жизнь, которая никому не нужна больше. Но кожа расправляется поднятием руки, в которой внезапно ощущается жизнь. Я не плаваю рядом с телом неприглядным образом, тенью из снега, я в нем. В жизни, в силе, в мыслях. Во взгляде живых глаз по ту сторону стекла. Нет, не стекла, морозной завесы слез. Ты стоишь, держа в руках клубнику в декабре, и смотришь на меня. Словно ты меня знаешь. Словно ты меня ждешь. — Рицка… Иди ко мне Я слышу голос Божества в своей голове. Вижу тонкую борозду расплавленного снега, который нападал на твой балкон. Словно сошедший с иконы, держишь в одной руке ярко-красную ягоду, а в пальцах другой сжимаешь тонкую сверкающую нить. Нить жизни, которая по какой-то причине тянется к моей груди, впадает в нее потоком света. Я верю. Я отметаю все причины, по которым происходящее не может быть возможным, падая к твоим ногам на колени. Ты видишь меня, ты принимаешь меня. Я знаю, что ты простишь меня, своего глупого Бойца. Горячие руки опускаются на мои дрожащие плечи, притягивая к себе, и я утыкаюсь лицом в твой живот, опуская веки. Это не кровь, просто сок. Ягоды разбросаны вокруг, красное на белом, жертва принесена. В мыслях только шум и непонятные слова, которые льются в твое сознание из наушников. Они в моей голове, рассказывают про самый одинокий корабль, который везет клубнику в декабре. Я ждал… Ждал, когда смогу поймать тебя. Когда ты найдешь в себе силы подойти достаточно близко. Так, чтобы я смог ухватиться за твою нить, взять ее в свои руки. Тонкие руки, изящные запястья, которые я не могу перестать целовать. Мне не позволено, но я не могу противостоять этому искушению, когда мой Бог кладет горячие пальцы на мои промерзшие щеки. Как я мог усомниться в тебе? Как мог только допустить мысль, что твоя всезатмевающая душа не сможет принять мою? Я помнил тебя. Не подавал виду. Ждал, кричал и молил тебя приблизиться хотя бы на миг, ждал, когда ты меня услышишь. Ветер бьет в окна или кто-то колотит в дверь? Я не могу разобрать из-за шума в ушах. Тело постепенно оживает, впитывая Силу. Все, кроме тебя, твоих слов, дыхания, движений становится настолько неважным, что отвергается разумом. Холод пытается пробраться в комнату, но вытесняется теплом и самой жизнью. Жизнь втягивает меня внутрь твоего маленького храма, который столько времени дарил мне свет и силы сделать шаг. Я заставил всех верить, что не помню. Что забыл, что не верю. Никто не мог догадаться, насколько сильно и долго я ждал, чтобы ты услышал хотя бы одну мысль. Не мог сам подойти, не мог даже дать понять, что вижу тебя Сердце стучит остервенело, нагоняя всю предыдущую дистанцию. Твои глаза такие красивые. В них плещется самая искренняя любовь ко мне. Все это время этот свет был твоим. Пытался притянуть меня. Ты заставил верить даже меня. Я знаю, если бы ты попытался приблизиться, я бы скрылся. Я бы больше не посмел даже существовать рядом с тобой. Ты был так терпелив, ожидая, пока бабочка сама сядет на ладонь. Хватаюсь за твои руки, греюсь в них, молю тебя не убирать их. И ты стараешься объять меня всего. Кажется, даже Рай — недостаточно подходящее слово для описания моих чувств сейчас. Это что-то больше и сильнее, чем человеческое сознание может сформулировать. Сила окутывает меня плотным кольцом твоих рук, обнимающих мои плечи и растирающих мои окоченелые пальцы. Я люблю тебя, мой Соби. Мой Боец. Я чувствую жар Имени где-то между лопатками, ощущаю его, даже не увидев. Слух улавливает громкие крики за дверью, где беснуется покойный Бог, от которого я отрекся. Но ты не удостаиваешь его даже мыслью, запирая его образ где-то в глубинах Ада, откуда вытащил меня. Демоны бессильны перед тем, кто не верит в Бога, а ты больше в него не веришь. Он более не важен тебе. Ты припадаешь к моим губам, и я падаю в объятия твоего забвения. Ты мой Бог, мой храм и мое спасение. Я люблю тебя, Рицка.