Плакать — это нормально

      Длинные каштановые волосы рассыпаются по мягким белоснежным простыням, а аппараты рядом с кушеткой издают писк в такт её дыханию и сердцебиению. Бледная кожа чуть ли не сливается с цветом простыней, а россыпи мелких веснушек как будто и вовсе не было. Она лежит в этой палате с самого конца войны. Все остальные уже давно потеряли хоть какую-нибудь надежду, но не он. Каждый день он сидит у её кровати и держит её за руку.       «Когда-нибудь, — думает он, — когда-нибудь я всё-таки смогу ей сказать…» Он едва улыбается, большим пальцем поглаживая кожу её ладони, пока медсестра просматривает показатели аппаратов. Медсестра — добрая девушка с густыми каштановыми волосами и лучезарной улыбкой.       — Извините, мистер Финниган, — мягко начинает она, обходя кушетку и вставая с его стороны, — но мне придётся попросить вас покинуть палату, скоро сюда придёт её семья.       Он поднимает на медсестру удивлённый взгляд, а затем вновь опускает его на свои переплетённые с пациенткой пальцы, бледная кожа ярко контрастирует с его. Он выпускает её руку и встаёт со стула, кивая медсестре в ответ. Только тогда он понимает, что она назвала его по фамилии, по настоящей фамилии.       Он с конца войны не называется Финниганом из-за кое-каких своих действий. Но медсестра знает его настоящую фамилию, а значит, помнит его ещё со школы. В мыслях всплывает смутно узнаваемый образ: густые каштановые волосы, блестящий интересом взгляд карих глаз, вся полна льющимися через край всевозможными знаниями, но никак не превосходства. Ровный нос и губы, которые, как казалось, всегда были сжаты в тонкую полоску, когда она сидела на уроках.       Симус вновь смотрит на медсестру, и та ему улыбается.       — Откуда вы знаете, как меня зовут? — осмеливается спросить он, вместе с ней выходя из палаты.       Только теперь он замечает, что она не просто медсестра, а колдомедик высшего звена. На белом халате нет ни пятнышка, и он сидит на ней так, будто бы был сшит специально для неё.       Колдомедик убирает прядь волос, лезущую в глаза.       — Мы учились вместе.       Симус поджимает губы и хмурится, пропадая в раздумьях. «Значит, это всё-таки она», — думает он, но когда переводит взгляд на медсестру, чтобы подтвердить свои догадки, понимает, что она уже ушла далеко вперёд, встречая семью пациентки.       Симус отступает в сторону, позволяя им пройти вперёд по коридору. Они заходят в палату. Ещё мгновение стоит гробовая тишина, а затем раздаётся голос Гермионы, но он не может понять, что именно она говорит. И снова тишина, и Симус понимает, что аппараты, поддерживающие жизнь Лаванды Браун, больше не пищат. Сердце тут же ухает прямо в желудок, и он грузно присаживается на один из стоящих в коридоре диванчиков.       Ещё через пару минут семья выходит из палаты, опустив головы, а мама Лаванды едва сдерживает поток слёз. Симус встаёт и вновь заходит в помещение, в котором провёл, наверное, половину своей жизни. Гермиона поднимает на него удивлённый взгляд, а мгновением позже на её лице отражается выражение обеспокоенности. Он подходит к кушетке и наклоняется, оставляя на лбу Лаванды нежный поцелуй, а затем выпрямляясь.       — Теперь она в лучшем мире, — тихо произносит Гермиона, подходя ближе к Симусу. Она приобнимает его, и молчание приносит невероятный комфорт.       Симус быстро-быстро моргает, пытаясь избавиться от слёз в глазах, и Гермиона притягивает его ближе, крепко-крепко обнимая.       — Плакать — это нормально, — вновь хрипло шепчет она, голос ломается от переполняющих её эмоций.