Серёжа натягивает поверх футболки тёплый свитер, трясёт растрепавшейся головой, собирает в хвост длинные рыжие пряди, привычно перехватывает резинкой. Если не собрать — так и будут из-под шапки выбиваться и в лицо лезть всю дорогу до торгового центра!
Зато Олегу ничего не мешает, даже сейчас, когда он сидит низко опустив голову и неспешно шнурует свои высокие ботинки. Волосы у него, в отличие от Серёжи, короткие, как и положено человеку военному, тёмные, в тон привычной чёрной водолазке, с едва заметно подкручивающимися кончиками.
Он чувствует на себе чужой взгляд, поднимает глаза, еле уловимо улыбается в ответ.
Разумовский спохватывается, вновь начинает привычно суетится, тянет с полки шапку, шарф, принимает из рук Птицы заботливо протянутые варежки.
Демон будничный, привычный, человеческий, даже без крыльев, в свободной домашней одежде, крутится рядом, наблюдает за сборами в лёгком волнении. Птица сомневается, колеблется, наконец, решившись легонечко, почти робко дёргает Разумовского за полу куртки.
— Серёж, я попросить хотел, — неуверенно начинает он, когда Сергей обращает на него внимание.
— Да, Птиц?
— Ты разрешишь мне занять тело? — тихо шепчет хтонь. Он подходит к Разумовскому практически вплотную, так, чтобы только Сергей мог расслышать его просьбу. — Я предупрежу, я ненадолго, правда! Я просто хочу немного потрогать ёлочные игрушки. И ещё кофе… Вы же будете? Тот, новогодний, с сиропом, — он автоматически облизывает губы, моментально пряча предательски показавшийся кончик языка. — Можно и мне тоже? Просто попробовать!
Птице неловко, почти стыдно, но ведь так хочется! Он мнётся на месте в нерешительности, готовый в любой момент бросить максимально равнодушное «Забудь, птенчик! Это совсем не важно!», хотя важно, очень важно на самом деле!
Разумовский смотрит в ответ обеспокоенно, почти ошарашено.
— Но, Птичка, это же будет не совсем то…
Да, не совсем. Всё же, это будут ощущения не его тела, а Серёжиного, но это лучше, чем просто ходить призраком бесплотным, и Птица лишь сконфужено пожимает плечами.
— Ничего, родной.
— Нет! — Разумовский несогласно мотает головой, тянет с себя вязаный шарф, тут же накидывая его на шею Птице. — Олег, идите с Птицей, я дома останусь.
Волков поднимает голову, смотрит на рыжиков вопросительно, переводит удивлённый взгляд с одного на другого.
— Не выйдет, птенчик, — немного грустно, хоть и благодарно улыбается хтонь, — слишком далеко и долго.
— А в чём проблема, парни? — Волков окончательно справляется со шнурками и поднимается со своего места. — Просто все вместе пойдём!
— Ещё одной куртки тёплой нет, и ботинок тоже, — терпеливо поясняет Сергей.
Олег озадаченно трёт затылок, обдумывает ситуацию, пока Разумовский сосредоточенно жуёт нижнюю губу, а Птица стоит молча, потупив взгляд и желая провалиться сквозь землю из-за того, что вообще поднял эту тему!
Ну, в конце концов, и призраком бы прогулялся по новогоднему базару, раз так хочется, не умер бы! Дома бы уже пощупал всё, что Серёжа с Олегом купят! Вот чего влез? Девчонка! Тряпка!
— Мои наденет! — отвлекает его от самобичевания уверенный голос Волкова. — А я в форме пойду.
А что? Вполне себе решение! Правда в куртку Олега полторы Птицы влезет, да и в военной форме ходить ёлочные украшения покупать идея явно так себе, но когда Волка волновало чужое мнение на свой счёт? Вместе, значит вместе!
Олег уже начинает выпутываться из рукавов, как на плечо ложится Серёжина ладонь:
— Погоди! — останавливает его Разумовский, и снова повернувшись в Птице: — А чего мы тормозим-то? Доберёмся до торгового центра, там и выйдешь из тени! — предлагает он радостно. — А пока — беги переодеваться!
Демон расплывается в счастливой улыбке, торопливо набрасывает шарф обратно на Разумовского, а сам бежит в спальню: там в шкафу должны быть джинсы, толстовка, кроссовки. Так просто! Гений! Его птенчик и правда гений!
До огромного торгового центра Олег с Сергеем добираются по заснеженной Москве часа полтора, но, пожалуй, оно того стоит: новогодняя атмосфера захватывает ещё на входе, тянет в себя водоворотом лиц, улыбок, ярких пакетов, засасывает туда, внутрь, где свет и сияние огней.
Серёжа стягивает шапку, обводит оценивающим взглядом открывающееся перед ним предновогоднее великолепие и удовлетворённо кивает Олегу:
— Птице здесь понравится!
— Мне уже нравится, родной! — мурчит в голове бархатный голос хтони.
Они тратят ещё немного времени, чтобы выстоять небольшую очередь в гардероб, избавиться от громоздкой верхней одежды, и уже налегке идут искать укромный уголок, где мог бы выйти на свет Птица.
Наконец, парни выбирают пространство между двумя вендинговыми автоматами, закрывают собой от посторонних глаз, и, Разумовский, воровато оглядевшись по сторонам, тихонько командует:
— Всё, Птиц, выходи!
Серёжа довольно всматривается несколько мгновений в пустоту перед собой, но ничего не происходит. Воздух не густеет и тёмный туман не собирается тонкими струйками, сплетаясь в знакомые черты.
— Птица? — ещё раз окликает он и озадаченно и разворачивается лицом к Волкову: — Олег, а где он?
Разумовский выглядит растерянным, моргает удивлённо и Олег давится смешком, когда над Серёжиным плечом сначала появляется знакомая рыжая макушка, а потом и озорно блестящие янтарные глаза в обрамлении длинных чёрных ресниц.
Птица напрыгивает на Серёжу сзади, виснет на спине, цепляется за шею, ерошит со смехом убранные в хвост волосы.
Волков не выдерживает, глядя на них, прыскает в кулак, наигранно ворчит что-то про «Двадцать лет — ума нет», и, всё же, выпроваживает обоих из закутка дружеским толчком в плечо.
Птице вот так вот реальным в толпе находиться пока ещё непривычно, тревожно; слишком уж много случайных прикосновений, прямых взглядов и демон поначалу уже знакомо цепляется за Серёжу, как за якорь, принимает добропорядочный вид трогательного брата, боящегося потерять в многолюдной суете своего близнеца.
Хтонь держится доверительно, неразрывно, но при этом азартно крутит головой по сторонам, рассматривает горящим взглядом праздничное убранство мегамолла и постепенно Разумовский чувствует, как напряжённые в начале пальцы, наконец расслабляются и вот уже тёплая узкая ладонь лежит в его руке совсем легко и невесомо. Он довольно кивает Волкову и тянет заинтересованного Птицу за собой, лавирует среди покупателей, пробирается к заранее намеченной цели.
Демон семенит за ним послушно, почти автоматически, на ходу скользит жадным взглядом по пышным гирляндам из искусственной ели, по увивающим их бусам, по красным листьям пуансеттий, по мерцающим огням… Боги древние, сколько же здесь огней! Тысячи горящих тут и там маленьких лампочек! Как иней на ветках! Как светлячки в траве! Искрятся, манят за собой сверкающей дорожкой, пока вдруг глаза буквально не заливает блеском и светом.
У Птицы перехватывает дыхание от восторга и пальцы сами собой выскальзывают из Серёжиной ладони.
Ёёёёлка!
Высокая, нарядная, яркая, праздничная до невозможности! Стоит величественной королевой посреди атриума и сияет!
У Птицы в зрачках цветные блики, а по губам расплывается совершенно счастливая улыбка.
Олег с Серёжей тормозят, осознав, что потеряли третьего, смотрят с интересом на застывшего демона.
— Серый, чего это он? — осторожно интересуется Волков.
— Залип, — обречённо вздыхает в ответ Разумовский.
Птица так и стоит, приоткрыв рот, хлопает глазами восторженно, только ресницы чёрные взлетают размеренно и выражение лица при этом светлое, одухотворённое, почти детское.
Олег мягко, чтобы не напугать, кладёт хтони на плечо ладонь и окликает негромко:
— Пташ?
Обычно настороженный вне дома демон на это даже не оборачивается, так и продолжает неотрывно разглядывать ёлку:
— Олежа, — воодушевлённо предлагает он, — давай купим её!
— Что купим? — не сразу понимает Волков.
— Её!
Хтонь недвусмысленно кивает в сторону сверкающего дерева.
— Ёлку что ли? — фыркает от смеха, вклинившийся в разговор Серёжа, — Птичка, да она даже в квартиру не войдёт!
— Ты уверен?
Птица косится на своего двойника, смотрит с недоверчивым прищуром, словно есть какой-то шанс, что шестиметровая ель, каким-то чудом сможет вместиться в стандартные московские два семьдесят.
— Абсолютно! — подтверждает слова Разумовского Волков.
Демон, казалось бы, сникает на мгновение, но тут же радостно просияв от пришедшей в голову идеи предлагает новый вариант:
— Тогда купим звезду! И шарик! Вот тот! — он тычет пальцем куда-то наверх, где поблёскивает золотистая сфера, — И вот этот! И ещё…
— Птиц, они не продаются, — перебивает его Олег.
— Тогда украдём! — азартно щурится хтонь. — Ну, хотя бы шарик! Вон тот!
— Нет! — резко отрезает Разумовский.
— Ну всего один! — Птица следит за ёлочной игрушкой взглядом готового к прыжку кота. — Никто даже не заметит! Олег, — обращается он к Волкову в поисках поддержки, — вы с Серёжей всех отвлекаете, а я подлетаю, забираю шарик и ухожу через тень!
— Нет!
Олег оказывается не менее категоричен, и Птица моментально снова переключается на Сергея, напоминая в этот момент ребёнка, старающегося поочередно уломать обоих родителей на покупку вожделенной игрушки.
— У Олега есть зажигалка! — заговорщически шепчет демон. — Вы можете что-нибудь поджечь! На входе были рекламные журналы! Ну птенчик! — канючит хтонь.
— Мы не будем ничего воровать! — Серёжа остаётся непреклонным. — Это противозаконно!
Птица дуется, сопит рассерженным ёжиком, демонстративно засовывает руки поглубже в карманы, с максимально независимым видом подходит ближе к ёлке, чтобы получше рассмотреть игрушки.
— Серый, а он и правда может попытаться украсть шарик?
Волков выглядит неизменно невозмутимым, но едва уловимая обеспокоенность в голосе всё же сквозит, попадать в разборки с охраной торгового центра за пару дней до нового года совершенно не хочется. Разумовский лишь удручённо вздыхает в ответ:
— А кто его знает! Так-то вроде чужого не брал, но он же сорока, он на блестяшках всяких просто двинутый!
Меж тем Птица неспешно обходит ёлку, пробегает по игрушкам цепким хищным взглядом, руками не трогает, но лицо снова шкодное, в глазах охотничий азарт. Демон воровато стреляет по сторонам глазами и быстрым, почти неуловимым движением руки тянется к ёлочной лапе. Ещё миг, и блеснувший в тонких пальцах красный кружочек фольгового конфетти прячется в кармане потёртых джинсов.
— Ну как ребёнок! — с лёгкой усмешкой качает головой Волков.
— Так он реально в детство впал! — подтверждает Разумовский и тут же, в ответ на вопросительный взгляд, чуть смутившись, поясняет: — От него Баббл-гамом пахнет.
— Значит и надо как с ребёнком! — кивает каким-то своим мыслям Олег. — Ты присмотри за ним, — просит он Сергея.
Волков возвращается буквально через минуту, демонстрирует Разумовскому небольшого петушка на палочке. Леденец яркий, рубиновый, блестит и светится в электрических огнях, полиэтиленовая упаковка перехвачена у основания палочки золотой ленточкой.
Серёжа рассматривает всю эту красоту в руках Олега, усмехается кривовато:
— Это такой тонкий намёк на Птицу?
Волков несколько коротких мгновений рассматривает карамельку под новым, внезапно открывшимся ему углом и выглядит при этом непривычно сконфуженным.
— Да не… Ну я не в том смысле же, — озадаченно бормочет он. — Думаешь, реально обидится? — Разумовский лишь пожимает плечами, давит ползущую в стороны ехидную улыбку. — Ладно! — отмахивается в итоге Волков. — Всё равно других не было!
Он прячет конфетку в карман и решительно шагает к кружащему вокруг ёлки демону.
— Птиц, а что у меня есть! — загадочно тянет Олег за спиной у хтони. — Сладкое, блестящее!
Птица оборачивается мгновенно, одним резким движением тела, замирает выжидающе, по-звериному напряжённо, глядит с жадным любопытством: сладкое! Блестящее!
Волков тихо хмыкает, удовлетворённый первой реакцией и неторопливо достаёт леденец, держит за палочку прямо перед собой.
Глаза хтони заворожено расширяются, чёрный зрачок разливается во всю янтарную радужку. Демон видит цель! Изящная бледная рука летит вперёд со скоростью загребущей кошачьей лапы, но Волкову реакции тоже не занимать, и тонкие пальцы разочарованно сжимают пустоту.
— Дай!
Олег лишь коротко посмеивается, поднимает руку с желанной карамелькой как можно выше, даже на носочки поднимается.
— Дай! Дай! Дай!
Птица несколько раз подпрыгивает на месте, мажет рукой по воздуху, упорно пытаясь поймать желаемое! Нетерпеливый, забавный, непосредственный, и думать забывший о золотых шарах и звёздах, в глазах теперь только вот это яркое, цвета кровавого корунда, такое манящее, такое недосягаемое, такое необходимое!
Волков уступает, опускает леденец чуть ниже и сразу чувствует вцепившиеся в его запястье пальцы. Хтонь цепляется за чужую руку, почти скребётся за лакомством, торопливо выхватывает деревянную палочку, завладевая, наконец, драгоценностью.
Птица суетливо развязывает золотую ленточку, быстро прячет в карман, прозрачный полиэтилен срывает, безжалостно комкает и пихает в руки Волкову (выброси!).
Карамельного петушка запихивает в рот целиком, с видом райского наслаждения и полного победного превосходства.
До магазина товаров для дома доходят без приключений.
Птица всю дорогу самозабвенно обсасывает леденец, пару раз, в порыве невиданной щедрости, предлагает и своим спутникам. Олег деликатно отказывается, Серёжа же, озорно смеясь, по-собачьи широко проводит языком по гладкому боку петушка.
На пороге магазина Птица на миг замирает, сосредоточенно прижмуривает правый глаз и Волков с Разумовским отчётливо слышат раздающийся громкий хруст, так, словно у хтони кости трещат! Демон же равнодушно тянет изо рта осиротевшую палочку, и наивно хлопая ресницами протягивает Волкову.
Олег осматривает шпажку озадаченно, удивлённо вскидывает на демона бровь. Тот в ответ лишь сверкает улыбкой во все тридцать два абсолютно целых ровных зуба.
— Напомни мне никогда не совать тебе пальцы в рот, — вздыхает Олег, не придумав ничего лучше, как запихать мусор в карман.
Отдел новогодних украшений встречает посетителей таким богатством разнообразия, что у всей троицы глаза разбегаются! У Птицы сердце стучит от восторга часто-часто, он вертится, мечется горящим взглядом по полкам. Шары, шишки, пики, мишура, маски! Столько всего яркого, искрящегося!
Демон перебирает висящие на кронштейнах игрушки, рассматривает, любуется, перекатывает в ладонях, смеётся, тянет измазанные в глиттере пальцы к Серёжиному лицу, пытаясь попасть тому по кончику носа.
Разумовский ловко уворачивается, отбегает в сторону, прячется за широкую спину Волкова, вызывая подобными играми молчаливое недовольство нескольких покупателей, и абсолютно бессовестно показывает Птице язык.
Хтонь фыркает, трёт собственные щёки сверкающими ладошками и тут же бежит искать что-то, что могло бы хоть от части послужить зеркалом.
Большой серебряный шар гротескно искажает тонкие черты лица, растягивая крылья носа и ресницы во внешних уголках янтарных глаз. Редкие искрящиеся «веснушки» на скулах в искривлённом отражении выглядят просто огромными, бликуют мягко, переливаясь всеми цветами радуги. Птица рассматривает их с детским восторгом, поворачивается то одной стороной, то другой, пока появившиеся за спиной Серёжа с Олегом не оттаскивают его, увлекая дальше.
Разумовский непременно хочет фиолетовые шары, Волков звезду на макушку, чтобы как в детстве, Птица же, подобно сказочному дракону, хочет загрести алчными крыльями абсолютно всё!
Поначалу Серёжа с Олегом стараются демона из вида не выпускать: опасаются, что у того случится новый приступ клептомании, особенно когда хтонь с горящими глазами рассматривает игрушки, совершенно не вписывающиеся в их более чем скромный бюджет, но Птица, внимательно рассмотрев очередную заинтересовавшую его праздничную стекляшку, аккуратно, хоть и с некоторым сожалением, вешает её на место.
Парни перемещаются между стеллажей, методично перебирают недорогие цветные наборы, перекладывают коробки с места на место, иногда спорят, в основном, конечно, Серёжа с Птицей, пока не останавливаются на двенадцати матовых шарах цвета чернильного неба с глянцевыми полосами потали и лаконичной пятиконечной звезде, усыпанной золотыми блёстками. Следом в корзину летят несколько ярких ниток мишуры.
Волков ещё раз окидывает внимательным взглядом покупки:
— Ну что, все взяли что хотели? — уточняет он.
Разумовский утвердительно кивает и бросает вопросительный взгляд на Птицу:
— Птичка?
— Я тоже могу выбрать? — искренне удивляется демон. — Сам?
— Конечно!
Птица срывается с места, бежит куда-то так уверенно, что становится понятно — уже выбрал, уже знает, что хочет!
— Надеюсь, это не будет что-то за двадцать тысяч!
Только и успевает пробормотать Олег, как демон уже возвращается и с абсолютно счастливым лицом протягивает самую обычную ёлочную гирлянду.
— Огоньки! Я хочу огоньки! Можно?
Картонный стаканчик с кофе из Серёжиных рук Птица принимает с нетерпеливым трепетом, вдыхает блаженно исходящий от него аромат, обхватывает неловко обеими ладонями, забыв про обычно присущий ему налёт некоторой манерности:
— Это всё мне? — он чуть недоверчиво рассматривает такие же стаканчики в руках Олега и Сергея: он же просто попробовать просил, а тут целый стакан!
— Тебе!
Они идут вдоль светящихся витрин с наряженными манекенами и новогодними инсталляциями, Птица тянет неспешно свой латте, сладкий, пряный, с нотками тыквы, специй и подтаявшими кусочками маршмеллоу, не выдерживает, суёт беспокойный нос в стаканчик Серёжи, отпивает, довольно облизывает с губ приторный карамельный сироп с контрастными крупинками соли, жмурится от удовольствия: вкусно! На кофе в руках Олега косится подозрительно, с одной стороны понимая, что вряд ли там будет что-то интересное, а с другой не в силах побороть любопытство. Волков, видя это, улыбается снисходительно, протягивает ему свой напиток. Птица не сдерживается, торопливо отпивает прямо из чужих рук и удивлённо вскидывает брови: да ладно, Волче! Айриш Крим? Не чёрный, даже не просто капучино, а с сиропом? Демон растягивает губы в блаженной улыбке и на сердце становится почему-то очень тепло и спокойно.
Неожиданный яркий холодный блеск отвлекает от тёплых мыслей, гипнотизирует, манит. Переливающиеся искры влекут хтонь к витрине как кролика к удаву, приковывают, лишают воли, перехватывают дыхание, и Птица замирает пленённый игрой граней. Бриллианты, топазы, изумруды, сапфиры! Такие красивые, такие сверкающие! Вечные! Истинные! «Обладать! Обладать! Обладать!» — стучит где-то на самом краю птичьего сознания, и демон заворожено касается подушечками пальцев прохладного стекла, всматривается в выставленные палетки жадно, почти алчно.
Сергей с Олегом тоже замирают, смотрят на него растеряно, немного даже испугано. В этот раз в лице Птицы нет детской непосредственной очарованности блеском сусального золота, теперь на нём читается истинная, всепоглощающая страсть, сдерживаемая сейчас лишь тонкой прозрачной преградой стекла, но стоит демону лишь захотеть, стоит выпустить когти, надавить и тогда…
— Серый, за сколько сейчас можно продать почку? — пытается нервно пошутить Волков. — Пробег двадцать лет, почти не отбитая.
Разумовский на это лишь вздыхает тяжело, бредёт к демону.
— Что тут у тебя, Птичка? — спрашивает он тихо, почти вкрадчиво.
Птица реагирует на голос, выныривает из своего наваждения, оборачивается и заострившиеся было черты лица, заметно смягчаются.
— Блестяшки. Птенчик, смотри, какие красивые! И они не только в новый год, они всё время! — воодушевлённо делится хтонь.
— Ты… — Серёжа запинается, — чего-то хочешь?
У Птицы на миг азартно вспыхивают глаза и у Разумовского холодеет в груди, потому что он боится услышать ответ и просто не знает, как сможет отказать, ведь Птица так редко чего-то просит, так редко желает чего-то настолько сильно.
Демон вглядывается в побледневшее лицо своего двойника, ещё раз бросает быстрый взгляд на палетки с россыпями драгоценных камней и качает головой:
— Нет, — Птица улыбается мягко, успокаивающе, чуть прикрыв глаза. — Это же просто блестяшки, родной! Ну я же не девочка, чтобы их носить! — выдыхает хтонь с едва уловимым сожалением, но, кажется вполне искренне и у Серёжи падет камень с души.
— А может в кино? — предлагает Олег, обнимая рыжиков за плечи, и Птица радостно кивает в ответ.
Птица уходит на финальных титрах. Высиживает с удовольствием весь фильм (первый раз сам, а не в Серёже!), таскает из общего ведёрка попкорн, перешёптывается с парнями, обсуждая сюжет, ближе к концу, подустав, устраивает голову на плече Разумовского и, как только на экране появляется ровный столбик имён, растворяется в сумерках с тихим вздохом.
***
Волков дома, выгружает из пакета их сегодняшние покупки, откладывает пока в сторону, — до нового года ещё несколько дней, ёлку надумали ставить тридцать первого, так что пусть пока полежат. Выудив коробку с гирляндой, задумывается, окликает Разумовского:
— Серый, а Птиц где?
— Да затаился где-то. Аж не видно и не слышно. — Серёжа показывается в дверном проёме, тянет с себя жаркий свитер. — Кажется, он так восстанавливается, видимо впечатлений много было. А ты от него чего-то хотел? — он вопросительно выглядывает из-за открытой двери шкафа.
— Да нет, — пожимает плечами Олег, — так, просто. Спросить хотел. Он сегодня весь день по карманам какие-то бумажки, верёвочки распихивал. Чего это он, не знаешь?
— Ах это! — мягко улыбается в ответ Разумовский. — Сокровища собирает! — и, поймав вопросительный взгляд Волкова, предлагает: — Хочешь посмотреть?
Серёжа вешает в шкаф свитер, тянется к верхней полке, шарит рукой в глубине, пока не извлекает небольшую картонную коробочку из-под чайных пакетиков.
— Слушай, это же личное, наверное, — сомневается Олег, присаживаясь на кровать рядом с Серёжей и рассматривая пока ещё закрытую коробку в его руках, — раз он прячет от всех.
— Знаешь, — Сергей от чего-то вздыхает, поглаживая пальцами шероховатый картон, — он не то что бы прячет, скорее просто не афиширует. Может стесняется немного. Он знает, что я видел, но ничего не сказал, не перепрятал. В общем вот!
Разумовский кладёт коробочку на колени Волкову и тот бережно берёт её в руки. Открывать не торопится, рассматривает внимательно со всех сторон.
— Такая маленькая, — задумчиво произносит Олег. — Не много же богатств нажил пернатый.
— Как и мы с тобой, — чуть грустно усмехается Серёжа. — Ты открой! — мягко подталкивает он.
Волков осторожно поднимает крышку, заглядывает внутрь.
Сокровищ и правда не много: цветастый фольгированный фантик от конфеты, голографическая наклейка с логотипом компьютерного бренда, петличка с формы Олега с отломанным «усиком», брелок из эпоксидки с блёстками (поломанный, без карабина, видимо на улице нашёл), кусок золотистого шнура (от какого-то подарка?).
Олег перебирает вещицы неторопливо, деликатно. Бумажки, стёклышки, камешек с искорками кварца. Так мило, наивно, тепло и, от чего-то щемяще-грустно.
— Серый это… — он качает головой, пытается подобрать слова, но не находит. — Это как…
— Обломки чужих жизней.
Со вздохом завершает его мысль Разумовский и Волков согласно кивает в ответ:
— У него же ничего действительно своего!
Олег вроде и не сделал ничего плохого, но какое-то иррациональное чувство стыда всё равно грызёт сердце.
Серёжа вскидывает на него уверенный васильковый взгляд и с надеждой предлагает:
— Исправим?
Спорить с ним совсем не хочется.
***
— Вставай, соня!
Ласково зовёт Разумовский и отворачивает уголок одеяла, открывая вид на спящего взлохмаченного Птицу.
Хтонь морщится недовольно, ворочается, зарывает лицо в подушку, пытается ухватить и натянуть одеяло обратно на вскудлаченную голову.
Серёжа ухмыляется, присаживается рядом:
— Вставай, весь праздник проспишь! — продолжает настаивать он, уже окончательно раскрывая демона.
Тот возится в постели, пытается поплотнее укутаться в свободную пижаму с плеча двойника, подтягивает к животу острые колени, всячески демонстрируя нежелание покидать нагретое уютное местечко.
— Давай-давай! — подгоняет Разумовский.
— Сегодня выходной, а до праздника ещё целый день! Куда ты так торопишься, родной?
Птица, наконец, перекатывается на спину, распахивает медовые глаза, смотрит на Сергея снизу-вверх вопрошающе-укоризненно.
— Нам ещё нужно всё подготовить и нарядить ёлку! Ты же хотел развесить огоньки! — напоминает Разумовский.
— Да, но у нас пока нет ёлки! — сонно потягиваясь, продолжает капризничать хтонь. — Ёлку обещал принести Олег!
— Он уже пошёл за ней и скоро вернётся, — приводит неоспоримый аргумент Серёжа.
— Ну раз так…
Демон вздыхает обречённо и, сдаваясь, по-детски наивно тянет к Разумовскому изящные руки.
Серёжа посмеивается беззлобно, наклоняется чтобы поднять несносное создание, позволяет обнять себя за шею.
Тонкие руки обхватывают с нечеловеческой силой, тянут к себе, прижимают, заставляют упасть на кровать. Ловкое тело подминает под себя, лишает возможности вырваться, фиксирует бережно, но надёжно.
— Вот когда вернётся, тогда и встанем! — победно провозглашает Птица. — А пока, в гнездо, птенчик!
И демон снова укрывает их одеялом по самые рыжие макушки.
Олег возвращается домой, устраивает в прихожей возле двери небольшую перевязанную ёлку (пусть оттаивает), разувается, скидывает толстые варежки, верхнюю одежду и только тогда удивлённо прислушивается к неожиданной тишине.
Когда он уходил, Серый уже проснулся и никуда из дома не собирался. Они договорились, что Олег сходит за ёлкой, получит заказ, а когда вернётся, то все трое будут заниматься подготовкой праздничного стола и новогодними украшениями, и вдруг такое безмолвие! Ни привычного стука клавиатуры Разумовского, ни бесконечной возни демона.
Волков бегло осматривает опустевшую квартиру, в спальне же задерживается. На первый взгляд комната также выглядит пустой, но только вот тёплое одеяло на широкой незаправленной кровати предательски горбится, выдавая скрывшихся под ней «нарушителей».
Олег усмехается, тянет край одеяла на себя и взгляду ожидаемо предстают две практически идентичные разморенные мордашки.
Серёжа с Птицей сейчас похожи на двух потревоженных лисят в норе, плюскают на Волкова блестящими, чуть сонными глазами. У Серёжи глаза синие, снежные, взгляд безмятежный, слегка извиняющийся; у Птицы медово-янтарные, огненные, и смотрит он чуть искоса, с лукавой чертовщинкой.
Картина умильная невероятно и Олег отчаянно поджимает губы, чтобы не расплыться в широкой и глупой улыбке, но всё равно улыбается глазами:
— Ну и что вы здесь до сих пор делаете? — спрашивает он, стараясь звучать максимально строго, но и это выходит откровенно плохо.
— Мы нежимся! — абсолютно бессовестно заявляет хтонь, ещё плотнее оплетая Разумовского руками и ногами. — Мы в гнезде!
— Гнездование? — хмыкает Олег. — Птенцов что ли высиживаете?
— Глупый, глупый волк! — Птица фыркает притворно-презрительно. — Ну какие птенцы? Для птенцов не сезон!
— Ах, прости, не учёл время года! — откровенно веселится Волков. — Так вы вставать будете?
— Нет! — упрямится хтонь. — Но ты можешь присоединиться к нам! — вальяжно разрешает он.
— Серый? — Волков вопросительно вскидывает бровь.
— Я в заложниках! — едва сдерживая улыбку, шепчет плотно опутанный всеми доступными демоническими конечностями Разумовский. — Спаси меня!
— Что ж, — наигранно-тяжело вздыхает Олег. — Тогда придётся пойти на крайние меры!
Волков и Разумовский переглядываются многозначительно, словно договариваясь о чём-то только им двоим понятном.
Птица вскидывает голову, замирает охваченный напряжённым любопытством, ждёт.
— Мы с Серым, конечно, хотели дождаться полуночи, — Олег лезет в карман, неторопливо вытаскивает красный бархатный мешочек, — но раз уж на кону свобода заложника…
Демон видит, как Волков ссыпает себе что-то на широкую ладонь, ловким движением фокусника пропускает меж пальцев, и вот оно уже раскачивается, на тонкой цепочке, подобно маятнику, сверкает, искрится, пускает лучи по всей комнате.
Птицу с места словно взрывной волной подбрасывает: откидывает одеяло, путается в широких рукавах пижамы, в штанинах, подскакивает к Олегу с нечеловеческой, почти пугающей быстротой. В полушаге тормозит резко, застывает, тянет осторожно руку, касается трясущимися подушечками пальцев.
Почти прозрачная, вся из кристаллов миниатюрная звёздочка дрожит от этих прикосновений, брызжет искрами и микроскопическими радугами во все стороны. У Птицы лицо бледное, глаза широко распахнутые, влажные, губы мелко трясутся, и Олег теряется, кидается непонимающим взглядом за помощью к пытающемуся выбраться из постели Разумовскому, но тот тоже лишь наблюдает с удивлением.
— Ну… — Волков неловко прочищает горло. — В общем, это тебе от нас с Серым. Вроде и не девчачья, — неуверенно тянет он, — но это и не обязательно носить, можно повесить где-нибудь, блестеть будет. Или вон, в коробку положить.
Птица промаргивается, встряхивает головой, словно разгоняя остатки сна, торопливо приглаживает руками растрёпанные огненные пряди, собирает в хвост, открывая шею и поворачивается к Олегу спиной.
— Надень! — слышит судорожный выдох Волков.
Подошедший Разумовский коротко кивает в знак поддержки, и Олег, не с первого раза справившись с маленьким замочком, застёгивает цепочку на шее демона.
Птица отпускает волосы, рассыпает их по плечам золотым шёлком, кидается к зеркалу, тянет в стороны ворот пижамной рубашки, вертится, рассматривает свой подарок со всех сторон.
— Это, не бриллианты, конечно, — почти извиняется Сергей. — Я правда, когда-нибудь куплю тебе настоящие!
— Это лучше! — жарко перебивает его демон, сгребая звездочку в кулак, как самое дорогое и, по сути, единственное своё сокровище. — Лучше всех бриллиантов! И вы, вы тоже лучшие!
Птица разворачивается, распахивает объятия, тянет к себе удивлённых Серёжу и Волчика, прижимается крепко-крепко, и млеет от счастья, когда чувствует, что его обнимают в ответ.
