Пять, десять, пятнадцать, двадцать

      Гермионе пять — и она впервые слышит про Мальчика, который выжил. Родители приходят домой, подхватывают её на руки — и доверительно рассказывают, как её дядя, брат папы, тот самый волшебник, который немножко научил волшебству и её, встретил сегодня самого Гарри Поттера, мальчика, который спас весь волшебный мир. Они показывают ей движущуюся фотографию с её дядей и слегка смущённым мальчиком, держащимся за руку высокой, красивой женщины с пронзительным взглядом. Гермиона, любопытная уже в пять, спрашивает, как же он спас весь волшебный мир — а потом слушает, завороженная. И решает: вот её рыцарь. Вот тот, кого она будет любить вечность.       А потом её отдают в школу для маленьких магов. Гермиона изо всех сил смотрит на мальчика со шрамом на лбу рядом с кем-то рыжеволосым — и присаживается рядом, восхищённо смотря.       — Привет! Меня зовут Гермиона. Гермиона Грэйнджер. А ты Гарри Поттер, да?       — Привет! — он, маленький принц, любимец всего мира, стеснительно улыбается. — Да, я Гарри. А ты тоже волшебница, да?       Мальчик рядом с ним оказывается Роном, в класс к ним пару раз забегают его старшие братья-близнецы — но, по его словам, уже в следующем году их должны отправить аж в сам Хогвартс, среднюю и старшую школу для волшебников. Гермиона слушает с воодушевлением о том, как им в одиннадцать надо будет выбирать палочку, как важно в начальных классах выучиться правильно писать — рассказывают, профессор Снейп в том самом Хогвартсе снижает баллы за неграмотные эссе. Гермиона пока слабо представляет, что такое «эссе», но решает про себя, что обязательно станет лучшей в классе, и пока Рон расслабленно машет рукой и говорит, что они ещё успеют, она любуется сосредоточенным Гарри, слушающим близнецов.       Гермиона знает — другие девочки легко целуют Мальчика, который выжил, в щёчку, обнимают, но Гарри стесняется, а она знает, что ей надо подрасти — а потом обязательно-обязательно признаться ему и предложить встречаться. И неважно, что она девочка. Она девочка, но не нежная принцесса — и сейчас, когда Гарри отказывается от поцелуйчиков девочек и садится рядом с ней, она невольно переполняется гордостью.       Среди них он выбрал её. Разве это не любовь?       Светловолосый мальчик, сидящий на средней парте подальше от неё и окружённый компанией, исподлобья смотрит на неё, а она гордо вздёргивает носик и предпочитает делать вид, что не замечает его — больно он зазнавшимся выглядит. А Гермиона не любит зазнавшимся.       Во втором классе начальной школы она уже быстро пишет ручкой — и постепенно учится писать пером. Взрослые дяди и тёти рассказывают им, как важно всё обучение в Хогвартсе писать именно пером, чувствовать его, как это помогает потом чувствовать малейшие изменения в своей палочке и как этого не может дать ручка, и она косится на сосредоточенного Гарри — и понимает, что он тоже внимательно слушает. На неё снова накатывает гордость, она смотрит на Рона — тот шуршит конфетами под партой, и Гермиона тетрадкой легко даёт ему по голове. Рон обижен, Гарри немного улыбается в сторону, Гермиона наказана и обязана простоять в углу двадцать минут, а белобрысый мальчик недовольно вскидывает носик, копируя её жест.       А в третьем классе она узнает, что его зовут Драко, он дёргает её за пушистые волосы — и тоже получает тетрадкой.       — Я хотел сказать, что они красивые, ты… ты… — он запинается, пытаясь подобрать подходящее слово и сжимая кулачки, — ты, это… магла!       Гермиона ахает, Рон выступает вперёд — и наказан уже он на пару с Драко. Гермиона высокомерно смотрит на аристократа — она уже знает, что он из аристократической семьи, а Гарри сосредоточенно грызёт кончик ручки, глядя на переглядывающихся одноклассников.       К четвёртому классу Гермиона и Драко соревнуются за титул Самого Умного Ученика, Гарри, Рон и Гермиона уже основываются в плотную и крепкую компанию, и младшая школа оканчивается одинаково блестяще как представителем аристократии, так и представительницей от мира магглов. Гермиона рождена от не-волшебников — и она гордится этим.       К первому курсу Хогвартса, в её десять лет, они едут выбирать палочки огромной толпой. Тётя Миня, которая строго-настрого запретила называть так себя в Хогвартсе и приказала называть её профессором МакГонагалл, оставляет им Гарри, и, милостиво улыбнувшись миссис Уизли, — доброй и пышной матери Рона, — что-то долго с ней обсуждает. Профессор МакГонагалл — опекун Гарри, и Гермиона точно знает, что нравится ей — а что может быть важнее, чем нравиться почти что матери мальчика, с которым хочешь обручиться? Гермиона почти летает на крыльях счастья, когда женщина проходит мимо и тепло ей улыбается, и Гермиона гордо улыбается в ответ. Рон ворчит, что она наверняка будет валить их в Хогвартсе — но Гермиона строго одёргивает его.       — Тебе просто надо немного усерднее учиться, — втолковывает она ему, и слышит, как Гарри украдкой вздыхает. Оборачивается, обеспокоенная и встревоженная: — Что такое, Гарри? Я разве не права?       Он удивлённо смотрит на неё.       — Я просто запыхался подниматься, — и она снова наполняется гордостью. Гарри в ней не разочарован.       Они получают свои палочки, встречают снова в магазине одежды Драко — и Гермиона чувствует на себе внимательный взгляд его матери.       — Ты… — начинает было мальчик, но прекрасная белокурая женщина кладёт ему руку на плечо, спокойно и величественно смотря на уже напыжившуюся Гермиону.       — Прекрасная маленькая леди, Драко, — голос льётся нежно и спокойно. Драко тут же краснеет, Гермиона завороженно смотрит на миссис Малфой — и мать с сыном выходят.       — Фу, эти Малфои, — звучит недовольный голос Рона, и Гермиона пихает его локтём в бок, с радостью замечая, что это же делает Гарри. — За что?!       — Миссис Малфой нам ничего не сделала, перестань, — говорит Гарри, и Гермиона горда. Снова. Кажется, рядом с Мальчиком, Который Выжил ей никогда не придётся краснеть.       На первом курсе их распределяют на один факультет — а Драко с его компанией отправляют на другой. Он снова, как в первом классе, исподлобья смотрит на неё, а Гермиона больше не задирает носик — она выросла и теперь показывает ему язык. Драко шепчет что-то, наставив на неё палочку, и низ её мантии превращается в лягушку; быстро подоспевшая профессор МакГонагалл всё решает и возвращает мантии Гермионы первозданный вид, но девочка совсем не падает духом. Покрутившись на своём месте и всё-таки снова найдя взглядом Драко, она грозит ему кулаком.       — Я отомщу, — произносит она одними губами. И в ответной кривоватой улыбке Драко читает: «Попробуй».       Учёба захватывает её — и всё бы ничего, если бы не совместные уроки со Слизерином. Полёты на мётлах ей даются сложнее всего — и она почти умоляет мадам Трюк остаться и потренироваться после учёбы; та, взъерошенная, недовольная, но всё же сжалившаяся кивает ей.       — Не больше часа, мисс Грэйнджер, — напоминает она, когда Гермиона опрометью бросается к своей Комете. — Не больше часа!       Под конец тренировки метла всё-таки послушно ложится Гермионе в руку, и девочка победно улыбается. Теперь-то она покажет этому зазнайке.       А ещё — зельеварение. Профессор Снейп как будто нарочно её не замечает, не замечает её протянутой руки — но зато начисляет баллы за каждый ленивый ответ Малфоя, и Гермиона, в конце концов надувшись, штудирует несколько толстенных томов по искусству зелий. И уже на третий урок варит превосходное зелье. Профессор Снейп ведёт своим крючковатым носом над котлом, слегка кривится.       — На уровне седьмого курса, мисс Грэйнджер. — В аудитории повисает тишина. — Пять баллов Гриффиндору.       Внутри неё всё клокочет — на уровне седьмого курса! И всего пять баллов! Она так кипит от злости, что даже почти пропускает спокойный голос Гарри:       — Профессор, она ведь действительно постаралась. Может быть, она заслуживает больше баллов?       — И пять баллов с Гриффиндора за пререкание с преподавателем, — подводит черту профессор. Гермионе это, впрочем, уже неважно — её принц, будущий муж, её защитил. Она тает, не замечая слегка одобрительной улыбки профессора Снейпа, мелькнувшей всего на мгновение — и снова вернувшуюся маску брезгливости.       — Ты в порядке? — обеспокоенно спрашивает её Гарри, когда они выходят в коридор, и Рон, догоняющий их, вторит:       — Да, ты в порядке?       — Спасибо, в абсолютном, — искренне улыбается Гермиона.       И все эти воспоминания в её пятнадцать лет разбиваются о сожалеющий голос Гарри:       — Герм, прости… Мне нравится Джинни.       Она теряется, пытаясь найти слова, но получается выдавить только:       — Но… Ты же всегда был… Так рядом… И помогал мне… И защищал…       — Ты моя подруга, Гермиона, — Гарри смотрит на неё всё с тем же искренним сожалением в зелёных глазах. — Прости, я… я думаю, я пойду.       Оглушающая тишина пустого класса давит на неё. Она даёт себе зарок никогда в жизни больше не пытаться ничего строить с мальчиками, теперь уже парнями — и нарушает это обещание, когда в её шестнадцать, перед концом шестого курса, к ней подходит Драко.       — А ну, — шипит он Крэббу и Гойлу, и те быстро ретируются. Драко смотрит на неё, указывает подбородком на настороженно замерших Гарри и Рона. — Разберись с ними сама.       — С чего я должна? — равнодушно спрашивает она. Их борьба после её провального признания Гарри превратилась в жалкое подобие того, что было — но Гермиона не способна что-либо ощутить по этому поводу. Её первая любовь, её искренние чувства оказались не нужны человеку, который так нужен был ей — и её ничего больше не волнует.       А Драко после паузы просто становится на одно колено и демонстрирует ей маленькое колечко на подушечке.       — Потому что я хочу сделать тебе предложение, Гермиона Джин Грэйнджер.       Внутри неё взрывается фейерверк, сравнимый по ощущениям с хлопушками и фейерверками близнецов Уизли. Она видит побагровевшего Рона, надвинувшегося на Драко, видит непонимающее лицо Гарри, видит других учеников, тоже расположившихся в приятный летний денёк около озера, видит снова вернувшихся Крэбба и Гойла — и всё это пестрит красками, кажется, летит со скоростью света, а она — посредине всего этого. Застывшая, удивленная.       Драко с огромным синяком под глазом и какой-то противно пахнущей мазью, которую наносит ему невозмутимая мадам Помфри, раздражённо втолковывет ей:       — …Вот именно поэтому я и сказал — разберись с ними. Даже то, что ты скажешь «да», совершенно не значит, что ты тут же становишься моей невестой — ты должна увидеться с моими родителями, получить их благословение, я должен увидеться с твоими, магия нашего рода — я напоминаю, он чистокровный — должна принять твою магию, мы, в конце концов, должны оказаться совместимы, это не так всё просто, Грэйнджер, а ты даже не дала мне возможности…       — Подожди, — прерывает она его, вырываясь из своих мыслей и удивлённо смотря на него. — А почему ты до этого ничего мне не говорил?       Драко привычно смотрит на неё исподлобья. Мадам Помфри тактично молчит.       — А ты мне будто давала хоть что-то тебе сказать, — ядовито выплёвывает он и ложится — а Гермиона, через пару недель остановившись перед Хогвартс-экспрессом, принимает ладонь Драко. Её родители стоят рядом — мама промокает глаза платочком, папа смотрит сурово и мрачно.       — Не волнуйтесь, мы позаботимся о вашей дочери, — мистер Малфой чопорно кланяется, а миссис Малфой чуть тепло улыбается ей. Гермионе неловко — они с Драко даже не пара, но теперь, похоже, всему их курсу это безразлично — все глазеют на их парочку, перешёптываясь, и Рон смотрит на них особенно зло.       — Звони каждый день, — припечатывает папа, и Гермиона, не выдержав, обнимает его. Отец тут же смягчается, поглаживая единственную и любимую дочь по спине: — Или присылай письма, если уж в этом поместье нельзя будет звонить.       — Конечно, папочка, — горячо обещает Гермиона, порывисто обнимает мать — и их закручивает в трансгрессионную воронку.       И под конец этого лета Гермиона понимает — вряд ли она что-то знала до этого о любви. Что-то, что выходило за рамки привычной заботы о ней. Ворох воспоминаний крутится у неё в голове: Драко, тянущий её познакомиться со своими охотничьими собаками и тепло обнимающий каждую; Драко, показывающий ей семейный альбом и краснеющий, когда его мама, пройдя мимо, невзначай обронит какой-то комментарий. Духи, украшения, платья, подобранные Нарциссой для Гермионя, взвешенный голос Люциуса, читающий лекцию о том, что не найти в книгах, её записи и конспекты, его проверки — и Драко, крадущий её с конца урока с отцом под предлогом ужасно важного дела.       Они уходят в дальнюю часть сада, и Гермиона там мирно качается на качеле, подталкиваемой магией Драко. Сам он, белокурый, внимательный, всегда с иголочки, стоит рядом, оперевшись плечом о подпорку для качель и следит за ней.       — Так что ты решила? — спрашивает он. Гермиона запрокидывает голову, вдыхая тёплый августовский воздух, и смотрит в бескранее небо.       — Ты говорил, тебе надо ещё увидеться с моими родителями?       — Да? — напряжённо и полувопросительно говорит он.       — И, говоришь, когда окончательно я должна принять решение о свадьбе?       — К двадцати.       — Значит, в этом месяце ты поедешь вместе со мной к моим родителям.       Гермиона видит, как на лице Драко отражается бурная радость, и он замирает, не понимая своего счастья, будто бы порывается броситься к ней и обнять — но вместо этого скрещивает руки на груди и задирает нос.       — Как скажешь.       Гермиона заливисто, тепло смеётся, любуясь солнечными зайчиками, мелькающими в светлых волосах Драко.       Ей двадцать, и она стоит рядом с Драко, глядя в такие родные и любимые глаза.       — Согласны ли вы… — звучит рядом с ней.       — Согласна, — отвечает она, не думая.       — Согласны ли вы…       — Согласен, — так же без раздумий отвечает Драко. Ледяные глаза высокомерного дракона потеплели, растопились в жидкий металл, живой, такой обжигающе прекрасный.       На выходе её останавливает Рон. Мнётся, не решаясь что-то сказать, и Гарри, стоящий рядом с Джинни, чуть ему кивает. Рон поднимает на неё взгляд, вздыхает.       — Я, в общем, в тебя со школы влюблён, — мрачно говорит он. И, в последний раз уничтожающе посмотрев на Драко, огибает их и уходит. Гарри слегка качает головой, подходя к ним:       — Я говорил ему, что ты, как я вижу, совсем другого ждёшь, — говорит он Гермионе. Джинни улыбается — и тактично отводит Драко в сторону, мило щебеча о каких-то предпочтениях бывшей невесты — и уже жены; а сама же Гермиона поднимает бровь, смотря на Гарри.       — А ты-то откуда знал? Про себя так думал?       — Нет, — снова качает он головой. Тёплая улыбка трогает тонкие губы. — Помнишь, о чём мы говорили, когда я на шестом курсе пришёл от профессора Дамблдора? Волдеморта уничтожила сила любви. И сила любви была заключена в меня, моей мамой, Герм. И я никогда не знал родительской любви, не знал ни маму, ни папу, — он почему-то задерживает взгляд на Джинни, любуясь ей, а потом снова смотрит на Гермиону. — Но зато благодаря жертве мамы я чувствую, когда человек искренне кого-то любит. Джинни любит меня — и я её, — он улыбается. — И я знаю: Драко — твой. С самого начала, с самого первого момента вашего знакомства.       Гермиона слушает с замирающим сердцем — и, когда Драко подходит и слегка подозрительно спрашивает, о чём они говорили, просто обнимает мужа за локоть.       И, спустя много лет, сидя перед камином с ним и водя пальчиком по его ладони, она говорит:       — Знаешь, я так убивалась, когда Гарри сказал мне, что любит другую.       Драко оборачивается к ней с удивлением в глазах.       — Почему ты об этом заговорила?       — Вспомнилась наша свадьба, — улыбается она. — Знаешь… я так долго думала, что я люблю Гарри, такой искренней, сильной любовью, что совсем не замечала, что я просто им восхищалась. А ты всё это время был рядом. Представляешь?       Драко тихо смеётся и обнимает её. Улыбается в пушистую любимую шевелюру, закрывает глаза, зная, что впереди всё будет только лучше.       — Да, — говорит он. — Я всегда любил тебя.