Поводок

Он поднимает свой взгляд аместитово-глубоких глаз. Жмурится слегка, морщинки в углах множатся. Прищур не хитрый, всего лишь попытка его лучше разглядеть. От быстрого сближения распахивает свои очи, моргает быстро. Дыхание сбил абсолютно, чувствуется как грудь поднимается в два раза чаще. Промаргивается, с маской губу закусывает. По бледной коже румянец расползается, как лесной пожар. Аметист в глазах мутнеет, темнеет. Брови то ли удивлённо, то ли смущённо поднимаются, а из горла тянется тихий полустон. Не сопротивляется абсолютно, когда толкают вперёд и на колени усаживают. Чёрная кожа с металлом на крепкой шее не чувствуется абсолютно, пока к ней не пристёгивают поводок. Когда тянут вперёд - хватается за чужие бёдра, чтобы не упасть. Длинные, тонкие и бледные пальцы дрожат, пульсируют на чужой плоти слегка. Задирает голову, подбородком чуть ли не в пупок упирается. Смотрит прямо в душу. Смотрит мутно, с полным обожанием. В глазах читается чистейшее желание, а на губах крутится с пол сотни слов, но слетает с них - обкусанных, уже слегка мокрых и надёжно скрытых плотной чёрно-фиолетовой тканью - - продолжай.. И он продолжает. Смотрит с издёвкой. Нежные и тёплые каштановые глаза до краёв залиты чем-то тёмным, не сказать что похотливым, но требующим продолжения точно. Слегка припухлые губы складываются в хитрую полуулыбку. Жмурится довольно так, усмехается, глядя на позицию снизу. Наматывает на смуглую руку поводок, заставляя его приподняться, вытянуться сильнее. Наклоняется, шепчет томно на ухо, да так, что чужие бледные и дрожащие пальцы сами собой к застёжке куртки тянутся. Маска стягивается другой рукой, почти не встретив сопротивления. Он моргает, смотрит чуть удивлённо на исполосованную бледную кожу. Гладит слегка по границе шрамов, останавливает тёплый палец на кончике носа. Молчит. Снова усмешка, тёплая такая. Не жгучая, а мягкая. Почти успокаивающая. Смотрит в беспокойно мечущиеся фиолетовые очи, переводит руку на щёку. Снова гладит, и берёт аккуратно за подбородок. Приподнимает слегка, оглядывает открывшиеся острые ключицы, длинные угольно-чёрные волосы, маками пылающие впалые щёки. - Ты ведь знаешь, - тянет медленно, всё ещё томно. - что я могу осуществить всееее твои потаённые желания? - рука уходит с подбородка, другая тянет за поводок. Он даже не сопротивляется. Податливый, снова хватается за него, словно утопающий за соломинку. Вытягивается слегка. - Звучит... - шепчет, вперемешку с хрипом. Рот с обломанными клыками приоткрывается, и он поджимает исполосованные и изгрызенные губы. Мечется взглядом по чужому лицу, сглатывает шумно. - Звучит чудесно.. - Тогда давай начнём. Он даже не совсем до конца договаривает - бледные пальцы уже ползут чуть выше, цепляются за край ткани, оттягивают слегка. Взгляд становится заискивающим, улыбка неловкая складывается на исполосованных губах. В глазах так и читается немая просьба, вопрос. Можно ли? Стоит продолжать? Точно? Точно-точно? Как у собаки, что перед хозяином юлит, вкусный кусок выпрашивает. Он тихо охает. Брови к лбу стремятся, каштановые глаза распахиваются. Молчит пару секунд, рот приоткрыв в удивлении. Не знал, не верил что он мог до такого дойти. Не хотел даже думать, что он может состраивать такое умильное лицо в таком положении. Эффект проходит довольно быстро. Ему на смену приходит ощущение жара во всём теле. Давящее, скручивающее внутренности, истерично требующее дальнейших действий. Кожа будто плавиться начинает, а одежда - мешать до тошноты, до полного отвращения и абсолютно импульсивного желания тут же её содрать с себя. Содрать, не спуская взгляда с позиции снизу. Не прерывая зрительный контакт. Не от этого заискивающего, умоляющего лица. Он делает шаг назад, но хватку кожи в руке не ослабляет. Тянет за собой, сам на мягкую кровать усаживается. Чужой острый подбодорок прямо между бёдер устраивается. В тёмных глазах - блеск живой, восторженный. Пальцы дрожат, тянутся настороженно к ширинке на штанах. Он приподнимается, острые локти в одеяло упираются, продавливают матрас. Обкусанные ногти не с первого раза, но подцепляют миниатюрную пуговицу, хватаются чуть ли не испуганно за замочек ширинки, тянут вниз осторожно. Тёмная джинсовая ткань скользит следом. Он дёргает за поводок резко, не спуская взгляда с чужого удивлённого лица, с распахнутыми аметистовыми очами, буквально взваливая чужую тушу на себя. Прижимает к себе, кладёт руку на жилистую и покорёженную спину, гладит тихонько вмятины шрамов и выцветшие татуировки. Цепляется кончиками пальцев волосы, что будто дроблёный уголь по спине раскиданы. Длинные, изломанные, неухоженные. Стриженые абсолютно криво и косо, вполне в духе их хозяина. В голову приходит быстрая мысль, что нужно будет их потом помыть. Но он снова возвращается к чужому лицу. Чертовски смущённому, на которое вернулся маково-пылающий румянец. Ведь чувствует, как сквозь мягкую ткань упирается что-то, и упирается не легонько, а вполне себе. Ощутимо. На губах улыбка гадостная складывается, и за ошейник вновь немного тянут. Напряжение. Он его чувствует. Улыбается снова неловко, скалится немного. По другому ведь не умеет, отвык давно улыбку свою показывать. Но старается. Честно старается. Тянется в сторону от поводка, морщится от давления на шее. Выдыхает резко от недостатка кислорода, рот приоткрывает. Замирает на несколько секунд, задумывается. Знает ведь что делать нужно, но выжидает. Ждёт чего-то, нужного момента может. Он кривится, морщится. Тишина и ожидание висят в воздухе, нервируют, беспокоят. Раскалённое тело и рассудок срочно требуют продолжения. Снова дёргает за поводок, но меньше уже. Кладёт руку на чужой острый подбородок, в глаза заглядывает. В душу целится, слова нужные - как снаряд - подбирает. - Давай, побудь хорошим мальчиком, - шепчет уже не томно, а властно - сделай своему хозяину приятно... Бинго. Прямо в сердце. В ту самую точку. Нежнейшее место, крошечное давление на которое вызывает просто шквал эмоций. Он на секунду замирает, вскидывает голову. Оседает немного назад, широко распахнув свои чересчур удивлённые глаза. Молчит несколько секунд. Дыхание сбивается быстро. Грудь быстро поднимается и опускается, он судорожно дышит. От мысли о том что он может сделать приятно, что он может сейчас довести близкого человека до исступления, что он может сделать по-настоящему хорошо... Это будоражило. Доводило до нервной дрожи, счастливого блеска в глазах и резких действий, которые его хозяину не то чтобы понравились. Он аккуратно положил руку на чужую голову, которая одним быстрым - если не срочным - движением оказалась между его бёдер, и зарылся пальцами в эти спутанные чёрные локмы. Такой простой жест дал ему секундную передышку. Позволил прикрыть глаза на секунду, вдохнуть побольше, унять беспокойной птицей мечущееся сердце. Пальцы вновь тянутся к обтягивающей чужие бёдра ткани, на этот раз уже не к джинсам - они к этому времени давно уже лежат на полу - а к обычным чёрным боксёрам. Они тоже вскоре стягиваются. Он делает глубокий вдох, не зная, с чего начать. Чужой орган стоит, слегка подрагивая, а его хозяин шумно выдыхает сквозь плотно сжатые зубы, прикрывая глаза, чтобы не мешать визуальной картине отдаться ощущениям полностью. Губы на секунду поджимаются. Нужно с чего-то начать... но с чего? Пальцы неувернно касаются разгорячённой плоти, и он слышит тихий стон. Быстрый взгляд наверх - чужая рука зажимает себе же рот, а на щеках расцветает ещё более явный румянец. Улыбка перестаёт быть неуверенной. Одной рукой он перехватывает чужую конечность, отрывая её от рта, поудобней вставая на коленях на мягком ковре, а другой он аккуратно проходится вверх по органу перед собой. Наградой служит ничем не приглушённый стон, который для него - будто зелёный свет. Слегка прохладная рука захватывает орган полностью, проходится вверх-вниз осторожно, но и не слишком медленно. Чтобы не спешить, но и не растягивать через чур. Когда горячая плоть опаляется раскалённым дыханием, особо сладостный стон вырывается из чужой глотки. Одно, другое неуверенное движение языком - и он, влечённый коротким рывком поводка, - забирает его в рот. Аккуратно, пытаясь не задеть кривыми клыками. Сначала частично, а потом всё больше, пока член не упрётся в глотку, а он носом не ткнётся в мягкую кожу. Ежесекундные стоны сверху - услада для ушей, лучшая награда которую он вообще может получить. Звуковой экстаз, чистое наслаждение, ради которого он готов сделать что угодно. Когда ему изливаются прямо в глотку, он старается проглотить всё. Хотя и на губах остаётся немного, что он спешит слизнуть, быстро отстраняясь. В глазах блеск, руки подрагивают, а хозяин сверху слегка обмяк, откинувшись на спину. Поводок в руках совсем ослаб, а розовая толстовка - которую он так и не снял - смялась и взмокла от пота. - Тебе... тебе понравило- Его притягивают так резко, что вместо окончания предложения он тихо и испуганно пищит. В чужих глазах, которые совсем-совсем близко, похотливая тьма. Он дышит тяжело, поджимая губы, и едва ему носом в нос не утыкается. Бледные щёки вновь вспыхивают, который раз уже. - Ты думаешь, я так просто это оставлю? Его уплетают в жаркий и мокрый поцелуй, хватают за плечи, поводок натягивают. Железо с кожей впиваются в бледную шею, стягивают её, придушивают слегка. Его хватают, тянут на кровать, буквально сдирают штаны. Кажется, его решили взять на второй раунд... *** - Всё нормально? Тебе точно не больно? Душенька поджимает губы, и, оглянувшись через плечо, касается тихонько алых отметин на бледной шее. Обси морщится немного, но тут же улыбается, и перехватывает его руку, целуя невесомо. - Нет, нет, Душенька, - тянет его имя привычно. - Мне всё понравилось! Это было так... так классно! Так хорошо! Обсидиан сейчас - самое настоящее чудо. Волосы намылены и скручены в подобие косы на затылке, лицо усталое, но прямо таки лучится восторгом, а сам парень по плечи в душистой воде с ароматной пеной. Плечи и шея все в свежих укусах. Душенька же лежит у того на груди, с всё ещё поднятой рукой. Усталый и помятый, тоже весь в пене. Всё что ниже живота болит и устало ноет после крайне активной ночи, однако сам Душенька нисколько не жалеет о пережитом опыте. Всё же, то выражение лица Обсидиана он не забудет больше никогда... Парень выдыхает, закрывая глаза и переворачиваясь на живот, устраивая свою голову на широкой груди Обси. Тот смотрит вопрошающе, не понимает внезапную тёплую улыбку на припухлых алых губах. Всё же, Обсидиан действительно похож на пса. Большого, неуклюжего, доброго и чертовски верного ему пса.