cher salieri

вольфганг амадей моцарт. при одном только имени в груди что-то болезненно сжимается. вольфганг — в — вдохновение. неизменный спутник моцарта. каждое его произведение — чувство, порыв, порожденный вдохновением, а не работой. и это всегда ясно, это всегда очевидно. амадей — а — артистизм. особенный, присущий лишь ему, моцарту. и, наконец: моцарт — м — музыка. музыка, что он извлекает из инструмента, музыка, которую он пишет. любая композиция, к которой вольфганг прикоснется берет за душу, задевает за живое. моцарт был гением. моцарт был безгранично талантлив. и это сальери ранило. это было ударом под дых. у сальери, кажется, три чувства. зависть. зависть к таланту, которым вольфганга столь щедро наделила природа. страсть, помилуй господи, которую он испытывает всякий раз, когда амадей начинает играть или дирижировать свою музыку. любовь. безграничная, слишком сложная. искренняя. любовь, что он испытывает, не в силах отвести восхищенного взгляда от глаз вольфганга, не в силах отвести взгляд от его улыбки (предназначенной не для него. и это убийственно), не в силах оторвать глаз от его вечно растрепанных волос (кажется, будто вольфганг в жизни не слышал о таком чуде, как расческа). сальери делает вид, словно ему действительно плевать. словно ему плевать на амадея. но шрамы на его запястьях, которые он наносит себе, находясь практически в полубреду, на грани истерического припадка говорят об обратном. но не страшно, он привык. антонио сальери взял в привычку прятаться. он привык прятать шрамы. привык закрываться под слоем напыщенного безразличия. однако вольфганг видит его насквозь. — месье сальери, к вам вольфганг амадей моцарт. он желает видеть вас. — холодно произносит один из слуг. антонио вздрагивает. для чего моцарт пришел к нему? час поздний, настенные часы давно отбили полночь. итальянец кивает слуге, жестом показывая, что тому можно идти. он спускается из своих покоев. в дверном проеме стоит вольфганг, облокачиваясь на косяк. — маэстро, — начинает тот вкрадчиво — у меня к вам разговор. — в тоне юноши едва различимо беспокойство. отчего? — герр моцарт, — выдыхает маэстро, прикрывая глаза — вы могли выбрать более подходящее время? час поздний, ваша жена, должно быть, будет беспокоиться — сальери со злобой сжимает руку в кулак. ревность — невыносимое чувство. ногти впиваются в ладони. останутся следы. амадей лишь отмахивается. — мы можем пройти в… — моцарт старается выбрать выражение и при этом не показаться наглецом (коим он и без того являлся в глазах сальери. но до чего очаровательным наглецом.) — хоть куда-то. мне неудобно стоять в дверном проеме. — наконец заканчивает фразу он. сальери кивает. в воздухе витает запах алкоголя. очевидно, амадей бы не заявился к нему в такое время, если бы он был абсолютно трезв! не проронив ни слова, они, наконец, проходят в кабинет маэстро, где тот торопливо зажигает свечи. теперь они сидят в блеклом свете и все еще молчат. первым нарушает тишину, все-таки, хозяин дома. — герр моцарт, быть может, вы все же расскажете цель вашего визита? — выдыхает он, стараясь держаться достойно, стараясь не выдать предательскую тревогу. стараясь не выдать ложных надежд. моцарт, наконец, встрепенулся, будто на него только что опрокинули ведро ледяной воды. — да-да, извините, маэстро, я… я не знаю даже, с чего мне начинать. понимаете, уже который день я абсолютно не могу ничего сочинить — вольфганг говорит будничным тоном, но даже дураку было бы ясно, что он встревожен. очень сильно встревожен. что же, антонио рад тому, что не только ему в данный момент знакомо это чувство. нельзя не отметить то, что слова моцарта вызывают удивление: гений, который резко теряет вдохновение и способность сочинять! даже звучит бредово, думается капельмейстеру. — я сажусь за инструмент, но понимаю, что в мыслях моих не место музыке. я думаю лишь об одном человеке. не могу выкинуть из головы его образ. — договаривает тот и обреченно роняет голову на стол, чем вызывает громкий, неприятный звук. некоторое время итальянец молчит, подбирая нужные слова, но в голову ничего не лезет. для чего моцарт пришел? чтобы занять его и без того не очень большое количество свободного времени… этим? неужели ему просто было некому поплакаться о новой пассии, которая, по всей видимости, вновь заняла его мысли? неужели он просто ищет человека, которому может запросто рассказать о любовных похождениях? конечно, он ведь человек женатый, не может же он с вебер такое обсуждать. ведь дело в барышне? — увы, герр моцарт, я не могу помочь вам в любовных делах. для чего вы пришли ко мне, так ещё и в такой час? при этом напившись! и сейчас вы рассказываете мне, по всей видимости, о вашем очередном мимолетном увлечении? неужели вы не можете хранить верность своей жене? пожалейте ее, молю. — под конец тирады голос сальери затихает, почти переходит на шепот. амадей, сидящий перед антонио тянется к нему через маленький стол. мимолетное касание губ. моцарт, кажется, боится. боится спугнуть. ошибиться боится. герр моцарт, у вас есть чувство страха? удивительно. сальери еще пару секунд таращится на амадея, а после вспоминает, что это, кажется, неприлично. — вольфганг, — гром средь ясного неба. австриец вздрагивает. голос у сальери глубокий, пробирающий до мелкой дрожи в коленках. капельмейстеру достаточно одного слова, чтобы бургтеатр мгновенно погрузился в тишину (и даже граф-орсини-розенберг-слишком-много-нот не смеет шевельнуться). — объяснитесь. зачем вы только что это сделали? — кажется, будто старший композитор готов сорваться на крик. амадей замечает, как сальери (снова) с яростью сжимает кулаки. до чего дурная привычка. — антонио, — думается, словно моцарт специально подчеркивает имя маэстро. «антонио», слетевшее с его уст кажется… правильным. — человек, о котором я безустанно думаю — вы. ваш образ, кажется, не оставляет меня ни на единую секунду. я не могу творить, я не могу есть, не могу спать, не могу жить. не могу жить без вас, антонио. поймите же меня, прошу. — в глазах юноши мольба. на секунду, кажется, сальери верит. однако: — моцарт, — итальянец произносит его фамилию так, что вольфгангу становится действительно не по себе. — прекратите нести чушь. мы с вами мужчины, между нами не может быть никаких отношений, выходящих за рамки дружбы. к тому же я более, чем уверен, что через месяц, а то и через пару недель вы потеряете интерес. молю, не играйте со мной. не разбивайте мне сердце, вольфганг, прошу вас. — в словах отчаяние. последняя фраза произнесена тихо, шепотом, но от чуткого (музыкального) слуха такого не утаить. амадей берет антонио за руку, однако второй тут же разрывает физический контакт, одергивая руку, словно его ошпарили. — я не могу. да и… ваша жена, вольфганг, ваша жена. она именно та, кто вам необходим. не я. вам не нужна губительная связь с… мужчиной. вы... — моцарт прекрасно видит, как трудно сальери сказать это всё. австриец лишь приподнимает губы в полуулыбке. — антонио, прошу и вас понять меня. констанс милейшая девушка, но, знаете, то был брак по расчету. она не любит меня, а я не люблю её. нам достаточно того, что мы относимся друг к другу, как друзья, поймите. — наконец говорит он, терпеливо ожидая реакции капельмейстера. — я вас люблю, антонио. кажется, что любил еще со дня первой репетиции, помните? я видел, какое на вас впечатление производила моя музыка. я видел ваше тяжелое дыхание, я видел ваш затуманенный взгляд, я видел ваше полубредовое состояние. я помню все это, сальери. и я хочу, чтобы вы меня поняли. у меня нет никого дороже, чем вы. — заканчивает свою речь моцарт. слова лились из него так свободно, так легко, что антонио, которому было почти нечего сказать, кажется, чувствовал себя неловко. моцарт ободряюще положил ладонь на плечо старшего композитора и вгляделся в потерянные темные глаза. юноша чувствует тоску, сожаление и щемящую нежность. — вольфганг, пожалуйста… не нужно. мои чувства к вам меня же и погубят. и вас, быть может, тоже. я совсем не тот, с кем вы должны связать свою жизнь, я не тот, кому вы могли бы довериться. я ведь делал ужасные вещи. я ведь завидую вам, моцарт. оставьте все это. оставьте меня, вернитесь домой! — вскрикивает сальери, резко рухнув на колени, судорожно глотая воздух. паникапаникапаника охватывает герра капельмейстера. он чувствует, как чужие руки нежно обхватывают его талию. он чувствует тепло чужого тела. он чувствует, как его целуют в макушку и слышит нежности, которые ему шепчет юноша. — сальери, дышите, пожалуйста. сальери, все хорошо, я рядом с вами и я вас не оставлю. потому что я хочу о вас позаботиться. — простите меня, молю, простите меня, моцарт — стараясь привести в норму сбившееся дыхание говорит антонио вполголоса. — тише, антонио, тише. все хорошо. не волнуйтесь, пожалуйста, антонио. я здесь. — рука моцарта скользит по темным волосам итальянца, перебирает их. он осторожен и внимателен. сальери, ты слышишь, тебя любят. сальери, ты знаешь, что ты ему нужен? амадей берет ладонь придворного композитора в свою и аккуратно целует костяшки его пальцев. любовь моцарта к нему чиста, в ней нет греха, в ней нет черноты, в ней лишь искренность. сальери невольно сравнивает амадея с ангелом. ему страшно порочить это диво своим ядом. антонио думается, что он не заслуживает такого амадея. антонио думается, что он не заслуживает его любви, что не заслуживает всех добрых слов, всех нежностей, всех ласковых касаний, которые ему любезно дарит гений. — вольфганг, я не могу так. — почти успокоившись начинает сальери. — я не заслуживаю вас. амадей лишь по-доброму и с нежностью улыбается, смотрит в глаза с трепетом, с искренностью. с любовью. — напрасно вы так думаете, антонио. — вольфганг аккуратно кладет обе руки на плечи сальери. а улыбка с его лица и не думает пропасть. австриец продолжает — я хочу, чтобы вы знали: я вами бесконечно восхищен. вы заслужили всю любовь этого мира. что бы вы не делали, каким бы холодным вы мне не казались, каким бы сложным вы ни были, мои нежные к вам чувства никуда не пропадут. — терпеливо проговаривает амадей. он понимает, что сальери страшно и тяжело. он понимает, что сальери слишком больно и слишком трудно. и он готов ждать ровно столько, сколько потребуется. антонио во всей сложившейся (все еще слишком тяжелой для него) ситуации выглядит израненным диким зверем, что будет кусать руки спасителю. сальери неуверенно опускает взгляд в пол, стараясь всеми силами избегать зрительного контакта с моцартом. потом его ладонь ложится на щеку амадея, неуверенно поглаживая ее. и антонио поспешно накрывает губы австрийца своими. скомкано, неуверенно, неумело. нежно. искренне. когда сальери аккуратно отстраняется, моцарт не может сдержать улыбки. потом он целует сам. вольфганг, кажется, пытается передать все те эмоции, которые не смог передать словами. пытается передать их через этот поцелуй. в нем копится бесконечная, непорочная любовь, страсть, желание, сочувствие, тоска. и антонио чувствует, что теперь даже дышится свободнее. тяжелый груз, наконец, падает с его плеч. ему радостно от того, что он не одинок. что он не одинок в этих порочных, позорных, наказуемых чувствах. сальери, ты не один, слышишь? мужчины, наконец, отстраняются друг от друга и тяжело дышат. — антонио, все будет по-другому теперь. — полушепотом произносит юноша — теперь все точно будет хорошо. с вами. — моцарт целует сальери в щеку, видя то, как он жмурится от удовольствия, точно кот. но, кажется, было тут что-то неразрешенное. моцарт обхватывает длинными музыкальными пальцами запястье антонио и слегка давит (выходит слишком сильно. вовсе не так, как ему хотелось). сальери, в свою очередь, невольно шипит от боли. свежая рана, которую он нанес себе прошлой ночью снова открылась, а кровь попала на рубашку. амадей ошарашенно глядел то на красный след, оставшийся на рубашке, то на напуганное лицо сальери. вот черт. вольфганг аккуратно закатывает рукав белоснежной рубашки старшего композитора и ужасается. потому что его взору открывается множество белесых шрамов и только-только зажившие порезы. — сальери… — аккуратно выдыхает тот, боясь спугнуть. — прошу, ответь, для чего ты наносил себе вред. для чего ты делаешь себе больно, антонио? — вполголоса тараторил австриец. сальери мнется. молчит. трудно подбирать слова, когда прямо перед тобой, на коленях, сидит тот, кому отдано твое сердце, кто владеет твоими мыслями и тот, из-за кого ты и наносил себе увечья. когда пред тобой сидит юнец, что смотрит на тебя с нежностью, с беспокойством. антонио рыдает навзрыд. потому что больше терпеть нет никаких сил. потому что ему страшно. потому что ему плохо и больно. потому что он устал. он не в порядке. моцарт аккуратно прижимает сальери к себе, гладит его по темным волосам, шепчет с нежностью и плохо скрываемой тревожностью: «тише, антонио, тише, я рядом. тише, я здесь, я все выслушаю, не бойся. я люблю тебя, правда, я приму тебя всегда и не отвернусь». и становится еще паршивее, потому что никогда ему не говорили таких слов. вольфганг амадей моцарт — первый. моцарт чувствует, что его рубашка мокнет от слез, что льет сальери на его плече, однако лишь сильнее прижимает второго к себе, к своему телу. юноша берет в ладони лицо капельмейстера и, немного поглядев ему в глаза, наконец, принимается расцеловывать его лицо: нос, щеки, подбородок, лоб, переносицу. легко чмокает его в губы. антонио чуть-чуть, кажется, успокоился. наверное. — сальери, можешь рассказать? пожалуйста. скажи, в чем дело. — осторожно говорит амадей. а в голове лишь эхом «люблю, люблю!». сальери глубоко вдыхает, а после тихо, почти шепча, говорит: — в тебе дело. — а вольфганг виновато и непонимающе смотрит. — и в работе, кажется, тоже. немного. но больше в тебе. — выдыхает он, прикрывая тяжелые веки, однако спустя секунду он снова широко распахивает глаза. — антонио… — начинает другой встревоженно. — мне жаль, что из-за меня ты столько настрадался, и… — только не вини себя. — антонио слабо улыбается. — я перетруждался, кажется. и боялся нормально с тобой говорить, боялся своих чувств. боялся, что ты будешь высмеивать меня до конца жизни, если вдруг прознаешь. и это… помогало забыться. помогало держать образ. понимаешь? — говорил он, не отрывая глаз от вольфганга. — не очень. но я постараюсь понять. — отвечает моцарт, улыбаясь. сальери смиренно кивает. вольфганг оставляет россыпь поцелуев на шрамах сальери, отчего второй вздрагивает. до чего же было хорошо. было хорошо. любовь, кажется, всей жизни капельмейстера тоже питала к нему нежные чувства. его приняли, он теперь правда любим. его возлюбленный с ним нежен. все будет иначе, все будет другим теперь. теперь не будет истерик в темном кабинете, теперь не будет кровавых пятен на рукавах рубашки, теперь не будет панических атак, теперь не будет слез, теперь не будет попыток забыться в безустанном труде. больше не будет масок. оковы слетели, доспехи, наконец, сняты. антонио, ты сумел открыться по-настоящему, видишь? вольфганг амадей моцарт был первым.