Настоящий

      — Браво, Костя, это просто… Браво.       Юра всегда звучит так, словно добавлять разнообразие в свой лексикон — ниже его достоинства. Вся его речь похожа на заготовленные фразочки из боевичков, которые частенько крутят по телевизору, да и манеры взяты оттуда же. И в то же время Грома это, почему-то, не раздражает. Смирнов настолько органичен в созданном образе, что кажется, будто он таковым и является. Наверное… Костя, на самом деле, может только предполагать. Никогда он ещё не видел Юру, отходящим от канонов «крутого» детектива. И даже сейчас, когда они в кромешной тишине идут из участка не в силах подобрать тему для разговора, он ни с того ни с сего разражается одной из своих любимых фирменных фразочек.       — Правда, это наше лучшее задержание из всех, что было. Настолько ровно, что…       — Наше? — переспрашивает Гром, пренебрежительно усмехаясь. Юра, говорящий не о себе, а о команде? Звучит как что-то сверхъестественное. — Не с той ноги встал? Правда не будет ни одной фразы о том, насколько ты великолепно раскидывал бандитов? Удивляешь.       Это секундное замешательство на лице товарища лишь подтверждает засевшую у Грома в голове мысль: «Всё же лишь образ».       — Само собой, Костя. Завтра весь отдел будет на ушах стоять после моего рассказа.       Ну-ну. Гром так и представляет, как Федя будет закатывать глаза, выслушивая очередное бахвальство и заполняя бумажки. Кто-то должен этим заниматься, Федь, прости. Грома за документы не засадишь даже под дулом пистолета. Придётся тебе, как напарнику. Костя довольно хмыкает, улыбаясь своим мыслям. Как Прокопенко опять заведёт своё: «Бу-бу-бу, надо было по уставу».       — Избавь меня от этого рассказа.       — Я этим, между прочим, и занимаюсь сейчас, — в его голосе проскальзывает недовольство. — А тебя всё равно не устраивает.       — Думай лучше о задании. Нарыл что-нибудь о нашем новом «потрошителе»?       — Нет, ты бы узнал первым. Жертв две, в серию собирать не торопятся, да и не из чего пока её собирать. Общие черты бывают лишь совпадениями, сам знаешь.       — Поэтому я и просил тебя покопаться в этом, а не собирать сплетни по отделу.       — Покопаться в двух убийствах, связанных лишь отсутствием улик и методами нападавших? Нет, друг, тут хоть весь Питер переверни, а ничего даже близко не накопаешь. Я спрашивал. Честно.       Гром лишь рассержено хмыкает. На Юру злиться невозможно, да и ведь он правда проверил. Костя в этом уверен. Никто не знает точно, как Смирнов собирает свои базы, лишь догадываются о мутных делах. Пока приносит пользу — никаких вопросов.       — Ты сегодня пройтись решил?       — Мне в твой район нужно. По делам, — отмахивается и внезапно даже как-то меняется в лице. Становится серьёзнее. — Сам понимаешь.       — Что это у тебя со взглядом? Неужели ответственность.       Усмехается, манерным жестом заправляя выпавшую прядь волос обратно за ухо. Не настоящий Юра, но и такой он Грому нравится.       Удар приходится из ниоткуда. Беспечность никогда не доводила до добра. Даже когда идёшь с напарником и у обоих из вас при себе оружие. У кого табельное, у кого своё. На мгновение Костя теряется. Чёткое попадание в челюсть успевает выбить из равновесия, и его уже прижимают к стене какой-то ржавой палкой. Арматурный прут. Какая-то шпана решила грабануть ментов? Вот уж новости. Какой же их ждёт сюрприз.       Юра синхронно выхватывает оба пистолета, стреляя, но не в того амбала, который держит Грома в захвате, и тут уже до того доходит масштаб свалившейся на них проблемы. Смирнов не зря тренировался обращаться с оружием: его движения отточены до мелочей, непонятно только в погоне за зрелищностью или за эффективностью, но получается и то, и то крайне недурно. Только с точностью малость есть проблемы.       Один из нападавших падает, скорее всего, замертво, оценить не представляется возможности, а вот второй лишь хватается за плечо, не успевая даже подготовиться к получению следующих двух пуль в живот.       И после них же Смирнов получает ломом по правой руке, в то время как левая оказывается заведена за спину. Выстрел вслепую — осечка. И вот уже товарищ Грома лежит на земле, вжатый в асфальт с такой силой, что пошевелиться может с трудом.       — Ну что, мусора, каково вам мирных людей калечить, а?       Гром наконец может прикинуть масштаб неприятности, но рыпаться не торопится. Без шансов. Дёрнется и может получить перо под ребро в один миг.       — Мы вам что такого сделали, что вы наших братков поубивали? Мешала больно наша база на том складе?       Их осталось трое. Один держит Смирнова, поднимает его голову за волосы, заставляя зашипеть от боли, и приставляет нож к горлу. Второй, на вид самый крепкий, вжимает Грома в стену. На секунду бы ослабить хватку, и Костя сможет отбиться. Рукопашным боем он никогда не брезговал. А вот третий разглагольствует.       — Хранение и распространение наркотиков, достаточно веская причина? — выдаёт Юра, но тут же замолкает, когда лезвие сильнее давит на горло, так и норовя в любую секунду сорваться.       — И что же? Долго тянете. Уже минута, а трупов пока только два, и то не наши, — Гром не знает, зачем он это говорит. Чтобы отвести внимание от товарища или чтобы взять на дешёвый понт членов банды, которую они накрыли совсем недавно? Значения не имеет, главное, что эффект есть.       — А потому что просто убивать таких как вы не хочется. В Неву бы вас скинуть связанных, чтоб помучились.       — Как немилосердно.       — Напарничек твой меня прям вымораживает. Мы смерть своих друзей не прощаем.       Этого достаточно. Достаточно, чтобы Юра смог высвободить руку, схватиться за нож и оттащить его от своей сонной артерии. Достаточно, чтобы Гром воспользовался замешательством и дал держащему его ублюдку под дых. Достаточно, чтобы быстро обернуть ход событий в свою пользу. И пока Гром вырубает оппонента и выхватывает табельное, Юра успевает вырвать нож, перехватить его и всадить в держащего его мужика. Окровавленное тело быстро обмякает после третьего удара, тогда последний из бандитов подбирает лом, замахивается на Смирнова, а Гром стреляет. Но поздно. Ему бы отточенные рефлексы Юры, сейчас бы…       — Юр? Юр, ну-ка на меня посмотри, — Гром подлетает к другу, как-то машинально, словно в тумане поворачивает его голову, пытаясь понять, куда пришёлся удар арматуриной, с несвойственной осторожностью убирает слипшиеся от проступившей крови волосы. — Давай-ка обратно в сознание приходи, а…       Череп цел, да как в принципе и Юра. Это ж надо быть настолько везучим, чтобы отделаться разбитым виском. Вот уж кто из них родился в рубашке.       — Вот же ж… — Гром прощупывает пульс, с облегчением насчитывая приемлемые пятьдесят семь ударов. Дышит, и сердце бьётся, с остальным разобраться можно. Только вот было бы, где разбираться. У Грома же сейчас даже нет возможности связаться с их оперативной группой по делу банды. Не оставит же он Смирнова среди мёртвых или не очень бандитов, пока сам смотается до ближайшего телефона?       Гром поднимает оружие напарника и возвращает на законное место в кобуру: — Ладно, Юр, в первый и последний раз.       Он поднимает друга на руки. Знает, что так нельзя делать, знает, что людей без сознания вообще перемещать нельзя, а нужно ждать помощи или ещё чего такого. Обучали всему этому: как переворачивать на бок, чтобы человек не задохнулся случайно, как в себя приводить прямо на месте. Только вот как там говорится: убедитесь, что место безопасное. Да вот переулок, в котором тебя бьют арматурой по голове, безопасным называется с очень большой натяжкой. Как же хорошо, что они в его районе. А было бы ещё лучше, не живи он на последнем этаже.       Подъём наверх никогда не казался таким трудным, как сейчас. Возможно, потому что Юра весит как сам Костя. Да, именно поэтому. И дойдя до двери, Гром едва ли чувствует собственные ноги. Весь день они мотались по отделу, проводили захват группировки, а теперь ещё и это. До ключей от квартиры не дотянуться, и Костя с неким отчаянием бьёт ногой по двери. Что теперь, опускать его на пол, пока ключи по карманам искать будет. Но дверь внезапно открывается.       — Пап, ты же обещал, что сегодня раньше… — Игорёк стоит на пороге в домашнем. Уже вернулся сам со школы, а в квартире пахнет только сваренной гречкой. И, кажется, слегка подгоревшей. Окно открыто — проветривает. Какой хозяйственный однако. — Пап, что случилось?       Гром отгоняет в сторону навалившиеся мысли о родительстве. Да, он обещал Игорю, что придёт раньше. Обещал и опять не сдержал своё слово. И даже не из-за пресловутых бандитов в подворотне. Он забыл. Опять забыл про сына, заболтался с Юрой после облавы. И сейчас у него снова нет времени на собственного ребёнка, потому что он завалился на порог квартиры с телом напарника на руках. О чём он вообще думал?       — Игорёк, тащи что у нас из аптечного есть, — Костя проходит в квартиру, быстро прикидывая, куда укладывать истекающего кровью Смирнова.       Диван, больше некуда. Игорь носится рядом, спешно скидывая разбросанные по дивану вещи на пол, на фоне играет телевизор — что-то из диснеевских мультиков. Наверное, один из тех, что они записывали на кассеты. Однажды, он переписал одну такую, пустив поверх детективный триллер, который смотрел в ночь. Задумался и не заметил, на что ведётся запись. Потом вместе с Игорем отламывали всем кассетам язычки, чтобы такого не повторилось. А ведь он тогда даже не расстроился. Только взял обещание, что это всё равно его кассета, а значит, и запись с криминальной хроникой тоже его. И вот сейчас Игорёк притаскивает железный ящик с тем, что у них в нём осталось. По мелочи, надо бы докупить… Главное, чтобы на внезапного гостя им хватило.       — Какой же ты проблемный, Юра… — вздыхает Гром, промачивая бинт в антисептике и прикладывая его к разбитому виску. Лишь бы кровь остановить и в сознание его привести, а дальше сам разберётся, не маленький.       — Пап, — к слову о маленьких. Игорь с мокрым полотенцем в руках стоит рядом, словно не решаясь сделать что-то сам. И всё же Костя лишь в очередной раз убеждается, как его сын осведомлён. — Кровь вытереть. Вот.       — Спасибо, — Гром поворачивается на сына. Надо ему объяснить, что вообще происходит, да только с подбором правильных слов всегда были проблемы. — Ты там кухню не спалишь? — мальчишка срывается с места, возвращаясь к плите. — И дверь закрыть не забудь.       Костя вытирает полотенцем кровь с лица друга, ловя себя на мысли, что боится увидеть что-то страшнее. Но он же сам убедился, что Смирнов живой и относительно невредимый. Голову ему бы только перевязать. И руку. Взгляд невольно скользит по распоротой ладони. Это ж надо было додуматься хвататься за лезвие? Хотя этому ума хватит, Костя не сомневался. Да и как по-другому уж, если говорить честно? Он заматывает Юрину ладонь, тратя на это последние бинты, едва хватает, чтобы закрепить конец, завязав на узел.       Задумавшись, Костя проводит пальцами по чужой скуле. Таким спокойным и умиротворённым он Смирнова ещё точно не видел. Юра завораживает. Всем своим существом, простотой и обаянием. Да и порой беспросветной тупостью и хвастовством. Всё равно. Яркий во всём их мрачном унылом отделе. А сейчас такой по-настоящему тихий. Спасибо хоть, что живой. Придёт в себя и ещё расскажет, как филигранно он застрелил двух бугаёв. Ведь придёт?..       Гром ослабляет на Юре галстук и расстёгивает верхние пуговицы рубашки. Так точно от нехватки кислорода не помрёт.       — Пап, а это… Кто вообще? — Игорёк уже возвращается от входной двери, накидывая на себя цветастую спортивную куртку.       — Дядя Юра. С работы.       — Ты про него не рассказывал, — нотки осуждения в детском голосе быстро сменяются на любопытство. — Ты с ним на задержании был? — он тут же ловит удивлённый взгляд отца.       — Ну-ка выкладывай.       — Дядя Федя заходил. Сказал… — он выжидает паузу, многозначительно пялясь в потолок. — В общем, не самыми красивыми словами, что ты задерживаешься на задании. И от тёти Лены мясо жареное передал. Сказал, что тебя вообще можно не ждать. И ещё, что ты сам отчёт будешь составлять по всему этому.       — Так ты ему и поверил.       — Про отчёты? Нет, конечно.

***

      — Пап, дядя Юра в себя пришёл!       Гром тем временем отмывает кастрюлю от пригоревшей гречки. Что ж, проштрафился. Наобещал вернуться и забыл, а теперь вот получает по заслугам.       — Возьмите. Это чай с сахаром, крепкий. Мне папа рассказывал, что после потери сознания помогает в себя прийти быстрее, — Игорь бросает беглый взгляд на отца и направляется к двери, попутно вытягивая купюру из их заначки. — Я до аптеки схожу.       Гром бросает тщетные попытки оттереть посуду, заливает её водой и оставляет в раковине.       — Давай быстро, там темнеет уже.       — Только до аптеки, — кивает Игорь.       А Костя лишь успевает подумать: «Опять с Игнатом своим в какую-нибудь передрягу залезет».       — Ты-то как? Вроде живой, — Гром садится на край дивана, наблюдая попытки Юры подняться, а после протягивает руку. — Давай без резких движений и повторных обмороков.       Тот прикладывает руку к бинтовой повязке, и Костя готов поклясться, что никогда не видел товарища настолько живым, хоть и побитым. Видимо, когда голова раскалывается, сил на спектакли и пафос не остаётся. Смирнов потерянным взглядом осматривает квартиру, видимо, не до конца осознавая, где находится, а потом этими же самыми глазами смотрит на Костю. Глубокими, голубыми и неосознанными.       — Это… сын твой?       Сдержанный кивок. Почему-то Косте кажется, что сейчас к Юре вернётся его обыденное состояние. «Обычных» разговоров у них не бывало.       — Ты про него не рассказывал.       — А ты и не спрашивал.       В воздухе повисает напряжённое молчание, в котором пребывать некомфортно на физическом уровне. И Гром спешит его разрушить:       — Да и поводов особо не было. Чай пей давай, — он поднимается, чтобы закрыть окно, а то от этих проветриваний в квартире стало уже на порядок холоднее. За предплечье его хватает перевязанная ладонь, и холодок пробегает от ощущения бинтов. И от того, что они пропитаны кровью. Косте даже кажется, что он чувствует этот запах.       — Спасибо.       Робкий голос Юры слышать так же непривычно, как и видеть его в таком состоянии. За всё время службы Гром ни разу не становился свидетелем хоть каких-то травм у Смирнова. Он как-то всегда выходил сухим из воды, видимо, дальний бой делает своё дело. И сейчас он такой потерянный сидит у него в гостиной, говоря это пресловутое «спасибо». До ужаса неправильно, но так по—настоящему.       — Как будто я мог тебя там в переулке оставить.       — Мог, но не оставил.