Вышел на охоту.

***

      Покинув дом родной, юный волк вышел на охоту, снабдив себя всем для недельной, а то и месячной ловли. В его краях каждый хищник проходил через это, возвращаясь на родину с мешками добычи. Народу нужны сильнейшие, для сохранности деревни.       Кисаки огибал склоны гор, что покрыты густым лесом старых тенистых дубов, вязов и буков. Порой юноша останавливался передохнуть на лесистые луга, где чудесно окрашенные гиацинты и примулы, благоухающие лилии и фиалки кивают своими нежными головами.       Будучи вне дома уже несколько недель, мальчик голодал. Все запасы, что могла дать ему мать, он уже истратил. Бессилие брало над ним вверх, потому уставший Тетта улегся у ближайшего дуба. Никем нескошенная трава, чуть пощипывала лицо.       Неприятное покалывание в районе живота, яркое солнце и легкая тревога мешали уснуть. Поскулив, парень съежился, обнимая себя пушистым хвостом.       Он постарался прикрыть глаза ушами, но этого было недостаточно, ведь те были невелики, и неприятная холодная серьга щекотала лицо. Она давала знать, из какого Тетта племени.       Помотав головой, мягкие волосы прикрыли беспокойные очи.       Провалявшись так несколько часов, ему с трудом удалось разлепить глаза. Он так плохо спал, что сейчас совсем не хотел вставать, но резкий и незнакомый запах заставил инстинктивно выпрямиться, не отрывая задницу от земли. Оглядевшись, Кисаки никого не заметил, его окружали частые кусты.       Тело парня содрогалась от страха, Тетта опасался, что это более крупный и опасный зверь, чем он сам, но надежда на маленький пищащий обед оставалась при нём. Поднявшись на ноги, волчонок потомил и решился пойти проведать самые ближайшие заросли.       Поджав хвостик и заострив уши, парень подкрался и заглянул за кусты.       «Кролик?!» — пролетело в голове у Тетты. Он чуть встревожился, в глазах мелькнул испуг, а лицо немного напряглось. Этот зверь был куда больше крольчат, что он видел у охотников и за столом.       Волчонок волновался, но мысли о родной деревне и матери вынуждали напасть сейчас, пока тот мирно спит, облокотившись о дерево. Такой крупной добыче многие позавидуют.       Сейчас, пока так ярко светит солнце, пока кругом по канавкам журчат ручейки, времени терять нельзя. Потому, откинув раздумья, он встал в стойку для прыжка, беспокойно виляя хвостом, отчего шелестели листья. Скорее за дело!       Как бы сильно он не старался фокусировать взгляд, всё было тщетно и картина плыла перед глазами. И ведь такая мелочь не дала ему заметить, дрогнущий носик и мимолетную ухмылку жертвы.       Жмурясь, Кисаки приземлился на тёплое и пустующее место, больно ударившись головой о ствол дуба и чуть не потеряв сознание, он еле слышно заскулил от боли, приподнимая голову с земли. Как вдруг, его схватили за хвост и без усилий подняли слабое тельце.       Пискнув, волчонок напугано сжался, всё перед глазами перевернулось вверх дном, а напротив маячили чужие ноги. Волчок постарался рассмотреть лицо схватившего, но от малейшего шевеления головы, та начинала болезненно пульсировать.       Парень, что крепкой хваткой держал за хвостик, словно сейчас оторвет его, оказался ещё куда крупной добычей.       — Что тебе надо, самоубийца? — заяц смотрел нахмуренно, давя своим феромоном. Делал он это намеренно, для собственной защиты, чтоб тот и не думал о попытке атаковать.       — Ты разве не кролик? — скулил волк, чувствуя болезненные удары в районе груди и поясницы. Его голова кружилась от давящего запаха и неудобной навесной позы.       — Заяц, дитё, — усмехнулся он, звякнув серьгой. Альфе было интересно поиграться с такой маленькой жертвой, чуть покачивая его из стороны в сторону.       — Ты же в курсе, в этом мире побеждают сильнейшие?       Тетта дернулся, кривя свои брови в жалостливом выражении.       — Собираешься съесть меня?! — взвизгнул волчонок, держась за голову. Перед глазами всё поплыло от застилающей пелены слёз, а губы его подрагивали, он боялся и стыдился такой жалкой смерти.       — Может быть, — хмыкнул Ханма, роняя юношу.       Больно приземлившись на землю, Кисаки незамедлительно постарался подняться на ноги, но крепкие руки схватили его, подминая под себя.       — Откуда мне начать тебя есть? — угрожающе нависая над ужином, Ханма продолжил вдавливать жертву в траву, выделяя больше феромона, запаха пепла, костра. При таком количестве омегу бы выворачивало изнутри, но Тетта таковым не является, потому Шуджи не жалел, издеваясь над хищником, что убивал его род.       — Чёрт, — скулил волк, вяло отталкивая от себя крупного зверя и, чуть ерзая по траве, мальчик старался отползти. Его влажные волосы прилипали ко лбу, и пахло от него недурно приятно. Отчего заяц решился прильнуть к его потной шее, слегка облизывая, он додумывал, что меж ягодиц мальчишки такой же солоноватый вкус.       — Н-нет… — хлюпал под ним волк, ненароком представив, как тот разорвал его глотку.       — Поскули ещё, — насмехнулся Ханма, отстраняясь от пылающего тела. Ему удобно сиделось меж раздвинутых ног жертвы, но пора менять позу для дальнейших пыток.       — Ма-а, — тянул парень, пока его тело силком переворачивали на живот. Он подался бежать, как когда-то на речку с друзьями, если бы не головокружительная боль с душащей аурой. Мерзкий запах альфы, что застрял где-то в горле, в гландах одним большим комом.       Шуджи грубо поставил Тетту на четвереньки, оставляя лицо с грудью вольно лежать на колючей траве.       — Помнишь, что я говорил тебе? — поинтересовался Ханма, наклонившись к слюнявой мордашке Кисаки, не забыв по-хозяйски положить руку на одну из половинок вздернутой задницы. Он, как и его ужин, стоял на коленках.       — М-м, — Тетта постарался покивать головой отрицательный ответ. Его мозг мало соображал, отдавая пульсирующей и надоевшей болью. Не говоря уже о сердце, что сейчас пробьет дыру.       Цыкнув, Шуджи наотмашь шлёпнул волчонка, выбивая из него новую порцию соплей, с сжавшимся хвостиком и ушами. И с хитрым видом Ханма пристроился сзади к такому желанному входу, сгорал от ожидания, ведь он знал, насколько тошно будет бете — без течки принимать в себя неприличных размеров орган.       Чуть отодвинувшись, парень одним резким движением спустил с него просторные штанишки, подцепив с собой хлопковые трусы.       Измученный парнишка нашел в себе силы приподняться на локти и оглянуться на зайца, — Не поднимайся, — пригрозил он, беря в руки вялые причиндалы Кисаки. Но тот не послушался и Шуджи сжал их, — оторву иначе, и будешь куда дольше подыхать.       По его дрожащей искусанной губе и тяжёлому дыханию было заметно, как тот боится, но выставляет из себя последнего храбреца. Однако стоило чуть сжать его достоинство в крепкий кулак, как вдруг он покорно склонил голову приземлившись обратно на землю с подавленным скуляжём.       Довольный Ханма продолжил ощупывать его: такие гладкие, горячо липковаты от пота. Пацан созревал поздно, как самый сладкий сорт.       Он осматривал дергающееся тело, убеждая себя: этот засранец будет противиться, потому решил продолжить выпускать больше феромона. Казалось, от такого количества скоротечные омеги сбегутся на запах.       Почувствовав новую волну душащей ауры, Тетта замотал головой, мычал он по-звериному.       Неплохо получалось, Шуджи заманчиво и щекотливо поднялся пальцами к упругому колечку. Он заводился от звуков и мог только догадываться, какие ещё открытия для его ушей ждут. Терпение, только терпение.       Густо плюнув на анус, парень неожиданно шлёпнул того по нежной ягодице, оставляя после себя алый, как клеймо след. Буквально, выбивая вопль, и он сделал это намеренно, чтоб незаметно свободным пальцем проскользнуть в тугое нутро.       Вслушиваясь в непонимающее «гуу», Ханма наблюдал за противящемся сфинктером, лишь на мгновения оглядываясь на жертву издевательств, что цепко держался за траву и стискивался как мог, лишь бы дальше не проникали чужие грубые пальцы.       Но не судьба, пронёсся очередной шлепок и в парнишке уже два пальца, медленно подготавливали место для папы.       Он осторожно разводит пальцы, чувствуя, как стенки тепло обхватывают его со всех сторон. Ханма всовывает на одну фалангу глубже и тот морщиться от неприятных ощущений. Чужие длинные ногти царапали.       Юноша извивался, жмурился и потел. Его щёки пылали алыми-алыми пятнами, как при аллергии на глютен, а под носом блестела влага, как роса на цветах в лучах горячего солнца.       — Не брыкайся, — Ханма шикнул, ох уж эта ёбаная пыльная подошва, — иначе оцарапаю до крови. — но он уже.       — Х-хвати-ит… — заикаясь, ныл Кисаки, до побеления костяшек сжимая ладошки.       Ханма услышал просьбу, — Точно? — он усмехнулся, вынимая пальцы из ануса юноши, — Ну смотри, ты сам захотел. — такое блаженное требование — рай для его пульсирующего органа.       Он не томил и поудобнее устроившись позади уже вымотавшегося парня — Шуджи положил свободную руку на красную ягодицу. И наконец, развязав штаны, вынул свой достаточно пугающий член: с необрезанной головкой, толстым стволом покрытый венами, и пучком темных лобковых волос у основания. Он так не похож на тот, что болтается меж ног мальчишки. Одарила же его мать природа.       Заяц намертво схватился за худощавую талию волчонка, и подставил головку к пульсирующему красному колечку, вокруг которого красовалась кровь. Он томно выдохнул, настраиваясь войти поглубже, но перед этим Ханма наклонился и потёрся лицом с покрасневшим, — Стесняешься?       Кисаки постарался выдавить из себя хоть слово, но ничего не вышло, одни всхлипы. Однако, он нашёл в себе силы и смелости, на попытки противиться, захотел задержать, наглец — схватился за руки Ханмы своими вспотевшими горячими ладошками, как отцепить-то хотел, как старался, как хныкал. Он прекрасно понимал, что его ожидает, трясся, глубоко дышал.       — Ну-ну, — без усилий отбивал он его жалкие попытки, — не зли меня, волчонок. — с насмешкой предупредил Шуджи, но упрямый парень не отступал. Это начинало нервировать, ведь заяц не был намерен долго играться, — Дрянной мальчишка, — и он силой развёл его мягкие ягодицы. Приглашая себя, Ханма засадил ему навскидку всего-то на пол-дюйма, чтоб задница, наконец, глотнула головку.       Ужасная боль дала о себе знать взвизгом щенка. Орган задел внутренние раны, царапины, отчего крови стало куда больше. Оно ему на руку, двигаться будет легче.       Тем не менее Шуджи не спешил втрахивать его в землю, он оглядывал юношеское тело, что больше не дёргалось размахивая руками, видимо принял свою судьбу, а может его потрясло от страха. Волк дрожал, как лихорадочный, и всё-таки, глупыш с новой силой сжался.       Заяц воспринял это как вызов, начав медленно толкаться в тугое нутро, выбивая из Тетты протяжное «м-ма!», ах, как же это возбуждало и бесило, «ну, сколько можно её звать, похнычь ещё чуть-чуть, обоссысь, она всё равно не придёт,» — громко думал Шуджи, дурея от узкого жара на своем члене.       К его съежившемуся малышу вернулось недавнее ощущение полноты в десятикратном размере, — острой болью в анусе, растягивая прямую кишку волчонка, что отчаянно продолжал скулить, хрипеть. Он напрягался, пытался вытолкнуть, но всё было тщетно. Куда ему против выспавшегося, сытого, полного сил, крупного альфы.       — Плохой мальчик, — сбивчиво шептал Ханма, до посинения сжимая в своих руках Кисаки. Чтоб уж точно не сорвался от режущей изнутри боли. Однако по его виду не скажешь, что он способен на побег. Юноша весь трясся и бессильно мотал головой, тело сводило от спазмов.       Ему хотелось скорее покончить с этим, но член Шуджи только добрался до упора, задевая копчик волосатым лобком, он ранил Кисаки не только внутри.       Штаны из неприятного материала, царапали его ягодицы и бедра, он так смешно вздрагивал. Сжал губы, решил переждать, когда же всё это дерьмо наконец закончится, дышал с шипением свистяще.       — А знаешь, что делают с плохими мальчиками? — хищник оскалился, медленно вынимая член из напряженного ануса, что плотно облегал его и с трудом отпускал, — кожица оттягивалась следом за ним. Отчего жертва жмурилась, затаив дыхание, «н-неужели конец?» Но расслабиться, как подобает для легкого выхода — не получалось.       И всё-таки, заяц смог обойтись и без его помощи: нетерпеливо, фактически полностью, вышел из волчонка, на что последний помотал тазом, старался вытолкнуть из себя остаток, хлюпая носом. Жаль, Ханма не разделял его желания, и, погладив по мягкой ягодице, в знак успокоения, который, явно, работал в обратную сторону, заставляя напрячься до боли, судороги. Непереносимость чужих прикосновений на глазах.       — Потерпи, хищник, — прошептал он, пугая жертву, не только своими словами, но и неожиданно резким нажимом на раскрасневшуюся талию.       Он рывком потянул Кисаки на себя, усиливая давление. Резко вгоняя член до упора, Шуджи пробрался в бедное нутро, заполняя собой пространство.       Отчего бета застыл лишь на секунды, остро ощущая сильную боль пронзившую тело, скручивая узел внутри живота. Он едва сдерживал крик, переходящий на гортанный хрип, и слезы, новой волной, потекли из-под опущенных ресниц.       Этот безжалостный толчок намертво впечатал жертву в землю, ужасно царапая опухшую щеку.       — Ы-ыхъ…       И как бы бедняжке не было больно, он продолжит выгибать спину и пытаться освободиться, случайно поддаваясь бёдрами на встречу. Сколько бы юноша не противился, понимал, но не принимал, что тот не пустит.       — Какой же ты упрямый, — погладил Шуджи за чувствительным ушком, вызывая волну мурашек, и явно не от удовольствия. Когда тот продолжал находиться в нём.       — Дыши, — последнее, что сказал Ханма, обратно хватаясь за истерзанное место, начав двигаться. Набирал он темп вперёд-назад, быстрее и быстрее. Шуджи уверенно двигался членом в тёплом домике, блаженно прикрыв глаза. Его мало волновали слезы и чувства нижнего. В висках пульсировало от ощущений.       Он не чувствовал вины, удобно устроившись в лесной гуще, где каждый лепесток, каждая травинка радовалась его успешной находке и теплые лучи солнца согревали его и без того распаленные, крупные яйца, забавно хлопающие об другие. Жалко болтающиеся яички, что бешено раскачивались меж ног, то ударяясь о внутреннюю сторону бедер от этой тряски, то подскакивая до живота.       Он ломал мальчишку трахая, зато с каким размахом. Терзал его кишку, словно насаживает на кол, тараня органы в нижней части туловища. Отчего ноги Тетты судорожно дрожали, намереваясь свалиться, но насильник не давал скатиться, не пуская его из стальной хватки.       — В тебе так тесно, малыш, — чуть ли не мурлычет Ханма, вслушиваясь в надрывистые вскрики и громкие хлябающие звуки, заполняющие чащу. Парень и вправду сжимал, как мог, однако двигаться в нём стало легче, трение сгладила выступающая кровь, что стекала по его внутренней стороне бедра.       Казалось, ему никогда не надоест сотрясать это маленькое, по сравнению с альфой, тело. Оно трепыхалось, как кукла, в его сильных руках.       — Бльно… мн-е б-блен-о… — плакал Кисаки, когда тот в очередной раз вошел слишком глубоко, рывками засаживая член по самые яйца. Он слишком устал, чтобы кричать, и сил хватило только на гортанные хрипы.       — Тише-тише, — наклонился Ханма к уставшему парню, что был на грани потери сознания. Он словно предположил такой исход, и решил приостановиться, застыть внутри него, дать немного отдышаться от долго непрекращающихся толчков. Ведь трахать обмякшую и молчащую игрушку — неинтересно.       Шуджи недолго думая начал расцеловывать содрогающееся от каждого прикосновения лицо. Это пиздецски заводило, потому таз хищника, как бы непроизвольно, начинал возобновлять толчки.       — Д-д, — старался он, — д-длго, — с трудом выдавил из себя Тетта, мучаясь от затекших ног, позвоночника и от прочих «прелестей», что доставлял ему заяц.       — Не скули, — Ханма слизывал с глаз подступающие слезы, подкрадываясь руками к плечам парнишки.       — Давай-ка, — потянул он за собой Кисаки, усаживая на себе, члене. — Постарайся сам, — облизнулся заяц, садистки наблюдая за кривлянием нижнего.       Не будь крепких рук на теле волчонка, он бы свалился при первой же возможности.       — Ну же, — альфа надавил на бедняжку, вгоняя член глубже. — Попрыгай так же, как крольчата прыгают в поле!       Издевался Шуджи, пока перед глазами жертвы плыли чёрные пятна, от сильного давления сомкнутых век. Он не видел лица Ханмы, но готов был поклясться, что оно искажено диким, садистским наслаждением и невероятной похотью. Он чувствовал эти эмоции, да так, что едва мог держаться за последние куски своего разума, не прекращая себе твердить что к чему.       Альфа старался достучаться, получить своё, насытиться унижениями и болью, и Кисаки слышал, понимал, чётко ощущая его пылающее дыхание у себя на макушке, но сил и смелости на подобное не находилось. Он просто не мог.       — Ты же хочешь покончить с этим? — заяц провел по его выпирающим костяшкам позвоночника, что так и манили прикоснуться, следить за ответной реакцией виде сильных вздрогов и выгибания. — Так работай, — Шуджи снова сделал толчок, надавив на бедра волчонка.       Вынуждал сдаться, и сделать то, что просят, сквозь слезы и боль. И скуля, Тетта, всё-таки, накрывает руки хищника своими влажными. Дрожа, он еле приподнимает таз, нелепо дергая онемевшими ногами, не может найти им места. Чем сильно веселил насильника, — Давай, давай, — похлопывал он его, усугубляя ситуацию. Казалось бы, куда ещё хуже, однако Шуджи не знал предела своих извращенных фантазий, и дожидался сцепки.       — С-сложно… — застыл волчонок, с трудом переводя дыхание.       — Ну-ну, не расстраивайся, — Ханма нежно чмокнул за ушком, — у нас ещё много времени, научишься, — он потешается его простоте, не сюсюкается. Это же еда, зачем её жалеть.       Бету сводили с ума эти эмоциональные качели, он молил прекратить это, но из безумия есть один быстрый выход, — подчиниться прихотям, иначе ждать, пока Шуджи самому не надоест.       Он медленно повёл тазом вниз, насаживаясь на кол, глухо хрипя своей пустыней Невадой. Его задница до сих пор приносила пиздецскую боль и неудобство. В открытые гематомы попадает различная инфекция.       — До конца, — шлёпнул его заяц. И Тетта замотал головой, — Н-н, н!       Ханма ехидно улыбнулся, обнимая Кисаки. Он надавил, усаживая на своём члене до предела Удерживал брыкающееся тело.       — Скажи, хочешь чтоб я покончил с этим, — он мурчал, тёрся об раскрасневшуюся щёку, слегка двигаясь внутри Кисаки. — Скажи, чтоб я нагнул тебя и трахнул, ведь «я ни на что не способен, даже сношать детей», — говорил заяц за него высоким тембром.       — Х-х-хва, — Я жду, — перебил Ханма, затыкая его попытки выговорить.       Тетте нужно время, для отдышки и признания полного поражения, переступить через свою гордость будущего во́йна, на которого надеялась родная мать.       — С-сде-лай, — сглатывая ком, Кисаки нехотя сдался. — Что? — прижался заяц крепче, опаляя своим дыханием ушную раковину волка. Он дрожал, невольно кряхтя от неаккуратных движений в его кишке. Чёртов заяц, не может потерпеть даже несколько минут, даёт волю гону.       — Н-н-н, — дрожащий вздох, — с-сделай в-всё ты… сам, — он не знал, как правильно просить. Прижимал ушки к голове, опасался этого голоса.       — Не понял, — глумится Шуджи, — просишь, чтоб я сам трахнул тебя? — укусил он его за щеку. И взвизгнув, Кисаки забрыкался прочь. — Д-да! — на эмоциях выдал волчонок, пока кусок плоти не оторвали.       Ханма с чпоком расцепил зубы, оборачивая сопливое лицо к себе, не сдерживая змеиный смех, — Такой упрямый и невинный. Стыдно говорить «оттрахай меня», да-а? — тянул он гласную.       Тело под его руками томно дышало через влажно-слюнявый рот, поскольку нос забит присохшими к коже соплями. Хоть с кровью отдирай.       — Долго, это когда ты на мне враскорячку будешь скакать, понял? — внезапно серьёзно заявил заяц, делая интенсивный толчок вверх, чтоб пробудить эти уставшие веки. И те не заставили долго ждать, содрогнувшись так, что роса слез с ресниц посыпалась.       Он как бы на зло Кисаки, томил и медленно клал обратно на землю, но желание возобновить бешеные толчки — сильнее. Потому придерживая хрупкое тельце, Шуджи поставил того на четвереньки, не вынимая член.       — Голову опусти, — скомандовал заяц, чуть наклонившись. Он надавил тому на шею. И верно, бета ужасно трясся держась на локтях, ему хотелось любоваться его выгнутой спиной.       Бесстыдно, Ханма продолжил иметь Кисаки, стискивая в своих руках опухшие бока, сжимал он поистине сильно. Лишь бы протиснуться поглубже, ощутить возбуждающую тесноту на своем члене.       Он томно дышал, ускоряясь с каждым толчком, чувствуя, как разрядка уже приближается и в скором времени он исполнит мечту поникшего мальчишки.       Перед глазами всё плыло, ещё вот-вот, и… кажется, Шуджи не контролируя себя, начал выпускать куда больше феромона, как при сопротивление того. Удушал Тетту, даже если и без этого ему было сложно дышать. Его ноги шатало. Мучительно тихо старался волчок стонать от боли, не причинять садистское удовольствие, тем не менее, его всхлипы и резкие шмыги были в зоне слышимости прекрасно.       Два раскалённых тела горели, отчего становилось тяжко хватать воздух не только жертве насилия.       Выпрямившись, хищный заяц невзначай прикусил губу, оттягивая голову назад. И его бедра дернулись в последний раз, разбухший орган вновь разорвал Кисаки.       В нижней части живота разлилось незнакомое тепло, и желудок волчонка сжался в ответ, содрогаясь от намерения вырвать. Казалось, вот он — конец, но Шуджи не отпускал, наоборот, только крепче прижал, и со стоном дернул головой глядя на мордашку Тетты. Он не смотрел в ответ, когда заяц получил своё.       — Взгляни на меня, — приказал Ханма своим хриплом голосом. И парнишка не смел противиться, сквозь прикрытые веки, мученик поднял взор. Глаза опухли.       — Сейчас, через не могу, будешь смотреть только на меня, и даже не думай жмуриться, — он ждал отдачи.       Кряхтя, Кисаки зашевелил отёкшей рукой, хотел протереть глаза и убрать с них пылинки, но Шуджи не намеревался ждать, когда рука послушается хозяина, времени не так уж и много. Поэтому, схватившись за волосы потерпевшего, он принялся обильно облизывать его лицо с глазами, чтоб те могли спокойно лицезреть действия альфы, а не слепливаться от засохших слез.       — Понял значит, — он отстранился, и недобро улыбнулся, когда увидел на себе жалко-напуганные глаза. Как же ничтожно пацан выглядит.       — Главное дыши, постарайся расслабиться и раздвинь пошире ноги, — рекомендовал заяц, похлопывая его по бедрам, чтоб тот уже начал раздвигать их.       Чертовски страшно, поскольку Тетта уверен, тот кончил, ведь горячая сперма внутри него ощущалась, как-нечто теплое, тяжелое и больно пробирающееся дальше по кишке. Он напуган, но выполняет, слушается.       Выдохнув, Ханма назвал того молодцом и прикрыл глаза, настраиваясь. Немного помяв под собой траву, — устраивался поудобнее.       Ждать, на самом деле, стоило недолго, его таз чуть передернуло, заставил Тетту сжаться сильнее, когда он, кстати, и не разжимался.       От таких махинаций, Шуджи машинально глухо застонал, и уже намеренно дернул тазом, производя толчок. И склизкая, холодная, по сравнению со спермой, и чересчур густая жидкость, обильно заполняла парнишку. Вызывая невыносимый дискомфорт, он знать не знал, как тут не морщиться и не противиться вырваться. Эта своеобразная жидкость, такая прохладная, пронзает тело насквозь своей температурой.       — Смотри! — рыкнул Шуджи, шлёпая.       Вопреки всему продолжить смотреть — что-то невозможное. Глаза щипало от слез, а в нос бил ярый запах пепла.       — Мать твою, — шикнул парень, оттягивая того за хвост, доводя до боли в позвоночнике, хиленьком хвосте, что оторвать возможное дело. Если Ханма постарается, конечно.       Заяц томно дышал, отдаваясь инстинктам, желанию оплодотворять и ничего из этого доброго не выйдет, ведь член в несколько раз расширился, разбухая внутренности Кисаки. И следом за слизью последовало упругое яйцо, что с легкостью и уютом помещалось в тесноте Кисаки, делая его живот чуть округленным, как после плотного дня. Однако на утро, он не проснется с плоским животом, подобно сегодняшнему.       Скользя по уретре до самого конца, оно вышло в кишке, следом за собой выпуская ещё одно и ещё.       Парень весь извился, пытался вырваться, в глазах мутнело от натуги и наполненности. К его счастью, яйца не были настолько крупными, чтоб разрывать его изнутри и от силы, Ханма пристроил всего три. Он не считал, его тело окутала легкая дрожь и некая эйфория. Не говоря уже о Тетте, что измучено цеплялся за землю, хрипя во всё горло. Остро ощущая, как в нем пульсирует чужой орган, буграми оставляя после себя потомство.       Его внутренности судорожно сжимались, пытались понять, вытолкнуть инородные предметы. Он не омега, что смог бы вместить в себя такое. Тело Тетты было предательски податливым, а внутренности расширялись изнутри, принимали чужеродные органы внутрь.       Следом за кладкой, в него заливалась ещё жидкость, и тут Шуджи стал понемногу отходить от очередного оргазма, понимая, что пора заканчивать.       — Что я тебе говорил? — выдохнул заяц, медленно вынимая член, пока тот не перестанет изливаться густой слизью.       Кисаки молчал, уткнувшись лбом в землю, ему было поистине тяжко. Чувствуя, как те перекатываются внутри при малейшем движении, он жалобно и хрипло стонал и содрогался от дрожи.       И Ханма не стал тревожить его, понимая, что ему и этого достаточно. Ощущать всю худость парня, трепетание в своих руках. Он так и валился с ног.       — Какой же ты мокрый, — горячо опаляет он, наклонившись поближе к макушке волчонка. От него несло по́том, но зайцу нравилось. Таким манящим запахом не каждый омега владеет.       Его член с чмоком покинул поистине тугое нутро, жаль легче от этого бете не стало. Слизь, что влил Шуджи, не позволяла покинуть яйцам дом родной, запечатывая и сжимая анус в исходное положение.       — З-з-ч-м т-ты! — передергивало его, тело ужасно ломило, оно не предназначено для таких перемен, как оплодотворение, вынашивание плода.       — Проведем эксперимент, — воздушно поцеловал он его в волосы, обтираясь влажным членом об ягодицы волчонка. Это мало чем помогало, но зайца подергивало от желания метить щенка.       — Не знаю, станет ли тебе легче, — выпрямился Шуджи, пряча опавшее, тем не менее крупное, достоинство за одеждой. Успеет помыться. — Скорлупа растворится в телесных жидкостях твоего организма.       — В-в-вын-ть! — до него долетают обрывки чужого голоса, который явно наслаждается происходящим, но тот пропускал их мимо ушей. Кисаки сгорал от натуги. Как же его трясло, он и не заметил, пропавшие руки с его истерзанного тела.       — А-ну давай, попробуй, — интересная идея посетила извращенца, оскал не упрятать.       Заяц переместился поодаль от жертвы, продолжая стоять на коленях, и решительно схватил того за предплечье, оттягивая назад, чтоб выпрямился.       И он подобью куклы подался, поднял туловище, хоть и медленно, с горем, опираясь свободной рукой на землю. Но смог. Однако, сразу же чуть не сломался пополам. Кисаки сильно сутулился.       — Молодец, — держал его за холодную ладошку, — а теперь дело за тобой, — злорадствовал Ханма. Это ужасно, Кисаки и правда надеялся на успех, нервы не выдерживали.       Оперевшись на своё колено, он беспокойно выдохнул, стараясь не разреветься с новой силой. А после сил хватило на первый рывок — бета тужился, ощущая жар своих красных щёк. Весь покрылся испаринами. Пытался вытолкнуть из себя инородные предметы, но получалось только соскальзывать ладошкой на землю, и беспокойно вилять хвостом.       Как бы он не старался, твердые яйца больно давили на мочевой пузырь от каждого натуга Тетты, никак не намереваясь покинуть наитеплейшее место.       Рвение к свободе изнашивало, и обмякшее тело слепо приземлилось в крепкие руки. — Правильно, поспи.

⊱Эпилог⊰

      Шуджи хлопнул дверью, чуть ли не выбивая ту из петель. Намерено, чтоб напугать и пробудить Тетту из мира снов, кошмаров. Переместить из одной преисподние, в другую.       — Голоден? — риторически спросил он, любуясь застывшим от шока парнем.       — Не ожидал, верно? — усмехнулся альфа. И правда, увидеть его так внезапно спустя пару дней — странно и страшно, ведь тот твердил о недельной, а то и двух, охоте.       Оставляя полный мешок на столе, заяц подошёл к укутавшемуся в одеяло мальчишке. Он весь, бля, дрожал, невольно дергал носиком. Старался отстраниться, вжимался в постель.       Волчонка по сей день настораживал нахально приютивший его альфа. То событие повлекло за собой психическую травму, от которой он до сих пор, спустя почти целый год, не может отойти.       Хватило же наглости, отнести в свою деревню, публично унизить и окончательно преградить путь домой, заменяя серьгу на ту, что носит сам Ханма.       Он присел на край и аккуратно положил ладошку на разлохмаченные волосы, отчего последний вздрогнул, жмурясь. Бета не противился, потому как знал последствия. Именно стараниями собственного мозга, который делал все, чтобы снова не попасть в похожую ситуацию, он старался быть тише воды, ниже травы.       Вследствие этого, Кисаки смирно ожидал, когда тот потянет на себя и заставит выполнять неприятные, даже мерзкие прихоти, преследующие его частенько. Однако, Ханма неспешно гладил, начиная с липкого лба, заканчивая на макушке, и так по-новой.       — Заболеть удумал, — цыкнул Шуджи, проводя по щеке.