Готов доиграть партию?

Прокопенко в свой выходной решил отправиться разобрать гараж. Заодно и попробовать снова починить мотоцикл, который Игорь додумался раздолбать статуей во время драки с Разумовским. Ну, всё равно дружок уже старый, но обидно как-то… столько с ним прожили и километров проехали. Поэтому, хотя бы для вида, Федя старательно пытался восстановить своего старого друга. Многие запчасти были помяты, в царапинах и со ржавчиной, но всё же что-то клеилось. Генерал полиции решил сделать небольшой перерыв и отправился за малосольными огурчиками в кладовку. Пришлось откашляться от кучи пыли, скопившейся на банках во время его отсутствия, но, только было собрался открывать банку, услышал припарковавшуюся машину. Мотор заглушить, открылась дверь, и кто-то зашёл в гараж. Шаги были тихие, будто кто-то крадётся, но от скрипучего ламината не скроешь даже шаги лилипута. Фёдор насторожился, поставил банку на место и потянулся за ружьём. Он не помнил, заряжено оно, или нет, но для подстраховки взял. Медленно шагая, он прислонился спиной к прикрытой двери, прислушался. Кто-то неспешно шагал вглубь гаража, потрогал лампу мотоцикла — это он понял по характерному скрипу стекла — и усмехнулся. Перекрестившись, Прокопенко сильнее сжал в руках ружьё, выскочил из коморки и расправил дуло перед собой. — Стоять, полиция. За мотоциклом, около открытого шкафа, на дверце которого висели старые фотографии, стоял пожилой мужчина с седыми волосами, торчащими в разные стороны, и с колючей бородой и усами. Он вздрогнул от резкого появления Фёдора и поднял руки над головой. Голубые глаза испуганно взглянули на него, под левым был шрам, напоминающий молнию. Из-за него сердце генерала пропустило один удар. Он замер, разглядывая незнакомца, пытался понять — не показалось ли ему. — Федя… — мужчина мягко улыбнулся. Его голос был таким… знакомым: грубым, низким, немного хриплым. — Гром?.. Ты шоль?.. — Прокопенко не верил своим глазам. Перед ним стоял Костя, живой Костя, практически не изменился, разве что схуднул сильно, поседел, и морщины вылезли. Он опустил оружие, пока начинали выходить слёзы. Сердце предательски сжалось и заболело так, что невозможно было дышать. — Ох ёжкин кот… Положив руку на левую сторону груди, мужчина опёрся о дверной косяк и стал сползать на пол от слабости. Гром оббежал мотоцикл и присел к Феде. — Тише, тише, что ж ты так здоровье не бережёшь. — он взял Федины руки, от чего по телу ещё и мурашки побежали. — Дыши, я здесь, я живой. И я объясню… Не успел Гром договорить, как ему прилетает дулом по носу. Он падает назад на спину, прикрывая разбитый нос рукой, а Прокопенко накинулся на него сверху, схватив за тёмно-серую кофту: — Гад, на 20 лет исчез! 20 лет я думал, что ты мёртв. 20 лет я страдал по тебе. А ты, с… кабель, живой! Какого хрена?! — Федь, давай успокоимся, и я объяснюсь. — всё ещё морщась от неприятной боли, Костя снова поднял руки, и попытался улыбнуться, надеясь увидеть то же самое в ответ. Но Прокопенко был в ярости. Однако, больное сердце вновь заставило его ослабить хватку и упасть в бок. Константин аккуратно помог ему присесть на табурет, достал из старой поясной сумки пузырёк с валерьянкой, и следом фляжку с виски. Когда сердце перестало колоть, Федя нервно доглотал содержимое фляжки, пока Костя помогал открыть банку с огурцами. Оба не решались заговорить. Федя всё ещё дулся на него, за то, что скрывался, за то, что не видел его 20 лет. А Костя ждал, когда он дожуёт огурец и подбирал слова. Он как не умел извиняться перед Прокопенко, так и не научился. — В общем… когда меня забрали врачи, я едва был в сознании. Был мизерный шанс на то, что жизненно важные органы не задеты, и я смогу остаться в живых. Благодаря хорошей работе врачей, всё получилось восстановить, и я через какое-то время очнулся. — Почему мне не сообщили о том, что ты жив? — боясь поднять взгляд на давнего друга, спросил Прокопенко. — Как только я пришёл в себя, я попросил не разглашать информацию о том, что я жив. Пришлось прилично заплатить, чтобы они записали меня, как погибшего. — Да нахрена? Нахрена ты это сделал? — Федь, дай до расскажу. — в отличие от генерала, спокойно произнёс Гром. Он достал пачку сигарет, взял одну трубку, поджог и продолжил после первой тяги. — Я решил оставить всё так, как оно должно было быть, рано или поздно. Я должен был умереть, вы должны были продолжить жить без меня. Я считал, что так тому и быть. Если объявлюсь, будет много вопросов, и, к тому же, я решил дать шанс себе, тебе и Игорю, начать жизнь с чистого листа. Возможно, это было не самым верным решением, но на тот момент оно казалось мне правильным. — Ох, Костик… Как же ж… ну 20 лет… почему тогда вернулся? Где вообще пропадал всё это время? — Ну-с, сменил паспорт, имя, улетел жить в Германию. А вернуться решил, когда услышал по новостям, что в Питере поймали какого-то сумасшедшего в маске. Вспомнился Анубис, подумал, может это знак? Так что… с Игорем пока не виделся, но планирую это сделать, как только… подготовлюсь морально. — он задумчиво выпустил очередное облако дыма и хрипло прокашлялся. Прокопенко тяжело вздохнул, смотря на свои руки, которые лепили невидимые пельмени от нервов. Гром нагнулся чуть вперёд и посмотрел на него из-под лобья, восстанавливая зрительный контакт. — Ты на меня злишься? — Конечно же я злюсь, Кость! — Фёдор стукнул руками по столику, из-за чего рассол с огурцами вздрогнули в банке, и вскочил на ноги, как обычно он делал, когда «увольнял» Грома младшего. — Думаешь я могу так сразу принять тот факт, что все эти 20 лет ты, оказывается, был жив, но не хотел показываться? — Я понимаю, что это так просто не принять. Но я надеялся, что ты поймёшь… Если не хочешь меня видеть, я могу вернуться в Германию. И к Игорю не пойду — Я не говорил, что не рад видеть. Просто… я в сильном шоке. В настолько сильном, что мне кажется, что ты просто очередная моя галлюцинация… Тогда Костя тоже поднялся с табуретки, откидывая окурок на улицу, обошёл стол и крепко обнял Федю. Тот от неожиданности аж оступился назад, но, не долго думая, ответно обнял Грома. Действительно здесь… — Я здесь, Федь. Я настоящий. Как раньше уже не будет, но… если нужно, я буду рядом. — Эх, кудряво вы живёте, Громы… *** После долгих разговоров о жизни и поедания малосольных огурчиков, Федя уговорил Костю остаться переночевать у них с Ленкой дома. Та, конечно что же, была не в меньшем шоке, что и Федя, но помогла заклеить разбитый её мужем нос, любезно расположила гостя в свободной комнате и приготовила на всех чай. Муж и жена Прокопенко вновь расспрашивали, как жил всё это время Гром, чем занимался, что планирует делать теперь, когда вернулся. Он же отвечал, что в Германии работал детективом, ибо ничего другого не умел. А здесь планирует для начала заново подружиться с сыном, наладить с ним отношения и, может, зажить, как настоящая семья, а потом как путь ляжет. Может, устроится обратно в их отделение, и вызовет полный диссонанс у работников, или придётся вернуться в Германию. А ещё, ему адски хотелось шавермы, но это уже утром. Сам же расспрашивал об Игоре, о том, каким он стал, и был приятно удивлён, узнав, что он нашёл себе девушку. Советовался, как лучше поздороваться, что сказать, хотя всё равно пришлось додумывать в голове. Наутро, встав достаточно рано, Костя быстро собрался, привёл себя в порядок и, не позавтракав, выбежал на улицу, крикнул Феде напоследок, что пошёл к Игорю. По пути заскочив за тремя шавермами, прибежал к своему старому дому. Казалось, что ничего не изменилось. Разве что, он стал чище и без непонятных типов в колодце дома. Парадная тоже ничуть не поменялась, даже дверь в квартиру осталась та же. Осталось только найти силы постучать в неё. Константин стоял на месте, глядя в дверь, будто пытался посмотреть сквозь неё, что происходит внутри, или хотя бы услышать это. Дряхлая рука поднялась, вся дрожа, сложилась в кулак, а отставленный указательный палец нажал на кнопку дверного звонка. Заиграла вполне себе классическая мелодия. За дверью послышался чей-то голос, кажется женский, и дверь действительно открыла девушка с алыми волосами. Она была в широкой белой футболке с принтом пчёлки, и в домашних серых шортах, немного лохматой и весьма удивлённой, разглядывая пожилого человека, который ей тепло улыбнулся. — Здравствуйте. — решил всё же первым что-то сказать Костя. — А… Игорь дома? — Здравствуйте, а зачем он вам? — Юля прикрыла дверь, а за стенкой держала в руке перцовку. — Ам, видите ли, я… — Какие-то проблемы? — послышался грубый, взрослый голос Игоря, который натягивал на себя первую попавшуюся футболку. Мужчина увидел Грома старшего в дверях, пригляделся и замер. Лицо тут же перестало быть суровым, глаза округлились, а брови поползли наверх. — Пап?.. Пчёлкина с недоумением переводила взгляд с возлюбленного на незнакомца и обратно. Костя поджал губы и развёл руками. — Помнишь, когда я уходил, то сказал, что в 10 ровно вернусь, и мы доиграем партию? Каюсь, опоздал, но сейчас как раз десять ровно. Игорь посмотрел на часы, которые когда-то отдал ему Константин, и сделал медленные шаги ближе, вновь уставившись на гостя. Он будто даже не замечал Юлю, которая отошла чуть в сторону, чтобы не мешать, открыл шире дверь и внимательно стал разглядывать его лицо. Такое знакомое, родное, разве что утерявшее время. Руки иссохли, на лице появилось множество морщин, а волосы поблекли в седине. Сердце бешено колотилось в грудной клетке, Гром младший словно затаил дыхание и медленно протянул руку, чтобы убедиться, что перед ним не призрак. Константин положил свою ладонь ему на плечо, и аккуратно сжал, продолжая расплываться в улыбке. — Как вы вымахали, Игорь Константинович. — Пап. — Наконец-то отмер майор и крепко обнял отца. С груди будто спал камень, который был на нём все 20 лет. Ему было всё равно сейчас на то, как он выжил, где был все эти годы. Игорь был рад, что он вернулся, что он здесь, живой и, вроде, даже здоровый. Костя так же крепко обнял сына, который стал выше его, закрыв глаза. Оба Грома не сдержали слёз, сильно скучали друг за другом. Пчёлкина в это время стояла в сторонке и удивлённо моргала глазками. Игорь наконец сделал шаг назад, шмыгнув носом, и с детской улыбкой оглядел отца. — Но как… — Долгая история. Если разрешишь войти и угостить вас шавермой, расскажу. — Проходи, конечно. — А вы, я так понимаю, Юленька? — мужчина посмотрел на красноволосую и протянул ей руку. — Константин Игорович Гром, отец Игоря. Рад с вами познакомиться. — Взаимно, наверное… — Юля не совсем доверяла ему, зная историю его «смерти», но старалась проявить уважение, потому ответила на рукопожатие, но перцовку откладывать не стала, а спрятала за спиной. Трое прошли в квартиру. Костя усмехнулся над тем, что она ничуть не поменялась, разве что маленькой кровати Игоря теперь не было, зато матрас у большого окна лежал. Игорь притащил табуретку и поставил к столику у окна, Костя пока разложил три шавермы и сел, а Юля ушла заваривать чай. Гром младший внимательно выслушал историю своего отца, как он жил в Германии, о его работе и других приключениях. Принявшись за шаверму, Константин наконец-то вспомнил давно забытый вкус этого шедевра кулинарии, и блаженно промычал. Игорь усмехнулся, и в ходе поедания, продолжили разговор, а когда Юля умчала по делам, отец и сын начали делиться рассказами со службы. Гром младший рассказал о деле Разумовского, которое закрыл несколько месяцев назад, рассказал, как познакомился с Юлей и с Димой, а так же ещё различных историй, которых набрался за те 20 лет, которые они не виделись. Константин восхищался тем, кем вырос его сын. Такой мужественный, крепкий, с близкими людьми, на которых он мог положиться. Теперь он убедился, что всё с сыном в порядке. И он тоже теперь будет рядом, если потребуется.