🎧 The Neighbourhood — Baby came home 2 / Valentines
«Привет, Солнышко. Я редко называл тебя так тепло и ласково, как ты действительно этого заслуживал, за что безумно корю себя прямо сейчас. Для начала хочу сказать тебе спасибо за то, что был со мной большую часть моей сознательной жизни, всегда рядом — единомышленником, другом, младшим братишкой. Серьёзно, Феликс, я безумно благодарен тебе за то, что ты есть даже сейчас, когда уже год как не приближаюсь к тебе. Остатки твоего тепла всё ещё греют мне душу и заставляют счастливо улыбаться сквозь слёзы. Что-то я расклеился, прости. Я знаю, ты не прочтёшь этого, но мне крайне важно высказаться хотя бы так, как будто тебе. Как будто мы снова сидим вместе на ступеньках моего или твоего не-дома, где нам как всегда никто не рад (зато мы рады друг другу), пьем какую-то яблочную газировку и обсуждаем как было бы круто в будущем переехать куда-нибудь ещё, покинуть Сан-Франциско и зажить какой-нибудь крутой новой жизнью, в которой, я клянусь, я бы был самым счастливым на всей планете, если бы мы продолжали быть все вместе вчетвером. Парами. Если бы ты прочёл мой дневник, ты бы понял, о чём я, но персонально тебе скажу — Феликс, чёрт бы вас с Хваном побрал… Когда я впервые это заметил, это была самая первая ваша встреча. Я тебя ещё никогда таким не видел. Ты сиял, малыш. Ты так ярко сиял, что меня слепило. И с каждым новым летом твоё сияние становилось лишь ярче. В своём сиянии ты был красив, как четвёртое июля. То, как ты смотрел на нашего блондинистого дружка и то, как он уже тогда смотрел на тебя — это просто долбаная магия, я не знаю, как ещё это назвать. Хван может быть каким угодно: сексуальным, обольстительным, придурковатым, неловким, неуклюжим, красивым, талантливым, но лишь с тобой он всегда как будто... был настоящим? Рядом с тобой он превращался в защитника, в нём просыпалась ответственность и забота — да, представляешь, в нашем вечно бегающем от ответственности Хёнджине. Никогда ни к кому кроме тебя он не относился с таким бережным трепетом. С тобой он менялся кардинально. Да чёрт подери, он даже смотрел на тебя иначе. Всегда. Я завидовал этому взгляду столько лет, представь себе, потому что встретил его раньше, чем ты, и тоже влюбился как законченный идиот. Это были настоящие и трепетные чувства, но я старался вести себя по-взрослому и запихнул их в самую дальнюю срань, как только мог, когда осознал, что между вами мне даже дышать тесно. К тому же, однажды я совершенно случайно поймал на себе ревнивый взгляд Хани и... Чёрт, тогда я понял это чувство сполна. Нам обязательно нужно было пройти через всякое дерьмо и повзрослеть, чтобы понять, что что-то важное столько лет было у нас под носом, пока оно просто не исчезнет или не сломается в одночасье?.. Солнышко, прости меня за твою сломанную любовь. За то, что сделал, и не сделал. Его я оправдывать тоже не собираюсь. У нас всегда были свободные взгляды на секс, но мы оба не подумали о том, что ты ко всему относишься гораздо более трепетно. Времени думать просто не было. Я такая мразь, господи, мне до сих пор тошно от себя. Я лишь надеюсь, что когда меня не станет, вы ещё пересечётесь и найдёте в себе силы для прощения. Я бы попытался всё наладить своими руками, но боялся сделать всё ещё хуже. У меня просто не осталось сил. Прости и не вини меня за это. Опять же, многое ты узнаешь и поймёшь из контекста дневника. Вернее, узнал бы. Я смеюсь. Это правда смешно. Я такой идиот. Зачем я это пишу? Мне так плохо без вас, я так тоскую, но я больше не нужен здесь. Прости, пожалуйста, ещё раз. Я тебя очень сильно люблю. А теперь я надеюсь увидеться с Хани как можно скорее, если вся эта хрень с загробными мирами существует, конечно. Но если не существует, то я бы сделал что угодно, чтобы просто слиться своими атомами с его в этой бесконечной вселенной. Я, Ли Минхо — кретин, что проебал все возможности быть счастливым и сделать счастливыми своих друзей, прошу у них прощения, прошу прощения у всей вселенной за то, что не пригодился ей. Я лишь надеюсь, что за прошедший год мне удалось немного подчистить карму. П. С.: Не дай своему внутреннему свету угаснуть. Обнимаю, как ты любишь Минхо»✧ 🌉 ✧
«Wish you'd let me stay, I'm ready now»
Письмо на пожелтевшей от времени бумаге в руках Феликса трогает потоками ветер. Жгучая горечь поднимается к горлу, травит изнутри, заставляет глаза краснеть и часто моргать. Старший Ли писал так, будто его записи и правда найдут, хотя даже не надеялся на подобный исход, и его прощальные слова всё же добили Феликса окончательно. Задушенная истерика поднимается как цунами откуда-то из глубин души, неумолимо подбираясь к самому краю, грозя накрыть его с головой. Минхо прожил последний год своей жизни под гнётом, став жертвой обстоятельств, посвятив его целиком и полностью Феликсу — приглядывал за ним, оберегал на расстоянии, даже понимая, что друг буквально вычеркнул его из своей жизни, он больше не выслушает и в душу не впустит. Он мог бы сделать это позже, когда осознал бы, что жизнь штука непредсказуемая и в ней случается всякое, что люди совершают ошибки и опрометчивые поступки, и что каждый заслуживает второго шанса и прощения. Так устроена жизнь от начала времён и до скончания веков. Это делает нас людьми. И после всего пережитого, Минхо не держал на младшего зла, лишь переживал и волновался. Оставшись совсем один, без поддержки и хоть кого-нибудь рядом. И продолжал верить в своих друзей. Его слова открыли Феликсу глаза на очень многое. Прежде всего на то, что Хёнджин и правда любит его и любил всегда, но всегда выбирал и продолжает выбирать бежать от своих чувств, причиняя этим боль им обоим. В этот момент Феликс чувствует, что Минхо прав, и весь его мир был зациклен на Хёнджине с момента их самой первой встречи, что он стал для Ёнбока центром вселенной, только всё это не имеет значения, потому что между ними дистанция, которой на самом деле не существует — она есть только в голове Хвана. И даже когда касается и обнимает, он всё равно не позволяет себе быть рядом. До сих пор. Вчерашний день им это доказал. Это ранит Феликса сильнее всего и в его глазах, которые он поднимает на старшего, стоящего на площадке второго этажа и тоже дочитавшего своё письмо, тот видит горькое непонимающее «почему»: почему ты не хотел быть вместе? Почему просто даже не попытался? Почему позволил влюбиться в себя, привязал так сильно и крепко, подарив надежду, но так и не дал нам ни единого шанса? Почему ты продолжаешь выбирать держаться от меня на расстоянии, но при этом обнимаешь так, будто я всё, что тебе нужно? Ты идиот, да? Феликса разрывает чувствами. Он рассержен, расстроен, подавлен и совершенно не хочет видеть его прямо сейчас. Особенно, когда Хван срывается с места и бежит за ним, стоит ему только двинуться с парковки, чтобы просто… Скрыться, подумать, быть может покричать где-нибудь подальше отсюда, подальше от него, как он и хочет, но, чёрт его дери, снова хватает за руки, пытается развернуть к себе, смотрит жалобно. Кретин, придурок, чокнутый, эгоист. — Оставь меня, не хочу видеть тебя сейчас, — всхлипывает Феликс, пытаясь вырвать руку не глядя, не оборачиваясь, чтобы не потерять самоконтроль. — Это неправда, — обрывает его Хёнджин, не желая отпускать, боясь, что он снова исчезнет, теперь уже насовсем. — В такой момент ты хочешь, чтобы я был рядом, чтобы мы были вместе, — слова даются ему тяжело, все мысли в голове смешались друг с другом и только письмо Минхо стоит перед глазами. «Важны не деньги и будущее под соусом престиж, не расстояние и страхи, важно лишь настоящее, в котором можно и нужно быть счастливым» — Так раз ты знаешь, чего я хочу и никогда с этим ничего не делаешь, то зачем это всё? — ему хочется посмотреть в любимые шоколадные глаза, но вместо этого он смотрит вверх, в тёмное-тёмное небо. — Оставь меня в покое, Хёнджин, хотя бы просто на какое-то время, я просто не могу сейчас вынести этого, не хочу думать о том, что ты скоро уедешь и… пожалуйста, — жалобно просит Феликс и срывается на бег, наконец вырываясь. Хёнджин понимает, что времени мало, что нужно остановить его, что больше нет смысла ждать и убегать от себя, теперь пришло время бежать за ним — и он бежит. Бежит следом, спотыкаясь в темноте, пытается поймать рукой, но ловит лишь воздух. — Феликс, пожалуйста, стой! Так уже было однажды. Два года назад, только иначе. Теперь его нельзя отпускать. Длинные волосы мечутся тёмной копной вокруг головы брюнета, на бледном лице блестят полные сожалений глаза, в которых отражается свет фар, в момент, когда он перебегает дорогу. Автомобиль несётся на полной скорости по пустынной дороге, не успевая заметить, что перед ним маячит человек, поворачивающий голову на звук, шокированный его внезапным появлением и застывающий ровно на середине. Перед глазами начинает проноситься не вся жизнь, как принято считать, а лишь та её часть, в которой навсегда застыло лето, украшенное самодельными браслетами дружбы, опутанное наушниками с играющей в них музыкой на двоих, звучащее смехом в четыре голоса, утопающее в шуме океана, присыпанное песком его берега. В такое мгновение просто не успеваешь подумать обо всём, о чем хотелось бы, но жадно ловишь образы напоследок. Тело не слушается, застывшее в оцепенении, а разум заволакивает пеленой, лишая возможности думать и реагировать вовремя. Фары мерцают слишком ярко, машина летит слишком быстро, а затем следует глухой удар. «Завтра может никогда не наступить»✧ 🌉 ✧
🎧 The Neighbourhood — Alleyways
Августовский полдень 2016-го радует ясной погодой ползущих к океану со всех концов Сан-Франциско горожан, заставляя нестись навстречу тёплым западным ветрам и ласковым волнам, накатывающим на песчаные берега. Пара белокурых парней в развевающихся на ветру майках и подкатанных до колен джинсах носятся босиком друг за другом по побережью, разнося в стороны столпы брызг и заливаясь смехом так громко, что доносится до самых песчаных пригорков, на которых пристроились отдыхать их лучшие друзья. Минхо сидит плечом к плечу с Джисоном прямо на песке и не может ответить точно, что его слепит больше — полуденное солнце или яркие улыбки Хёнджина и Феликса, что уже битый час зеркалят друг друга в лучшем виде символизируя собой непосредственность. «Вы такие очаровательно тупые» — наблюдая за ними думает Ли. Они как отражения, за прошедшие годы стали похожи до неотличимого, нахватавшись друг от друга манер, жестов, словечек, обмениваясь одеждой и украшениями. Как-то незаметно для всех и, прежде всего, для самих себя синергировали. «And whenever the sun came out, we played (We didn't want to get older, we didn't want to get older) We would run on the block all night and day (We didn't want to get older)» Джисон пропевает отрывок одной из любимых песен Минхо, обращая на себя пристальное внимание старшего, что со всем сарказмом приподнимает бровь, услышав один из треков своего плейлиста в исполнении лучшего друга, который по обыкновению своему предпочитает совсем другую музыку. — У тебя что, появился музыкальный вкус? — графитовые волосы Минхо красиво колышутся на ветру, отливая серебром под солнцем, когда он поворачивает голову на парня. Джисон цокает и закатывает глаза, скрещивая на груди подкачанные руки, на которые грех не посмотреть. Он хочет казаться недовольным, но всё равно улыбается, чем вызывает ответную кошачью улыбку. — Ждёшь похвалы? — хихикает Минхо, глядя на это самодовольное беличье лицо. — Жду подтверждения, что я замечательный друг, — вздёргивает он подбородок, копируя любимую манеру Ли, что делал так чуть ли не всегда. — Ты замечательный друг, — тем не менее мягко констатирует старший. Джисон удивляется, не ожидающий такого от Минхо, что обычно кроме как на языке сарказма не разговаривает. — Что? У меня хорошее настроение сегодня, — щурится он с радостным выражением. — Подожди, — тянется Хан за телефоном. — Я этот день внесу в календарь, я просто обязан! Джисон получает тычок локтем в бок и Минхо разглядывает, что Хёнджин держит что-то в руках, предположительно медузу или может мелкую рыбку, на что Феликс пялится во все свои восторженные глаза, склонившись над его ладонями. — Если бы ты мог оставить только одно воспоминание, то какой момент ты хотел бы запомнить? — меланхолично спрашивает старший Ли. — Любой из таких как этот, пожалуй, — трёт запястье Джисон и следом отпивает из стакана свой «айс американо». — Почему? — вопрос скорее риторический, но озвучить надо. — Потому что они одинаково равноценны для меня. Не знаю. Есть в них что-то особенное, не находишь? — Джисон хихикает, щурясь от солнца. — Нахожу, — отвечает Минхо, шокируя Хана второй раз. Ещё и кладёт голову ему на плечо, прикрывая глаза, втягивая носом ароматы летнего бриза и личный комфортный запах его волос. «Никогда не меняй этот миндальный шампунь ни на какой другой» — проносится в голове. Как-то он расслабился. — Ты в порядке? Какой-то ты излишне сговорчивый сегодня, — всё ещё недоумевает Джисон, внутри которого всё трепещет от Минхо, упавшего в подобные нежности. — Тебя это не устраивает? — с претензией вопрошает тот, но голову не убирает. Так комфортно. — Более чем устраивает, просто непривычно, — Джисон как-то на автомате начинает гладить его рукой по волосам. Минхо хочется мурлыкать от накрывающих ощущений. — Ну вот тогда заткнись и не выделывайся, — загадочная улыбка украшает лицо кота, тающего, как мороженое в жару. — Вот это уже больше похоже на тебя. В этот момент Минхо возвращает взгляд к парням, что уже намочили джинсы и продолжают мочить друг друга, после чего Хёнджин нападает на Феликса и они едва не валятся в воду в обнимку. «Когда-нибудь до них дойдёт» — думает Минхо, видя, как они смотрят друг на друга.✧ 🌉 ✧
В глазах темно, а в ушах стоит противный гул, не дающий расслышать поначалу ничего, но затем способность слышать и видеть стремительно возвращается, и Феликс осознаёт реальность, будто вернувшись в точку последнего сохранения. Он отключился, просто потерял сознание, думал, что умер на месте после всех пережитых потрясений, или его всё-таки сбила насмерть та машина. Расфокусированный взгляд сосредотачивается на окружающей обстановке: вокруг темнота, он лежит в объятиях Хёнджина на обочине и тот сотрясается в рыданиях, не переставая звать его, пытаясь привести в чувство. — Ликси, очнись пожалуйста, солнышко!.. Феликс кашляет, будучи сбитым с ног, от удара о землю из его легких выбило весь воздух, так что теперь он жадно и громко задышал, стараясь восполнить недостаток кислорода. Хёнджин, сжимающий его в руках, отодвигается, чтобы посмотреть на пришедшего в себя младшего, и пытается сморгнуть все скопленные и застилающие глаза слёзы. В этот момент он чётко осознает, что пытался сказать ему Минхо — завтра может никогда не наступить, а Феликса может не стать в любой момент. Люди хрупкие и не вечные, а его родной солнечный Ликси такой один во всем мире, уникальный, совершенно особенный и неповторимый. И его могло не стать прямо сейчас. Феликс в полном шоке дрожит и понимает, что мог расстаться с жизнью и что Хёнджин плачет навзрыд, не может остановиться. Он скользит непонимающим испуганным взглядом по лицу старшего, что сбил его с ног и спас, вытолкнув с дороги и повалившись вместе с ним. — Феликс, я не могу больше бегать, я больше не хочу, я мог потерять тебя и это самое страшное, что может случиться, прости, мое солнце, я не знаю, что сделать, чтобы ты простил меня. Я виноват, я такой кретин, я… — он касается щёк Феликса пальцами, боится навредить, боится отпугнуть, боится вообще всего, потому что больше не хочет терять, никогда в этой жизни не хочет. — Ликси, я люблю тебя!… — его голос дрожит и срывается на самой долгожданной фразе, вымученной и выстраданной. Феликс всматривается в его глаза, ища подтверждение словам и его взгляд теплеет, чувства переливаются через край, находя выход с помощью слёз. Он так долго ждал, что сложно поверить в услышанное, всё кажется одним сплошным сном. Хёнджин дрожащими руками сжимает лицо Феликса и целует — целует веснушки, глаза, лоб, кончик носа, всё, кроме губ, пока младший приходит в себя и чувствует как по щекам катятся слёзы. Он тянет Хвана на себя и целует в губы — так долгожданно и сладко, вкладывая в поцелуй всю скопленную чувственность, всю нерастраченную нежность. В руках Хёнджина он чувствует себя самым счастливым человеком на земле, теперь наконец-то нужным тому, кто так долго был нужен ему самому как воздух. Как он мог дышать эти два года без Хёнджина? Как он вообще мог жить без него? Это не жизнь, это хождение по краю, это взгляд вниз с высотки, это горсти разноцветных таблеток на ладони, это кошмарное всепоглощающее одиночество, где ни единая душа не сможет никогда заменить его. — Не оставляй меня, пожалуйста… — Феликс всхлипывает, наконец разрешая себе говорить именно то, что всё это время рвалось с языка, цепляется за Хвана, будто он сейчас исчезнет. Момент такой долгожданно-сладкий и одновременно горький, поцелуи не прекращаются, а он всё не может перестать шептать. — Не оставлю, никогда больше не оставлю, — Хёнджин трепетно оглаживает его шею и прижимает к себе лишь ближе, к сердцу, в которое хочется впитать его полностью.✧ 🌉 ✧
Чонин, что до этого наблюдал за разворачивающейся картиной из окна, как тот, кто прочувствовал эту историю вообще со всех возможных сторон, свалил из мотеля как можно дальше, особенно, когда Хёнджин с Феликсом едва не спотыкаясь побежали в восьмой номер, держась за руки так крепко, будто теперь намерены не размыкать их никогда в жизни, начиная целоваться уже на лестнице. С вымученной улыбкой и тихим протяжным «Ну наконец-то!», Ян подкуривает сигарету и ощущает плечом присутствие духа. Поворачивая голову вбок, он встречается глазами с Минхо и охреневает, обнаруживая, что дух абсолютно безотчетно счастлив, дождавшись-таки того развития событий, которого не застал при жизни. Если бы он мог, Чонин уверен, он бы разрыдался от счастья.✧ 🌉 ✧
🎧 Chris Rain — Sunshine
Звёзды горят над западным побережьем, над Сан-Франциско, над «Калифорнийским берегом» и зажигаются в глазах Феликса при каждом новом касании возлюбленного, что избавляет его от одежды, отбрасывая её в сторону и бережно укладывая на их кровать. Он наконец может позволить себе тонуть в чувствах, погружаться на их глубину, вплетая ласково пальцы в розовые волосы, впитывая его настоящую любовь с поцелуями, которые переходят с губ на скулы, шею и ключицы. Хёнджин не может простить себя, но старается не думать сейчас о годах упущенного и потраченного впустую времени, потому что стремится сполна насладиться тем, что ему дорого, тем, что всегда негласно принадлежало ему — его персональное веснушчатое счастье с самым волшебным голосом, что сейчас наполняет своими первыми стонами стены восьмого номера, ещё робкими и несмелыми, тихими и осторожными, но смелеющими тем больше, чем ниже Хёнджин опускается губами по его фарфоровой коже. Он хочет извиняться и просить прощения до бесконечности, падая на колени и моля об этом же все высшие силы, но, как и говорил Минхо — младший не мог на него злиться взаправду, и простил в тот же момент у клуба, несмотря на все обуревающие негативные эмоции. Обнаженные тела касаются друг друга, объятые внутренним пламенем, а Хёнджин пускается в увлекательное путешествие по коже брюнета, рисуя на ней пылающие под кончиками пальцев узоры. Когда он со всем обуревающим трепетом впервые касается губами члена Феликса, тот безжалостно пропадает, теряется и начинает дрожать от возбуждения, кусает раскрасневшиеся губы. Прямо сейчас руками, губами и языком Хёнджин создает своё лучшее творение, застывающее в памяти разметавшимися по подушке тёмными волосами, дрожащими пушистыми ресницами и мольбами о большем. — Хёнджин, пожалуйста… — прокатывается горячей волной по воздуху протяжный стон, оседает на языке, пойманный в последний момент и утянутый в глубокий влажный поцелуй. Сегодня ночью он сделает всё, чтобы вознести возлюбленного до небес, до самых звёзд — его далеких родственниц. Пуская в ход пальцы, подготавливая его для себя, Хёнджин ловит губами его рваные полустоны и всхлипы, распаляясь до крайности от одних только звуков. Визуальная составляющая предвкушаемого удовольствия, впрочем, будоражит его кровь не меньше, особенно когда Феликс в нетерпении потирается о его бедро и — о, боги — он такой мокрый, такой горячий, уже покрытый испариной, желанный и желающий его в себе. Пристраиваясь между красивых длинных ног брюнета, которые тут же прижимают его к себе как можно ближе, он не перестает ласкать это податливое тело, раскрывающееся только для него одного. От губ невозможно оторваться надолго, но когда отрывается, то не перестает шептать слова любви и нежности. Он и не думал, что в нём копилось всё это годами, что чувств стало так много, что он и сам не понимает, как мог игнорировать их, заталкивать куда-то далеко и душить в себе. Каким же глупцом он был… — Я ждал тебя так долго, — шепчет Феликс и пускает по их телам разряды электрических импульсов, отдающихся внизу живота и следом стонет — высоко и сладостно, когда принимает в себя член, входящий в половину длины. Впивается ноготками в спину парня над собой, жаждет раствориться в этой близости, разбиться о него, как о скалу волной. — Мой, — разливается в чувствах Хёнджин, вжимая его в кровать, постепенно наращивая темп, с которым входит всё глубже и глубже с каждым толчком. — Неповторимый, волшебный, самый красивый… Только мой… Усаживаясь на колени, он открывает себе лучший угол обзора на метущегося по постели ангела, терзающего руками подушку и простыни, которого насаживает на себя, подтягивая за бедра поближе. В томительной страстной агонии лицо Феликса выглядит произведением искусства, притягивающим взгляд, распаляющим фантазию и заставляющим двигаться быстрее и быстрее, тем более, когда он просит «Глубже… ещё глубже…». Где-то на грани умопомешательства они теряются окончательно, пропадая друг в друге, наполняя комнату стонами и сбитым дыханием, одним на двоих, дыша в унисон. Рациональное мышление пропадает вместе с затухающим рассудком, позволяя вырваться наружу животной страсти, когда Хёнджин меняет позицию на коленно-локтевую и придерживая за ягодицы, входит одним пронзающим насквозь движением, выбивая из легких парня под собой весь воздух. Феликс прогибается в спине, ластится, подаётся назад, топит крики в подушке, потому что ему сказочно хорошо, до безумия, потому что хочется, чтобы эти чувственные пытки не прекращались ни на минуту. Обласканные жаром тела бьются в экстазе, сливаясь воедино, Хёнджин нагибается к брюнету, выстанывая ему на ухо, как сильно его хочет, как хочет доставить ему удовольствие, прижимаясь голым животом к пояснице, разворачивает его лицо к себе и целуясь жарко, развязно, влажно и горячо. Внутри Феликс не менее горячий и мокрый, безропотно отдающийся чувствам. Он уже любит его твердость внутри, уже нескромно просит и скулит, потому что ему мало, теперь, ему кажется всегда будет мало и это сводит с ума. Кажется, будто они скоро истратят весь кислород и дышать останется лишь друг другом. Хёнджин заводит одну руку под живот Феликса, обхватывая его истекающий член и старается совладать с ритмом, в котором собирается довести их до вершины блаженства вместе. Очередной крик срывается с губ младшего, когда Хван сначала с упоением проводит по ложбинке позвоночника языком, а затем вгрызается в шею, ласково зализывая укус и втягивая кожу до багровых соцветий, расцветающих следом. Феликс дышит в ритме толчков, прикрывает глаза, отдается во власть ощущений, насаживаясь на член парня и смаргивая слёзы счастья, когда тот снова произносит то самое долгожданное «Я люблю тебя, Ликси, я так безумно тебя люблю», изливаясь в него и следом доводя до оргазма и его. И даже после этого они не прекращают, едва отдышавшись, вновь жадно набрасываясь друг на друга, потому что ещё не всё успели, ещё не всё опробовали. Они останавливаются лишь к раннему утру, когда за окном начинают маячить рассветные сумерки, окрашивая до сих пор тусклое уставшее небо в яркие оттенки красного. Страсть затихает, уступая место трепетной нежности, позволяя двум парням заснуть в объятиях друг друга, так и продолжая лениво целоваться, пока не отключились окончательно.✧ 🌉 ✧
В восьмом номере тихо. Нетипично яркое для ноября солнце проникает сквозь щель между теневыми шторами и падает острым лучом на деревянные панели, увешанные рисунками и постерами. Пылинки танцуют в воздухе, заставляя луч искриться и рассеивать свет во все стороны, благодаря чему комната преображается — всё вокруг приобретает тёплые оттенки, напоминая о счастливом прошлом — проведённом здесь четырьмя друзьями времени в компании друг друга. Одежда и прочие личные вещи разбросаны по полу, пара телефонов покоятся на прикроватной тумбе, показывая предполуденное время, а парни под тонким одеялом жмутся друг к дружке, переплетаясь обнажёнными телами и даже во сне не размыкая рук. Феликс дергается и хмурится с закрытыми глазами, заламывает брови и болезненно стонет, едва не плача, чем мгновенно будит парня рядом с собой. Хван раскрывает заспанные глаза, осматривает брюнета и понимает — тот ещё спит и снится ему что-то нехорошее — так что прижимает его поближе к себе. — Тише-тише, Ликси, я здесь, я с тобой, я больше никуда от тебя не денусь, — тихо и аккуратно нашёптывая младшему, Хёнджин успокаивающе поглаживает его по обнаженной спине и целует украшенные самыми красивыми в мире веснушками щёки. Феликс просыпается, испуганно распахивая глаза и первые две секунды мечется, не веря им, боясь проснуться ещё раз, но быстро остывает и натыкается на ласковый взгляд шоколадных глаз напротив. Для пущей достоверности Хёнджин трётся носом о его щёку — мягко и плавно, очень приятно, так что младший прикрывает глаза снова, выдыхая и расслабляясь. — Всё хорошо, я рядом, — продолжает шептать он, и эти слова заползают куда-то в самое нутро, укрывая продрогшую душу собой, как одеялом, согревая и успокаивая. Утыкаясь куда-то в шею возлюбленного, будто там можно спрятаться от всех невзгод, Феликс подаёт голос, всё ещё не чувствуя реальности: — Сегодня и насовсем? — наивным быть не хочется, но ещё больше не хочется снова быть разбитым. Потому что ещё одно потрясение, и он просто не выдержит. У всего есть предел. — Сегодня и насовсем, — мягко, но уверенно отвечает Хёнджин. За прошедшие несколько часов он понял слишком много. Он больше не спасует. Его больше не пугает неизвестность. Главное, что Феликс в его руках, и он сделает всё, чтобы так было и дальше. Принятое самим собой решение наконец заставило его расслабиться и почувствовать себя уверенно. Хёнджин никогда прежде не был так уверен в себе и своих собственных решениях, просто потому что ему не давали их принимать. Скорее всего и не дадут — отец будет в ярости, когда услышит то, что уже начало разворачиваться в голове сына в качестве дальнейших планов на жизнь. Для начала — он не собирается возвращаться в университет. И возможно даже в Сеул… — Спишь? — зовёт он притихшего ангела. — Нет. Думаю, — произносит Феликс и не удерживается, чтобы не поцеловать возлюбленного в кадык, запуская руки в россыпь его розовых волос. — О чём? — Об очень многом. Так сразу и не скажешь, — брюнет искренне пытается поймать хоть одну мысль, но они вертятся калейдоскопом, ускользая и сменяя друг друга со скоростью света. — О тебе… — хочется сказать «о нас», но всё ещё страшно, поэтому он немного грустнеет. Хёнджин отстраняется, чтобы иметь возможность установить с парнем зрительный контакт. Глаза на него устремляются глубокие, как сама бездна или бескрайний космос, и столько в них читается выстраданных чувств… Он берёт ладонь Феликса и кладёт её на свою щёку, накрывая сверху своей, поглаживая пальцами. — Смотри на меня и слушай, — обращает он всё внимание младшего на себя. — У меня нет четкого плана действий, это правда, но одно я знаю точно — я больше не оставлю тебя, Ликси, ни за что. Чувства, возникшие между ними давно и лишь растущие с годами, ни на секунду не исчезали на самом деле никогда. Ни тысячи километров, ни другие люди, ни прочие жизненные препятствия не смогли стать на их пути за всё это время. Не помогло даже бегство от самих себя — особенно бегство от самих себя. Некоторые вещи созданы для того, чтобы быть там, где им быть суждено, как и некоторые чувства и люди, предназначенные друг для друга. — Я больше не хочу расставаться. Я хочу быть вместе — по-настоящему, — Феликс слышит в его голосе такую непривычную уверенность, что не может в неё поверить. — Я поговорю с родителями о том, чтобы остаться в Америке — отец захочет спустить с меня три шкуры, но мама станет на мою сторону. Не то чтобы она прямо как-то поддерживала меня в подобных решениях, но она не упустит возможности поднасрать таким образом отцу. Семейных разборок не избежать и это будет долго, предупреждаю, — он поглаживает Феликса по щеке и спускается рукой под одеяло, прижимая его к себе, обвив за талию. — Понятия не имею, чем это всё в итоге кончится, но я обещаю, что никуда не денусь от тебя, — понижая голос и приближаясь к губам напротив всё ближе, он наконец накрывает их своими. Языки встречаются друг с другом, ресницы трепещут, а кожа покрывается мурашками. — Я верю тебе, — шепчет в его губы Феликс. Доверяет. Снова. Целиком и полностью, как когда-то давно. Новая неизвестность не колет сердце, не терзает измученную душу, не заставляет разум метаться в поисках выхода из безвыходных положений. Новая неизвестность по-своему идиотская, местами слишком наивная, местами окрыляющая, но однозначно несущая лишь светлые надежды на лучшее. Если Хёнджин будет с ним рядом, то неважно что произойдёт — они уже через многое прошли, значит и с новыми трудностями справиться им будет под силу. Всё возможно, если крепко держаться друг за друга, прямо как сейчас. — Люблю тебя… — немного неуверенно и слишком тихо, будто пробуя признание на вкус, шепчет Феликс. На лице Хёнджина расцветает улыбка. Он так давно искренне не улыбался, что забыл каково это. И если покопаться в памяти, все искренние улыбки, что мелькали на его лице за последние несколько лет, принадлежали только Феликсу и никому больше. — И я люблю тебя, солнце, — притягивает возлюбленного к себе Хёнджин, переворачиваясь на спину и устраивая его на себе сверху. Нависая над Хваном, Феликс наконец улыбается ему в ответ, приняв ситуацию и перестав переживать окончательно. Они вместе — остальное неважно. К тому же в этот самый момент парень с розовыми волосами лежит под ним — такой невероятно соблазнительный, что к нему притягивает, как магнитом. Его руки скользят по спине, когда очередной поцелуй в чувствительную шею срывает с губ брюнета непреднамеренный стон прямо на ухо. По телу прокатывается волной стремительной нарастающее желание и дыхание снова сбивается, когда они делят весь воздух на двоих.✧ 🌉 ✧
Чонин просыпается ужасно невыспавшимся. Ночью он позволил себе просто прогуливаться по улицам как можно дольше, зная, что поспать ему в ближайшие несколько часов всё равно не удастся. Вернувшись под утро, он вздохнул с облегчением, потому что застал только кульминацию вчерашнего, которая, впрочем, тоже нехило его смутила до такой степени, что пришлось отойти покурить ещё минут на десять, недоумевая, как эти двое не перебудили половину постояльцев мотеля. На краешке кровати обнаруживается Минхо, силуэт которого едва различим в залитой солнечным светом комнате — Чонин не заметил его с первого взгляда. Разглядев же теперь, он недоуменно вскидывает брови, заставая на лице призрака смущённую улыбку и догадываясь, что в номере за стеной всё «опять» слишком хорошо. — Утро доброе, я полагаю? — потягивается Чонин, улыбаясь ему в ответ, даже несмотря на недосып. Дух кивает, переливаясь в солнечном свете. Красивое зрелище — будто светится от счастья. — Неужели всё? И снова утвердительный кивок. Минхо щурится, напоминая кота. Наверное, именно так он выглядел большую часть той жизни, которую проводил летом в Сан-Франциско вместе с друзьями своей юности. Теперь же он образами транслирует Яну ответ на неозвученный вопрос — он уже знает куда нужно идти, его земной путь наконец-то окончен. Приняв чуть более серьёзное выражение, он благодарит медиума за то, что вообще согласился быть его проводником и помог ему и его друзьям. Без него всего этого бы попросту не случилось. Теперь, он уверен — между ними всё наладится. Он спокоен и освобождён. «Пожалуйста, присмотри за ними» — транслирует Минхо и встает с кровати, кивая на флешку на столике рядом с ноутбуком. Он уже рассказал про треки Джисона, но попросил прослушать их и передать друзьям — на память. Самому же ему ещё предстоит сделать кое-что напоследок, так что приходит время прощаться. Чонин душит в себе желание прослезиться — он был в этой истории и слушателем, и проводником, и посредником, и даже в какой-то степени непосредственным участником — он просто не мог не прочувствовать её вдоль и поперёк. — Если бы я мог обнять тебя, то, пожалуй, сделал бы это, — шмыгает носом Ян, неловко улыбаясь. «Если бы я мог, то тоже обнял бы тебя» — думает Минхо, украдкой оглядывает стопку снимков на столе рядом с флешкой и скрывается за стеной, помахав рукой на прощание. — В добрый путь, Ли Минхо, — вслух произносит медиум, кусая губы и обхватывая себя руками. Взгляд перемещается на стол с ноутбуком и уже через несколько минут он слушает в наушниках голос Джисона, стараясь представить себе, каким этот замечательный мальчик был при жизни.✧ 🌉 ✧
🎧 Han — Happy
— Я подумал, что здесь кое-чего не хватает. Хван стоит около той самой деревянной панели с надписями: «Хан Джисон был здесь» и «Ли Минхо был здесь» с невесть откуда взявшимся маркером в руках. На нём только полотенце, опоясывающее бедра, а вода всё ещё стекает с волос по торсу, заставляя вышедшего из ванной Феликса завороженно наблюдать за спускающимися по коже каплями. Сам брюнет уже втиснулся в боксеры и футболку, набросив полотенце на плечи, чтобы не намочить одежду длинными мокрыми волосами. Подойдя ближе, он наблюдает, как его теперь уже парень красивым ровным почерком дописывает чуть ниже от себя «Хван Хёнджин был здесь», после чего отходит на пару шагов и любуется оставленным следом в их общей истории. — Дай и мне, — просит Феликс, отбирая из его рук маркер и выводит заключительную надпись: «Ли Феликс был здесь». Результат вызывает у них обоих улыбку. Тихий скрипящий звук, раздающийся в уютной тишине восьмого номера, привлекает внимание обоих парней, идущих к его источнику — в ванной на запотевшем стекле появляется надпись почерком их лучшего друга: «Берегите друг друга. Люблю вас. Минхо» Призрак радуется, что мог хоть как-то отсигнализировать о своём присутствии парням, что в обнимку замерли у зеркала с восторженно-обескураженными лицами, а затем осмотрелись по сторонам, будто могли его увидеть. Не найдя никаких иных признаков его присутствия, Хёнджин прикасается губами к скулам Феликса, притягивая к себе, пока тот прикрывает глаза и шепчет: — Прощай. Не забывай нас. Даже если бы захотел — не получилось бы. Разве их, таких замечательных и безусловно лучших в его жизни, забудешь? Минхо выходит из ванной и последний раз оглядывает взглядом восьмой номер — практически его дом, комнату воспоминаний, тайное убежище, братство юности и просто самое уютное место, где ему удалось побывать. Здесь ничего не поменялось, и именно таким он и хочет запомнить это место — застывшим во времени и пространстве. В этих стенах было пережито так много, сколько он не переживал за его пределами, и в то же время так мало, что ему никогда не хватит. Он бы прожил свою жизнь заново, чтобы снова встретить этих же людей, подружиться с ними и провести всё доступное время вместе, потому что оно было лучшим, потому что так он чувствовал себя нужным и важным. Они были его семьей. Теперь же, возвращаясь снова в своё безвременное белое ничто, он бредёт в сторону, откуда дует ветер, который он ощущает кожей, чувствует его свежесть и… аромат миндаля? Минхо ускоряется, переходит на бег и несётся навстречу этому ветру, куда-то вперёд, где маячит яркий свет и так сладко пахнет чем-то родным и близким, чем-то долгожданным и заставляющим почувствовать в груди неистово бьющееся сердце. Самая счастливая улыбка расцветает на восторженном лице, когда стоящий за гранью силуэт обретает форму и поворачивается в его сторону. — Я ждал тебя, — звучит среди пустоты знакомый голос, заставляющий задержать дыхание. — Хани!.. — на выдохе произносит Минхо, не в силах поверить, что они наконец снова встретились.