Пузырек с зельем

      Джинни громко вскрикнула, повалившись на пол.       Красный луч раздирал все внутренности изнутри, самая невыносимая боль сжимала, обжигала и почти раздирала до ядерной оболочки каждую клетку тела. Уизли беспомощно извивалась посреди слизеринских подземелий, пока зрители в виде Винсента Крэбба, Грегори Гойла и двойняшек Кэрроу с упоением наблюдали за её страданиями. Её мозг, её органы словно кто-то выворачивал наизнанку, кровь во всём теле невыносимо бурлила, кипятком ошпаривая кожу изнутри. Хотелось поскорее прекратить пытку и умереть. Даже так, посреди подземелий, на виду у кучи слизеринцев. Весь мир сузился до её маленького тельца, разум изо всех сил пытался абстрагироваться и ей постепенно начало казаться, что всё это происходит не с ней.       Кэрроу ухмыльнулся и убрал палочку, заставляя Уизли сделать судорожный вдох, который дался ей с трудом. Жгло. Всё тело горело настолько, что даже обычное, жизненно важное действие давалось ей с трудом. По веснушчатым щекам скатилось несколько слезинок.       — Будешь знать, грязная предательница, как противиться режиму. — взвизгнула Алекто.       Через пару минут, когда все наблюдавшие за этим зрелищем слизеринцы разбежались по углам своей гостиной, в холодном коридоре подземелий лишь летал Кровавый Барон, иногда поглядывая на измученную студентку.       Джиневра продолжала лежать на сыром полу, так и не сумев подняться. Мышцы при каждом движении било невыносимой судорогой. Уизли плакала горькими слезами, проклиная Салазара Слизерина за то, что тысячу лет назад он создал этот факультет.       Публичное наказание ещё не было потолком жестокости близнецов-пожирателей. К зимним каникулам они способствовали запрету на выезд из Хогвартса всем полукровкам, первогодкам и предателям крови, ссылаясь на то, что в Хогвартсе более надежно. Можно легко контролировать, кто и как использует свою магию. Более того, Алекто и Амикус были бы рады лишний раз заставить старшекурсников тренировать непростительные проклятия на детях.       Джинни на пару с Невиллом первое время действительно пыталась противостоять им и защищать малышей. Она была подобна разъяренной фурии: волосы горели огнём, который так подпитывал её большое сердце, в янтарных глазах искрилась уверенность и решимость. Уизли, казалось, была готова наброситься на любого, кто мог бы ей помешать.       Во что же это вылилось по итогу?       Не прошло и полгода с начала обучения, как Джиневра, униженная и нежизнеспособная, валялась на полу. Блеск в её волосах, как и она сама, медленно угасал.       Джинни тихо всхлипнула. У неё больше не оставалось никаких сил продолжать эту борьбу. Это было слишком жестоко. Ей всего шестнадцать. Ей хотелось встречаться с мальчиками, болтать с братьями о новой игре Холихедских Гарпий, слушать новый альбом Ведуний. В конце концов, учить уроки и делать домашние задания! Не те, которые подразумевали насилие над детьми.       На сердце скребло от осознания того, что её семье приходится праздновать Рождество и Новый год без неё. Она представляла, как сильно матушка переживала, как не находила себе места и плакала. Отец наверняка сидел задумчивый и подавленный, Билл выпивал, не в силах справиться с беспокойством, Чарли как всегда пытался забыться в работе с драконами. О Перси думать не хотелось. Если он так легко отказался от семьи, значит и на сестру ему с большой вероятностью тоже было наплевать. Близнецы скорее всего переживали больше других братьев, так как Джинни для них, как и они для неё, была самым близким человеком. А Рон… чёрт, она даже не знала, где сейчас находился её брат. Знал ли он, что её не выпустили из школы? Что её много раз пытали, что ей уже пришлось так много вытерпеть?       Кэрроу перехватывали сов и читали все письма, поэтому она не могла написать что-то лишнее, не будучи после этого жестоко наказанной.       Мысль о прошедшем празднике согрела ей душу, переключая внимание на приятные воспоминания.       Джинни всегда любила Рождество, всегда ждала его с трепетом в сердце и каждый раз любовалась слегка облезлой ёлкой в собственном доме, которая была украшена самодельными игрушками, большим сугробам, облеплявшим в зимнее время Нору со всех сторон, гирляндами, которыми обвешивали каждую комнату. На зимних каникулах Джинни часто резвилась в саду, делая снежных ангелов и летала наперегонки с Роном и близнецами на метлах. В воздухе пахло хвоей и корицей. Мама пекла самую вкусную выпечку и готовила столько еды, что даже после застолья, на котором присутствовали все члены семьи, оставались некоторые блюда.       В последнее время Гарри и Гермиона часто справляли Рождество вместе с ними. Джинни помнила, как они с Грейнджер хихикали, болтая о своем и заплетая друг другу волосы, как играли с Гарри во взрывающиеся карты и бросались в друг друга снежками.       Гриффиндорка была в шаге от того, чтобы разрыдаться ещё сильнее, вспоминая свою большую семью и друзей. Ей до боли не хватало их сейчас. Она чувствовала себя брошенной, одинокой, она была совсем одна и никто не мог сейчас помочь ей, утешить и крепко обнять, сказать, что всё скоро закончится, что всё будет хорошо.       В этот момент стук каблуков эхом раздался по подземелью, заставляя её вздрогнуть и тут же поморщиться от неприятных ощущений, разлившихся по телу. — Уизлетта? — низкий голос с хрипотцой выражал несвойственное беспокойство, и Джинни безразлично подняла взгляд на мулата, который нависал над ней.       Она не была уверена в том, что способна на разговор, с учетом того, с каким трудом ей давалось обычное дыхание, и какую боль в теле вызывало малейшее движение.       — Блять. Блять! — Блейз раздраженно фыркнул, осматривая её сверху-вниз, и аккуратно положил руку на её плечо. Джинни зашипела от боли, и он на мгновение замер.       — Чёрт. Подожди меня, я сейчас приду. Не можешь же ты так лежать, нужно… нужно отвести тебя к Помфри.       Джинни лишь сильнее прижалась щекой к твердой поверхности. Она не ждала помощи, в особенности от одного из слизеринцев, многим из которых в этом году словно распустили руки. Они чувствовали себя безнаказанными и пулялись проклятиями в студентов других факультетов, прекрасно понимая, что им ничего за это не будет. Наоборот, Кэрроу будут лишь одобрять их действия.       Где-то на кромке сознания витала надежда, угасающая с каждой минутой. Наверное, через несколько часов она нашла бы в себе силы добраться до лазарета сама, не прибегая ни к чьей помощи. Сейчас время близилось к отбою, соответственно, большая часть слизеринцев уже находилась у себя в гостиной. Никто не смог бы ей помешать, нужно было лишь подождать, когда боль чуть утихнет.       Уизли, если честно, потеряла счёт времени, когда Забини снова оказался рядом и опустился перед ней на колени. В его руках блестел синий пузырек с каким-то зельем. Судя по цвету, оно скорее всего обладало целительскими свойствами.       Несколько капель упало на её язык. Джинни, с трудом проглотив собственную гордость вместе с жидкостью, от удивления облегченно вдохнула полной грудью. Было гораздо легче дышать.       Блейз проделал подобное несколько раз, прежде чем Джинни смогла самостоятельно выпить остатки зелья. Мышцы всё ещё ныли, но, по крайней мере, она уже могла двигаться.       — Теперь обопрись на меня. Вот так, — он помог ей встать на ноги.       — Я могу сама дойти, — ощетинилась Джинни, дёрнув плечом.       Ей был непонятен мотив Забини. С чего бы ему ей помогать?       Джиневра в последнее время часто наблюдала за ним, иногда даже не замечая этого за собой. Он был спокойным, слегка отстраненным. Казалось, что у него была нейтральная позиция касаемо всего происходящего, однако этот поступок… окончательно выбил её из колеи. Неужели у него имеются зачатки эмпатии?       — Уверена? — слегка насмешливо проговорил он, отпуская её. Уизли чуть не потеряла равновесие, качнувшись вправо. Ноги всё ещё не слушались её. Блейз терпеливо помог ей встать более ровно, приобнимая за талию.       — Уверена, — буркнула она, опираясь на его плечо.       К её изумлению, Блейз не просто оставил её в лазарете у мадам Помфри. Он дождался её и, несмотря на явное несогласие Джинни, довел до Гриффиндорской башни.       — Тебе рыцарство в голову ударило? Может, скажешь уже, в чём подвох? — Уизли нахмурила свой веснушчатый лоб, в ожидании сверля его взглядом. Янтарные глаза с недоверием всматривались в кофейные, настойчиво пытаясь выудить из него информацию.       На губах Забини дрогнула усмешка. Проигнорировав её вопрос, Блейз нырнул рукой в сумку и достал оттуда такое же зелье, которым напоил её в подземельях.       — Держи, вам может пригодиться. Это обезболивающее, после круциатуса становится чуть легче. Детям тоже подойдет.       Джинни нахмурилась, оглядывая пузырёк с зельем и, недолго думая, взяла его в руки.       — Ты так и не ответил на мой вопрос, — Уизли была настойчива, продолжая обжигать его жестким взглядом. Казалось, будто она час назад вовсе и не лежала посреди коридора змей, утратив какую-либо надежду. — Каков твой мотив?       Блейз закатил глаза.       — Если тебе так это важно, то… — он задумчиво посмотрел в окно. Его кожа под лунным светом необычайно привлекательно блестела, привлекая внимание Джинни. Ей хотелось прикоснуться к его щеке, ощутить кончиками пальцев тёмный бархат, который под луной сверкал подобно черному нефриту. Очертить разнообразные линии на его лице, мягко касаясь участков кожи. Она ненавидела себя за мысль о том, что Забини может быть таким невероятно красивым.       — Можешь считать это подарком от меня. Новогодним или рождественским, это уже как нравится.       На его губах образовалась эта привычная ухмылка Блейза Забини, которую Джинни каждый раз отчаянно хотела стереть с его лица. Слизеринец плавно развернулся, оставляя Уизли одну посреди гриффиндорской башни.