—
Рабочий день закончился достаточно тривиально: за книгой в руках. Анна перечитывала "Идиота", стараясь сосредоточиться на содержании. Расследование убийства в Вешках могло продолжиться сегодня же, но люди работают только восемь часов в день, а затем ужинают и ложатся спать. — Аня, ты дома? — Голос Жана за дверью заставил оторваться от чтения. — Аня, — Жан приоткрыл дверь, скользнув взглядом по комнате. — Жан? — Возьми это, — он сунул руку в пиджак и достал железную коробку. — Шприц и сыворотка в пробирке, — Жан вошел в комнату и положил коробку на тумбочку. Анна взглянула на Жана, ожидая разъяснений. Тот закатил глаза и вздохнул: — Понимаю, иногда моя щедрость не знает границ. — Жан, я искренне не понимаю, что ты хочешь сказать этой коробкой. — Правильно. Вот поживи с мое и поймешь, — высокомерно бросил Жан, разворачиваясь к двери. Он, однако, уловил боковым зрением, как Анна отложила книгу и скрестила руки на груди. — Что? — Он повернулся, — ну пойми же ты, случится что-нибудь с твоим ненаглядным, зальешь слезами могильную плиту! Анна вздрогнула и опустила взгляд. — Я что-то должна тебе за это? — Уточнила Остроумова, не ожидавшая такого широкого жеста. Жан только хмыкнул и вышел из комнаты. Анна спрятала коробку во внутренний карман пальто. Пригодится.—
Москва переливалась ночными огнями и шумела отзвуками трасс и больших предприятий. Здесь не было места размеренному ритму жизни, к которому привыкаешь в малонаселенном городе. Анна не раз говорила Ивану, что она не может переехать к нему. Двенадцать миллионов гудящих пчел, рядом с которыми тревога возрастает многократно — ей пришлось бы трудно без семьи рядом и без холодного спокойствия в сердце. В ответ Жалинский пожимал плечами и заводил машину. В Суздаль. Во Владимир. В Тулу. Они ездили по средней полосе вдвоем. Путешествовали. Когда Иван уставал, он засыпал на переднем пассажирском — прижимался головой к окну и сворачивался в куртке, как еж. На пустой дороге редко звучал шелест шин встречной полосы. Остроумова поглядывала на спящего Ивана, и ее сердце трогала эта крохотная, разделенная на двоих идиллия. Они ехали во Владимир, чтобы провести время вместе. Что могло пойти не так? В голове эхом зазвучали слова Жана: «...Случится что-нибудь с твоим ненаглядным, зальешь слезами могильную плиту». Анна отвернулась, сжав челюсти. Разговоры о работе были нередкими и два капитана делились рассказами о том, как протекают их будни в отделе. Анна говорила о бытовых преступлениях: кража, взломы, мошенничество. Иван не уставал напоминать о том, что вся его работа и гроша ломаного не стоит после той памятной недели в Смоленске. Тоска заливала сердце Остроумовой, пока она искоса наблюдала за энтузиазмом Ивана, болтающего о Хранителях, мертвом Климе и о доме охотника на вампиров. Для него это была романтика работы, для нее — смертельная опасность. — Вань... — Аня мягко толкнула Жалинского в плечо, — мы приехали. Осмотр города был перенесен на следующий день. Сегодняшнему дню суждено было окончиться в горячих объятиях друг друга. — Ань, я никого не вижу, кроме тебя. Ты как будто одна среди всех, как... Как полярная звезда. Анна положила ладонь на грудь Ивана, слегка отодвигая его в сторону. — Оставь эти метафоры. Ты знаешь не хуже меня, химия пройдет и оставит за собой двух людей, две обнаженные души друг перед другом. — Я не знаю, что будет там, завтра, через час, — распалился Жалинский, — но если не изменишься ты, и я останусь прежним. — То есть ты веришь в любовь, которая не заканчивается никогда. Брови сошлись на переносице, взгляд Ивана переместился с Ани куда-то в сторону. Но через мгновение он улыбнулся: — Я верю в тебя и в себя. В один день меня не станет. Любовь закончится, но ты будешь жить. Сохранишь в себе все лучшее, что с нами было. Он умел сказать что-то такое, что... трогает. Тут Жалинский приподнялся на локте и усмехнулся: — Иногда я чувствую себя так глупо. Ты сильнее меня, можешь вообще разбить мне голову об стенку, если захочешь. — Перестань. — Но я тоже парень не промах, Ань? — Не промах, — прошептала Остроумова, притягивая Ивана к себе.—
Усилием воли сохраняя спокойствие в походке и движениях рук, Анна чувствовала, как сердце задорно отбивает ритм под горлом. С этим она ничего не могла поделать. Да и надо ли было? Деда проводил, то забавляя, то доставая набившими оскомину наставлениями. Анна крепче обычного обняла его и села в машину. Сегодня суббота, а это значит, что она едет к Ивану. Блестящий черный внедорожник мягко поплыл по М-1, навстречу Москве. Синее небо и белые облака вместе со слепящим солнцем скрашивали совершенно пустую колдобистую трассу, и Аня искренне улыбалась. Она не припоминала момента, когда еще вот так могла ехать и просто улыбаться всему вокруг и себе самой. Разве что... в детстве? Это отчаянно сильное счастье — когда качаешься на качелях, подлетая до самого неба. Рвешь букет полевых цветов под раскаленным солнцем. Плачешь изо всех сил на первом параде Победы. Когда обнимаешь Ивана, который мгновение назад чуть не раскрошил себе череп об асфальт. На дороге образовалась пробка. Настроение Остроумовой сейчас же сменяется — так щелкают тумблером. Профдеформация научила Анну думать быстро, на шаг вперед и на шаг в сторону. Пробка на дороге, полицейская машина — это авария. Если это авария, кто-то мог оказаться покалеченным. Анна повернула руль и объехала ряд стоящих машин. Мимо глаз промелькнули два покрытых материей тела и перевернутый черный ауди. Ровно такой, на котором ездил Иван. Остроумова сглотнула — просто совпадение. Она не смотрела на номера. Или не хотела смотреть. — Девушка, вам сюда нельзя. — Свои, — мелькнуло красным удостоверение. — Что тут? — Двое из Главка разбились. Это совпадение. Анна опустилась возле двух трупов, покрытых белой тканью. Она приподняла полог. И время как будто остановилось. Взгляд замер скалой в одной точке — на лице погибшего, а пальцы сжались в кулак, царапая ногтями кожу. Волна ужаса накатила, как цунами и разлилась пеленой неистовой боли. Анна отшатнулась, едва различая яростно клокочущий в ушах пульс. Она почувствовала, как ее подбородок сводит — перед ней застыл мертвенно пустой взгляд Ивана, направленный куда-то вбок. Нет, не время и не место для эмоций. Обеспечить ток крови по телу. Железный кейс с сывороткой. Анна поднялась на ноги и развернулась к черному шевроле. — Девушка, вы кто? — Чей-то мужской голос заставил остановиться. Остроумова замерла на месте спиной к говорящему. Кейс остался в пальто. Будто не веря в то, что на ней надето не пальто, Анна ощупала борт кожаной куртки, а затем повернулась лицом к юноше в гражданском. Решение принято. — Его хорошая знакомая. — Вы Анна, я полагаю? Иван про вас просто много рассказывал... Соболезную, — юноша смотрел с глубоким сочувствием во взгляде. Прикусить его? Тогда придется разобраться таким же образом со всеми остальными. Сколько их? Четыре, пять, семь, тринадцать... Она не укусит их всех, это обернется катастрофой. Анна подняла взгляд: — Я принимаю ваши соболезнования. Остроумова Анна Петровна, капитан Смоленского уголовного розыска. Красная ксива сотрудника полиции раскрылась перед взглядом юноши напротив. Она продолжала: — По наводке сотрудника третьего отдела, старшего лейтенанта Захара Саенко, виновный в дорожно-транспортном происшествии скрылся в юго-западном направлении от моста на трассе М-1. Бескомпромиссно твердый, оттачивающий формулировки голос капитана внушал дьявольское доверие. Юноша засуетился, оборачиваясь: — Протокол наводки будет? — По регламенту, в отделении полиции. — Ну спасибо, товарищ капитан... — Он перемнулся с ноги на ногу, как бы не зная, как ему оставить девушку наедине с ее личным горем. Безошибочно меткой интуицией Анна уловила это и выдавила из себя правдоподобную грустную улыбку: — Я справлюсь. Я справлюсь. Началась суета. Приказы. Распределения. Около десяти сотрудников полиции отправились в указанном направлении по выдуманной наводке, внимание остальных приковала внезапная сумятица. Остроумова присела у тела капитана Жалинского так, что оказалась спиной к мосту и лицом к встречной полосе. Даже гаишник ушел совещаться к мосту. Анна вытащила из внутреннего кармана складной нож и почувствовала, как железные руки пробила мелкая дрожь. Впервые за все годы оперативно-розыскной деятельности. Рукав прочь. Наточенное лезвие легло на вену запястья. Скользящим движением один разрез и бурным черным потоком кровь хлынула наружу. Анна немедленно бросила нож под белое покрывало и не без усилия оттянула задеревеневшую нижнюю челюсть. Пришлось приподнять голову и плечи, чтобы кровь проникла в пищевой тракт. — Что она там делает? — Поинтересовался тихий голос сзади. — Капитан Остроумова? Что вы делаете? — Более тревожно прозвучал уже знакомый голос юноши. Черт подери. — Капитан Остроумова?! Послышались торопливые шаги. Мгновение или вечность и лицо Ивана преобразилось — маска смерти сошла, как сходит сажа с рук в холодном ручье. Иван дернулся и глубоко вздохнул. Остроумова опустила его плечи и голову на землю. Жалинский поднял отяжелевшие веки и пробормотал едва различимо: — Аня... — Блять... — Прохрипел он и тяжело закашлялся. Остроумовой удалось сдержать слезы. Если бы не все эти люди кругом, они бы лились и лились из глаз, тяжелыми каплями смывая кровь с лица Ивана. Но нет — не время и не место. Анна успела опустить рукав до того момента, как ее окружило скопище полицейских в немом ступоре. Иван лежал перед ней в этом белом саване, в ее крови, в своей крови, погибший и живой одновременно. Он уже откашлялся. Его острый взгляд, невероятно осмысленный и внимательный для человека, мертвого минуту назад, остановился на Анне. — Перестаньте смотреть, как на чудо, немедленно вызывайте скорую! Покажите мне того, кто установил факт смерти, я лично позабочусь о том, чтобы этот человек больше не занял свое рабочее место. Голос Остроумовой звучал неизменно строго. Напряжение и эмоции сделали его и вовсе яростным. Бомба замедленного действия разорвалась — взрослые люди кругом начали кричать наперебой, обвиняя друг друга в ложном освидетельствовании смерти. Лица Анны коснулась теплая рука капитана. — Ань... Ты меня, что, вампиром сделала? — Вань, ты дурак? — Дурак. — Вылезай уже из этого савана.—