У Камукуры-куна проблемы с общением

У Камукуры Изуру нет проблем с общением. Ему просто не нравятся люди. Люди шумные. Люди надоедливые. Люди требуют к себе слишком много внимания. Социум переоценен. Социализация возвела вокруг себя слишком незыблемый культ в обществе, чтобы его действительно можно было пошатнуть. Социальные конструкты были выстроены таким образом, чтобы удовлетворять потребности большинства, без оглядки на оставшееся меньшинства, с угнетением того, что никак не вписывается в понятие «нормы». Поэтому пытаться влиться в новый коллектив — полная, несусветная бессмыслица. Налаживание социальных связей — пустая трата его времени. У него нет причин заниматься подобной ерундой. Только вот многие люди не воспринимают тонких намеков. Если полное игнорирование людей, что пытаются с ним заговорить, полностью безуспешно конечно, можно назвать тонким намеком. Если раздраженные, пассивно-агрессивные взгляды на всех тех, кто подходил слишком близко, нарушая все его личные границы, воспринимались как смущение. Это так нелепо, что будь он чуть более эмоциональным, счёл бы это невероятно смешным. Будь чуть более заинтересованым в создании и поддержании подобного образа — вкладывал в репутацию больше усилий. Это не сложно. Учитывая то, как поддатливо общественное мнение. Но спустя месяц этой нелепицы, все что он чувствовал — только сплошь раздражение. Учитывая, что перешёл он в академию в середине учебного триместра — слухи о нем распространились ещё задолго до того, как ему удалось пересечь вход в нее. С его длинными, занавеской падающими на лицо черными волосами и тяжёлыми алыми радужками, что сквозь пелену волос смотрели кинжалами, он ожидал, что к нему и под дулом пистолета без необходимости не подойдут. Даже когда преподавательница попросила его представится — все, что он сделал коротко написал на доске свое имя и молча сел на единственное свободное место, что нарушало гармонию в классе. Лишняя, семнадцатая, парта, неловко поставленная в заднем ряду у окна, торчала как отставленный большой палец, нарушая симметрию в рядах столов. К остаткам его удивления, реакция студентов была полностью противоположной. «О, боже, посмотрите на эти волосы — они такие длинные и сильные, интересно, как он за ними ухаживает?!» «Кья! Камукура-кун посмотрел на меня! От его пронзительного взгляда мое сердечко забилось в два, нет, в три раза быстрее!» «Он такой молчаливый и загадочный, как одинокий и недопонятый антигерой, чье сердце много лет назад было разбито. И только одному человеку он раскроет свое чёрное сердце, что сможет исцелить его. Ах, это так романтично!» Последняя реплика действительно вызвала на какое-то мгновение у Изуру вопросы. Но так же быстро она забылась. Стёрлось из памяти, так же эффективно, как мел стирается со школьной доски уверенной рукой Камукуры. Дежурство в классе привычная мирная рутина. Даже чужое присутствие не такое уж и раздражающее. Юноша, Комаэда Нагито, почти такой же не социализированый, как и сам Изуру. Наблюдает за остальными восхищённо, сохраняя дистанцию. Почти никогда не заговоривает первым, молчит до тех пор, пока его о чем-то не спрашивают. Изуру не знает точно, что происходило в классе до его перевода, и никогда не интересовался особо. Но напряжение в классе, когда Комаэда начинает лепетать что-то увлеченно, густится плотным туманом, который, казалось бы, ножом можно разрезать. — Так не удачно, что Коидзуми-сан заболела, ты так не считаешь, Камукура-кун? — прерывает тишину Комаэда. Это можно считать неожиданным, учитывая то, что он сидит прямо напротив Изуру, и до этого не пытался завязать диалог. — Она ведь должна была с тобой дежурить, верно? Извини, тебе теперь приходится иметь дело со мной. Полагаю, это двойная неудача. Интересно, что же за удача последует дальше. Изуру все равно. Удача не так занимательна. Циклична. Порой не предсказуема. Но схема чаще всего остаётся одной и той же. — Не имеет значения, — коротко отвечает Камукура. Комаэда хмурится на долю секунды. Это первая его эмоция, после бесконечных пустых улыбок. — Камукура-кун, — голос Комаэды тихий и неуверенный, остаётся лёгким, когда он снова улыбается. — я восхищаюсь тобой как ярким и талантливым Абсолютом, но как человек ты мне действительно особо симпатизируешь. Так грубо игнорировать других Абсолютов очень-очень высокомерно. Изуру игнорирует чужое резкое высказывание. Переворачивает стулья, чтобы можно было помыть полы. Комаэда, эффективный в своей помощи, уже принес ведра с водой. — У меня нет причин быть дружелюбным. Мне не нужны подобные связи. Комаэда смеется, протирая подоконник. Закатное солнце на его волосах отражается красным ореолом. — Это инфантильно. Но, позволь спросить, Камукура-кун, тебе не одиноко? Я, конечно, не знаю почему ты постоянно отталкиваешь людей, что пытаются сблизится с тобой, и не мне судить об этом, — улыбка Комаэды на несколько долгих секунд стала печальной. От осколков яркого света, эта улыбка кажется слишком далекой. — Это все так безнадежно. Изуру закончил мыть полы. Осталось только убрать ведра, закрыть окна и они закончили с дежурством. — Ты проецируешь на меня свои переживания, Комаэда, — светловолосый юноша вздрагивает от звука своего имени. Он ничего не отрицает. Молчание, что повисло после, тяжело, хотя, назвать хоть сколько-то дискомфортым. Изуру давно столько за один раз не говорил. Возможно, он сказал даже больше, чем за пару месяцев обучения. Комаэда, с уже собранным портфелем ждёт его у двери. Это необязательно. Комаэда улыбается ему нежно. Это, почти, не раздражает.